Конечно, мы все сделаем.
– Лучше бы вы помирились с его отцом. Ребенку нужна нормальная, полноценная семья, – зачем-то добила меня этой прописной истиной Марина Анатольевна.
Конечно, нужна. Причем как этому, так и тому ребенку. Сейчас полноценная семья будет у Анечки, а мы с Мишкой прекрасно разберемся сами. Но в целом я была довольна. Главным вопросом на повестке дня была Мишкина школа, второй год и все такое. Значит, главный вопрос мы все-таки решили. А остальное подождет.
Впереди было лето, экзамены, к которым Миша оказался чудесным образом допущен. Мы с ним вместе по вечерам готовились, склоняясь с двух сторон над одними и теми же страницами. Я в который раз порадовалась, что в моей жизни учеба уже кончилась. Но Мише я, конечно же, об этом не сказала. Я вообще теперь старалась поменьше откровенничать с ним. Потому что и в самом деле с ним творилось что-то странное. Что именно, я сказать не могла, но это ощущалось. Наверное, ему и в самом деле не хватало отца.
А мне без Андрея было хорошо. Даже удивительно. Я стала отлично высыпаться. Ведь замужней женщине всегда что-то мешает высыпаться. Сначала мужчина, который постоянно будит ее своими требовательными ласками. Потом плачущий ребенок, не терпящий никаких промедлений и возражений. Потом будильник, который поднимает ни свет ни заря, чтобы можно было отвести ребенка в садик, а после успеть на работу. А потом снова мужчина, но уже не в жажде обладания телом жены, а просто потому, что ужасно храпит, занимает большую часть кровати или читает допоздна какую-нибудь дурацкую научную статью в американском журнале. Про космос.
Мне было очень хорошо! Лежала на свежем постельном белье, растянувшись поперек кровати и вспомнила, как впервые провела ночь с Андреем. Это было еще в институте, на шестом курсе. Почти сразу после того своеобразного признания в любви, больше похожего на команду «ко мне». Мы были у Андрея дома.
– А ты уверен, что мама не вернется?
– Она на две недели уехала к тете Полине на море.
– А вдруг она захочет тебя проведать? – сомневалась я.
Все годы учебы я слышала страшные истории про маму Андрея и про ее характер. Так что теперь хотела познакомиться с ней меньше всего.
– Значит, ей придется пережить тот факт, что я тебя люблю, – спокойно пояснил Андрей.
Я зарделась.
– Любишь?
– Ну естественно. А что я, по-твоему, делаю? – Он обнял меня и притянул к себе.
Каким же он был уверенным в себе. Ни тени сомнения на чистом, красивом и умном лице. Его жизнь была проста и понятна только для него одного и ни для кого больше. Ну, разве что немножко для меня.
– Знаешь, я все никак не могу поверить, – нарывалась я на комплименты.
– А ты поверь. Я точно знаю, лучше тебя никого для меня нет.
– И для меня.
Я завороженно смотрела на него, на то, как его губы становятся все ближе к моим. Он был самым лучшим, самым удивительным и неразгаданным из всех, кого я знала. И я гордилась правом быть его любимой, правом его любить. Лежать в его объятиях и смотреть, как он спит, прижимая меня к себе даже во сне. Мне хотелось больше никогда не спать, чтобы только не пропустить ни одной минуты от его сна. Он действительно был прекрасен в своей любви, где слова говорятся один раз и навсегда. Или вообще не произносятся вслух, а только угадываются по горящим от счастья глазам.
– Оставайся таким всегда, – тихо шептала я, боясь, что это все – сон. Вот он проснется, откроет глаза и спросит, что я тут делаю. И попросит уйти, потому что он всего лишь пошутил. Но нет, только не он. Только не он...
И действительно, не он, а я попросила его уйти. Теперь я спокойно спала, мечтая хорошенько отдохнуть перед работой. Завтра мне предстояло ехать на один подмосковный завод, где под разными предлогами срывали и саботировали интеграцию нашей системы в складских цехах. Я их прекрасно понимала, с подобной ситуацией я сталкивалась не в первый раз. Все предприятия такого рода живут за счет махинаций с запчастями, пересортицы и всякого рода недостачи. Наша система гарантировала полный тотальный контроль над поступлением, перемещением и расходованием всех материалов. От высокотехнологичных автомобильных двигателей до коробок с туалетной бумагой. Любое движение происходило только с цифровой подписью сотрудника, складские полки выдавали и принимали товары и запчасти по штрихкодам. Все автоматизировалось на радость собственникам и акционерам. Завскладами и начальники ремонтных цехов ненавидели меня всей душой. Что ж, прогресс – железная штука, перемалывающая без разбора все, что не подходило под коротенький термин «хай-тек».
