И выключил телеэкран Детской.
— Пустьдумаютчтоэтонеисправностьсети…
Флаксмен вставил последний ролик в свой аппарат и поглядел на партнера, который наконец справился со своим голосом и проговорил медленно и раздельно:
— Ну, как они тебе показались?
— Дрянь, — негромко сказал Флаксмен. — Сплошная дрянь.
Каллингем кивнул.
— И у меня тоже.
35
«В сущности говоря, я все время подозревал, что так оно и случится, — подумал Гаспар. — И все другие, вероятно, в глубине души это понимали. Разве эти столетние эгоисты, эти яйца из инкубатора, способны понять, что нужно читательской массе?»
Флаксмен и Каллингем вдруг представились ему романтическими героями, тщетно бросающими вызов беспощадной судьбе во имя благородного, но обреченного дела.
И Флаксмен действительно произнес тоном гордой покорности долгу:
— Осталосьпрочитатьещеоднудляпроформы, — и включил аппарат.
Все остальные с похоронными лицами столпились вокруг Каллингема.
— Это не романы, не повести, — заговорил Каллингем, — это загадки. Большинство из них абсолютно непонятно. И это естественно — ведь уже более века яйцеглавы занимаются только тем, что играют мыслями и жонглируют идеями. Одна из рукописей, например, представляет собой эпическую поэму на семнадцати разных языках, перемешанных чуть ли не в каждой фразе. Другая содержит конспект (и при этом довольно удачный!) всей мировой литературы, от древнеегипетской «Книги мертвых» до Шекспира, Диккенса и Хаммерберга включительно. В третьей первые буквы каждого слова образуют как бы вставную повесть. Правда, они не все так уж безнадежны. Есть, например, одна повестушка — по-моему, ее написал Двойной Ник, — где использованы все испытанные приемы и штампы расхожей беллетристики… но бесстрастно, холодно, без всякой души!
— Они вовсе не такие… — прерывающимся голосом сказала няня Бишоп. — Они… я уверена… не может быть, чтобы там не было… ничего хорошего. Ржавчик мне говорил… они ведь ничего нового не сочиняли… а использовали то, чем развлекали друг друга все эти годы…
— В том-то и беда, — вздохнул Каллингем. — Они стремились поразить, они запускали интеллектуальные фейерверки. Вот послушайте!
Он развернул одну из лежавших на столе лент.
— …Премрачная пуповина духовного пепла над краем сердца горящих самцов ленивым черепом поет во мраке о воздухе, что стоит — здешнея, мраморнея, колоннея и коченея. Жаждни! Сожми! Сожги! Четверо у могильной черты, взыскуя чистоты, можебнее, чем ты…
— Калли! — раздался громовый возглас Флаксмена.
Лицо издателя сияло.
— Калли, это сногсшибательно! — крикнул он, не отрывая глаз от экрана машины. — Сенсация на всю Солнечную систему! Прочти-ка пару страниц…
Каллингем уже перегнулся через его плечо, жадно вглядываясь в экран.
— Героиня родилась на Ганимеде. Она была лишена осязания, но стала акробаткой в кабаре на астероидах. Потом действие переносится на другие планеты. В повествование вводится знаменитый хирург… Но главное, все так подано, с такой проникновенностью! А название какое — «Почувствуйте мою боль»!
— Это Полпинты! — радостно крикнула няня Бишоп. — Он мне рассказывал. Я нарочно положила ее последней, потому что мне показалось — она не такая умная, как остальные…
— Никудышный из вас издатель! — ликующе воскликнул Флаксмен. — Калли, какого черта ты выключил телеэкран, нужно немедленно сообщить в Детскую!
Мгновенье спустя на телеэкране появился Полпинты в окружении двадцати девяти других яйцеглавов.
— Поздравляю! — Флаксмен потряс сложенными руками над головой. — Как вы этого добились? В чем секрет? Я спрашиваю об этом потому, что… что остальным тоже полезно послушать…
— Я попросту прилип к диктописцу! — в упоении воскликнул Полпинты. — И дал волю своему могучему интеллекту! Я закрутил Вселенную каруселью и выхватывал из нее все, что попадалось под руку! Я расплел нити космоса и заново сплел их! Я взобрался на престол господень, пока бог кормил архангелов, и надел на себя корону творца! Я…
Он вдруг замолчал.
— Нет, ничего этого не было, — задумчиво произнес он. — То есть почти ничего. Ведь у меня было столько новых впечатлений! Прогулки с Зейном, похищение… Нет, и это еще не все. Так и быть, я открою вам величайшую тайну. Я вообще ничего не писал! Эту повесть… написала няня Бишоп!
— Полпинты! Ах, идиот! — крикнула няня.
