Поглядел сквозь него на солнце — громадный, как тюльпан, цветок таил в себе видимые только на просвет узоры, наподобие павлиньих перьев. Когда они с Сэнни впервые обнаружили такой феномен местной флоры, обоим пришло в голову дать ему имя, и фиолетовый оттенок вкупе с иезуитски скрытым изяществом рисунка невольно породили в памяти Юрга цепочку юношеских ассоциаций, которые привели к маловразумительному для моны Сэниа наименованию: «Епископ Ваннский».А потом, долгими зимними вечерами, когда он еще не решался пропадать на Свахе по несколько дней подряд и неизменно возвращался в Бирюзовый Дол к ужину, он развлекал жену вместе с верной дружиною многосерийным повествованием о похождениях драчливого и любвеобильного епископа и его друзей-мушкетеров. Не очень полагаясь на собственную память (как-никак читал классе в третьем, не позднее), он приволок к Земли тяжеленный рюкзак с книгами, и теперь они сиротливыми стопочками хоронились под супружеской кроватью — на стенку из жавровой шкуры полочку, увы, не повесишь. Сэнни с каким-то безудержным детским любопытством разглядывала иллюстрации, но и для нее, и для всех остальных обитателей Игуаны загадочный бисер земной кириллицы так и остался неразгаданной тайной.Пришлось заделаться штатным рассказчиком.В итоге большинство слушателей отнюдь не отдали свои сердца д'Артаньяну, что было бы естественно для такой простодушной аудитории.Но мона Сэниа украдкой вздохнула по Раулю, припомнив верного Гаррэля.Пыметсу откровенно и громогласно восторгался Портосом.Дузу и Сорку, молчаливым как от природы, так и по возрасту, несомненно понравился Гримо.Эрромиорг, хранитель Асмурова замка вкупе со всеми рыцарскими традициями, символически преклонил колени перед Атосом.Пылкий Флейж, естественно, готов был добиваться благосклонности всех дам, изображенных в романе, от субретки до королевы, включая даже упомянутую вскользь Марион Делорм — что в семнадцатом веке стоило бы ему головы.А вот Ардинька тогда еще не приютилась у них в качестве добровольной няни, а то ей бы, несомненно, пришлась по сердцу пленительная хромоножка Лавальер.И только Арамис не вызвал симпатии ни у кого — мона Сэниа, презрительно усмехнувшись, заявила, что ни одного иезуита она в собственной дружине не потерпела бы, а будь на то ее монаршая воля, вообще перевешала бы всех религиозных фанатиков за ноги. Заявление было принято с таким единодушным одобрением, что командор только в затылке почесал, пытаясь припомнить какой-нибудь душещипательный роман, который способствовал бы общему смягчению нравов. Но тогда, кроме «Хижины Дяди Тома», ему ничего на ум не приходило…Воспоминания о детской литературе вернули командора к действительности. Зимой сынуля еще не был готов воспринимать даже короткие прибаутки, но сейчас он уже жадно впитывал все, что припоминалось Юргу из не такого уж отдаленного детства — от хрестоматийной Аленушки с мультипликационным козленочком и до обаятельного премьер-министра, магией английского сказочника превращенного в плюшевого медвежонка. Похоже было, что на Игуане вся малышня развивается как-то быстрее, чем на Земле — да, кстати, пора бы детишек и проведать.Он вышел через привратный кораблик, кивнув стоявшему в карауле Киху, и пронзительно, по-разбойничьи, свистнул в два пальца. С ближайшего пастбища послышалось ответное ржание, и его пегий конь, единственный, наверное, на всем Джаспере (пестроты, по аналогии с крэгами, здесь не любили и таких жеребят обычно выбраковывали при рождении), поднялся в воздух, расправляя драконьи крылья. Юрг, запрокинув голову, как всегда залюбовался абсолютно фантастическим, с точки зрения землянина, зрелищем и попутно обругал себя за то, что не захватил ячменную лепешку для своего Пегуса (изменение одной буквы проистекало от излишней скромности — Юрг не мог допустить, чтобы кто-нибудь заподозрил его в желании сравниться в Беллерофонтом). Он знал, что любая прирученная скотинка, какой бы грозной она ни казалась, на какую-то долю своего скудного сознания до смерти остается ребенком, которого изредка нужно и побаловать.