Мне надо было выспаться. Завтра предстояло выслушать немало фантастических историй. Например:
барабашка украл сто бабин с оптическим кабелем, который надо было проложить по заводу;
провайдер, предоставляющий интернет-связь, стер файл, в котором были все присланные мною инструкции к программному обеспечению;
программное обеспечение не запускается, потому что все диски случайно зажевал фрезерный станок;
сервер сгорел, потому что, оказывается, ему вредно стоять под прямыми солнечными лучами. А мы-то и не догадывались!
Еще вариант – заболел кладовщик, и в ближайший месяц нет ключа от склада. За месяц хотя бы как-то набить карман ворованными запчастями, прежде чем отдаться нашей всеобщей бесконечной технологической ревизии, не смыкающей глаз ни на один день. Россия!
Да, следует признать, что я очень люблю свою работу. На ней мне никогда не приходится скучать. Много поездок, много контактов и, как следствие – много времени, отнятого у домашних дел. У нас дома, как в старом фильме, – компот консервированный, обед из полуфабрикатов. Подогреете сами. Не забудьте после помыть посуду.
Как же много, оказывается, Андрей делал, пока я была на работе! Продукты, коммунальные платежи, химчистка. А еще, например, почтовый ящик. Именно Андрей раньше проверял его. Я настолько привыкла к незаметному появлению газет на журнальном столике, что даже не задумывалась, откуда они берутся.
И вот однажды, когда я выходила из подъезда, ко мне подошла уборщица. В нашем доме была очень склочная уборщица, она же консьержка.
– Что ж вы делаете-то, ведь грязь и мусор! – патетично обратилась она ко мне.
– В смысле? – Я инстинктивно опустила глаза на ботинки. На них не было никакой грязи.
– Бумажки ваши уж не лезут совсем. Все выпадают.
– Какие бумажки? – окончательно удивилась я. И на всякий случай осмотрела свой портфель. Из него ничего не падало.
– Реклама ваша. А я что – убирай? А мне за то недоплачивают! Сами набросали, сами собирайте, – затарахтела она, надвигаясь на меня грудью.
– Что с вами? Вы хорошо себя чувствуете?
– Я разве виновата, что они лезут? У нас вечно проходной двор! – без остановки несла уборщица.
Я попыталась было спастись бегством, но ее необъятный бюст перекрыл все выходы.
– Кто лезет? Вас ограбили?
– Да эти... блин... не почтальоны, а... рекламщики, – с трудом пояснила она.
Я смутно начала догадываться, о чем идет речь. Посмотрела на почтовые ящики. Ну конечно! Из нашего ящика содержимое прямо-таки выпирало, а по полу стелились разноцветные бумажки с рекламой.
– Ай-яй-яй, – покачала я головой и принялась рыться в сумочке, безуспешно пытаясь откопать ключи от почты.
– Вот именно! – удовлетворенно кивнула консьержка и отбыла в свою будку.
Я повернула замок ящика. Лавина рекламы и каких-то бесплатных газет рухнула на пол. Поборов желание выбросить все это разом, я присела на корточки и принялась отделять «зерна» от «плевел». Квитанции в одну кучку, рекламу – в другую, письма – в третью. Хотя, как правило, они – та же реклама.
И тут из груды мусора я извлекла на свет маленькую тусклую бумажку странного цвета. Она была явно изготовлена из переработанного картона. Или из макулатуры. Такая, знаете ли, характерная желтизна.
«Извещение».
Извещение? О чем? От кого? И для кого? Для меня?
Да, для Демидовой Е.П.
Интересно, что это? На бумажке, прямо под набитой мелким шрифтом надписью «Повестка» еле читаемым почерком было размашисто написано: «Явиться в суд для подготовки к судебному разбирательству».
К судебному разбирательству?
Ничего не понимаю!..
