— «Пиккевин» мчится прямо на нас! — вдруг воскликнул он. — Скорость узлов одиннадцать, не меньше.
Теперь и я заметил, что расстояние между нами быстро сокращается. У меня мелькнуло смутное подозрение, что «Пиккевин» специально изменил курс, как только увидел нас, но я постарался убедить себя, что это просто моя мнительность.
Шхуна продолжала приближаться. Она шла круто к ветру и так кренилась, что свисавшая со шлюпбалок шлюпка, казалось, касается воды. Теперь нас разделило не больше мили, но «Пиккевин» не изменил курса. От меня не ускользнуло, что и Джон начинает проявлять беспокойство, хотя еще совсем недавно отпускал всякие шуточки.
— Джеффри, может, нам немного посторониться, а? Пар уступает дорогу парусу, и все такое…
— Поверни штурвал на две—три ручки, — приказал я рулевому, но, вспомнив о тянувшейся у нас за кормой тяжелой сети, поправился: — Нет, пятнадцать градусов лево руля!
По машинному телеграфу я отдал команду увеличить скорость, чтобы «Этоша» быстрее сошла с пути шхуны.
— Ну, теперь-то они не наскочат на нас, — сказал я, — даже если Хендрикс окажется таким болваном, что и дальше будет мчаться сломя голову, словно нас вообще не существует.
— Да, но он положил руль под ветер! — с тревогой в голосе воскликнул Джон. — Какую чертовщину задумал этот Хендрикс?
Шхуна снова изменила курс и сейчас мчалась прямо на нас. До нее оставалось не более полумили.
— Лево на борт! — резко скомандовал я; сейчас бы самое время прибавить скорости, но нам мешала сеть. В обычных условиях с «Этошей» мог бы успешно соперничать разве что военный корабль, а теперь она плелась, словно больная кляча. Мне не случалось находиться на корабле, когда к нему приближается вражеская торпеда, но сейчас, глядя, как прямо на «Этошу» мчится старый парусник, я понял всю беспомощность человека, наблюдающего за вспененной и бегущей дорожкой, по которой неумолимо надвигает ся смерть.
Схватив рупор, я крикнул слонявшимся по палубе матросам:
— Отдать сеть! Да поживее, черт бы вас набрал!
Я видел, как вытянулось у Джона лицо: мы вышвыривали за борт свой заработок только потому, что какой-то идиот захотел показать нам, как здорово он управляет парусником.
Матросы, поняв опасность, бросились на корму. Тросы тут же с плеском упали в воду, а вместе с ними в морскую пучину отправилась и вся наша добыча.
— Полный вперед! — распорядился я, не сводя глаз с парусника, который летел на нас, не уменьшая скорости. Вот он на кренился так, что шпигаты его подветренного борта оказались под водой. Теперь я понял, что шкипер шхуны вовсе не собирается таранить нас, он задумал пройти под нашей кормой и порвать сеть. Идиот! Если легкий деревянный корпус шхуны на скорости в одиннадцать узлов наткнется на прочные и тяжелые тросы, она обязательно развернется в сторону «Этоши», и только небу известно, что тогда произойдет. Я успел заметить, что Хендрикс, ухмыляясь и махая рукой, стоит около бизани, а… рядом с ним маячила фигура Стайна?! При виде немца я сразу забыл о своем намерении как следует обругать Хендрикса. Стайн, с трудом удерживаясь на накренившейся палубе «Пиккевина», сложил ладони рупором и что-то прокричал нам, но шум ветра заглушил его слова.
— Надо спустить шкуру с Хендрикса за такие штучки! — вне себя от ярости повернулся ко мне Джон. — Он еще ответит за это. Нагоним шхуну, а?
— Нет! — покачал я головой. — Нет. «Пиккевин» делает сейчас не меньше одиннадцати узлов, и «Этоше» будет нелегко догнать его до наступления темноты. Но дело не в этом. Кажется, я раскусил замысел Стайна. Помнишь, он пытался узнать у Мака скорость «Этоши»? Сегодня он вел двойную игру. Он не со мневался, что мы обрежем трал, чтоб избежать столкновения, а по том бросимся за ним вдогонку и потребуем объяснения. Как бы не так! Он все равно не узнает скорости «Этоши». Может торчать в море сколько угодно.
Шхуна быстро удалялась.
— Да, но нельзя же оставлять безнаказанным такой бандитизм, — гневно возразил Джон.
