В задней сидел один человек. Один, а не двое! Горячая волна радости охватила все существо Владимира: генерал был с ними.
И опять три самолета идут над руслом реки, повторяя ее изгибы...
Но всему приходит конец. Слева появляется балка, примыкающая к речке. Она! Сереет нитка дороги по берегу балки. Она! Все правильно, все как на карте.
- Дима! Пониже пойдем, виднее будет, - говорит Константинов.
Высота сто пятьдесят метров. Степь и балка, и ничего больше. А когда же Мало-Ивановка? Может, ошиблись? Владимир глядит на часы. Все правильно, просто еще рановато, не вышло время. Проходит еще несколько минут - три, а может, четыре, - и во тьме показалось селение. Самолеты идут над ним.
- Командир! Под нами Мало-Ивановка.
- Не может этого быть! Не верю, - кричит Бушуев, а в голосе радость, восторг.
- Гарантирую, Дима.
- А где же костры?
Действительно, где костры? Кострами, в форме треугольника, должны обозначить аэродром, место посадки. Но их почему-то нет.
- Надо набрать высоту и осветить северную окраину Мало-Ивановки, говорит Константинов, - там должна быть посадочная площадка.
Высота семьсот метров. Сброшена САБ. Конус яркого света вырвал из темноты северную окраину пункта, но освещенное место оказалось совершенно непохожим на аэродром. Вся площадь - небольшие овражки, ямы, канавы...
- В чем дело?- кричит Бушуев.- Куда ты завел нас?
Еще не угасли лучи светящей бомбы, а Владимир уже смотрит на карту, сличает ее с местностью. Все совпадает, все сходится. И сам населенный пункт, протянувшийся вдоль балки с севера-запада на юго-восток, и дороги две проселочные и одна грейдерная, подходящие к пункту...
- Уверен, это Мало-Ивановка.
Бомба погасла, упав возле деревни. Карпенко, сосед Константинова по кабине, пускает ракеты, подсвечивает местность.
- Если уверен, штурман, давай выбирать место и садиться, распоряжается летчик.- Скоро горючее кончится.
Осталась еще одна светящая бомба. Владимир бросает ее. Внизу местность, покрытая ровными рядами канав. Что это? Мелиоративные сооружения? Возможно. А там, на северной границе освещенной местности? Там, кажется, ровно. Но освещение погасло, и все погрузилось во мрак.
- Снижайся, Дима, посмотрим...
Самолет идет над площадкой, штурман освещает ее белой ракетой. Площадка вроде бы ровная, но с боков канавы. И впереди, по линии посадки. И на подходе.
- Мухам только садиться, и то тесновато, - ворчит Константинов. Но делать нечего, другого выхода нет.
Заход на посадку Бушуев строит по памяти, ибо площадки не видно. Планирует над деревней. Теперь - параллельно дороге, уходящей в степь. Теперь просто в темноту. Земля приближается. Воздух свищет в расчалках, тихо стрекочет мотор. Самолет идет плавно - безветрие.
- Володя, друг! Подсвети мне.
"Впервые за весь полет другом назвал", - отмечает Владимир и пускает ракету. Вот и земля. Самолет приземлился, бежит. Как медленно гаснет скорость... Штиль. Тормоза бы, как на больших самолетах. Скоро будет канава, надо ее обойти стороной. И вот, описав полукруг, самолет останавливается.
- Командир! Бегу принимать других.
Наполнив карманы ракетами, на ходу заряжая ракетницу, Владимир бежит к началу площадки. В воздухе еще два самолета, они проносятся над головой, прося разрешение на посадку. Владимир, пуская красные ракеты, угоняет их на повторный заход. Следом за ним рулит Бушуев. Держась за консоль крыла, его сопровождает Карпенко. Вот и все готово, самолет установлен вместо посадочного знака, горят аэронавигационные огни, включена фара. Выстрелом из ракетницы Владимир показывает направление посадки и бежит дальше к канаве, к месту, где летчики будут выравнивать свои самолеты, выводить их из угла планирования перед посадкой. Владимир будет их подстраховывать, не даст им сесть до границы посадочной площадки.
Итак, в воздухе два самолета, один из них идет на посадку. Планирует. Расчет нормальный. Владимир дает ракету: посадка разрешена. Самолет проносится над канавой, вот он приземлился, бежит, замедляя скорость.
- Остался еще один! - облегченно вздыхает Владимир и вдруг умолкает, напряженно глядит туда, откуда идет самолет.- Карпенко, что это значит? Там не один, а два! Неужели самолет Мелешкова?
