— Ты главное спроси, как распознать, кто из нашей подозреваемой троицы нас предал и как вывести его на чистую воду.— А ты не боишься, муж мой, что я со всем этим чревовещанием в сибилло бесполое превращусь?.. * * * Однако все шуточки относительно внутреннего голоса вылетели у нее из головы сразу же, как только «шарик» затрещал…Это нелепое архитектурное сооружение поражало своей бессмысленной величиной даже тогда, когда она глядела на него снизу — облупившийся каменный шар, в поперечнике даже больше их собственного шатрового корабля. Каким-то чудом он удерживался все это время на своих опорах, хрупких и ненадежных на вид; казалось, они вот-вот дрогнут, разминаясь, переступят с ноги на ногу и засеменят, унося прочь эту тусклую охристую сферу, напоминающую вздувшееся брюхо громадного каменного паука.Но когда мона Сэниа взлетела на верхушку загадочного строения, оно показалось ей еще более несуразным и громоздким. Покатая поверхность (крыши? оболочки?) была покрыта разбегающимися трещинами, точно дно пересохшего озерца, но все они были так узки, что в них едва-едва могло протиснуться лезвие кинжала. Чтобы найти сквозную щель, дающую возможность заглянуть внутрь и при этом не провалиться, пришлось улечься на хрустящую каменную крошку, что при первом же вдохе породило оглушительный, совсем не женский чих.Тонкая пыль порскнула во все стороны, и тотчас же прямо под носом открылась искомая прореха. Мона Сэниа достала маленький фонарик (тоже из земных сувениров, недаром все дружинники до сих пор считали его обыкновенным волшебным амулетом) и направила вниз тонкий пронзительный лучик. Он, точно шампур, вспорол осязаемо плотную черноту, заполнявшую сферу изнутри, и в тот же миг где-то в смутно угадываемой глубине жарким всплеском взметнулось тысячецветное зарево, порожденное мириадами крошечных трепещущих искр; казалось, целый эльфийский народ, заключенный в эту шаровую темницу, радужным фейерверком празднует свое освобождение от тысячелетнего плена.Да никто там не празднует. Нет там ни эльфов, никакой другой живой души.Уже догадалась. Обычные драгоценные камни, гори они синим огнем. Да уж, повезло! Пожалуй, никогда еще разочарование не было столь блистательным — в самом наибуквальнейшем смысле этого слова. Искать тайники древних магов и мудрецов — и наткнуться всего-навсего на замурованную кладовую, все сокровища которой оказались ненужными перед обреченностью людей, копивших эти несметные богатства. От досады захотелось даже плюнуть в щелку (где-то в дальнем уголке сознания мелькнула мысль — пожалуй, такое желание вполне естественно для девчонки, которой только вчера врезали мячом по голове); удержали только настороженные взгляды сопровождавших ее дружинников, которым было велено держаться поблизости, но все-таки на безопасном расстоянии — нелепо было бы закончить свою верную службу под обломками этой пузатой хоромины, ненадежные опоры которой грозили в любой момент подломиться.Наблюдательный пункт для них был определен удачно: всего в полуполете стрелы, на гребне местами сохранившейся массивной стены, огораживающей сокровищницу. Юрг настоял на том, чтобы в свои путешествия мона Сэниа выбирала только тех, кто не входил в число троих подозреваемых; она скрепя сердце согласилась, прекрасно понимая, что такое ограничение долго не продержится. Незаподозренных оставалось уж слишком мало.Так что с ней был Флейж, который сейчас сидел себе на верхней кромке стены, влажной от вечного тумана, и болтал ногами, уже привыкший к тому, что с предводительницей неуязвимой дружины ничего случиться просто органически не может; достославный же Эрромиорг, нагулявший себе изрядный животик за зиму, проведенную в должности сенешаля-рестоврато-ра асмуровского замка, напротив, замер у подножия стены в тревожной стойке, засунув большие пальцы за тесноватый пояс, чтобы руки были поближе к двум десинторам, снятым с предохранителя.Принцесса помахала своим спутникам — мол, все в порядке, оставайтесь на месте; на всякий случай еще раз глянула на сверкавшую под нею россыпь драгоценностей.