По ее же собственному признанию, она была вынуждена обратиться к тете, спасаясь от нищеты, и Хамфри при всем желании не мог предложить ей иного выхода.
– Выглядит кафе, во всяком случае, очень симпатично, – сказал он, прекрасно понимая, что слова его ничего не значат, и вопрос спутницы остался без ответа.
– Хотя, возможно, это и не так?
– Тетя присылала мне такие милые письма, – продолжала девушка с ноткой вызова в голосе.
– Я не всегда отвечала, но она писала снова и снова, приглашая приехать в любое время.
Хамфри припомнил, что о другой племяннице миссис Роуэн тоже судачили, но, так как его не слишком интересовали сплетни, которые пересказывал ему за обеденным столом доктор Коппард, он толком и не понял, в чем там суть. Теперь он жалел, что не прислушался повнимательнее. Единственный факт, пришедший ему на ум, – это история о звонаре церкви Святого Иакова, который одно время снимал комнату у миссис Роуэн.
Так как колокольня примыкала к дому, он проделал в стене дыру и протянул сквозь нее веревку от колокола, дабы звонить не вставая с кровати. Этот случай весьма опечалил мистера Поллинджера, но, как отметил доктор Коппард, ни в коей мере не бросал тень на моральный облик миссис Роуэн.
Конечно, уклончивый ответ Хамфри не удовлетворил интереса девушки. Но кто бы решился дать на ее вопрос абсолютно честный ответ?
Хамфри нашел выход в замечании, которое демонстрировало его интерес и ни к чему не обязывало.
– Кажется, у миссис Роуэн есть дочери? Я не раз видел их, так как живу напротив.
– Да. Кэти и Сузан.
Хамфри почувствовал, что теперь его собеседницу интересует нечто иное, и увидел, что она сокрушенно разглядывает кайму своей юбки и высовывающиеся из-под нее стоптанные туфли.
– Значит, вы их знаете, – промолвила девушка, – я имею в виду, в лицо? Они очень хороши собой?
Хамфри вновь ощутил жалость – очевидно, девушка побаивалась встречи с кузинами.
– Выглядят они неплохо, хотя и не такие хорошенькие, как вы.
Девушка одарила его благодарным взглядом, впрочем, начисто лишенным признаков кокетства.
– Я и в самом деле была хорошенькой до болезни, – сказала она.
– Впрочем, внешность не очень-то меня заботила. Какой толк девушке быть хорошенькой, если она бедна и одинока?
Откровенность собеседницы обескуражила Хамфри. Ей, похоже, немало тягот пришлось перенести, если она в столь юном возрасте обладает нарядным жизненным опытом?
Они хранили молчание, покуда дилижанс не свернул во двор гостиницы «Ангел» и не остановился. Хамфри спрыгнул на землю и помог сойти девушке.
– У вас есть какой-нибудь багаж?
– Да, вон тот узел. Спасибо. Еще раз благодарю вас за угощение и за беседу. Она меня немного отвлекла.
– Возможно, вас кто-нибудь встречает? – спросил Хамфри, оглядываясь в поисках миссис Роуэн, одной из ее дочерей или старого горбуна, выполнявшего в кафе поденную работу.
– Если нет, то могу показать вам дорогу. Это совсем рядом.
– Нет, меня никто не встречает. Моя тетя приглашала меня на протяжении последних двух лет, с тех пор как умер отец. Она писала, чтобы я приезжала в любое время, и вот вчера я подумала: «Теперь или никогда», взяла да и села в дилижанс до Кембриджа. Надеюсь, все будет в порядке.
– Уверен, все будет в порядке. Я провожу вас.
Они пошли наискось между гостиницей и старыми воротами в бывшее аббатство. Поодаль темнела церковь, а чуть ближе, между нею и высокой серой башней, еще одним реликтом прошлого, примостился аккуратный дом с массивной вывеской над дверью. Окна слева от двери освещены, но сквозь задернутые занавески проникал только тусклый розоватый отсвет. Выглядело здание несколько таинственно.
Молодые люди остановились между окном и дверью, и Хамфри внезапно охватила паника. Если хотя бы один-единственный факт из того, что он слышал об этом доме, оказался правдой, то это последнее место из тех, где можно оставить молодую и невинную девушку. Но что ему было делать? Куда еще он мог посоветовать ей пойти? Полноте, да какое право он имел вмешиваться?
– Ну, – сказал Хамфри, – вот мы и пришли.
