А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Положив руки на руль своей машины и не трогаясь с места, Вербицкий на некоторое время выпал из реальности. Он даже ни о чем особенном не думал. Так… летали в мозгу какие-то обрывки воспоминаний, видения, образы… И в конце концов из них, как из мозаичных кусочков или новомодных паззлов, сложился образ единственной женщины, которую одну только он и мог любить. Конечно, Никита прав. Он, Александр Вербицкий, не любил Ирину Кардецкую точно так же, как ни одну другую женщину до нее. С другими он проводил время, тешил свое тело, удовлетворяя сексуальный голод, но продолжал любить одну лишь свою жену Галочку, с которой, кстати говоря, и не разводился. Поскольку жениться ни на ком он не собирался, развод как юридическая процедура ему не требовался. Гале, видимо, тоже, поскольку за все годы разлуки она так и не дала о себе знать и развода ни разу не потребовала. Вербицкий вспомнил, как сбежал из дома в одном костюмчике, в котором ходил все время после свадьбы, и со школьным портфелем в руках. Он впопыхах накидал в его нутро кучу всякого хлама, никогда не пригодившегося ему впоследствии, и отправился на железнодорожный вокзал. Денег в кармане хватило на билет до Ленинграда, куда Саша и отправился, намериваясь поступить в институт, как только подойдет время вступительных экзаменов, а пока немного подзаработать. Северный город – большой, и не может такого быть, чтобы в нем не оказалось места для одного Сашки Вербицкого и нигде не пригодились бы его крепкие молодые руки. А что до правой ноги… то она и не болит вовсе, да и прихрамывает он почти незаметно.
…Саша Вербицкий очень ждал рождения ребенка. Он очень любил свою жену Галочку и был уверен, что запросто полюбит и малыша, поскольку он – как бы ее часть. Когда пришло время везти Галю в роддом, Саша почти не испугался. Из жены, правда, вылилась какая-то вода, очень нелишняя в предстоящем мероприятии, но мать успокоила их обоих, сказав, что преждевременный отход вод – довольно частое явление, и многим женщинам приходится, как она выразилась, рожать всухую. Сдав жену на руки медикам, Саша окончательно успокоился, с аппетитом навернул пару бутербродов с чаем и позвонил в справочное бюро, которое, разумеется, уже не работало из-за позднего часа. Мать велела ему ложиться спать, что сын тут же и сделал, и даже провел очень спокойную ночь. Утром Саша взялся за телефонную трубку. В то, что ему сказал вкрадчивый женский голос, он не поверил и прокричал на весь дом:
– Ерунда! Этого не может быть! Посмотрите хорошенько! Вы что-то перепутали!
– Хорошо, сейчас проверю, – не стала спорить женщина, пошелестела листами своей книги и уточнила:
– Вербицкая?
– Да!
– Галина Романовна?
– Да!
– Поступила в 22.15?
– Да-да! В начале одиннадцатого!
– Мне очень жаль, но я ничего не перепутала. К несчастью, ваша жена родила мертвого малыша.
Ее дальнейшие соболезнования Саша не желал слушать. Он с силой шмякнул трубкой об аппарат, ничего не стал объяснять матери, а, накинув на плечи куртку, побежал в роддом. Он растолкал всех стоящих у окошечка справочного бюро, почти просунул туда голову и крикнул во всю мощь своих молодых легких:
– Я не верю, что мой ребенок умер!! Вы просто не можете разобраться в своей бухгалтерии!! Дайте, я сам посмотрю!
Сашино лицо было настолько страшно, что испуганная регистраторша не посмела ему отказать. Она сразу поняла, кто он такой, нашла нужную страницу в своей амбарной книге и сунула ее под нос ошалевшему от горя молодому человеку.
Саша прочитал записи, сделанные фиолетовыми чернилами в графе «новорожденные». У всех женщин в этой графе был проставлен вес и рост. Против фамилии Вербицкой было написано – мертворожденный. Ее муж выронил книгу на стол и с трудом вытащил голову из узкого окошечка. Он обвел дикими глазам очередь в справочное бюро, в котором также принимали передачи для находящихся в роддоме женщин. Каждый стоящий в этой очереди автоматически прижал к груди мешочек с немудреными посылочками своим счастливым роженицам. Еще бы! Вдруг этот спятивший от горя папаша отнимет передачки или наведет через них какую-нибудь порчу на только что родившихся детей. Несчастья бывают заразительны…
Вербицкий же, еще раз окинув невидящим взором очередь, сомкнувшуюся в плотный жгут, вдруг бросился вверх по лестнице в святая святых роддома, куда был строго воспрещен вход всем, кроме сотрудников этого учреждения. Остановить его не мог никто. Даже самая мощная санитарка «родилки» тетя Дуся, бросившаяся грудью на защиту родного отделения, пушинкой отлетела от одного взмаха Сашиной руки и грузно осела прямо в ведро с грязной водой.