Глава 6
НУЖЕН ПЕРЕВОДЧИК – С РУССКОГО НА РУССКИЙ
Високосные года никогда не проходят гладко. Казалось бы, что в них такого? Ведь, в сущности, это – всего лишь цифры, не более. Однако прибавь один-единственный несчастный день к февралю, как весь год все будет идти наперекосяк. Вас затапливают соседи, при этом вы не успеваете вызвать комиссию из ДЕЗа и за ремонт приходится платить из своего кармана. Да, с соседями сверху вы больше никогда не поздороваетесь, но скажите честно, вы верите, что им есть до этого хоть какое-то дело? В високосные года случаются выборы президента, что само по себе нагрузка, а уж последствия этого «выбора» никто никогда не спрогнозирует. Может, и обойдется, а может, и шандарахнет. Неизвестно. Фифти-фифти. Такая вот аналитика в России. Високосные зимы самые холодные, а лета – дождливые. Ну, впрочем, это я утрирую. Нагнетаю.
Четыре года назад, в високосную осень, умерла моя мама. Умерла тихо, по-доброму, от инсульта и, как мне кажется, от осознания того, что теперь уже я справлюсь без нее. Я тогда крутилась как белка в колесе и барабанила, как зайчик Энерджайзер, в четыре раза дольше и сильнее – мне надо было выплачивать огромные долги за новую квартиру. Мы успели прожить в ней чуть меньше года, как вдруг моя мама ушла. Быстро, всего за несколько дней, не приходя в сознание.
После ее смерти я вдруг отчетливо и как-то на клеточном уровне поняла, что человек смертен. Когда умер папа, я рыдала на мамином плече и думала, что этого не переживу. Через пару месяцев я снова беззаботно улыбалась. Молодость залечивает любые душевные травмы. Когда умерла мама – острая боль от потери преследовала меня очень долго, но так и не оставила в покое до сих пор.
Есть такой термин – экзистенциальное одиночество. Он обозначает тот вид одиночества, при котором ты можешь быть окружен каким угодно количеством людей, в том числе любящих и родных, но ты все равно понимаешь, что совершенно один в этом мире. На маминых похоронах я почувствовала это впервые.
Високосный год и на этот раз не оставил меня без сюрпризов. Поскольку моя безалаберность позволила мне больше месяца не открывать почтового ящика, то повестка, которую я совершенно случайно достала из него, оказалась датирована послезавтрашним числом.
Я в негодовании набрала мобильный номер Андрея.
– И как это понимать? Что это за суд? – спросила я мужа, с удивлением отметив в своем голосе дрожь.
– Это – развод, – после минутной паузы проговорил Андрей.
– То есть ты хочешь, чтобы мы развелись? – уточнила я.
Глупо, правда? Но одно дело – засыпать в гордом одиночестве, и совершенно другое – стать разведенной женщиной. Так далеко я в своей ненависти к Андрею еще не зашла. Хотя в целом...
– А ты хочешь, чтобы мы жили долго и счастливо? – ехидным, язвительнейшим тоном уточнил он.
Как странно, я не слышала его голоса больше месяца, но у меня опять возникло желание расцарапать ему лицо. Каким он стал невыносимым к сорока годам, уму непостижимо!
– Я хочу сказать, зачем так спешить. Разве нельзя решить все спокойно, по-взрослому?
– То есть ты бы предпочла, чтобы я просто исчез из твоей жизни и никогда больше в ней не появлялся? Извини, дорогая, но у меня другие планы.
– Это я уже поняла. Но зачем суд? Неужели нельзя развестись спокойно?
– Спокойно? Во-первых, имей в виду, что по закону нельзя развестись без суда, если есть несовершеннолетний ребенок.
– Так ты все же помнишь, что у тебя есть сын. А мне казалось, тебе это все равно. И с каких пор ты стал таким знатоком законов? Может, ты все же сменил работу? – Я сама не понимала, как так получается, но стоило нам пару минут поговорить или даже просто посидеть молча рядом, как мы начинали моментально орать друг на друга. Если эксперимент не прервать вовремя, то мы начнем швыряться посудой.
– Имей в виду, что больней, чем есть, ты мне уже не сделаешь! – зачем-то «успокоил» меня Андрей.
– Ах, я не сделаю?! Это же ты, ты меня кинул, это у тебя любовница, да еще и с ребенком! Ты что, не понимаешь, как ты отвратителен?
– Допустим. Но это ты ни черта не понимаешь. Ты сама, сама всего добилась. Теперь не жалуйся. – Кажется, градус моего бывшего тоже подкатывал к точке кипения. Значит, я еще не потеряла сноровку.
