Spellcheck: ТаКир
Аннотация
Юмористическая повесть, в которой нет ни капли юмора, а одна житейская правда, пересказанная на собачий манер. О мудрый мой Ол Рунк, я, как твой собутыльник, проще говоря, как твой винно-водочный товарищ, имею право здесь иметь свое мнение. Не обижайся, мы всегда были друзьями и когда «соображали на двоих», то ни о каком третьем даже и не помышляли. Будь здороф!
Олег РУБЕНОК
Олег Рубенок
Лечебная собака
Юмористическая повесть
Часть первая

* * *
ИБС, стенокардия… дальше по порядку идет инфаркт.
Моя жизнь висела, как принято об этом говорить, на волоске.
Мне было жаль себя. Естественное чувство, знакомое каждому больному, и которое не разделял кардиолог. Стоя у окна ко мне вполоборота, он равнодушно смотрел на улицу. И там ничто не занимало его.
Я сидел за белым столом, и мой взор туманился от слез. В душе я не упрекал врача за его равнодушие. Страдающий сентиментальной психикой в медики не пойдет, а здоровый больного не разумеет. С этим уж ничего не поделаешь — такова наша, человеческая, природа. И все же, несмотря на здравый смысл, заложенный в нашей человеческой природе, я изо всех сил старался разжалобить врача самыми что ни на есть страшными подробностями своей болезни.
В конце-концов, кажется, мне это удалось, и он спросил, какие лекарства я пью и глотаю.
И об этом я подробно ему рассказал.
Тогда он поинтересовался моим образом жизни…
Ну, какой у меня мог быть образ жизни? Человек-то я — больной! Естественно, не пью и не курю. На женщин, по-культурному говоря, не заглядываюсь… с тех пор, естественно, как не пью и не курю. В общем, веду теперь самый здоровый образ жизни.
А кардиологу этого мало. Он как бы между прочим советует:
— Заведите собаку.
—?
— Собака очень дисциплинирует человека.
Я надеюсь, что он шутит. Пытаюсь улыбнуться. Но рот пополз куда-то в сторону. А вот на его лице ни один мускул не дрогнул. Про такие бесстрастные морды в детстве мы говорили, что они кирпича просят. Ах, как давно я ушел из детства, а память о нем все еще жива… потому и рот — корытом.
— Доктор, а как же лекарства!? — хватаясь за больное сердце, жалобно простонал я.
И голос мой, и жест мой преследовали только одну цель: бессердечный кардиолог должен был понять, что мне нужны рецепты, а не собаки, что с моим сердцем уже опасно гонять собак.
А он не тронулся с места и даже не думал подойти к столу, за которым выписывают спасительные бумажки. Он равнодушно вдалбливал мне:
— Это и будет ваше лекарство… Но при одном условии: за своим питомцем вы должны так же ухаживать, как ухаживаете за любимой женщиной.
— Доктор! — мои глаза с мольбой устремляются на чудо медицинской безграмотности, упакованное в белые одежды. — Доктор, я уже забыл, как это делается! Возраст, понимаете?! Мне бы побольше таблеток… Да не каких-нибудь, что в каждой аптеке лежат, а импортных, дефицитных! Моя жена хоть черта с рогами достанет… вы только выпишите… Она у меня — пробивная!
— М-да… — он задумчиво склонил голову. — В таком случае всегда помните: собаке ваша любовь — дороже куска мяса, и баснями соловья не кормят…
И уже когда я выхожу из кабинета, он кричит мне в спину:
— Только не берите шавку!
— Это почему же? — хмуро роняю я, даже не поворачиваясь к нему.
— Терпеть не могу шавок.
Это аргумент. Хорошо, что предупредил. Мне у него лечиться и лечиться.
* * *
Идея кардиолога не привела в восторг и мою супругу.
— А как же я? — воскликнула она точно таким же голосом, каким кричал я, хватаясь за свое больное сердце: «А как же лекарства?!».
В отличие от бессердечного кардиолога оно у меня было, и я начал успокаивать жену. Неуспокоенная, она могла до того разойтись, что запросто довела бы меня до инфаркта. А тут образовывался какой-то просвет. Можно сказать, врач пытался форточку приоткрыть в наглухо зашторенном окне, если, конечно, рассуждать с житейских позиций, а не исходить только из требований медицины, и, похоже, супруга почувствовала это, и уж кто-кто, а она-то понимала, что свежий воздух запросто может вскружить мне голову… и по-своему болела за мое нормальное умственное состояние.