— Хендрикс даст вполне резонное объяснение. Парусник всегда имеет преимущественное право пути, и любое непарусное судно обязано уступать дорогу.
— Дал бы бог встретить его где-нибудь на берегу! — сквозь стиснутые зубы пробурчал Джон. — Уж там-то я его научу, как…
— …как ходить под парусами курсом крутой бейдевинд, — угрюмо заключил я, кивнув в сторону шхуны.
Возбужденное восклицание одного из матросов, внимательно следивших за трюками «Пиккевина», привлекло мое внимание. Кабельтовых в двух перед нами творилось нечто такое, чего я еще никогда не видел. Вода там бурлила, пенилась и кипела, словно от тысячи торпед, идущих параллельными курсами. Группами по три выпрыгивали из моря и с оглушительным шумом падали обратно штук двенадцать огромных скатов. Перед ними металось стадо ошеломленных дельфинов, и среди них я с изумлением заметил акулу футов пятнадцать длиной. Приглядевшись внимательнее, я понял, что ошибался: это была барракуда, еще более жестокая и беспощадная, чем акула. Море вспенилось еще сильнее — за скатами шли целые полчища барракуд; насколько я мог видеть, море кишело ими. Мы могли за какой-нибудь час битком набить наши трюмы ценной добычей, и я распорядился забросить снасти.
Почти сразу же первая фаланга барракуд оказалась под днищем «Этоши». Беспомощные дельфины, судорожно извиваясь, тщетно пытались выбраться из кишащей массы огромных влажных тел. Однако, барракуды обходили снасти.
Некоторые из них бились о корпус траулера, подпрыгивали и снова скрывались под судном, в то время как основная масса безостановочно неслась вперед, к какой-то неведомой цели. Опасаясь за винты «Этоши», я приказал остановить их.
Так прошло минут пятнадцать. Внезапно море успокоилось. Последняя стая барракуд миновала траулер, а за нею, словно эскорт миноносцев за главными силами, проплыли три огромных ската. Ошеломленные виденным, мы стояли на мостике, не в силах вымолвить ни слова, но уже вскоре каждый из нас с горечью осознал, что мы так и не воспользовались удачей, которая, возможно, выпадает только раз в жизни.
— И все этот проклятый Стайн! — взорвался Джон. — Если бы не он, наши трюмы бы ли бы сейчас полны. Это какое — то проклятие на наши головы!..
…А далеко на горизонте паруса шхуны постепенно растворялись во мраке наступающей ночи.

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

В автобус проникали пыль и выхлопные газы от перегревшегося мотора. Перед одной из тех холмообразных дюн, что то и дело пересекают дорогу из Валвис-бей, водитель переключил скорость, и машина, рванувшись вперед, подняла новые тучи пыли. Автобус, уже много лет совершавший ежедневные рейсы по этому маршруту, настолько пропитался пылью, что даже легкий удар по обивке сиденья вызывал нечто вроде песчаной бури. Мы направлялись к Свакопмунду, и Валвис-бей оставался слева от нас. В передней части автобуса устроилось человек шесть европейцев, в задней, за перегородкой из металлической сетки — в соответствии с порядками апартеида — человек двенадцать африканцев.
Издали я увидел «Этошу», стоявшую у причала, вспомнил о чистом морском воздухе и пожалел, что не остался на судне на день—другой, а решил сойти на берег. После того как парусник Хендрикса чуть не протаранил нас, мы провели на рыбных банках еще без малого неделю, но выловили всего каких-то четыре — пять тонн рыбы, и я вернулся в порт. Надо было приводить «Этошу» в порядок, позаботиться о том, чтобы шлюпки, заказанные нами в Кейптауне, были готовы как можно скорее. Марк, в свою очередь, заявил, что ему нужно устранить кое-какие неполадки в двигателях. В общем, стоянка в порту была необходима. Я почувствовал себя адмиралом без флота и решил провести несколько дней на берегу.
Первый день прошел весьма скучно. Хотел сыграть партию гольфа, но помешал сильный ветер. Тогда я позвонил в Свакопмунд моему старому другу, Марку — владельцу маленькой чистенькой гостиницы «Бремен», где я частенько останавливался, когда сходил на берег.
— Что же приезжай, — ответил Марк. — Но ты ведь знаешь, Джеффри, какая это дыра наш Свакопмунд сейчас — в несезонное время. У нас тут полное безлюдье. Ни хорошей рыбалки, ни купания — ничего, что дает Свакопмунду право называться жемчужиной Юго-Западной Африки.