– И что же я такое сделала, чего добилась? Или тебе есть в чем меня упрекнуть?
– Ты, ты... тьфу, я не буду ничего тебе объяснять, – крикнул в сердцах Андрей.
Я зажмурилась и представила мысленно, что держу в руках нацеленный на него пистолет. Какой-нибудь большой, тяжелый, крупного калибра. Я нажимаю на курок, и Андрей, подброшенный выстрелом, отлетает к окну. Стекло со звоном разлетается, осколки сыплются на пол... Да, ничего себе фантазия!
– До встречи в суде! – выпалила я и отключила связь. Всегда любила бросать трубку первой. Это дело требует определенной сноровки, потому что заканчивать разговор надо в тот момент, когда тебе еще есть что сказать, а твоему собеседнику еще есть, что ответить. Иначе можно не успеть и самой услышать короткие гудки. Ту-ту-ту...
Я отвернулась от консьержки, которая воровато посматривала из будки, и, придав лицу равнодушное выражение, проследовала к двери, на весеннюю улицу.
Уже потом, сидя за рулем своего служебного «Форда», я кусала губы от раздражения. Значит, Андрей успел не только все понять про наш брак, но и подать в суд. Отлично. И к тому же об этом чудесном обстоятельстве теперь будет знать весь подъезд, весь дом. Да что там, весь район! У нашей уборщицы уникальные способности разносить сплетни. А она весь наш с Андрюшей разговор слышала дословно. Черт меня дернул позвонить ему из подъезда. Не могла дотянуть до машины.
Москва яростно бибикала, застряв в бесконечной пробке. С проспекта Вернадского машины стояли во всех направлениях. Иногда мне кажется, что советские времена никуда не ушли, они просто трансформировались и интегрировались в современную реальность. Совсем как наша система автоматизации. А что, и отец народа у нас есть, имеется и дефицит. Только в дефиците у нас сегодня деньги. Их почти не найти, за ними все гоняются, а отдельным личностям, с блатом и связями, они достаются почти даром. Разве не это – признаки дефицитного товара? А насчет очередей, так они тоже не исчезли – всегда в наличии. Только не в магазинах. Сегодняшние очереди покинули стены торговых центров и перекинулись на улицы, на дороги. Господи, какая очередь на третьем транспортном! Только вот непонятно, где у этой очереди конец и что дают?!
Всю эту зиму я в машине учила английский. Время – переменная величина и его вечно не хватает, чтобы решить уравнение моего дня. Хочется так много успеть, а драгоценные минуты утекают сквозь пальцы на совещания, на поиски нужных бумаг, которые Алина запихнула куда-то и забыла, на составление отчетов, на планинг. Планинг – это такая фигня, благодаря которой завтра я снова не смогу найти ни одной свободной минутки. В общем, со временем я поняла, что в условиях суровой современности единственное свободное время, принадлежащее мне безраздельно, – это то время, которое я провожу за рулем машины.
С этого момента я полюбила пробки. А что? Я человек подневольный. Солдат спит, служба идет, а бензин все равно казенный. Я начала покупать редкие музыкальные сборники и электронные книги – почитать или послушать музыку у меня получалось только в машине. А потом Марк переслал мне кучу лингафонных курсов английского для машины – я учу язык. Хотела поставить в машину телевизор, но оказалось, что дорого и очень аварийно-опасно. Да и машина все-таки не моя, нельзя ее раскурочивать и вставлять дополнительные дивайсы. А то бы я заменила кресло водителя массажным и как-нибудь изловчилась и вклинила бы маленькую гидромассажную ванну. А что? Пусть только до пояса. Садишься, включаешь газ, передачу, и бульк – пошел релакс. Не так уж абсурдно, если учесть, что современный московский автомобилист проводит в машине до четырех часов в день.
Однако сегодня ни английский, ни детективы, ни музыка не смогли помочь мне расслабиться. Из головы не шел этот дурацкий суд. Неужели я послезавтра официально стану одинокой женщиной? Значит ли это, что я буду считаться брошенной и никому не нужной? Почему, в конце концов, Андрей не мог немного подождать? Я еще не привыкла жить без мужа. Почту забываю проверять. И его, его я еще совершенно не забыла. При звуке его голоса мне хочется бросаться в атаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Лучше бы вы помирились с его отцом. Ребенку нужна нормальная, полноценная семья, – зачем-то добила меня этой прописной истиной Марина Анатольевна.