— А ты… как-нибудь, — ободряюще улыбнулся я. — Привыкнешь… Привыкла же ты ко мне.
— В моем возрасте только и менять привычки! — сердится она.
И я доволен. Значит, никуда не денется.
— Ну, понимаешь… — я кладу руку на свое больное сердце. — С собакой я, может быть, проживу еще одну собачью жизнь. Так что особо ты не огорчайся. Городские собаки, говорят, долго не живут.
— А со мной тебе уже и жить не хочется?! — запальчиво кричит жена. — Ну что ты мелешь! — искренне возражаю я. — Наоборот! Теперь ты нужна мне как никогда! Ведь кому-то надо будет ухаживать за бессловесным членом нашей семьи.
— Ну уж дудки! — гневно сверкнула глазами супруга. — Или я, или собака! Языка у нее нет — это точно, а зубки есть!
— Жаль, что я вот такой беззубый… вот и приходится глотать всякую бяку вместо того, чтобы жизни радоваться.
Я устремляю печальный взгляд на лекарства. Они разложены и расставлены на столике возле дивана. Грустное зрелище, хошь-не хошь, а вздохнешь.
— Ну что ты развздыхался! — волнуется жена. — В твоем ли возрасте собак гонять!? Подумай об этом и остепенись!
— Не моя идея — кардиолога.
— Он, что, светило медицинской науки?
— Светило-не светило, а говорит уверенно.
— Они, дилетанты, все так рассуждают. Их уверенность — от их невежества.
— Он убежден, что собака дисциплинирует человека.
— Не путай собаку с родной женой. Ему нужен подопытный кролик! Сначала пусть он сам заведет кабысдоха…
— У него здоровое сердце…
Моя законная оппонентка слегка приоткрыла рот, но слово так и не вылетело, вроде бы ей нечем стало крыть.
Я воспользовался паузой:
— Для чистоты эксперимента надо, чтобы кто-то расшатал его сердце.
Она машинально кивнула. Господи, иногда я прихожу в умиление от ее сговорчивости. Это был как раз тот самый случай.
— Для этого ему следовало бы жениться на тебе…
Я подхожу к столу и нервно заглатываю все подряд. Благодаря ее стараниям здесь большой набор лекарств.
— Может, скорую вызвать? — кричит она, словно у меня не с сердцем плохо, а со слухом.
— Ишь разошлась, — ворчу я и как подкошенный падаю на диван.
— А, черт с тобой! — сердито машет она рукой и уходит.
Я с благодарностью смотрю на вонючие пузырьки и картонные коробки. Вот он триумф нашей медицины, и уж теперь-то я точно буду с собакой. Человек имеет право на глоток свежего воздуха, и это особенно актуально звучит теперь, когда мы впервые заговорили о правах угнетенных меньшинств. Никто не любит так гулять по улицам, как наши городские собаки, я это знаю по злобным газетным публикациям и по тем штрафам, которые до сих пор приводят в бешенство моих знакомых собачников.
* * *
К собакам я относился индифферентно, они никак не занимали мой ум, и уж тем более на улице я не обращал на них никакого внимания. А тут задумался, и меня вдруг осенило. Собаки, оказывается, круто изменили мою судьбу, можно сказать, искалечили мне жизнь, даже ни разу не укусив меня, а я до сих пор не подозревал этого. И случилось это в лучшие дни моей молодости, кода я был полон сил и прекрасные мечты о счастливом будущем уже были не просто мечтами, а казались свершившимся фактом.
И вот та моя юношеская эйфория лишила меня бдительности. Счастье не только радует, но и оглупляет, и человек, пребывающий в счастливом состоянии, меньше всего похож на нормального человека, а что уж соображать не может, как нормальные люди, так это очевидный и всем знакомый факт, и он зафиксирован во многих поучительных поговорках. Например, «любовь слепа», или еще страшнее: «любовь зла — полюбишь и козла». Впрочем, к собакам это никакого отношения не имеет, а в жизни каждого из нас бывают моменты, когда хочется крикнуть: «Мгновение, остановись, ты прекрасно!».
Увы, время не может стоять на месте, и оно делает свое дело, залечивая не только раны, а счастливый человек не сомневается: счастье в его жизни — не какой-то случайный эпизод, а сама судьба у него — счастливая.
Все думают, что я про себя так распространяюсь. Да нет. Я всегда был умнее любого счастья, хотя, случалось, и оно меня ослепляло и досаждало мне. Это я пишу о своей жене. Еще до того, как она стала ею, она без лукавого прошла по конкурсу в институт и находилась, мягко говоря, в приподнятом настроении. Ей ужасно нетерпелось предстать перед своей родней в новом, так сказать, ученом свете. А тут приближался Новый год, лучшего повода для визита и придумать нельзя было.