— Чем меньше народа, тем лучше. А что до рыбы, так я и видеть ее не могу!
Марк рассмеялся.
— А не повторить ли нам восхождение на Брандберг? — поинтересовался он. Основным увлечением Марка было собирание бушменских рисунков, что не мешало ему готовить превосходные блюда для своих друзей.
Брандберг — огромная гора между Валвис-бей и Берегом скелетов, на которой еще сохранились древние наскальные рисунки. На самом интересном была изображена рыжеволосая женщина, известная как «Белая леди Брандберга». Если не ошибаюсь, Марк одним из первых и обнаружил эти рисунки. Помимо коллекционирования рисунков бушменов, он обладал прямо-таки ливингстоновской страстью к исследованиям, и мы совершили с ним несколько путешествий то на «джипе», то пешком.
Я, разумеется, клюнул на его приманка. Если даже экскурсия не состоится, планировать ее уже интересно, все какое-то занятие.
— Согласен. А как насчет Ошикуку?
— Это что, где-то в Японии? — едва слышно донесся до меня внезапно исказившийся голос Марка: видимо, сильный порыв ветра из пустыни (во всяком случае, так мы всегда объясняли это явление) ударил по проводам.
— Севернее Этоши, посреди болот! — крякнул я.
— Черт бы ее побрал! — снова еле прозвучал ответ Марка. — Приезжай автобусом, который отправляется в двенадцать, и мы обсудим… — окончания фразы я не расслышал.
Брандберг и Колквихун высятся, как бастионы, среди первозданного хаоса скал, ущелий, каменистых и песчаных пустынь и высохших русел рек, где со времен основания мира редко ступала нога человека. Эту местность называют Каокофелдом, а побережье более зловещим именем — Берегом скелетов. Это территория, равная по площади Англии, но без рек, колодцев, озер и прудов. Она закрыта для человека, во-первых, государственным законом, поскольку предполагается, что таит в себе богатые залежи алмазов, а во — вторых, куда более свирепо, чем законом, охраняется вечным и неусыпным стражем Каокофелда — жаждой. Многие смельчаки, потихоньку пробирались через запретную границу, нигде ничем не помеченную и дейтвительно похожую на границу лишь в одном месте этого пылающего горнила, а именно на юге, по так назынаемой реке Хоаниб. У нее широкое русло, но по нему не течет вода, хотя ее можно найти, если копнуть, как делают здесь слоны и антилопы. Искатели приключений и охотники за алмазами погибают от жажды прежде, чем успевают добраться до желанной цели.
Собственно, Берег скелетов тянется от реки Хоаниб на юге до реки Кунене на севере, по которой проходит граница между Юго-Западной Африкой и Анголой. Ни порта, ни мест, сколько — нибудь пригодных для стоянок, у Берега скелетов нет; он вполне заслужил свое название, потому что усеян остовами и обломками погибших парусников, пароходов, военных кораблей, китобойных сулов. Свидетельства бесчисленных трагедий, они не поддаются тлену на этом гигантском кладбище, бесконечно долго сохраняясь в песке и сухом воздухе. Те, кому удалось вернуться отсюда живыми, рассказывают о старинных кораблях с бесценными сокровищами на них и о мертвецах в тех же позах, в каких сотни лет назад их настигла смерть.
И все же меня и Марка не удержимо влекло в Каокофелд. Сидя сейчас в тряском автобусе, я вспомнил конец зимы прошлого года. Мы хотели отправиться через пустыню на север, к Кунене.
Безапелляционное чиновничье нет нарушило наши планы, при чем отказ был приправлен такими подозрительными взглядами, что у нас отпала всякая охота настаивать. Вместо этого мы на «лендровере» Марка направились в совершенно неисследованный район вдоль южной границы Каокофелда. С вершины горы, нависшей над рекой Хоаниб, с высоты пяти тысяч футов я увидел хаотическое нагромождение скал и каньонов; под лучами солнца, преломлявшимися в насыщенном частицами слюды воздухе, они меняли свою окраску, словно гигантские хамелеоны. Через сильный морской бинокль я разглядел справа, милях в пятнадцати, зелень крохотного поселка Цессфонтейн.
На этом наше путешествие закончилось.