– Вы куда, молодой человек?! – остановил его немолодой плотный мужчина в белом халате и в смешной, похожей на поварскую, белой же шапочке.
– К жене!!! – крикнул Саша, пытаясь и его смести со своего пути, как тетю Дусю, но не тут-то было. Мужчина стоял неколебимо и загораживал собой практически весь проход.
– Зачем? – очень спокойно спросил врач, и его спокойствие подействовало на Вербицкого неожиданным образом: он как-то весь сжался, скривился и растерянно ответил:
– Понимаете, они врут, что ребенок мертвый… а этого никак не может быть…
– Пройдемте, – сказал мужчина в поварской шапочке и повел его к своему кабинету, на котором было написано «Санников П.В., завотделением».
И завотделением Санников потратил минут сорок на то, чтобы убедить молодого человека, что его жена, Вербицкая Галина Романовна, в самом деле родила мертвого ребенка. Последующие полчаса он употребил на уверения в том, что подобное случается довольно часто, и что убиваться не стоит, поскольку они с женой люди еще очень молодые, и дети у них непременно родятся в ближайшем же будущем.
Будущее Саше Вербицкому казалось весьма туманным. Он знал, как Галочка ждала этого ребенка, и был не в состоянии представить, как она пережила это сообщение.
– Я могу видеть жену? – спросил Саша.
– Нет, – жестко ответил заведующий отделением.
– Почему?
– Потому что неположено.
– Почему неположено?
– Потому что на вас, молодой человек, микробы и вирусы, а здесь находятся новорожденные дети.
Этот довод показался Вербицкому убедительным, он медленно поднялся со стула и старческой походкой, сильно припадая на больную ногу, поплелся к выходу из кабинета. Санников П.В. опередил его, резким жестом распахнул дверь и зычно крикнул в глубину пустынного коридора:
– Дуся!!! Проводи молодого человека, а то он как-то… не того…
Тетя Дуся, уже облаченная в свежий халат, мгновенно материализовалась из ниоткуда, как сказочное То – Не Знаю Что, и бережно подхватила бледного Сашу под локоток. Впоследствии Вербицкий никак не мог вспомнить, каким образом в то утро добрался из роддома домой. Зато он на всю жизнь запомнил тот день, когда Галочку выписали из этого славного медицинского учреждения. Он пошел ее встречать один, уговорив родственников с обеих сторон не вмешиваться. Саше казалось, что он, напялив на лицо маску взрослого, спокойного и уверенного в себе человека, сможет уговорить Галочку не отчаиваться словами завотделения Санникова В.П. Они с женой и в самом деле люди еще очень молодые, и все самое главное у них, конечно же, впереди. А о погибшем ребенке особо сокрушаться не стоит, потому как он мог бы впоследствии вырасти таким же гадом, каким был его гнусный папаша. А поскольку ребенку не удалось появиться на свет, то они с Галочкой могут начать все сначала в самом лучшем виде, учитывая, что последнее время их отношения были очень доверительными, нежными и… в некоторой степени… любовными. В той самой степени, в какой позволяли последние недели беременности.
Все нравоучительные и утешительные слова застряли у Вербицкого в горле, когда две медсестры под руки вывели к нему его жену, Галочку. Собственно, это была уже не Галочка, а жалкая голубоватая тень. Со сбившимся дыханием, с огромными полубезумными глазами и спутанными серыми волосами, разметавшимися по плечам, она живо напомнила выброшенную на берег дочь морского царя.
– Сашшшшшшша… – проговорила она, непомерно долго протянув несчастную «ш», и рухнула ему на грудь. Молодой муж подхватил Галочку на руки и отнес в загодя приглашенное и заранее оплаченное такси.