Девушка посмотрела на дом в сгущающихся сумерках:
– Признаться, я совсем не то ожидала увидеть. Опустив узел на землю, она шагнула к двери, но так неохотно и неуверенно, что Хамфри решил воспользоваться моментом и сказать… Впрочем, он сам толком не знал, что именно должен сказать.
– Послушайте, – сбивчиво заговорил он, – меня зовут Хамфри Шедболт. Я живу вон там, видите, большой красный дом в том месте, где остановилась карета? Если вы… Если вам что-нибудь понадобится, приходите ко мне. Я имею в виду, если что-нибудь пойдет не так, как вам хотелось бы, или вам потребуется дружеское участие. Вы меня поняли? Моя фамилия Шедболт, и я живу на другой стороне дороги. Запомнили?
– Да-да, – ответила девушка. – Благодарю, вы очень любезны. Никогда не думала, что встречу кого-нибудь, кто будет так добр ко мне. Еще раз благодарю вас.
– Ее поведение внезапно изменилось.
– Пожалуй, мне лучше позвонить, не так ли?
Она протянула руку и дернула железную ручку звонка. Повернувшись, чтобы удалиться, Хамфри услышал, как в доме прозвенел колокольчик. И звон этот – очевидно, вследствие невысказанных подозрений, ощущения полного бессилия и неожиданно появившегося чувства ответственности – показался молодому человеку голосом рока.
Глава 2
Каждый раз, возвращаясь из Кембриджа, Хамфри подробно рассказывал доктору Коппарду обо всем, что увидел, сделал и узнал. Он считал подобный отчет полезной проверкой памяти, но главное – своим долгом перед доктором, ибо старик платил за его обучение. Молодой человек не замечал, что доктор выслушивает его отчеты всего лишь из вежливости, терпеливо ожидая, пока полное энтузиазма повествование ученика подойдет к концу и ему удастся, наконец, поделиться с ним городскими сплетнями или новостями о пациентах. Отношение старика к своей профессии было предельно простым. Сорок лет назад он усвоил определенные принципы и научился обращаться с медицинскими инструментами, в которые, вкупе с дюжиной лекарств, непоколебимо верил. Исследования, открытия или новые методы лечения его не интересовали. Доктор Коппард отлично знал, что в некоторых случаях его опыт и его снадобья не имеют успеха, но относился к этому философски, пребывая в полной уверенности, что другой на его месте тоже потерпел бы поражение. На протяжении двух лет восторженные откровения Хамфри вдребезги разбивались об ограниченное самодовольство его хозяина, но молодой человек ничего не замечал вплоть до сегодняшнего вечера, когда его самого раздирали противоречивые мысли и чувства. Одна часть его мозга сосредоточилась на подробнейшем академичном докладе, в то время как другая была поглощена воспоминаниями и размышлениями о девушке, третья же бесстрастно констатировала, что его слушатель куда больше интересуется ужином, чем рассказом своего помощника.
– Вижу, что наскучил вам, сэр, – сказал, наконец Хамфри.
– Наскучил? Нет-нет, мой мальчик, продолжай. Так приятно слышать твой голос и сознавать, что ты вернулся. Знаешь, Хамфри, пока тебя не было, я понял, что старею. Мне тебя не хватало, я стал уставать. Вчера вечером, представь себе, вошел, сел, а когда миссис Гэмбл принесла ужин, я уже крепко спал. Но ты продолжай, продолжай.
– Думаю, сэр, что я уже практически все вам рассказал.
– Ну-ну, все это звучит весьма любопытно. Съем-ка я, пожалуй, еще кусок пирога. Удивительно, как меняет его вкус ломтик айвы.
Хамфри встал, подошел к столу сбоку и заново наполнил обе тарелки. Мысли его снова устремились к девушке. Как она, бедняжка, была голодна. «Ночлег стоил шесть пенсов, а завтрак еще шесть, но у меня оставалось только девять»… Ну, по крайней мере, в кафе ей не придется голодать. Однако на ее долю могли выпасть испытания пострашнее.
– Сегодня в дилижансе мне встретилась одна девушка… – не подумав, заговорил Хамфри, когда отнес тарелки на стол.
Доктор Коппард немедленно проявил живейший интерес:
– Девушка, вот как? Хорошенькая?
– По-моему, да. Но дело не в том. – И Хамфри поведал о бедственном положении и цели приезда в Бери – своей спутницы.