Кожистые крылья, складываясь совсем по-птичьи, взвихрили песок на проплешине за воротами, но в шуме этого маленького смерча Юргу померещился мальчишеский голос: «Сэн-лин, Сэн-лин…» Или это песок шуршал?— Давай-ка к «лягушатнику», — велел он коню, привычно вдевая ногу в стремя.Могучие крылья взметнулись, заслоняя весь мир, и привычный восторг, возникавший у него каждый раз во время свободного полета над морем, начисто вымел из памяти таинственный голос, почудившийся ему этим весенним днем. * * * Сапожки поплоше она не надела, потому что таковых у нее, ненаследной принцессы Джаспера, просто не могло быть.Теперь, гадливо переступая через кучки зловонного мусора, выброшенного туканярой из пещерки, она сожалела, что в свое время отказалась от изящной синтериклоновой обувки наподобие той, которой ее муж снабдил пропавшего Харра по-Харраду. Тогда она, всегда избегавшая белого в своих одеждах, руководствовалась не только эстетическими соображениями — белизна, цвет королевского траура, могла накликать беду.В каменном «корыте», куда перенес ее Борб, на первый взгляд делать было действительно нечего: ни единого раскопа, ни оплавленной борозды на поверхности камня, остающейся после десинторного разряда.Но это еще не значило, что продолжать тут поиски бесполезно — наследие древних волхвов, укрывавшихся в этих горах от своей дефективной цивилизации, скоропалительно развившейся и так же стремительно пришедшей к полному самоуничтожению, могло быть замуровано в каком-то тайнике, до которого ненасытные туканяры просто не успели добраться. Вряд ли этот разгромленный склеп был единственным на всю долину. Значит, нужно искать, они обязаны облазать все откосы, следует проверить каждую подозрительную трещину, она должна…Черные небеса Вселенной! Да на свете не было для нее более ненавистных слов, чем эти: нужно, обязана, следует, должна… Для нее, своенравной ненаследной принцессы Джаспера, существовал единственный закон — ее воля. Но вот уже сколько времени эта воля была стиснута, как удавкой, таким коротенькими и таким всевластным словом: долг. Долг перед капризной рыжей девчонкой, которой заблагорассудилось забраться к ним на корабль и очутиться на Тихри, где изощренное коварство тамошних крэгов не позволило джасперянам тут же отослать ее обратно — чтобы отыскать пропавшего сына, принцесса была приневолена действовать вместе с незваной гостьей, и никак иначе. Ну а гостья тут-то и развернулась…Мона Сэниа, как истинная дочь королевского рода, могла снисходительно простить ей все, что угодно: и форменный дворцовый переворот на Дороге Оцмара, и весьма поэтичный, надо признать, переход в лучший мир обреченного с малолетства властителя Пятилучья (ведь джасперянам нет дела до судеб инопланетных народов), и огненный ад, обративший в пепел несчастную столицу (то, что при этом она сама чуть было не погибла — что за мелочь, не в счет, разумеется.) Даже нечаянное убийство Скюза, несравненного стрелка, она готова была принять на свою совесть.Но вот чего она не могла простить земной девчонке, так это чудовищный фортель — других слов она просто не допускала — с добровольным уходом из жизни. А горе родных! А чудовищное бремя вины на всех, кто был рядом… И не только рядом. А долг, невыполнимость которого уже давно ей очевидна — отыскать талисман, способный снять заклятие невидимости с ледяной горы, в недрах которой, может быть, укрыл ее тело чародейный мерзавец Кадьян. Может быть…А может и не быть.Для принцессы, как для всех остальных джасперян, существовал единственный долг перед мертвым: почтить его крэга, переправив осиротелую птицу на какую-нибудь безлюдную планету, как требовал Древний Уговор. Только вот землянка Таира, естественно, никогда не имела пернатого поводыря, да и сам Уговор в свете последних событий оказался под жирным вопросом…И мона Сэниа была немало изумлена тем, что у ее супруга и командора, оказывается, было совсем иное представление о долге перед памятью почившего: даже если тот не желал быть найденным и воскрешенным (что, впрочем, теперь, было невозможным — запасы живой воды иссякли), Юрг почему-то решил, что эту самую последнюю волю, на всех землях священную, во что бы то ни стало необходимо нарушить. И теперь ей, принцессе, надлежало