И тут заметила, что они не были свалены как попало — искрящиеся нити, размытые овалы и однозначно распознаваемые многоугольники несомненно образовывали замысловатый узор, раздражающий своей асимметричностью. Внизу таилось изображение, интригующее своей загадочностью — так неужели же улететь, унося в памяти лишь малый его фрагмент, видимый в узкую щель?..Естественно, в следующий миг она была уже там, внутри. Мелкие камешки, просыпавшиеся вниз, когда она шевельнулась, чтобы перейти через обязательное ничто, еще поклевывали ей макушку, а она уже выхватывала из-за пазухи свой новый свахейский амулет — Ракушку, думая только об одном: только бы успеть, только бы это неразгаданное диво не порушилось прежде, чем его запечатлеет магическая память.— Как там эти семечки… а, кунжут, то есть сезам, открывайся быстрее, тролль тебя побери! — крикнула она нетерпеливо.И Ракушка послушно разверзлась с едва уловимым сухим щелчком. Получилось!Ну и уноси ноги, пока не поздно!В самый раз.Потому что над головой затопало, загрохотало, каменные осколки посыпались все крупнее и крупнее, разбиваясь с хрустальным звоном; и вот уже сверху рушилось что-то вовсе громадное и бесформенное, от чего она сумела-таки увернуться, спасаясь через ни разу не изменившее ей ничто.Флейж поймал ее за плечи и помог удержаться на кромке стены. Вот только Эрма здесь не было.— А где…Толстяк появился в тот же миг, едва не сбив ее с ног. Алмазы и изумруды сыпались с него, как блохи с шелудивого пса. Голову потерял, заевшийся жирный каплун, не мог сообразить, что изъеденная временем оболочка не выдержит его тушу!— Какой тролль понес тебя на этот шар? — Она с трудом подобрала наиболее мягкие выражения. — Ты же прямо на меня рухнул, и как только мне шею не свернул!И без того осунувшуюся физиономию сенешаля словно сполоснули кислым молоком.— Но, моя принцесса, ты изволила повелеть нам наблюдать за тобою с безопасного расстояния, так что как только ты исчезла из обозримого пространства…— Эрм, ты в чужом созвездии, здесь нужно думать, прежде чем выполнять приказы буквально! — вот что, значит, засидеться на диванных подушках, сёкосой ему в задницу!Она представила себе, что было бы с Эрромиоргом, произнеси она вслух это запоздалое пожелание, и едва не фыркнула; но сейчас он вызывал только жалость, тем более что по его обвисшей щеке стекала алая струйка — как видно, зацепило каким-то шальным самоцветом.— Прости, дружище, — проговорила она, дотрагиваясь до его плеча. — Просто теперь я понимаю командора, который…Оглушительный, почти живой треск долетел снизу — казалось, переломился хребет у гигантского дракона; воздух наполнился звенящим гулом.Это было впечатляющее, но достаточно печальное зрелище: наблюдать, как основательно и даже в какой-то степени величаво рушится один из последних сохранившихся памятников нелепой свахейской архитектуры.Желтоватый клуб пыли поглотил новоявленные руины, и отовсюду к нему уже спешили разнокалиберные поджарые жужелицы, стервозного вида сколопендры и солидные, словно сенешали, жуки-навозники, не говоря уже о мелкой блошиной шушере. Ничего удивительного — где разразилась катастрофа, там пахло обедом.— Ну, свое черное дело мы сделали, — усмехнулась принцесса, — можно возвращаться. Желающих подобрать себе сувенир на память не имеется? Тогда — домой!Она заранее поёжилась, предчувствуя сокрушительный нагоняй со стороны заботливого супруга, и не столько по поводу ущерба, нанесенного культурному наследию Свахи, сколько из-за несоблюдения норм экспедиционной безопасности, которые, к сожалению, чересчур различались у жителей Джаспера и Земли.Но ожидаемая головомойка так и не состоялась: Юрг утратил дар речи в тот же миг, когда, оживленная родниковой водой, на голубом лугу радужными переливами вспыхнула иллюзорная сфера. Аналогичное впечатление произвела свахейская сокровищница и на всех остальных обитателей Игуаны, собравшихся поглядеть на невиданное диво; исключение составила только Гуен, с алчным уханьем метавшаяся над зрителями в безнадежной попытке забить своим страшенным клювом помстившуюся ей добычу — нацеливалась она исключительно на парные изумруды и цитрины, принимая их, как видно, за глаза прячущихся неизвестно где зверей; продолжалось это безобразие до тех пор, пока разъяренный командор не гаркнул: «Куррра безмозглая, на место!» и разобиженная сова не убралась на свой насест на верхушке шатрового корабля.