Студентка сложила в небольшой портфель сладкую и несладкую, вареную и копченую снедь, аккуратно втиснула между пакетами поллитровку сибирской пятидесятиградусной и с сожалением заметила, что ее стипендия не так велика, как хотелось бы, а портфель оказался намного вместительнее, нежели это ей представлялось. Вздохнув, она сунула в его прожорливую пустоту конспект по высшей математике и с нетяжелой ношей отправилась в дорогу.
Междугородный автобус доставил ее в шахтерский поселок ближе к концу ночи, как раз в то самое время, когда мороз крепчает, туман сгущается, тьма становится зловещей, а сибиряки спят без задних ног. Бревенчатые дома, заваленные по самые крыши, внесли окончательные коррективы в ее мироощущения. Она поняла, что трусит. Подстегнутая страхом, она рванулась было в сторону автобуса, но тот уже набрал скорость, и его свет красным пятном расплылся в тумане, поблек и совсем исчез. А мороз, как омерзительный бабник, уже ощупывал холодными руками ее колени.
Ситуация не оставляла выбора, и незадачливая путешественница, надеясь на то, что в такой холод ни один хозяин даже собаку из дома не выпустит, знакомым переулком пустилась вскачь к дому брата.
Она сделал несколько грациозных прыжков по скрипучему снегу… и остолбенела. Прямо перед ней возникла огромная фигура. Сначала сибирячка решила, что это — пьяный шахтер. Больно уж, как ей показалось, он неуклюже двигался на четвереньках. Но тут еще несколько таких же фигур возникли из того же самого снега, и она сообразила, что перед нею и сзади нее — собаки.
— Кыш! — отчаянно завопила студентка. — Ишь вы, зверюги несчастные, не спится вам по ночам!
Собаки не шелохнулись. Единственный в поселке фонарь остался на автобусной остановке, и его неяркий свет холодными огнями застыл в их глазах.
Боясь спровоцировать хищников на нападение, она стояла неподвижно, а мороз уже совсем распоясался и все сильнее сжимал ее в ледяных объятия. Она шмыгнула носом и выставила вперед портфель.
— Жрите уж, пока я тепленькая!
Прикрываясь портфелем, как щитом, она решительно двинулась на клыкастиков. И те расступились.
Затаив дыхание, она медленно прошла мимо псов, и, казалось, уже было чему порадоваться, но они двинулись за нею, и вскоре до нее дошло, к чему принюхиваются сукины дети.
— Ну уж нет! — с апломбом, свойственным жадным людям, воскликнула юная студентка. — Гостинцы я не отдам вам!
Самый нахальный пес, который, очевидно, здесь был за главного, не обращая внимания на протест, вцепился обнаженными клыками в портфель…
* * *
Эта история ко мне, и уж тем более к счастью, казалось бы, никакого отношения не имеет. Так я думал до сегодняшнего дня, а уж если быть до конца честным, то я никак не думал о том злосчастном предновогоднем приключении моей будущей супруги. В суете житейских будней я начисто забыл его.
И вот теперь вдруг вспомнил, и вот только теперь вдруг сообразил, как и почему женился. Все тогда произошло быстрее, чем я успел очухаться, а когда пришел в себя, то был уже окольцован…
Мы встретились в пустующем общепите, в его безлюдном зале. Во время экзаменационной сессии студенты меньше всего думают о своем желудке, и студенческая столовая, когда они всерьез заняты науками, как бы отдыхает от их набегов.
Мы и до этого встречались, но те наши встречи носили случайный характер, были заранее запланированы расписанием занятий, проходили прилюдно, и в большом студенческом коллективе мы просто не обращали друг на друга внимания.
Среди пустующих голубых столов, одиноко обедающий клиент общепита вызывает трудно объяснимое чувство жалости.
Гуманизм заложен во мне изначально, и я не мог спокойно пройти мимо хорошенькой первокурсницы. В гордом одиночестве, изредка шмыгая носом, она хлебала по-студенчески жидкие щи. Я заглянул в тарелку и не без ехидства заметил:
— В меню щи обозначены с мясом, а мяса в них нет.
Она скучно посмотрела на меня и нехотя пробормотала:
— Теперь и таким щам я рада.
Ее слова не вязались с ее настроением, и я продолжал настаивать:
— Но ешь ты без видимого удовольствия.