Три дня молодая женщина просидела в углу дивана, поджав ноги и уткнувшись лицом в колени. Она не плакала. Она ничего не говорила, разве что иногда поднимала серое старушечье лицо к мужу и произносила все время одно и то же: длинное и шипящее – Сашшшшша… Казалось, что вокруг Гали густился воздух, образуя пока еще прозрачную, но уже плотную сферу, сквозь которую не могли проникнуть ни утешения, ни вопросы, ни предложения. Мало того, от этой сферы, как от упругого мячика, отскакивал и разлетался в мелкие бесполезные брызги мощный поток Сашиной любви.
На четвертый день Галя встала с дивана и, не сказав никому ни слова, ушла к отцу и матери, оставив в доме мужа все подаренные ей вещи: мягкую и теплую котиковую шубку, белый пуховый платок, кокетливые ботиночки на меху, широкое платье беременной женщины и, главное (!) – золотое обручальное кольцо. С этим кольцом Саша бросился за женой. Ему казалось, что если он сумеет надеть его снова на Галин палец, то у них все еще будет хорошо.
Галя кольца не приняла и сухо попросила Вербицкого больше никогда ее не беспокоить. Саша походил вокруг да около дома жены примерно с месяц, а потом, отчаявшись, и сбежал в славный город Ленина, где велел себе забыть, что был когда-то женат, и никогда больше никого не спросил о судьбе своей жены – вычеркнул ее из жизни…
И вот теперь убеленный сединами бизнесмен и владелец банка «Континенталь» понял, что вычеркнуть Галину из жизни ему так и не удалось. Все женщины, которые не были на нее похожи, никогда не удостаивались его внимания. Те, которые напоминали ее хотя бы в мелочах, все равно были плохи, так как не дотягивали до высоко установленной планки его притязаний. И даже Ирина, почти что Галочка, все-таки не была его женой и никогда не смогла бы стать ею. Хорошо, что Никитка так всерьез увлекся этой милой женщиной, потому что сам он, Александр Ильич, непременно оставил бы ее. Он не смог бы полюбить ту, которая не была его бывшей одноклассницей Галочкой Хариной, а потом любимой женой – Галиной Вербицкой. Придя к такому неутешительному выводу, Александр Ильич позвонил Прокофьеву и выдал ему кучу распоряжений на ближайшие недели две.
– А что, собственно, случилось? – Никита спросил это таким липким голосом, что Вербицкий догадался: Прокофьев сорвался на его звонок со сладкого ложа любви.
– Мне надо уехать на некоторое время.
– Куда? – задал естественный вопрос друг и компаньон.
– По личному делу, – не стал открываться ему Вербицкий.
– Надолго?
– Как получится…
– Билет заказать? Авиа? Поезд?
– Нет-нет! – поспешил отказаться от его услуг Александр Ильич. – Я сам… Я должен все сам…
Когда Никита отключился, Вербицкий задумался. Похоже, он все-таки решится войти в ту же воду еще раз. Да! Он в самое же ближайшее время поедет в Григорьевск! Конечно, это будет уже не та вода… то есть совсем другой город, но… Но он все же попытается отыскать в нем свою жену. Возможно, она уже превратилась в гадкую морщинистую старуху. Шестьдесят с гаком не красят женщин, особенно в заштатных городках, где нет ни профессиональных косметических салонов, ни магазинов элитной одежды. Ну и что? Он должен посмотреть ей в лицо и сказать, что она, гадкая морщинистая старуха, погубила его жизнь… Он, Александр Вербицкий, сделавший свою жизнь собственными руками, имеющий все, что только может позволить себе иметь человек в этой стране, абсолютно и непоправимо несчастен. Оказалось, что на самом деле человеку ничего не надо, кроме любви, которую не купишь даже за самые большие деньги.
– Вы что, меня преследуете? – услышал Александр Ильич, как только втиснулся в узкое купе обыкновенного поезда двальнего следования. Услыша знакомый голос, он, вздрогнув, резко обернулся. С противоположного диванчика на него с тревогой смотрела Ирина Кардецкая. – Вы?! – только и сумел произнести он с величайшим удивлением.
– Представьте, я! – зло выпалила Ирина.
– А что вы тут делаете? – глупо спросил Вербицкий.
– Я тут сижу!
– Сидите…
– Да! Сижу и жду отправки поезда! А вот что вам тут надо?!
Александр Ильич открыл ящик для багажа, всунул в неопрятную емкость свой щегольской чемодан, опустил крышку и уселся на нее против Ирины.
– А я, как вам ни противно, тоже еду этим поездом.
– Зачем же вам ехать этим поездом?
– На какой были билеты, на тот и взял.