- Кажется, - неуверенно отвечает Карпенко. Проходит какое-то время, и группа в сборе, четыре самолета, четыре экипажа.
- Где мы находимся? - первый вопрос генерала после посадки.
- В Мало-Ивановке, - отвечает Мелешков.- Одно смущает меня: почему никто не встречает, никто не выложил старт.
- Где деревня? - спрашивает генерал.
- Позади, товарищ генерал, откуда заходили на посадку.
Генерал молча идет в темноту, в направлении, куда указал Мелешков. Бушуев подходит к Константинову, говорит:
- Или генерал здесь впервые, или это не Мало-Ивановка.
Владимир оглянулся вокруг. Хоть бы кто-нибудь пришел сюда из деревни! Кто-нибудь! Сам он уверен, но чтобы уверились летчики, штурманы, надо, чтобы кто-то сказал, подтвердил, что это Мало-Ивановка. Неужели здесь нет воинской части? Есть, безусловно. Не просто же так, не в деревню прилетел генерал. Кто-то должен сюда приехать, встретить его.
И точно, ночную тьму прорезал свет фар автомашины. Она приближается. Подъехала. В легковушке, кроме шофера, сидят два человека.
- Где генерал Никишов? Вы привезли его?
- Привезли. Он напрямую пошел, в деревню.
- А полковник?
- Здесь, сейчас подойдет.
Вопросы приехавших были ответом на главный вопрос. Осталось последнее. Владимир шагнул к машине, спросил:
- Почему нас никто не встретил, не обозначил аэродром, место посадки?
Вместо ответа последовал вопрос:
- Сколько времени вы летели до Мало-Ивановки?
- Два часа тридцать шесть минут, - ответил Владимир.
- А должны были сколько?
- Сорок пять...
- В том-то и дело. Команда вас не дождалась...
Пришел полковник, и машина уехала. Экипажи разошлись по самолетам. Владимир достал из фюзеляжа чехол, расстелил его под крылом самолета, сел, прислонившись спиной к колесу. Шумело в голове, все болело: руки, ноги, плечи, спина. Подумал: "Будто всю ночь землю копал". Подошел Мелешков, сел рядом.
- Спасибо, Володя, выручил. До чего же ты все-таки цепкий.
Приятно, конечно, когда тебя хвалят, благодарят, но что на это ответишь? Ничего. Владимира интересует начало всех неприятностей, сложностей. Почему Мелешков отстал от группы сразу же после взлета, почему Потапкин и Томашевский, ведущий экипаж, потерял ориентировку, как только встали на маршрут.
- Друг мой! Так ты же ничего не знаешь! Все было иначе, все по-другому.
- Как по-другому? Поясни.
Оказалось, что Потапкин, взлетевший первым, попал под обстрел противника. На самолете была повреждена маслосистема, и летчик вынужден был приземлиться на своем аэродроме. Но Мелешков этого не видел. Потапкин, попав под огонь, выключил аэронавигационные огни. Когда к Мелешкову, взлетевшему вторым, пристроились два самолета, он волей-неволей оказался ведущим. Но вести группу не мог, у него не было штурмана. Поэтому роль ведущего он передал экипажу Бушуева. "Знал, что ты приведешь туда, куда надо", - убежденно говорит Мелешков Константинову.
- А как же Потапкин? - спрашивает Владимир.- Он же сел на свою точку, почему же оказался здесь, в Мало-Ивановке?
- Неисправность была небольшая, - отвечает Мелешков, - трубку заменили, и все, экипаж пошел по маршруту. На Мало-Ивановку они вышли не сразу, не пошли. Покружившись в этом районе, решили пойти на Волгу, а от нее, от какого-нибудь характерного ориентира - на Мало-Ивановку. Уже было пошли, но увидели вашу иллюминацию и подоспели как раз к моменту посадки. Ты, Володя, всех выручил... И меня, когда я отстал в момент разворота.
...Резковато Бушуев пошел в вираж, Владимир это заметил. Оторвавшись от строя, Мелешков заметался, надеясь увидеть огни самолета. Увидел и понесся вперед. Но далеко не ушел, вовремя заметил ошибку - крупную звезду принял за выхлопные огни из мотора. Посмотрел на компас и обомлел: летит курсом на запад, к фашистам.