до конца дней своих рыться во всяком инопланетном дерьме и к тому же не подавать вида, насколько ей это осточертело и даже — вот этого она никогда не произнесла бы вслух — до какой же степени она эту эгоцентричную девицу ненавидит…Она тряхнула головой, так что тоненько зазвенел аметистовый обруч, и обратила взор на маленький отряд, который тихонько топтался на вышеупомянутом инопланетном дерьме. Призрачный завиток магической «поземки», к которой все уже привыкли, кружил, как вьюн, между ногами, облизывая сапоги, но за собой не тянул, никуда не звал. Пы временами нагибался, подбирал мелкие камешки и, повертев их, швырял через плечо. Один сунул в карман. Еще натащит на Игуану всякой пакости…— Ну что за сонные физиономии? — Ее тон сделал бы честь коменданту пограничной крепости. — Вы не осмотрели и десятой части этого корыта! Пока очевидно только то, что предполагаемые грабители до этой помойки не добрались. Тем лучше, у нас больше шансов отыскать что-нибудь, не тронутое ни их лапами, ни здешними тварями. Работаем!Пыметсу с шумом выдохнул воздух, оттопырив нижнюю губу. Сдержанный на проявления чувств Борб осторожно повел плечом. Несимпатичное лицо Дуза стало еще более непроницаемым. Похоже было, что всем чуточку не по себе.Что-то тягостное нависло над долиной…— Я сказала: продолжаем поиски, черт побери! Борб, мы с тобой слева, Пы с Дузом — по правому краю.Дьюруз, привыкший все и всегда брать на заметку, слегка удивился: если поначалу супруг принцессы копировал ее манеры и выражения, то теперь их роли поменялись. Борб присел, незаметно поддернул штаны. Пы неуклюже повернулся, поддал сапогом бледную сороконожку. Засопел. Вот всегда так: на словах — «могучий Пыметсу, доблестный Пыметсу», а на деле ни ее высочество, ни супруг ейный никогда не выбирают его себе в напарники. И когда он навещает семью в отцовском замке, ему больше не позволяют брать с собой Фируза. А ведь обещались…Вот так, молча лелея свои обиды, он и пропыхтел до самого заката, когда требовательное брюхо уже совсем подвело от голода, но тут неожиданно в вечерней тишине, лишь изредка нарушаемой резкими всхрипами и свистом окутанных паром нешибких фонтанчиков, вырывающихся из-под земли, прозвучал взволнованный голос принцессы:— Все сюда! Быстрее! — И этот зов донесся сверху.С момента ее появления на Свахе мону Сэниа не оставляло предчувствие, что и сегодня придется возвращаться на Игуану с пустыми руками. Еще один потерянный день. Посеревший в сумерках буранчик поземки продолжал юлить меж камнями. «Ну а ты-то что под ногами путаешься?» — то ли подумала, то ли прошептала она. Но призрачный вьюнок уловил, метнулся по обломкам каменной лестницы вверх. Понятно, ей намекают, что пора бросить общий взгляд на вечернюю долину, застилаемую сиреневатым дымком, и в состоянии благостного восхищения убраться восвояси. Она взлетела на гладкую, словно отшлифованную кромку, обрамляющую все «корыто» неширокой балюстрадой. Чуть выше начиналось царство горного кустарника — шары, состоящие из тончайших веточек-паутинок, усеянных бисеринками микроскопических листочков. Вот только ближайший куст был почему-то совершенно прозрачным, неживым. Она пригляделась: сухой, точно перекати-поле, и никакой зелени. Подошла, пнула — бренные останки куста торчали из глубокой дыры, словно кто-то таким нехитрым способом решил это отверстие замаскировать.Недолго думая, она вынула из кобуры десинтор и слабеньким лучом запалила сухостой. Огонь занялся сразу, из-под его языков порскнула уже задремавшая было тараканья живность. Пепел осыпался вниз, в четко означившийся наклонный лаз. Наконец-то! И всех сюда.Хотя, если честно признаться, в этом нескончаемом стремлении отыскать неведомое «то — не знаю что» ей хотелось бы быть единоличной победительницей…— Ну, все собрались? На Игуану пока ничего не сообщать! — Ну, это естественно, ведь Юрг ни за что не разрешил бы ей соваться в эту подозрительную дыру, но ведь что не дозволено какому-то копытному, то разрешается… — Борб, быстро в Асмуров замок — за факелами!