Конечно, нужна. Причем как этому, так и тому ребенку. Сейчас полноценная семья будет у Анечки, а мы с Мишкой прекрасно разберемся сами. Но в целом я была довольна. Главным вопросом на повестке дня была Мишкина школа, второй год и все такое. Значит, главный вопрос мы все-таки решили. А остальное подождет.
Впереди было лето, экзамены, к которым Миша оказался чудесным образом допущен. Мы с ним вместе по вечерам готовились, склоняясь с двух сторон над одними и теми же страницами. Я в который раз порадовалась, что в моей жизни учеба уже кончилась. Но Мише я, конечно же, об этом не сказала. Я вообще теперь старалась поменьше откровенничать с ним. Потому что и в самом деле с ним творилось что-то странное. Что именно, я сказать не могла, но это ощущалось. Наверное, ему и в самом деле не хватало отца.
А мне без Андрея было хорошо. Даже удивительно. Я стала отлично высыпаться. Ведь замужней женщине всегда что-то мешает высыпаться. Сначала мужчина, который постоянно будит ее своими требовательными ласками. Потом плачущий ребенок, не терпящий никаких промедлений и возражений. Потом будильник, который поднимает ни свет ни заря, чтобы можно было отвести ребенка в садик, а после успеть на работу. А потом снова мужчина, но уже не в жажде обладания телом жены, а просто потому, что ужасно храпит, занимает большую часть кровати или читает допоздна какую-нибудь дурацкую научную статью в американском журнале. Про космос.
Мне было очень хорошо! Лежала на свежем постельном белье, растянувшись поперек кровати и вспомнила, как впервые провела ночь с Андреем. Это было еще в институте, на шестом курсе. Почти сразу после того своеобразного признания в любви, больше похожего на команду «ко мне». Мы были у Андрея дома.
– А ты уверен, что мама не вернется?
– Она на две недели уехала к тете Полине на море.
– А вдруг она захочет тебя проведать? – сомневалась я.
Все годы учебы я слышала страшные истории про маму Андрея и про ее характер. Так что теперь хотела познакомиться с ней меньше всего.
– Значит, ей придется пережить тот факт, что я тебя люблю, – спокойно пояснил Андрей.
Я зарделась.
– Любишь?
– Ну естественно. А что я, по-твоему, делаю? – Он обнял меня и притянул к себе.
Каким же он был уверенным в себе. Ни тени сомнения на чистом, красивом и умном лице. Его жизнь была проста и понятна только для него одного и ни для кого больше. Ну, разве что немножко для меня.
– Знаешь, я все никак не могу поверить, – нарывалась я на комплименты.
– А ты поверь. Я точно знаю, лучше тебя никого для меня нет.
– И для меня.
Я завороженно смотрела на него, на то, как его губы становятся все ближе к моим. Он был самым лучшим, самым удивительным и неразгаданным из всех, кого я знала. И я гордилась правом быть его любимой, правом его любить. Лежать в его объятиях и смотреть, как он спит, прижимая меня к себе даже во сне. Мне хотелось больше никогда не спать, чтобы только не пропустить ни одной минуты от его сна. Он действительно был прекрасен в своей любви, где слова говорятся один раз и навсегда. Или вообще не произносятся вслух, а только угадываются по горящим от счастья глазам.
– Оставайся таким всегда, – тихо шептала я, боясь, что это все – сон. Вот он проснется, откроет глаза и спросит, что я тут делаю. И попросит уйти, потому что он всего лишь пошутил. Но нет, только не он. Только не он...
И действительно, не он, а я попросила его уйти. Теперь я спокойно спала, мечтая хорошенько отдохнуть перед работой. Завтра мне предстояло ехать на один подмосковный завод, где под разными предлогами срывали и саботировали интеграцию нашей системы в складских цехах. Я их прекрасно понимала, с подобной ситуацией я сталкивалась не в первый раз. Все предприятия такого рода живут за счет махинаций с запчастями, пересортицы и всякого рода недостачи. Наша система гарантировала полный тотальный контроль над поступлением, перемещением и расходованием всех материалов. От высокотехнологичных автомобильных двигателей до коробок с туалетной бумагой. Любое движение происходило только с цифровой подписью сотрудника, складские полки выдавали и принимали товары и запчасти по штрихкодам. Все автоматизировалось на радость собственникам и акционерам. Завскладами и начальники ремонтных цехов ненавидели меня всей душой. Что ж, прогресс – железная штука, перемалывающая без разбора все, что не подходило под коротенький термин «хай-тек».