36
— Да, ее написала ты, мамочка, — властно сказал Полпинты. — Она возникла, когда я рассказывал сюжет. Я все время думал о тебе, стараясь, чтобы получилось интересно для тебя. И эта девушка в повести — тоже ты. Или, может быть, она — это я. Ведь это у меня нет осязания… Нет-нет… я как-то запутался…
— Полпинты, — хрипло сказал Флаксмен, утирая слезы, — послушайте, дружище, мы тут тайком приготовили приз для победителя — серебряный диктописец… И я желал бы, чтобы вы были сейчас здесь, чтобы я мог вручить его вам и пожать вашу… Но во всяком случае, очень жалею, что вас сейчас здесь нет. Очень!
— Пустяки, мистер Флаксмен. Разве дело в наградах? И будет достаточно случаев.
— Нет! — громовым голосом воскликнул Флаксмен. — Вы получите свой приз, и немедленно! Гаспар…
— Не надо посылать Гаспара, — сказала мисс Румянчик. — Зейн уже побежал в Детскую за Полпинтой.
— Этот жестяной писака слишком много на себя берет… А впрочем, великолепно! Полпинты, дорогой, дружище, скоро вы…
Но тут телеэкран погас.
Однако это не охладило всеобщего ликования.
— Понимаете, — объяснял Каллингем, — все дело в сотрудничестве с редактором, в симбиозе, так сказать! Каждому яйцеглаву нужно общение с чутким человеком, которому он мог бы рассказывать… Тут важно найти каждому подходящего партнера. Вот дело, которое мне по душе! Это все равно что управлять брачной конторой.
— Ах, Калли, дорогой, какие остроумные у тебя идеи! — сказала Элоиза, ласково сжимая руку издателя.
— Не правда ли?.. — согласилась няня Бишоп, ласково сжимая руку Гаспара.
— И какие открываются перспективы! — мечтательно произнес Гаспар. — Трехстороннее сотрудничество: яйцеглавы, люди и словомельницы с их богатейшей памятью! Вот это будет соавторство!
— Не думаю, что словомельницы воскреснут, — задумчиво сказал Каллингем. — Я почти всю жизнь занимался их программированием, но, скажу откровенно, меня всегда угнетала мысль, что это — мертвые машины, которые могут работать только по заданным формулам… Кто знает, быть может, сегодня совершилось возрождение настоящей литературы?
— Калли, дорогой, сколько ты выпил? — участливо спросила Элоиза.
— Слушайте все! — воскликнул Флаксмен. — Как только Полпинты появится в дверях, сразу же окружите его самым дружеским вниманием, чтобы он не чувствовал себя призраком на пиру жизни. Зейн вот-вот явится с ним.
— Рысью домчит, мистер Флаксмен! — заметил Джо Вахтер, который успел пропустить пару рюмочек, воспользовавшись тем, что его брат рассматривал серебряный диктописец. — Только что-то он там долго копается…
— Ах, надеюсь, больше похищений не будет! — встревоженно вскрикнула мисс Румянчик. — Если с Зейном что-нибудь случится, я этого не перенесу!
— На похищения существуют разные точки зрения! — громко объявил Каллингем, поднимая бокал. — Одни бледнеют при мысли о них. Другим же они распахивают дверь в новую, лучшую жизнь…
— Ах, Калли, — трепетно произнесла Элоиза, но тут дверь распахнулась и в комнату медленно влетело большое серебряное яйцо. Оно парило в воздухе, футах в восьми над полом. Глаз, ухо и динамик были вставлены прямо в корпус, а внизу из-под маленькой серебристой платформы торчали два гибких щупальца, оканчивающихся небольшими коготками.
Флаксмен, словно зачарованный, следил за полетом яйца. Потом его глаза закатились и он стал валиться на пол.
Яйцо быстро подлетело к нему, вцепилось коготками в лацканы его пиджака и тем смягчило его падение.
— Не бойтесь, мистер Флакси! — воскликнуло яйцо. — Это же я, Полпинты, только переделанный. Меня переделал Зейн Горт. И теперь мы можем пожать друг другу руки. Обещаю не царапаться!
37
— Проект «Эль», — начал Зейн Горт, когда Флаксмена привели в чувство и порядок был восстановлен, — это, попросту говоря, «левитация». Задача была чисто инженерной, никакого научного открытия здесь нет.