– Надо же! – всплеснула руками Ирина. – «Обаятельная буржуазия»… или как вас там… ездит в вонючих пассажирских поездах!
– В смысле? – удивился ее необъяснимой злости Вербицкий.
– В том смысле, что такие, как вы, летают на вертолетах, самолетах… например, частных авиалиний… в космических кораблях, наконец, но уж никак не в этом… – И она обвела руками убогое купе с задравшимся в углу пластиком и неработающим верхним освещением.
Александр Ильич наконец рассмеялся. Да, он захотел поехать в Григорьевск точно таким же образом, каким уехал из него в юности, и никакая обозленная Ирочка ему не помеха! Вообще-то ему уже приходилось два раза наезжать в родной город. На похороны. Сначала умер отец, а через год с небольшим – мама. Но Александр был только на кладбище да в родительском доме на поминках. Проводить в последний путь его родителей приходило мало народу, в основном такие же пожилые соседи по дому. Старики никому не нужны. Перестали небо коптить – и спасибо на этом. Завода, во главе которого когда-то стоял отец Александра Ильича, уже не существовало, а потому даже общественность Григорьевска не заметила тихой кончины бывшего директора бывшего главного предприятия города. Смерти его жены, которая всю жизнь была домохозяйкой, – тем более не заметил никто, кроме соседей по лестничной площадке. Уезжая в последний раз из Григорьевска, Вербицкий оставил кому надо деньги на памятники родителям и на уход за могилами. Теперь вот и пришла пора проверить, как люди выполнили взятые на себя обязательства.
– А с чего вы решили, Ирочка, что мы едем с вами в одно и то же место? До конечной станции, города Григорьевска, куча населенных пунктов.
– Вот именно: пунктов! – все так же раздраженно ответила Ирина. – Неужели питерский банкир Александр Ильич Вербицкий едет в какой-то там населенный пункт? Лучше скажите честно, какого черта вы тащитесь за мной в Григорьевск? Разве Никита не сказал вам, что мы с ним решили… пожениться?
Вербицкий плохо уловил про женитьбу, зато название родного города прозвучало для него так четко и ясно, будто Ирина объявила это с помощью микрофона и на весь поезд.
– То есть вы хотите сказать, что тоже едете в Григорьевск? – удивился он.
– А вы разве не туда же?! – продолжала язвить Кардецкая.
– Да… туда же… но к вам это не имеет никакого отношения… поверьте…
– Ага! А к кому имеет?
– Да ко мне самому. Я там родился, Ира…
В купе повисло молчание. Чувствовалось, что молодая женщина еще не может поверить в то, что банкир оказался в этом поезде вовсе не ради нее, и еще не сообразила, как к этому относиться: радоваться или огорчаться.
Ввиду межсезонья и не слишком популярного направления в купе к Ирине и Вербицкому так никто и не подсел, и они, покачиваясь на диванчиках в такт вагону поезда, старались не смотреть друг на друга.
– Если хотите, я перейду в другое купе, – наконец предложил Александр Ильич. – По-моему, свободных мест навалом!
– Да какое мне дело! – бросила ему Кардецкая и нервно повела плечами.
– Я сейчас договорюсь с проводником и покину вас, – сказал Вербицкий, – но, может быть, вы мне все-таки скажете на прощанье, за что так злитесь на меня.
Ирина посмотрела на него довольно строго, а потом почему-то фыркнула и освобожденно рассмеялась. Александр Ильич стоял в дверях, не понимая, как себя вести дальше.
– Да сядьте вы, наконец! – махнула рукой женщина, и банкир послушно опустился на диванчик. Ирина посмотрела на него уже несколько виновато и сказала: – А я сама не знаю, чего злюсь… Надо подумать, почему… – Она посмотрела в окно, потом опять повернулась к Вербицкому и выпалила: – А, наверно, за то, что вы хотели меня использовать!
– Использовать? – удивился он, невесело хмыкнул и откинулся на спинку дивана.
– Вот именно! Использовать! Вы ведь даже не потрудились в меня… влюбиться!
– Не потрудился… – согласился Александр Ильич. – А что, надо было?
– Нет… то есть не знаю… – опять улыбнулась Ирина и вдруг сказала о том, что никак не относилось к обсуждаемой теме: – Представляете, а я ведь тоже родилась в Григорьевске! Надо же, какое совпадение!
– Да-а-а… пожалуй… И на какой же улице?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19