Всеобщее безмолвное восхищение могло длиться до бесконечности, но первому надоело, естественно, непоседливому Ю-ю.— Это для де-ев-цонок! — безапелляционно выпалил он, сползая с отцовских колен.Паянна, все это время привычно обмывавшая целебным настоем глубокие царапины на холеном лице Эрромиорга, вытерла руки о свою многострадальную юбку.— Не рачительно было этакое добро оставлять, — заметила она, впрочем, достаточно равнодушно. — За тое богатство тебе, княжна, цельный дворец на этом острову можно б отгрохать. А то еще нашему князю Милосердному на дороге евоной — полстолицы. Ты как мыслишь, певун-молчун?Менестрель, которого все это время по общему уговору никто не тревожил, дернул головой, точно его ужалил овод. Взгляд его, обычно обращенный как бы в глубину себя, загорелся мрачным огнем.— Да будь у меня, хотя б чуток от такого клада, — проговорил он глухо, — может, я ее у стражи и откупил бы…Он снова помотал головой, точно конь на перепутье, и неверным шагом двинулся за ворота.Мона Сэниа опустила руку в хрустальный сосуд с водой и выудила оттуда амулет. Радужное сияние сразу угасло.Паянна поднялась и, упрямо пошевеливая бровями, решительным шагом пересекла шелестящий колокольчикам луг и догнала чернокожего соплеменника уже возле сосен, на развилке дорог.— Постой-ка, горемычный. — Он послушно остановился, не оборачиваясь. — Может… может, еще не поздно откуплять-то? Тутошние на многое горазды. И богаты немеряно, промежду прочим.— Поздно.Он снова двинулся прочь, не разбирая дороги.— Ты, как тебя, лыцарь Харр по-Харрада! Тогда, мне кажется, тебе есть с кем поквитаться!Он обернулся, и она увидела, что он усмехается. Но лучше бы никому не зреть этой усмешки.— С кем надо — поквитались. Сполна.Кажется, говорить было больше не о чем, но Паянна упрямо уперла свои черные ручищи в бока, словно готовилась к нешуточной драке.Однако тон ее понизился едва ли не до просительного:— Не городись от меня, бродяжка промеждорожный. Я ведь на своем веку не мене твово горестей повидала, не то, что эти здешние… летуны беззаботные.— Ежели мы наши печали воедино сольем, так нам от того только вдвое тошнее будет, — с несвойственной ему рассудительностью изрек менестрель.Но она придвинулась к нему, сочувственно покачивая головой, водрузила ему на плечи свои тяжкие, точно из чугуна отлитые руки, так что он послушно опустился на траву. Присела рядышком:— Да не пытаю я тебя об любови твоей загубленной, сама знаю: грех о том по принуждению гуторить. В другом беда: небезопасно стало на этом острову. Добро б одна дружина тут стояла, так ведь и детишки при них. И твой, промежду прочим. Кто проведал, как засылать сюда ворогов? Один ты про то знаешь, ведь и тебя сюда кто-то возвернул, как я понимаю, не по воле твоей…— Говорил уже — никто меня не касался. В прорву бездонную меня скинули. Сперва меня, а потом и ее, безвинную…— Как же, говоришь, не касались — ведь кто-то ж тебя столкнул?— Опору из-под ног выдернули, брусом в спину ткнули.Лицо у менестреля окаменело: сдерживался, чтобы не выдать перед настырной бабою неизбывного ужаса.— Значит, все ж кто-то рядышком околачивался?— Да не так чтобы поблизости… Конечное дело, были. Глазели, тешились.— Это вестимо — на чужую смертушку поглазеть завсегда найдутся охотники. Только выходит, был среди этих поглядчиков чародей могучий, что тебя от погибели уберег.— Не водились в той земле чародеи, а то б я знал. Так, ворожейки-вещуньи пустобрехие, да и те самих себя защитить не способные, когда их окаменывали. Да еще пирлюхи путеводные, коих здешние умники с крэгами-злыднями путают. Только пустое это, не может такого быть. Твари это насекомые, безвредные, у них и прозвание-то трепетное, переливчатое, не то что «крэг» — слово тяжкое, падучее; его с губ уронишь — как топором по ноге. А что до пирлюх беззаботных… Одна на плече моем аж в смертный час присоседилась, звоном-стрекотом от последнего страха заслоняла, да так вместе со мною и сгинула.— Чтой ты баешь, окстись — ты ж живехонькой!