Теперь старик слушал в оба уха.
– Итак, мадам занимается благотворительностью, одновременно расширяя свой штат. Снова племянница, а? Несколько лет назад здесь уже побывала одна ее племянница – маленькая брюнетка. Родила ребенка и умерла. Тогда было много разговоров, но должен признать, мадам похоронила ее достойно и фамилия девушки действительно была Роуэн. А звали ее как-то на букву «Т»… Томазина, вот! Должно быть, это ее сестра. Твоя попутчица назвала свое имя?
– Нет.
– Хотя это вряд ли имеет значение. Если мадам утверждает, что девушка – ее племянница, кто станет это отрицать? Она умна, как и все в ее семье. Формально ее не обвинишь в содержании публичного дома.
– А вы искренне верите, что это так, сэр? Я очень обеспокоен с тех пор, как девушка сообщила, куда она едет. То, о чем вы сказали, факт или всего лишь слух? Девушке, в самом деле грозит опасность?
– Да, грозит – сменить свое тряпье на платья с оборками и кружевами. Что касается угрозы морали…
– Он выпятил нижнюю губу.
– Это зависит от девушки. Судя по ее поведению в карете, я бы не сказал, что ей предстоит узнать много нового.
Хамфри внезапно ощутил острую неприязнь к человеку, которого считал своим благодетелем, учителем и другом.
– Девушка была голодна и просто приняла то, что ей предложили. Не вижу в этом ничего неприличного.
– Возможно, только склонность принимать то, что предлагают незнакомые джентльмены, облегчает путь в дом миссис Роуэн. – И старик засмеялся над собственной остротой.
Раньше доктор Коппард особенно не распускал язык в присутствии ученика, но эти времена прошли. Мальчик стал взрослым не по годам, и они жили и работали вместе в такой полной гармонии, что доктор стал закрывать глаза на пропасть, разделяющую их возраст и жизненный опыт. Ему и в голову не пришло, что его циничные слова оскорбили Хамфри и, что самое худшее, заставили его умолкнуть. Когда после паузы Хамфри спросил, как поживает миссис Нейлор, доктор отпустил шутку насчет жалкой слабоумной старухи, панически боявшейся умереть среди ночи. По его мнению, Хамфри излишне сентиментален в отношении женщин. Сталкиваясь с подлинным несчастьем, старик становился добрым и отзывчивым, но при обычных обстоятельствах его поведение и высказывания наводили на мысль о цинизме и даже мизантропии доктора. Замечание в адрес девушки, прибывшей в дом миссис Роуэн, было для него в высшей степени характерным, и, если бы оно касалось кого-то другого, Хамфри не обратил бы на эти слова внимания. Но предположение, пусть даже шутливое, что такая невинная и доверчивая молодая девушка имеет дурные наклонности только потому, что приняла предложенную пищу, будучи голодной, потрясло его до глубины души. Казалось более чем вероятным, что человек, способный на столь ошибочное и бесчувственное суждение, не такой безупречный, каким выглядел до сих пор.
Глава 3
В течение следующих сорока восьми часов Хамфри думал о девушке и кафе всякий раз, когда его внимание его не было поглощено работой. Он оставил девушку у двери дома ее тети субботним вечером и все воскресенье, и понедельник боролся с искушением сходить туда и узнать что-нибудь о ней.
Однако молодого человека удерживала робость. Хамфри никогда не бывал в кафе, и его мнение об этом заведении походило на маятник, колеблющийся между двумя точками зрения, возникшими в результате расследования, детали которого сообщил ему доктор Коппард, Кафе представлялось ему либо вместилищем пьянства и порока, либо местом встречи респектабельных джентльменов и молодых денди. Обе упомянутые точки зрения внушали робость молодому и неопытному сельскому жителю, прикрывающемуся несколько напыщенными манерами профессионала-медика из уважения к своему призванию и в подражание учителю. Если молодого человека вызвали в кафе к больному, он вошел бы туда уверенно и без долгих размышлений, но явиться впервые в качестве посетителя было куда труднее. Однако в глубине души Хамфри понимал, что именно это он хочет и должен сделать. В понедельник вечером, сидя за ужином, он, наконец, принял решение.