— Не верьте ему! — вмешался Полпинты. — Этот робот только наполовину состоит из жести, все остальное в нем — чистая гениальность…
— Не перебивайте! — сказал Зейн. — Я всего лишь воспользовался уже разработанной схемой применения антигравитации для поднятия малых тяжестей. В платформе находится генератор антигравитационного поля, и Полпинты управляет им сам. Как и щупальцами, которые заменяют ему руки. Все это — откинув антигравитацию — можно было сделать еще во времена Цуккерторта. Но он хотел создать бестелесные существа, витающие в мире чистых идей. Вот почему он отобрал именно писателей и поэтов, то есть людей, далеких от техники, не способных воспринять руку как систему шарниров, а ногу — как колесо. С той же целью он создал и пресловутый свод правил. Яйцеглавам внушалось, что они беспомощные паралитики, и так же на них смотрели окружающие. Диктописцы подсказали мне выход. Если яйцеглавы смогли управлять диктописцем, то почему бы им с помощью голоса не приводить в действие руки или антигравитационную платформу? Да после некоторой практики они сумеют управляться с любыми инструментами…
— Эй-эй, не сманивайте моих писателей! — воскликнул Флаксмен. — Им положено сидеть в Детской и создавать повести и романы, а не шляться по Солнечной системе…
— Вспомните похищение Полпинты, — возразил Зейн. — Новые впечатления — как раз то, что им нужно… Иначе из яиц никогда не проклюнутся шедевры…
— Совершенно верно! — подтвердил Полпинты. — Уж я-то знаю!
Его поддержал многоголосый хор воплей, визгов, свиста и мяуканья, донесшийся из Детской.
— Ну, хорошо, — сказал Флаксмен, — но только по согласованию со мной! — и он снял трубку зазвонившего телефона.
— Ну, теперь мы с тоской будем вспоминать те дни, когда кругляши только пели и визжали! — радостно сказала няня Бишоп. — Теперь у нас будут парты, и столы для пинг-понга, и рабочие инструменты…
— А мне придется налаживать двадцать девять антигравитационных платформ. Чувствую я, что Зейн опять отделается одним образчиком.
— Это совсем нетрудно, Гаспар, — сказал робот. — И потом, яйцеглавы теперь сами смогут тебе помогать! Клянусь Карелом, когда я думаю об открывающихся перспективах, я чувствую, будто заново собран. Этому стоит посвятить свою жизнь…
— Слушайте вы, все! — крикнул вдруг Флаксмен, кладя трубку. — Пока вы тут хлопали друг друга по спинам и ворковали, я занимался делом: собирал информацию о том, что намереваются делать другие издатели и что они уже делают! Новостей множество, и заявляю вам, что «Рокет-Хаус» должен немедленно сотворить чудо, иначе мы вылетим в трубу! У Харпера ученые переделывают аналоговые машины в словомельницы! Хотон-Миффлик устроил ту же комбинацию с шахматно-логистической машиной. Издательство «Даблдей» просеяло десять тысяч потенциальных бумагомарателей и получило на донышке семь многообещающих гениев! «Рэндом-Хаус» организовал поиск на всех планетах и отыскал трех одаренных роботов-сирот, которые всю жизнь провели среди людей, лишенные металлических знакомых, и в результате не только думают и чувствуют, но и пишут, как люди! Дантон выпустил два романа — их написали сами издатели! Агенты «Оксфорд-Пресс» обнаружили на Венере колонию интеллектуалов, которые уже два столетия живут в полном отрыве от нотодробильной музыки, абстрактно-компьютерной живописи и словомольной литературы, и пятьдесят процентов этих колонистов — писатели! Если мы не засучим рукава и не начнем немедленно работать в шестьдесят писательских сил — каждое яйцо за два! — то нам крышка! Это вас всех касается. Зейн Горт, где продолжение «Доктора Вольфрама»? Знаю, знаю, спасения, изобретения… но где рукопись? Она должна была лежать у меня на столе еще две недели назад!
— Минуточку, — невозмутимо ответил синевато-стальной робот и повернулся к своей розовой соплеменнице. — Мисс Румянчик, согласны ли вы вступить со мной в вечное и нерушимое матримониальное замыкание?
— О да! — воскликнула роботесса и со звонким лязгом упала к нему на корпус. — Зейн, я твоя! Мои транзисторы, реле, контакты и розетки будут вечно принадлежать одному тебе, мой возлюбленный, и пламенным днем, и жаркой ночью!
Полпинты в восторге запрыгал в воздухе вокруг Флаксмена. Но издатель даже бровью не повел на этот раз.
— Знаете, это просто поразительно, — с недоумением сказал он, — какое облегчение испытывает человек, когда его детские кошмары вдруг становятся явью!
Элоиза Ибсен подняла бокал.
— Калли, дорогой! — воззвала она. — Я думаю, и тебе пора объявить о некоторых переменах, прямо касающихся издательства.
— Верно, дорогая! Друзья и соратники, одиннадцать часов тому назад мисс Ибсен и я вступили в законный брак! Отныне она является владелицей пятидесяти процентов моих акций и ста процентов моего сердца!
Гаспар повернулся к няне Бишоп.
— У меня нет акций, и я не жестяной гений, — сказал он, — а для левитации я слишком тяжел. Но я думаю, что второй такой, как ты, нет ни среди девушек, ни среди роботесс!
— А я думаю, что закалкой с тобой не сравнится никто, — сказала она, падая в его объятия. — Даже сам Зейн Горт!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15