…Автобус подошел к конечной остановке. С трудом двигая онемевшими от долгого сидения членами, весь покрытый пылью, я с чувством облегчения ступил на землю. До дома Марка было не более минуты ходьбы. И тут я увидел Хендрикса. Его нагловатая ухмылка мгновенно вызвала у меня приступ ярости. Я остановился, взглянул на него и медленно, разделяя слова, сказал:
— Хендрикс, ты подонок!
Хендрикс выхватил нож и бросился на меня. Но я опередил его и, рывком притянув к себе, перебросил через голову с такой силой, что он безжизненной тушей остался лежать на песке. Нож упал рядом, я ногой отшвырнул его, а когда поднял глаза, увидел Марка.
— Боже мой, Джеффри! — воскликнул он. — Хендрикс же мог убить тебя!
— Ну да! Ваш друг умеет постоять за себя, — засмеялся коренастый фермер-бур (он вышел из автобуса вместе со мной). — Послушайте, приятель, я заплачу вам пятьдесят фунтов, если вы обучите меня этому приему.
— Вызовите к нему врача, — хрипло попросил я, готовый провалиться сквозь землю от стыда за свой поступок. — Стоимость лечения я оплачу.
— Вздор, — возразил фермер. — Этот человек сам во всем виноват — он же с ножом бросился на вас!
— Марк, пойдем отсюда, — предложил я. — Мне обязательно нужно выпить чего-нибудь крепкого.
Мы уже собирались уйти, но меня остановил чей-то спокойный голос.
— Капитан Макдональд! — воскликнул Стайн. — Теперь я должен вас поздравить не только с блестящими успехами по части кораблевождения, но и добавить, что сейчас вы проявили себя решительным человеком.
— Во всяком случае, — ответил я, сдерживаясь, — это на какое-то время отобьет у вашего друга охоту совершать увеселительные прогулки для того, что бы рвать мой трал.
Стайн молча улыбнулся.
В гостинице Марка я выпил крепкого виски, быстро принял ванну и в мрачном настроении, все еще под впечатлением отвратительного инцидента с Хендриксом, прошел в бар. Нет, я не испытывал угрызений совести, но понимал, что обстановка не требовала от меня такой жестокости. Больше всего, однако, меня беспокоила мысль о Стайне; несомненно, именно он стоял за всем тем, что случилось. Также несомненно, что он не мог ничего знать о моем прошлом, поскольку это произошло давным-давно. Если бы Стайн ухитрился пронюхать, что я не тот, за кого себя выдаю, я бы это понял еще во время нашей первой встречи на «Этоше». Нет, он ничего, решительно ничего не мог заподозрить!
И тут же я спрашивал себя: но кто же он такой, Стайн? Он мог быть кем угодно — страховым инспектором или любым другим чиновником, хотя трудно было представить его чинно восседающим за письменным столом в какой-нибудь конторе. Размышляя таким образом и рассеянно скользя взглядом по этикеткам бутылок, я направился к стойке, когда в бар вошли четыре немца.
— Пива! — властно потребовал один из них, и я сразу подумал, что он поселился здесь уже после войны, поскольку немцы, проживавшие тут еще с довоенных времен, порастеряли свое обычное высокомерие и заносчивость.
Марк возился на кухне, и я решил сам обслужить клиентов. Все они выглядели бывалыми людьми, но у одного из них был какой-то безучастный, отсутствующий взгляд, и я решил, что он просто пьян. Немцы швырнули на стойку деньги и уселись за столик в дальнем углу. По всему было видно, что компания собирается кутить всю ночь.
— Безатцунг, штилгестанден! «Команда, смирно!»(прим. перев.)

— заорал немец с отсутствующим взглядом, и все четверо тут же вскочили, вытянулись, а потом с хохотом опустились на свои места. — Пива!
Я взял с полки четыре бутылки и уже собирался откупорить их, когда уловил в громкой болтовне немцев слово «дас пайрскаммер». Это выражение привлекло мое внимание потому, что оно столь же характерно для жаргона немецких моряков-подводников, как «палата лордов» для их британских коллег, так те и другие обычно называли кубрики на под водных лодках.
Теперь я приглядывался к немцам с особым интересом. Слово «дас пайрскаммер» произнес подвыпивший немец, он, насколько я понял, ударился в какие-то воспоминания о войне. В помещении никого, кроме немцев, не было, но шум стоял такой, словно бар ломился от посетителей: рассказчик то и дело принимался колотить кулаком по столу, собутыльники отвечали ему лошадиным ржанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19