Мне надо было выспаться. Завтра предстояло выслушать немало фантастических историй. Например:
барабашка украл сто бабин с оптическим кабелем, который надо было проложить по заводу;
провайдер, предоставляющий интернет-связь, стер файл, в котором были все присланные мною инструкции к программному обеспечению;
программное обеспечение не запускается, потому что все диски случайно зажевал фрезерный станок;
сервер сгорел, потому что, оказывается, ему вредно стоять под прямыми солнечными лучами. А мы-то и не догадывались!
Еще вариант – заболел кладовщик, и в ближайший месяц нет ключа от склада. За месяц хотя бы как-то набить карман ворованными запчастями, прежде чем отдаться нашей всеобщей бесконечной технологической ревизии, не смыкающей глаз ни на один день. Россия!
Да, следует признать, что я очень люблю свою работу. На ней мне никогда не приходится скучать. Много поездок, много контактов и, как следствие – много времени, отнятого у домашних дел. У нас дома, как в старом фильме, – компот консервированный, обед из полуфабрикатов. Подогреете сами. Не забудьте после помыть посуду.
Как же много, оказывается, Андрей делал, пока я была на работе! Продукты, коммунальные платежи, химчистка. А еще, например, почтовый ящик. Именно Андрей раньше проверял его. Я настолько привыкла к незаметному появлению газет на журнальном столике, что даже не задумывалась, откуда они берутся.
И вот однажды, когда я выходила из подъезда, ко мне подошла уборщица. В нашем доме была очень склочная уборщица, она же консьержка.
– Что ж вы делаете-то, ведь грязь и мусор! – патетично обратилась она ко мне.
– В смысле? – Я инстинктивно опустила глаза на ботинки. На них не было никакой грязи.
– Бумажки ваши уж не лезут совсем. Все выпадают.
– Какие бумажки? – окончательно удивилась я. И на всякий случай осмотрела свой портфель. Из него ничего не падало.
– Реклама ваша. А я что – убирай? А мне за то недоплачивают! Сами набросали, сами собирайте, – затарахтела она, надвигаясь на меня грудью.
– Что с вами? Вы хорошо себя чувствуете?
– Я разве виновата, что они лезут? У нас вечно проходной двор! – без остановки несла уборщица.
Я попыталась было спастись бегством, но ее необъятный бюст перекрыл все выходы.
– Кто лезет? Вас ограбили?
– Да эти... блин... не почтальоны, а... рекламщики, – с трудом пояснила она.
Я смутно начала догадываться, о чем идет речь. Посмотрела на почтовые ящики. Ну конечно! Из нашего ящика содержимое прямо-таки выпирало, а по полу стелились разноцветные бумажки с рекламой.
– Ай-яй-яй, – покачала я головой и принялась рыться в сумочке, безуспешно пытаясь откопать ключи от почты.
– Вот именно! – удовлетворенно кивнула консьержка и отбыла в свою будку.
Я повернула замок ящика. Лавина рекламы и каких-то бесплатных газет рухнула на пол. Поборов желание выбросить все это разом, я присела на корточки и принялась отделять «зерна» от «плевел». Квитанции в одну кучку, рекламу – в другую, письма – в третью. Хотя, как правило, они – та же реклама.
И тут из груды мусора я извлекла на свет маленькую тусклую бумажку странного цвета. Она была явно изготовлена из переработанного картона. Или из макулатуры. Такая, знаете ли, характерная желтизна.
«Извещение».
Извещение? О чем? От кого? И для кого? Для меня?
Да, для Демидовой Е.П.
Интересно, что это? На бумажке, прямо под набитой мелким шрифтом надписью «Повестка» еле читаемым почерком было размашисто написано: «Явиться в суд для подготовки к судебному разбирательству».
К судебному разбирательству?
Ничего не понимаю!..