Немедленно перед ним возникла серьезная проблема – первая из многих. На протяжении четырех минувших лет Хамфри редко выходил по вечерам, а если такое случалось, непременно сообщал, куда идет. Он попал в дом доктора Коппарда сразу после школы, семнадцатилетним мальчиком, привыкшим к контролю и повиновению. Ему казалось вполне естественным засесть после ужина за книги или сказать: «Я бы хотел прогуляться, сэр. Вы не возражаете?» Однако постепенно эти отношения мастера и подмастерья перешли в своего рода партнерство. В течение прошлого года, с тех пор как Хамфри признали достаточно компетентным, чтобы самостоятельно лечить больных, он был своего рода дежурным в вечернее и ночное время. По любому позднему вызову – если только пациент не принадлежал к весьма значительным особам города – как правило, являлся «молодой доктор», хотя доктор Коппард иногда поднимался с кресла или с к овати (если помощь требовалась ночью), чтобы предварительно расспросить о случившемся и дать указания ученику.
Таким образом, привычка и чувство долга не позволяли Хамфри в понедельник вечером выйти из дома, не сообщив о том, куда он направляется.
Конечно, можно было просто сказать: «Я схожу на часок в кафе». Хамфри не думал, что доктор Коппард стал бы возражать или запрещать ему это, но старик непременно заинтересовался бы, связал довольно странное решение с девушкой из дилижанса и принялся отпускать свои шуточки. Достоинство, разум, скромность – решительно все протестовало против столь откровенного заявления, поэтому после ужина Хамфри произнес как можно более небрежно:
– Пожалуй, схожука я прогуляться. Думаю, вернусь раньше чем через час.
– Счастливой прогулки, – пожелал старик, пересаживаясь от стола в удобное кресло у камина.
На ногах у него уже были комнатные туфли; трубка, табак и графин с портвейном стояли под рукой на маленьком столике; «Журнал Блэквуда» дожидался на подлокотнике кресла. Устроившись поудобнее, доктор Коппард подумал о неутомимой энергии молодости, побуждающей его подопечного отправиться на прогулку холодным ноябрьским вечером. Зрелый возраст, несомненно, имеет преимущества. Одно из них – умение наслаждаться комфортом, которое, слава Богу, ему доступно. Доктор вынул пробку из графина, налил себе стакан вина и углубился в журнал, больше не думая о своем ученике.
Входная дверь кафе была приоткрыта и распахнулась от легкого прикосновения. Внутри тянулся длинный полутемный коридор, но лампа, горящая на столе, позволяла прочитать слово «Кафе», выведенное на двери в середине левой стены. Ощущая жар в лице и тяжесть в ногах, Хамфри открыл эту дверь и шагнул в теплую, ярко освещенную комнату, строго меблированную столами, прямыми дубовыми стульями и скамьями с высокими спинками. В комнате никого не было.
В большом камине возле противоположной стены горели дрова. Один разноцветный ковер лежал перед камином, а другой – под центральным столом. Вдоль правой стены тянулась широкая стойка, за которой виднелась дверь. Комната, безупречно чистая и опрятная, словно отражала чопорность фасада дома. Первой реакцией Хамфри было удивление, смешанное с облегчением. Он сам не знал, что именно ожидал обнаружить, но только никак не это строгое, ухоженное помещение. Глядя на него, вряд ли кто усомнился, что посетители приходят сюда выпить, поговорить о делах и почитать газеты. Возможно, это соответствовало действительности. Хамфри был рад, что зашел в кафе – он повидает девушку, убедится, что с нею все в порядке, а потом сможет уйти, ни о чем больше не беспокоясь.
Хамфри выбрал скамью в углу и только принялся размышлять, позвонить ему в колокольчик на столике или подождать минуту, как поток холодного воздуха возвестил о том, что дверь на улицу открылась. Спустя пару секунд старый Даффл, аптекарь, проковылял к камину и протянул руки к огню. Согрев руки и лицо, он повернулся к камину спиной, увидел Хамфри и с любопытством уставился на него.
Присутствие старика не вызвало у него восторга: Даффл обожал совать нос в чужие дела, а его аптека служила центром распространения сплетен. Завтра все местные жители – в том числе и доктор Коппард – будут знать о визите Шедболта в кафе. Впрочем, нельзя сказать, чтобы для Хамфри это имело значение – никого не касалось, как он проводит свободное время, да и почему бы ему не находиться здесь, как и любому другому обитателю Бери.
– Я не часто вижу вас здесь, доктор Шедболт, – заметил старый аптекарь, вежливо титулуя Хамфри «доктором».