— Дак, разве это жизнь… Одна жуть еженощная. Она задумчиво оглядела его с ног до головы, покусывая лиловую губу:— Хошь научу, как от ентого наваждения избавиться?— А то!— Ну, ступай за мной.Она обогнула его, как придорожный столб, и размашисто зашагала по утоптанной тропке, сбегающей от большого просечного пути на полдень, к морю. Харр послушно плелся сзади. Внезапно они остановились — тропинка обрывалась, выходя на гранитный уступ, под которым далеко внизу недвижно застыла темная глубокая вода.Харр отшатнулся и вцепился в сосновый ствол.— Да что я тебя, топить собралась, точно кутенка лишайного? — фыркнула Паянна. — Не боись. А вот когда дрожать надоест и храбрости наберешься, одежу скинь да с кромочки этой вниз и сигани, тут невысоко. На лету и вспомнишь, что к чему. Клин ведь клином вышибают. Плавать, небось, умеешь?— Тут обучили, ведь мне на Тихри-то нашей как река на пути, так загвоздочка, — проговорил вечный странник, постукивая зубами. — Только не по мне это…— А я тебя и не неволю. Ну, почапала я.Между тем на голубом лугу все уже разбрелись кто куда, одна мона Сэниа осталась на месте, задумчиво постукивая пальцами по опустевшему хрустальному кувшину, чьи льдистые отблески заставляли зябко подрагивать чуткую весеннюю траву.Шумно дыша, протопала мимо Паянна.— Ну что? — без особой надежды поинтересовалась принцесса.— Он тебе скоро сам все поведает, разговорила я его. А что касаемо изменщика… — Она наклонилась так, что ее дыхание зашевелило волосы принцессы. — Среди своих ищи.Мона Сэниа вопросительно подняла брови: не плохо было бы еще узнать — как?По черному лице скользнула недобрая усмешка, точно по чугунной сковороде протекла струйка масла.— А надыть, могешь и не утруждаться, княжна. По житью-бытью в немирном краю своем точно знаю: изменщики-то долго не живут. — Она задумчиво почесала кончик носа. — Ежели, конечное дело, они не бессмертные… 11. Минута нездешней ночи Мона Сэниа задумчиво глядела вслед Паянне, деловито направившейся к кухонному навесу. Она права, она почему-то всегда бывает права. Неужели и ей самой суждено когда-нибудь стать такой же мудрой… и такой же старой?Руки сами собой поднялись, как у ночных плясунов невестийского подлесья, тело вытянулось в струнку, звенящую безрассудным всесилием юности. Сиреневое легкое платьице, искусно заштопанное сервом-рукодельцем, колыхнулось вокруг загорелых ног, словно в танце. Да никогда! Не будет она дряхлой, грузной, неповоротливой. Этого не может быть, потому что такого просто быть не может! Ее крошечное сказочное королевство — Игуана — подчинено каким-то магическим законам, по которым у тех, кто не желает стареть, юность чудодейственным образом не иссякает. Просто так, даром. И скорее всего это постарался хитроумный Алэл (непонятно, правда, по каким соображениям), ведь по неписаным законам Джаспера короли на своей земле всесильны, а уж этот повелитель пяти стихий — и подавно…Стоп, стоп! А не в этом ли разгадка предполагаемой тайны, которой на самом деле и вовсе нет? Ведь верховный крэг — это тоже король среди себе подобных. Так не обладает ли он способностью, которой наделены владыки джасперян — по собственной воле появляться в любом уголке подвластной ему планеты? Очень даже похоже на то, особенно если припомнить, как явился перед ними так называемый прокуратор Тихри. В нужный момент и точно у той Анделисовой Пустыни, где они с Юргом тогда находились.А ведь просторы Тихри необозримы, просто так, крылышками помахивая, не скоро долетишь. И если ее догадка верна, то, значит, среди ее верных дружинников вообще нет никакого предателя-оборотня!Фу-у-у… Захотелось одновременно и повалиться на траву, и запрыгать, хлопая в ладошки.— Ты что, княжна, точно камень с плеч сбросила? — донесся сквозь стук и лязг кухонной утвари зычный голос чернокожей домоправительницы.— Так и есть, Паяннушка, так оно и есть! — легкость-то какая, древние боги, ну почему ее угораздило родиться человеком, а не птицей? — Будь другом, пригляди за Эзриком; вот и Пыметсу тебе поможет, если одна не справишься, он в караулке. А я полетаю чуточку над морем.— Твоя воля, княжна, не проси — вели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55