Глава 6
НУЖЕН ПЕРЕВОДЧИК – С РУССКОГО НА РУССКИЙ
Високосные года никогда не проходят гладко. Казалось бы, что в них такого? Ведь, в сущности, это – всего лишь цифры, не более. Однако прибавь один-единственный несчастный день к февралю, как весь год все будет идти наперекосяк. Вас затапливают соседи, при этом вы не успеваете вызвать комиссию из ДЕЗа и за ремонт приходится платить из своего кармана. Да, с соседями сверху вы больше никогда не поздороваетесь, но скажите честно, вы верите, что им есть до этого хоть какое-то дело? В високосные года случаются выборы президента, что само по себе нагрузка, а уж последствия этого «выбора» никто никогда не спрогнозирует. Может, и обойдется, а может, и шандарахнет. Неизвестно. Фифти-фифти. Такая вот аналитика в России. Високосные зимы самые холодные, а лета – дождливые. Ну, впрочем, это я утрирую. Нагнетаю.
Четыре года назад, в високосную осень, умерла моя мама. Умерла тихо, по-доброму, от инсульта и, как мне кажется, от осознания того, что теперь уже я справлюсь без нее. Я тогда крутилась как белка в колесе и барабанила, как зайчик Энерджайзер, в четыре раза дольше и сильнее – мне надо было выплачивать огромные долги за новую квартиру. Мы успели прожить в ней чуть меньше года, как вдруг моя мама ушла. Быстро, всего за несколько дней, не приходя в сознание.
После ее смерти я вдруг отчетливо и как-то на клеточном уровне поняла, что человек смертен. Когда умер папа, я рыдала на мамином плече и думала, что этого не переживу. Через пару месяцев я снова беззаботно улыбалась. Молодость залечивает любые душевные травмы. Когда умерла мама – острая боль от потери преследовала меня очень долго, но так и не оставила в покое до сих пор.
Есть такой термин – экзистенциальное одиночество. Он обозначает тот вид одиночества, при котором ты можешь быть окружен каким угодно количеством людей, в том числе любящих и родных, но ты все равно понимаешь, что совершенно один в этом мире. На маминых похоронах я почувствовала это впервые.
Високосный год и на этот раз не оставил меня без сюрпризов. Поскольку моя безалаберность позволила мне больше месяца не открывать почтового ящика, то повестка, которую я совершенно случайно достала из него, оказалась датирована послезавтрашним числом.
Я в негодовании набрала мобильный номер Андрея.
– И как это понимать? Что это за суд? – спросила я мужа, с удивлением отметив в своем голосе дрожь.
– Это – развод, – после минутной паузы проговорил Андрей.
– То есть ты хочешь, чтобы мы развелись? – уточнила я.
Глупо, правда? Но одно дело – засыпать в гордом одиночестве, и совершенно другое – стать разведенной женщиной. Так далеко я в своей ненависти к Андрею еще не зашла. Хотя в целом...
– А ты хочешь, чтобы мы жили долго и счастливо? – ехидным, язвительнейшим тоном уточнил он.
Как странно, я не слышала его голоса больше месяца, но у меня опять возникло желание расцарапать ему лицо. Каким он стал невыносимым к сорока годам, уму непостижимо!
– Я хочу сказать, зачем так спешить. Разве нельзя решить все спокойно, по-взрослому?
– То есть ты бы предпочла, чтобы я просто исчез из твоей жизни и никогда больше в ней не появлялся? Извини, дорогая, но у меня другие планы.
– Это я уже поняла. Но зачем суд? Неужели нельзя развестись спокойно?
– Спокойно? Во-первых, имей в виду, что по закону нельзя развестись без суда, если есть несовершеннолетний ребенок.
– Так ты все же помнишь, что у тебя есть сын. А мне казалось, тебе это все равно. И с каких пор ты стал таким знатоком законов? Может, ты все же сменил работу? – Я сама не понимала, как так получается, но стоило нам пару минут поговорить или даже просто посидеть молча рядом, как мы начинали моментально орать друг на друга. Если эксперимент не прервать вовремя, то мы начнем швыряться посудой.
– Имей в виду, что больней, чем есть, ты мне уже не сделаешь! – зачем-то «успокоил» меня Андрей.
– Ах, я не сделаю?! Это же ты, ты меня кинул, это у тебя любовница, да еще и с ребенком! Ты что, не понимаешь, как ты отвратителен?
– Допустим. Но это ты ни черта не понимаешь. Ты сама, сама всего добилась. Теперь не жалуйся. – Кажется, градус моего бывшего тоже подкатывал к точке кипения. Значит, я еще не потеряла сноровку.