– Это мой первый визит сюда, – по-прежнему кратко ответил Хамфри, подавляя желание добавить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Выглядит кафе, во всяком случае, очень симпатично, – сказал он, прекрасно понимая, что слова его ничего не значат, и вопрос спутницы остался без ответа.
– Хотя, возможно, это и не так?
– Тетя присылала мне такие милые письма, – продолжала девушка с ноткой вызова в голосе.
– Я не всегда отвечала, но она писала снова и снова, приглашая приехать в любое время.
Хамфри припомнил, что о другой племяннице миссис Роуэн тоже судачили, но, так как его не слишком интересовали сплетни, которые пересказывал ему за обеденным столом доктор Коппард, он толком и не понял, в чем там суть. Теперь он жалел, что не прислушался повнимательнее. Единственный факт, пришедший ему на ум, – это история о звонаре церкви Святого Иакова, который одно время снимал комнату у миссис Роуэн.
Так как колокольня примыкала к дому, он проделал в стене дыру и протянул сквозь нее веревку от колокола, дабы звонить не вставая с кровати. Этот случай весьма опечалил мистера Поллинджера, но, как отметил доктор Коппард, ни в коей мере не бросал тень на моральный облик миссис Роуэн.
Конечно, уклончивый ответ Хамфри не удовлетворил интереса девушки. Но кто бы решился дать на ее вопрос абсолютно честный ответ?
Хамфри нашел выход в замечании, которое демонстрировало его интерес и ни к чему не обязывало.
– Кажется, у миссис Роуэн есть дочери? Я не раз видел их, так как живу напротив.
– Да. Кэти и Сузан.
Хамфри почувствовал, что теперь его собеседницу интересует нечто иное, и увидел, что она сокрушенно разглядывает кайму своей юбки и высовывающиеся из-под нее стоптанные туфли.
– Значит, вы их знаете, – промолвила девушка, – я имею в виду, в лицо? Они очень хороши собой?
Хамфри вновь ощутил жалость – очевидно, девушка побаивалась встречи с кузинами.
– Выглядят они неплохо, хотя и не такие хорошенькие, как вы.
Девушка одарила его благодарным взглядом, впрочем, начисто лишенным признаков кокетства.
– Я и в самом деле была хорошенькой до болезни, – сказала она.
– Впрочем, внешность не очень-то меня заботила. Какой толк девушке быть хорошенькой, если она бедна и одинока?
Откровенность собеседницы обескуражила Хамфри. Ей, похоже, немало тягот пришлось перенести, если она в столь юном возрасте обладает нарядным жизненным опытом?
Они хранили молчание, покуда дилижанс не свернул во двор гостиницы «Ангел» и не остановился. Хамфри спрыгнул на землю и помог сойти девушке.
– У вас есть какой-нибудь багаж?
– Да, вон тот узел. Спасибо. Еще раз благодарю вас за угощение и за беседу. Она меня немного отвлекла.
– Возможно, вас кто-нибудь встречает? – спросил Хамфри, оглядываясь в поисках миссис Роуэн, одной из ее дочерей или старого горбуна, выполнявшего в кафе поденную работу.
– Если нет, то могу показать вам дорогу. Это совсем рядом.
– Нет, меня никто не встречает. Моя тетя приглашала меня на протяжении последних двух лет, с тех пор как умер отец. Она писала, чтобы я приезжала в любое время, и вот вчера я подумала: «Теперь или никогда», взяла да и села в дилижанс до Кембриджа. Надеюсь, все будет в порядке.
– Уверен, все будет в порядке. Я провожу вас.
Они пошли наискось между гостиницей и старыми воротами в бывшее аббатство. Поодаль темнела церковь, а чуть ближе, между нею и высокой серой башней, еще одним реликтом прошлого, примостился аккуратный дом с массивной вывеской над дверью. Окна слева от двери освещены, но сквозь задернутые занавески проникал только тусклый розоватый отсвет. Выглядело здание несколько таинственно.
Молодые люди остановились между окном и дверью, и Хамфри внезапно охватила паника. Если хотя бы один-единственный факт из того, что он слышал об этом доме, оказался правдой, то это последнее место из тех, где можно оставить молодую и невинную девушку. Но что ему было делать? Куда еще он мог посоветовать ей пойти? Полноте, да какое право он имел вмешиваться?
– Ну, – сказал Хамфри, – вот мы и пришли.