Она усердно шмыгнула носом и, потупив глаза, тихо призналась:
— Щи здесь ни при чем. Я завалила математику. Проклятые кобели оставили меня без стипендии.
— Ты хорошенькая, спору нет, — пробормотал я, ошарашенный таким откровением, — Но не забывай, куда ты попала. Это не монастырь. Здесь что ни студент, то бабник. Держи нос по ветру, а хвост трубой, и в случае чего найди в себе мужество дать достойный отпор очередному половому разбойнику.
— Эти разговорчики ты прибереги для своей бабушки! — она сердито отодвинула пустую тарелку на середину пустого стола. — Я девушка осторожная, от шалопаев держусь подальше.
— Тогда как же так получилось, что из-за этих прохвостов ты завалила математику? — искренне удивился я.
Ее глаза гневно сверкнули:
— Это были настоящие собаки, и они сожрали мой конспект.
И вот тут она поведала мне историю, которую я уже пересказал читателям. В моем сознании все стало на свои места. Кроме одного. Из клиента общепита моя знакомая первокурсница превратилась в девушку, обиженную поселковыми кобелями, а я в благородного принца, жаждущего осчастливить несчастную, и мое чувство жалости к ней стало более глубоким и практичным.
— Я помогу тебе сдать математику! — торжественно объявил я.
— Напрашиваешься на индивидуальную работу со мной?
Она скосила на меня недоверчивые глаза.
Разуверить ее в том, что она сейчас держала в уме, можно было только с помощью высокой философии.
— Человек человеку — друг…
Она мгновенно перебила меня:
— Собака тоже друг человеку, а меня они чуть было не сожрали.
— Пуганая ворона куста боится! — рассердился я. — А со мной ты палец о палец не ударишь и будешь со стипендией.
— А ты, как?
— Я тоже не перетружусь.
— И ты полагаешь, два лентяя смогут осилить такую сложную науку, как высшая математика?
— Мы ничего не будем осиливать, мы сделаем ход конем.
— Я никогда не увлекалась шахматистами, и имею самое смутное представление о том, как ходят кони.
— Ходить буду я, а ты будешь получать стипендию.
— Ну… если на таких условиях, то, пожалуй, я еще подумаю…
— Милая! — кричу я вдохновенно.
Супруга влетает в комнату:
— Вызвать «скорую»?
— Нет-нет! Вспомни, милая, свое предновогоднее путешествие, когда собаки сожрали твой конспект по математике… Вспомнила?
Она напрягает память. Я это вижу по ее лицу. Морщит лоб, слегка хмурится…
— Вспомнила-вспомнила! — радуюсь я. — У тебя к собакам должно быть особое отношение — благодарное! Если бы не они, еще не известно, как бы сложилась твоя судьба и с кем бы я теперь мыкался.
— Да из-за этих собак, — сердится она, — я — ни бум-бум в высшей математике. А ведь у меня как-никак высшее техническое образование, и получается, вроде бы оно у меня не полноценное.
Обычная женская неблагодарность. Жена даже забыла: благодаря кому она ни бум-бум в высшей математике и благодаря кому, несмотря на свое математическое невежество, стипендию в свое время получала исправно.
— Женщине, — сухо роняю я, — для полного счастья вполне достаточно одной арифметики. Для женщины главное, чтоб на базаре какая-нибудь бабка не обсчитала ее. Не по злому умыслу, конечно, а по недостатку образования. А теперь у нас появится еще один иждивенец, тебе придется иметь дело с более серьезными цифрами… так что тренируй свой устный счет.
* * *
В кинологии мои знакомые разбирались не лучше меня. Оказывается, мы больше знаем о львах и мангустах, чем о тех, кто живет рядом с нами. Какой только ахинеи я не наслушался! Чего только мне не предлагали, узнав, что я хочу купить собаку. И сомнительные услуги, и еще более сомнительные советы, и даже выписку из устава простого советского милиционера, где четко, по пунктам, было расписано, как надо бороться с владельцами собак.
И все это в конце-концов сводилось к одному: я должен был купить шавку и никак не больше. Такое требование аргументировалось и тем, что шавка мало ест, и тем, что она может бегать, где ей вздумается, и ни один милиционер не потребует взять ее на поводок. А мнение кардиолога в расчет не принималось. Но у меня было больное сердце, и я еще помнил свою молодость.
Именно в молодости, то есть, когда я был несведущ во многих житейских делах, весь факультет с необычайным энтузиазмом принялся сватать за меня мою нынешнюю жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12