- Представляешь, куда бы я увез генерала. В пот бросило, так перепугался. Сколько раз в прожектора попадал, под огонь зенитных установок, но такого страха, как в этом полете, никогда не испытывал. Развернулся я и обратно, на восток. Иду и... глазам не поверил, вижу ракеты. Понял: меня ищете.- Мелешков помолчал и добавил: - Большое мы дело сделали, ответственное, и главная роль в этом деле твоя, Володя. Представляешь, несколько сот автомашин с минами, снарядами, с пополнением ждали, когда им дадут команду...
- Что здесь, Саша? Почему именно сюда надо было доставлять генерала?
- Точно не знаю, но, кажется, здесь один из узлов связи Сталинградского фронта, а генерал Никишов - начальник штаба фронта.
Мелешков говорил что-то еще, но Константинов его не слышал. Сморенный непомерной усталостью, он засыпал, и ему виделось какое-то здание - клуб или школа, и что он стоит у этого здания, у полузакрытой двери, и видит большую ярко освещенную комнату. В комнате стоит генерал и что-то диктует девушке-телеграфистке. Тот самый генерал, которого они привезли в Мало-Ивановку: лицо его строго и сосредоточенно, в руках телеграфные ленты. К нему то и дело подходят военные, что-то ему докладывают, показывают какие-то бумаги, он их просматривает, отдает распоряжения, приказания и снова диктует. Аппарат стучит, стучит, и стук этот постепенно переходит в рокот сотен моторов автомашин, в рокот идущих автоколонн.
Владимир видит их с высоты. Он летит над вьющейся лентой реки и видит дорогу. Дорога идет по бугристому берегу, то приближаясь к ней, то удаляясь, и по всей ее длине, насколько хватает глаз, то опускаясь в овраги, то появляясь на склонах холмов, идут колонны автомашин. Идут к Сталинграду.
Сталинград
24 августа 1942 года полк перебазировался в Новоникольское, на площадку, расположенную в пятидесяти километрах северо-восточнее Сталинграда, на левом, то есть восточном, берегу Волги.
- На новом месте начнем и работать по-новому, - сказал командир полка.- Я имею в виду порядок докладов и донесений о выполнении боевых заданий. Как у нас это делается? Возвратившись из полета, экипаж докладывает: "Создал очаг пожара..." А если пожара не видели? Получается, что докладывать нечего. Вышестоящий штаб требует конкретных докладов. Например: уничтожен прожектор, автомашина, орудие; подбит или сожжен танк, рассеяно до взвода пехоты.. То есть мы должны докладывать о действительно нанесенном уроне.
Как и ожидал Владимир, Бушуев не промолчал:
- Главное, как я понимаю, это доложить. А сжечь, подбить, уничтожить...
Хороших знает своих летчиков, знает, кто чем дышит, кто на что способен. Он уже знал, что первым возмутится Бушуев, именно потому и возмутится, что главное для него не доложить, а уничтожить. А вот как это установить, он пока что не ведает, и это злит его, выводит из равновесия.
- Главное, товарищ Бушуев, не фиктивный доклад, - поясняет майор Хороших, - а строгий отчет о боевой деятельности и строгий контроль. Об организации контроля нам и надо подумать, а вам с Константиновым в первую очередь.
- Почему именно нам?
- Как наиболее опытным, имеющим большее, чем у других, количество вылетов.
Идею майора Хороших подхватывает старший политрук Николай Аркадьевич Остромогильский, новый заместитель командира полка по политчасти.
- А что, это мысль! Пусть подумают, посоветуются и вам, товарищ командир, доложат. Мы тоже подумаем, обсудим, и наиболее приемлемые варианты вынесем на партсобрание. Проведем его через два дня, ибо дело не ждет.
Идет открытое партийное собрание. И коммунисты здесь, и комсомольцы. Майор Хороших выступил с докладом. Он напомнил о требовании вышестоящего штаба, отметил, как глубоко, по-партийному восприняли вопрос о контроле летчики и штурманы, как активно, с пониманием дела обосновывали свои предложения.
- Теперь все это вылилось в определенную систему, правила, о которых мы сейчас и поговорим, обсудим. На наш взгляд, наиболее приемлемым является совместное предложение летчика Бушуева и штурмана Константинова. Кроме того, у Бушуева есть отдельное предложение, с которым я не согласен. Не буду их повторять, надеюсь, товарищи выступят сами и все нам расскажут.
Выступает Константинов. Суть его предложения: сзади идущие экипажи контролируют работу впереди идущих. Этот вариант контроля он считает наиболее приемлемым, целесообразным.