Пока Борб, исчезнувший без лишних вопросов, ворошил замковые кладовые, все молча разглядывали мрачный проем, очерченный оплавленной кромкой: вне всякого сомнения, это была работа мощного десинтора. Кто-то, обнаруживший подозрительную дыру, расширил ее и…Борб с охапкой смоляных светильников, которых хватило бы на целую ночь, появился, словно из-под земли.— Спускаемся.Мона Сэниа перевела калибратор десинтора на световой луч и, высветив череду ступенек, ведущих в глубину скального массива, шагнула в проем, не позволяя никому пройти впереди себя. В таких случаях спорить с ней было бесполезно.Ступени, не сглаженные многочисленными шагами, свидетельствовали о том, что этой потаенной лестницей пользовались нечасто. Принцесса несколько раз останавливалась, резко поднимая руку — все замирали, стараясь сдерживать дыхание. Но в ограниченном замшелыми стенами пространстве царила такая тишина, словно ни вверху, ни внизу не существовало никакого реального мира.Становилось душно. Мона Сэниа, никогда не страдавшая клаустрофобией, сейчас прямо-таки спиной и плечами чувствовала безмерную тяжесть нависшей над ней каменной толщи. Если бы она был одна, ничто не удержало бы ее от стремительного рывка назад, под вечернее темнеющее небо.Внезапный звук раздался так неожиданно, что маленький отряд вздрогнул разом. Это не был тупой, но алчный удар рогового клюва — в слабом теньканье слышалось такое мертвящее безразличие ко всему живому, словно оно было рождено миром теней.Мона Сэниа с трудом стряхнула с себя охватившее ее оцепенение.— С потолка капает, — проговорила она нарочито громко и беспечно. — Ну, кто не боится промочить ноги — за мной!Она сделала еще один шаг — и свод над головой словно взлетел вверх.— Зажечь факелы.Взглядам открылась необозримо громадная пещера, но которой заскользили маслянисто-золотые блики смоляных огней. В этих отсветах не было лучистого сверкания кристаллов — полупрозрачные натеки, свисавшие с потолка, и такие же пирамидальные выступы, протянувшиеся навстречу им со дна пещеры, не таили в себе ни единого излома. Все было заглажено и замутнено, словно кто-то вылизывал эти гигантские сосульки промерзшим шершавым языком. Темные бесформенные пятна виднелись на полу то тут, то там, точно выброшенные кротами кучки земли, и кроме них ничто не нарушало опалового мерцания этого застывшего в вековом оцепенении подземного чертога.Льдистая бахрома сталактитов, никогда не встречавшихся на Джаспере, казалась рядом бесчисленных копий, застывших перед началом поединка подземных демонов; они не были направлены на людей — нет, такую малость, как хрупкая человеческая плоть, в своем стылом высокомерии они просто не замечали. Нестерпимая напряженность каменела под стрельчатыми сводами, словно вот-вот должен был прозвучать серебряно-трубный призыв к началу битвы, и тогда это подземное оружие придет в движение, сшибаясь льдистыми зубьями и неощутимо для себя превращая в крошево всех, кто посмел вторгнуться в эти пределы.— Всем держаться вместе! — крикнула Сэнни, и безудержное эхо точно вырвалось из каменного плена — закрутилось смерчем, разбиваясь о стены и снова сливаясь в уже неузнаваемый, тысячекратно повторяющий сам себя переливчатый клик.Принцесса стиснула зубы и, перебросив свой факел Борбу, обнажила меч. Дуз, самый высокий из них, встал у нее за спиной, Пы и Борб — по бокам. Она слишком хорошо знала своих товарищей по оружию, чтобы не понять: сейчас они точно так же, как она, ощущают приближение незримой беды. И так же, как она, не помышляют о бегстве.Тяжкое право подать сигнал к отступлению — это бремя командора…— Мы не уйдем, пока не осмотрим всю пещеру, — прошептала она сквозь стиснутые зубы, и эхо превратило ее шепот в ледяной метельный свист. — Сначала — вот это.Острие меча, указующего на бесформенный холмик, полыхнуло факельным отсветом, и тут же в массе темных комьев что-то едва уловимо блеснуло в ответ. Мона Сэниа, забыв об осторожности, подалась вперед, раздвигая кончиком клинка слипшуюся массу — и едва не вскрикнула: сероватый, изъеденный череп уставился на нее впалыми глазницами, и только золотистый обруч такого знакомого офита, как ни в чем не бывало, поблескивал вкрапленными камешками затейливого узора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55