Девушка посмотрела на дом в сгущающихся сумерках:
– Признаться, я совсем не то ожидала увидеть. Опустив узел на землю, она шагнула к двери, но так неохотно и неуверенно, что Хамфри решил воспользоваться моментом и сказать… Впрочем, он сам толком не знал, что именно должен сказать.
– Послушайте, – сбивчиво заговорил он, – меня зовут Хамфри Шедболт. Я живу вон там, видите, большой красный дом в том месте, где остановилась карета? Если вы… Если вам что-нибудь понадобится, приходите ко мне. Я имею в виду, если что-нибудь пойдет не так, как вам хотелось бы, или вам потребуется дружеское участие. Вы меня поняли? Моя фамилия Шедболт, и я живу на другой стороне дороги. Запомнили?
– Да-да, – ответила девушка. – Благодарю, вы очень любезны. Никогда не думала, что встречу кого-нибудь, кто будет так добр ко мне. Еще раз благодарю вас.
– Ее поведение внезапно изменилось.
– Пожалуй, мне лучше позвонить, не так ли?
Она протянула руку и дернула железную ручку звонка. Повернувшись, чтобы удалиться, Хамфри услышал, как в доме прозвенел колокольчик. И звон этот – очевидно, вследствие невысказанных подозрений, ощущения полного бессилия и неожиданно появившегося чувства ответственности – показался молодому человеку голосом рока.
Глава 2
Каждый раз, возвращаясь из Кембриджа, Хамфри подробно рассказывал доктору Коппарду обо всем, что увидел, сделал и узнал. Он считал подобный отчет полезной проверкой памяти, но главное – своим долгом перед доктором, ибо старик платил за его обучение. Молодой человек не замечал, что доктор выслушивает его отчеты всего лишь из вежливости, терпеливо ожидая, пока полное энтузиазма повествование ученика подойдет к концу и ему удастся, наконец, поделиться с ним городскими сплетнями или новостями о пациентах. Отношение старика к своей профессии было предельно простым. Сорок лет назад он усвоил определенные принципы и научился обращаться с медицинскими инструментами, в которые, вкупе с дюжиной лекарств, непоколебимо верил. Исследования, открытия или новые методы лечения его не интересовали. Доктор Коппард отлично знал, что в некоторых случаях его опыт и его снадобья не имеют успеха, но относился к этому философски, пребывая в полной уверенности, что другой на его месте тоже потерпел бы поражение. На протяжении двух лет восторженные откровения Хамфри вдребезги разбивались об ограниченное самодовольство его хозяина, но молодой человек ничего не замечал вплоть до сегодняшнего вечера, когда его самого раздирали противоречивые мысли и чувства. Одна часть его мозга сосредоточилась на подробнейшем академичном докладе, в то время как другая была поглощена воспоминаниями и размышлениями о девушке, третья же бесстрастно констатировала, что его слушатель куда больше интересуется ужином, чем рассказом своего помощника.
– Вижу, что наскучил вам, сэр, – сказал, наконец Хамфри.
– Наскучил? Нет-нет, мой мальчик, продолжай. Так приятно слышать твой голос и сознавать, что ты вернулся. Знаешь, Хамфри, пока тебя не было, я понял, что старею. Мне тебя не хватало, я стал уставать. Вчера вечером, представь себе, вошел, сел, а когда миссис Гэмбл принесла ужин, я уже крепко спал. Но ты продолжай, продолжай.
– Думаю, сэр, что я уже практически все вам рассказал.
– Ну-ну, все это звучит весьма любопытно. Съем-ка я, пожалуй, еще кусок пирога. Удивительно, как меняет его вкус ломтик айвы.
Хамфри встал, подошел к столу сбоку и заново наполнил обе тарелки. Мысли его снова устремились к девушке. Как она, бедняжка, была голодна. «Ночлег стоил шесть пенсов, а завтрак еще шесть, но у меня оставалось только девять»… Ну, по крайней мере, в кафе ей не придется голодать. Однако на ее долю могли выпасть испытания пострашнее.
– Сегодня в дилижансе мне встретилась одна девушка… – не подумав, заговорил Хамфри, когда отнес тарелки на стол.
Доктор Коппард немедленно проявил живейший интерес:
– Девушка, вот как? Хорошенькая?
– По-моему, да. Но дело не в том. – И Хамфри поведал о бедственном положении и цели приезда в Бери – своей спутницы.
Теперь старик слушал в оба уха.