- Что у нас получается? - говорит Владимир.- Представьте, я пришел на объект, осветил его, обнаружил цель, запомнил ее место в системе характерных ориентиров, расположенных здесь же. А бомбы бросаю уже в темноте. Почему? Потому что, пока летчик совершает маневр для выхода на боевой курс, пока я прицеливаюсь, САБ уже гаснет. Что я увижу в темноте после бомбометания? Только очаг пожара, если он создан. А может, я уничтожил орудие, прожектор или подбил танк, может, мои бомбы попали в скопление техники, но ничего не зажгли. Кто это может увидеть? Экипаж, идущий сзади. Осветив местность для поиска цели, он может увидеть ущерб, нанесенный мною. Если при подходе к переправе меня ловили три прожектора, а его только два, могу я сказать, что один уничтожен мной, если я стрелял по нему? Могу. То же можно сказать о зенитках, о другой технике...
Владимир говорит, что для этого надо установить твердый порядок очередности вылетов. Каждый должен знать, за кем он летит, кого контролирует. Результаты записывать, а после посадки докладывать их экипажу, работу которого контролировал.
Для освещения целей Владимир предлагает применять более крупные светящие бомбы - САБ-15, САБ-25 - и бросать их с большей, чем обычно, высоты. Они имеют большой конус света и дольше горят. Еще лучше, если освещение целей будут выполнять специально выделенные для этого экипажи. Это даст возможность заранее увидеть цель, заранее, с ходу, без лишних маневров встать на боевой курс, точно прицелиться, точно отбомбиться и увидеть результаты своей работы. Правда, это потребует большего наряда и сил и средств, но это и окупится результатами.
Это было глубоко продуманное выступление. Чувствовалось, говорит зрелый штурман, мастер своего дела. Больше того, человек, умеющий думать, умеющий решать сложные проблемы. Это все поняли. И поняли то, что именно так должна решаться задача, поставленная вышестоящим штабом. В поддержку Константинова выступили штурман Герман Смирнов, комиссар эскадрильи Борлаков, заместитель командира эскадрильи Субботин, другие летчики, штурманы.
Выслушав всех, командир полка сразу подвел итог.
- Считайте, - сказал майор Хороших, - что предложение Бушуева и Константинова утверждено. Еще до собрания, после предварительного обсуждения этого варианта, я говорил с командиром дивизии, он одобрил и сказал, что опыт будет распространен во всех полках. Мы, как говорится, первооткрыватели, и, признаюсь, мне это очень приятно.
Выступает Бушуев. Он предлагает новый тактический прием поражения цели. Слушая своего командира, Владимир вспоминает предысторию этого приема. Однажды экипаж получил задание нанести удар по скоплению вражеской техники, сосредоточенной на окраине небольшого леска. В таких случаях, когда цель расположена на определенной площади, бомбят прямо по площади, рассчитывая на большую вероятность попадания. Однако Бушуев был иного мнения:
- Не резон бросать бомбы куда попало. Бить будем только по цели: по танку, орудию, автомашине.
И так было нередко. При подсвечивании площадного объекта бомбового удара Бушуев требовал разыскивать отдельные цели, снижаться, бомбить с малых высот. Это было очень опасно - принимать весь огонь с земли на себя, но зато, выполнив боевое задание, Владимир чувствовал удовлетворение, знал, что врагу нанесен реальный ущерб. Однако об этом, как они договорились, никому ни слова. Знали: командир запретит этот, может, и оправданный, но очень рискованный прием. И вот теперь, воспользовавшись сложившейся обстановкой, Бушуев решил, что его тактический прием может стать официальным, узаконенным. Он доказывает необходимость бомбить с малых высот, с бреющего полета, применяя взрыватели замедленного действия, расстреливать противника в упор из пулемета.
Майор Хороших молчит, только лишь хмурится. Молчат летчики, штурманы. Понимают, с каким это связано риском. Но есть и такие, которым идея понравилась. Командир это видит по их оживленности, по огонькам в глазах. Чувствует, промолчи он, самый старший из командиров, и у Бушуева найдутся последователи. Встает, выходит из-за стола. Видно уже, он не хочет сказать: "Запрещаю". Опытный воспитатель, он понимает: нельзя рубить инициативу под корень, нельзя бить по самолюбию, если дело имеешь с людьми, да еще такими, как Дмитрий Бушуев. Его не очень любят в полку. За резкость суждений, за прямоту не всегда и не всем приятную, но его уважают как умелого летчика, командира (он уже возглавляет звено), и Хороших подходит к делу дипломатически, осторожно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35