– И что же я такое сделала, чего добилась? Или тебе есть в чем меня упрекнуть?
– Ты, ты... тьфу, я не буду ничего тебе объяснять, – крикнул в сердцах Андрей.
Я зажмурилась и представила мысленно, что держу в руках нацеленный на него пистолет. Какой-нибудь большой, тяжелый, крупного калибра. Я нажимаю на курок, и Андрей, подброшенный выстрелом, отлетает к окну. Стекло со звоном разлетается, осколки сыплются на пол... Да, ничего себе фантазия!
– До встречи в суде! – выпалила я и отключила связь. Всегда любила бросать трубку первой. Это дело требует определенной сноровки, потому что заканчивать разговор надо в тот момент, когда тебе еще есть что сказать, а твоему собеседнику еще есть, что ответить. Иначе можно не успеть и самой услышать короткие гудки. Ту-ту-ту...
Я отвернулась от консьержки, которая воровато посматривала из будки, и, придав лицу равнодушное выражение, проследовала к двери, на весеннюю улицу.
Уже потом, сидя за рулем своего служебного «Форда», я кусала губы от раздражения. Значит, Андрей успел не только все понять про наш брак, но и подать в суд. Отлично. И к тому же об этом чудесном обстоятельстве теперь будет знать весь подъезд, весь дом. Да что там, весь район! У нашей уборщицы уникальные способности разносить сплетни. А она весь наш с Андрюшей разговор слышала дословно. Черт меня дернул позвонить ему из подъезда. Не могла дотянуть до машины.
Москва яростно бибикала, застряв в бесконечной пробке. С проспекта Вернадского машины стояли во всех направлениях. Иногда мне кажется, что советские времена никуда не ушли, они просто трансформировались и интегрировались в современную реальность. Совсем как наша система автоматизации. А что, и отец народа у нас есть, имеется и дефицит. Только в дефиците у нас сегодня деньги. Их почти не найти, за ними все гоняются, а отдельным личностям, с блатом и связями, они достаются почти даром. Разве не это – признаки дефицитного товара? А насчет очередей, так они тоже не исчезли – всегда в наличии. Только не в магазинах. Сегодняшние очереди покинули стены торговых центров и перекинулись на улицы, на дороги. Господи, какая очередь на третьем транспортном! Только вот непонятно, где у этой очереди конец и что дают?!
Всю эту зиму я в машине учила английский. Время – переменная величина и его вечно не хватает, чтобы решить уравнение моего дня. Хочется так много успеть, а драгоценные минуты утекают сквозь пальцы на совещания, на поиски нужных бумаг, которые Алина запихнула куда-то и забыла, на составление отчетов, на планинг. Планинг – это такая фигня, благодаря которой завтра я снова не смогу найти ни одной свободной минутки. В общем, со временем я поняла, что в условиях суровой современности единственное свободное время, принадлежащее мне безраздельно, – это то время, которое я провожу за рулем машины.
С этого момента я полюбила пробки. А что? Я человек подневольный. Солдат спит, служба идет, а бензин все равно казенный. Я начала покупать редкие музыкальные сборники и электронные книги – почитать или послушать музыку у меня получалось только в машине. А потом Марк переслал мне кучу лингафонных курсов английского для машины – я учу язык. Хотела поставить в машину телевизор, но оказалось, что дорого и очень аварийно-опасно. Да и машина все-таки не моя, нельзя ее раскурочивать и вставлять дополнительные дивайсы. А то бы я заменила кресло водителя массажным и как-нибудь изловчилась и вклинила бы маленькую гидромассажную ванну. А что? Пусть только до пояса. Садишься, включаешь газ, передачу, и бульк – пошел релакс. Не так уж абсурдно, если учесть, что современный московский автомобилист проводит в машине до четырех часов в день.
Однако сегодня ни английский, ни детективы, ни музыка не смогли помочь мне расслабиться. Из головы не шел этот дурацкий суд. Неужели я послезавтра официально стану одинокой женщиной? Значит ли это, что я буду считаться брошенной и никому не нужной? Почему, в конце концов, Андрей не мог немного подождать? Я еще не привыкла жить без мужа. Почту забываю проверять. И его, его я еще совершенно не забыла. При звуке его голоса мне хочется бросаться в атаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22