– Итак, мадам занимается благотворительностью, одновременно расширяя свой штат. Снова племянница, а? Несколько лет назад здесь уже побывала одна ее племянница – маленькая брюнетка. Родила ребенка и умерла. Тогда было много разговоров, но должен признать, мадам похоронила ее достойно и фамилия девушки действительно была Роуэн. А звали ее как-то на букву «Т»… Томазина, вот! Должно быть, это ее сестра. Твоя попутчица назвала свое имя?
– Нет.
– Хотя это вряд ли имеет значение. Если мадам утверждает, что девушка – ее племянница, кто станет это отрицать? Она умна, как и все в ее семье. Формально ее не обвинишь в содержании публичного дома.
– А вы искренне верите, что это так, сэр? Я очень обеспокоен с тех пор, как девушка сообщила, куда она едет. То, о чем вы сказали, факт или всего лишь слух? Девушке, в самом деле грозит опасность?
– Да, грозит – сменить свое тряпье на платья с оборками и кружевами. Что касается угрозы морали…
– Он выпятил нижнюю губу.
– Это зависит от девушки. Судя по ее поведению в карете, я бы не сказал, что ей предстоит узнать много нового.
Хамфри внезапно ощутил острую неприязнь к человеку, которого считал своим благодетелем, учителем и другом.
– Девушка была голодна и просто приняла то, что ей предложили. Не вижу в этом ничего неприличного.
– Возможно, только склонность принимать то, что предлагают незнакомые джентльмены, облегчает путь в дом миссис Роуэн. – И старик засмеялся над собственной остротой.
Раньше доктор Коппард особенно не распускал язык в присутствии ученика, но эти времена прошли. Мальчик стал взрослым не по годам, и они жили и работали вместе в такой полной гармонии, что доктор стал закрывать глаза на пропасть, разделяющую их возраст и жизненный опыт. Ему и в голову не пришло, что его циничные слова оскорбили Хамфри и, что самое худшее, заставили его умолкнуть. Когда после паузы Хамфри спросил, как поживает миссис Нейлор, доктор отпустил шутку насчет жалкой слабоумной старухи, панически боявшейся умереть среди ночи. По его мнению, Хамфри излишне сентиментален в отношении женщин. Сталкиваясь с подлинным несчастьем, старик становился добрым и отзывчивым, но при обычных обстоятельствах его поведение и высказывания наводили на мысль о цинизме и даже мизантропии доктора. Замечание в адрес девушки, прибывшей в дом миссис Роуэн, было для него в высшей степени характерным, и, если бы оно касалось кого-то другого, Хамфри не обратил бы на эти слова внимания. Но предположение, пусть даже шутливое, что такая невинная и доверчивая молодая девушка имеет дурные наклонности только потому, что приняла предложенную пищу, будучи голодной, потрясло его до глубины души. Казалось более чем вероятным, что человек, способный на столь ошибочное и бесчувственное суждение, не такой безупречный, каким выглядел до сих пор.
Глава 3
В течение следующих сорока восьми часов Хамфри думал о девушке и кафе всякий раз, когда его внимание его не было поглощено работой. Он оставил девушку у двери дома ее тети субботним вечером и все воскресенье, и понедельник боролся с искушением сходить туда и узнать что-нибудь о ней.
Однако молодого человека удерживала робость. Хамфри никогда не бывал в кафе, и его мнение об этом заведении походило на маятник, колеблющийся между двумя точками зрения, возникшими в результате расследования, детали которого сообщил ему доктор Коппард, Кафе представлялось ему либо вместилищем пьянства и порока, либо местом встречи респектабельных джентльменов и молодых денди. Обе упомянутые точки зрения внушали робость молодому и неопытному сельскому жителю, прикрывающемуся несколько напыщенными манерами профессионала-медика из уважения к своему призванию и в подражание учителю. Если молодого человека вызвали в кафе к больному, он вошел бы туда уверенно и без долгих размышлений, но явиться впервые в качестве посетителя было куда труднее. Однако в глубине души Хамфри понимал, что именно это он хочет и должен сделать. В понедельник вечером, сидя за ужином, он, наконец, принял решение.
Немедленно перед ним возникла серьезная проблема – первая из многих. На протяжении четырех минувших лет Хамфри редко выходил по вечерам, а если такое случалось, непременно сообщал, куда идет. Он попал в дом доктора Коппарда сразу после школы, семнадцатилетним мальчиком, привыкшим к контролю и повиновению. Ему казалось вполне естественным засесть после ужина за книги или сказать: «Я бы хотел прогуляться, сэр. Вы не возражаете?» Однако постепенно эти отношения мастера и подмастерья перешли в своего рода партнерство. В течение прошлого года, с тех пор как Хамфри признали достаточно компетентным, чтобы самостоятельно лечить больных, он был своего рода дежурным в вечернее и ночное время. По любому позднему вызову – если только пациент не принадлежал к весьма значительным особам города – как правило, являлся «молодой доктор», хотя доктор Коппард иногда поднимался с кресла или с к овати (если помощь требовалась ночью), чтобы предварительно расспросить о случившемся и дать указания ученику.
Таким образом, привычка и чувство долга не позволяли Хамфри в понедельник вечером выйти из дома, не сообщив о том, куда он направляется.
Конечно, можно было просто сказать: «Я схожу на часок в кафе». Хамфри не думал, что доктор Коппард стал бы возражать или запрещать ему это, но старик непременно заинтересовался бы, связал довольно странное решение с девушкой из дилижанса и принялся отпускать свои шуточки. Достоинство, разум, скромность – решительно все протестовало против столь откровенного заявления, поэтому после ужина Хамфри произнес как можно более небрежно:
– Пожалуй, схожука я прогуляться. Думаю, вернусь раньше чем через час.
– Счастливой прогулки, – пожелал старик, пересаживаясь от стола в удобное кресло у камина.
На ногах у него уже были комнатные туфли; трубка, табак и графин с портвейном стояли под рукой на маленьком столике; «Журнал Блэквуда» дожидался на подлокотнике кресла. Устроившись поудобнее, доктор Коппард подумал о неутомимой энергии молодости, побуждающей его подопечного отправиться на прогулку холодным ноябрьским вечером. Зрелый возраст, несомненно, имеет преимущества. Одно из них – умение наслаждаться комфортом, которое, слава Богу, ему доступно. Доктор вынул пробку из графина, налил себе стакан вина и углубился в журнал, больше не думая о своем ученике.
Входная дверь кафе была приоткрыта и распахнулась от легкого прикосновения. Внутри тянулся длинный полутемный коридор, но лампа, горящая на столе, позволяла прочитать слово «Кафе», выведенное на двери в середине левой стены. Ощущая жар в лице и тяжесть в ногах, Хамфри открыл эту дверь и шагнул в теплую, ярко освещенную комнату, строго меблированную столами, прямыми дубовыми стульями и скамьями с высокими спинками. В комнате никого не было.
В большом камине возле противоположной стены горели дрова. Один разноцветный ковер лежал перед камином, а другой – под центральным столом. Вдоль правой стены тянулась широкая стойка, за которой виднелась дверь. Комната, безупречно чистая и опрятная, словно отражала чопорность фасада дома. Первой реакцией Хамфри было удивление, смешанное с облегчением. Он сам не знал, что именно ожидал обнаружить, но только никак не это строгое, ухоженное помещение. Глядя на него, вряд ли кто усомнился, что посетители приходят сюда выпить, поговорить о делах и почитать газеты. Возможно, это соответствовало действительности. Хамфри был рад, что зашел в кафе – он повидает девушку, убедится, что с нею все в порядке, а потом сможет уйти, ни о чем больше не беспокоясь.
Хамфри выбрал скамью в углу и только принялся размышлять, позвонить ему в колокольчик на столике или подождать минуту, как поток холодного воздуха возвестил о том, что дверь на улицу открылась. Спустя пару секунд старый Даффл, аптекарь, проковылял к камину и протянул руки к огню. Согрев руки и лицо, он повернулся к камину спиной, увидел Хамфри и с любопытством уставился на него.
Присутствие старика не вызвало у него восторга: Даффл обожал совать нос в чужие дела, а его аптека служила центром распространения сплетен. Завтра все местные жители – в том числе и доктор Коппард – будут знать о визите Шедболта в кафе. Впрочем, нельзя сказать, чтобы для Хамфри это имело значение – никого не касалось, как он проводит свободное время, да и почему бы ему не находиться здесь, как и любому другому обитателю Бери.
– Я не часто вижу вас здесь, доктор Шедболт, – заметил старый аптекарь, вежливо титулуя Хамфри «доктором».
– Это мой первый визит сюда, – по-прежнему кратко ответил Хамфри, подавляя желание добавить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21