многие из них продавались - и даже туркам. Имелись подозрения, что то же самое происходило и с продовольствием. Накануне рождества Вильсон провел совещание с несколькими офицерами для рассмотрения вопроса об эвакуации Рабуга. Сообщали, что приближавшиеся турецкие частя насчитывали около 5 000 человек.
29 декабря Вингейт занял пост верховного комиссара Египта, с которого Мак-Магон был снят под давлением враждебных ему сил. Для выяснения желательности присылки войск Вингейт отправил через полковника Пирсона телеграмму, которая в действительности была ультиматумом шерифу и требовала от него решительного ответа. Шериф прислал ответ, который, несмотря на его неясность, смог быть истолкован как согласие принять помощь со стороны английских войск. В связи с этим Пирсон протелеграфировал в Каир просьбу Мюррею произвести отправку бригады, которая находилась наготове.
Отправка была намечена на 9 января. Казалось, что долгожданное мероприятие, наконец, будет проведено в жизнь, но в действительности оно так и не было реализовано: все приказания были отменены, причем на этот раз окончательно.
6 января Вильсон после кратковременного пребывания в Египте вернулся в Джидду. По дороге он остановился в Янбо, где виделся не только с Фейсалом, но и с Лоуренсом. Хотя Вильсон до тех пор и был убежденным сторонником отправки английских войск в Рабуг, вернувшись, он стал смотреть на положение более оптимистически и был лишь озабочен реакцией, которая могла явиться следствием высадки английских войск.
По прибытии в Джидду Вильсон увидел последнюю телеграмму шерифа и признал ее неудовлетворительной. Он написал Вингейту о том, что отправка войск не должна производиться до тех пор, пока шериф не потребует в письменном виде присылки войск с принятием на себя ответственности за последствия их появления в Геджасе.
9 января Вингейт отправил об этом телеграмму шерифу. Хотя многие из окружавших шерифа и высказывались за принятие помощи, шериф колебался взять на себя ответственность. Он оставался в нерешительности два дня, а затем ответил, что в данный момент в помощи английских войск он не нуждается, но хотел бы оставить за собой право их вызова в случае перемены обстановки.
Фейсал - с Лоуренсом в качестве советчика - уже выступил из Янбо для флангового марша по берегу Красного моря на расстоянии 350 км к Веджу. 23 января последний был занят передовой колонной арабов, высадившихся с кораблей. Два дня спустя английская бригада, находившаяся в ожидании в Суэце, была отправлена обратно.
На войне, сказал Наполеон, приходится рассчитывать не только на людей, но и на отдельного человека. Это еще более верно при участии в войне иррегулярных войск. В январе 1796 г. молодой 26-летний человек сумел убедить Директорию пойти на смелый шаг, который точно так же начался с флангового марша вдоль побережья Ривьеры. Лоуренс перед началом его первой арабской кампании был ровно на 2 года старше, чем был Наполеон Бонапарт во время его первой итальянской кампании. Любители исторических совпадений могут обнаружить исключительную цепь событий. 16 октября - в тот день, когда Лоуренс высадился в Аравии, - Наполеон был произведен в генералы за услуги, оказанные им во время восстания в вандемьере. 27 марта Наполеон принял командование над итальянской армией, а Лоуренс произвел свой первый самостоятельный набег на Геджасскую железную дорогу. 10 мая, в годовщину "моста Лоди" - даты, с которой Наполеон начал считать свое предвидение "сверхчеловеческих достижений", Лоуренс был окончательно лишен возможности соединиться с английской миссией и остался один с арабами в экспедиции, которая подняла арабскую кампанию на новую высоту, а его самого вознесла до кульминационной точки подъема. Однако аналогия не должна заходить слишком далеко.
Глава IV. Клин. Декабрь 1916 г. - январь 1917 г.
Возвращаясь в Каир после своего первого посещения Фейсала, Лоуренс представил Клейтону еще более убедительный доклад, чем взгляды, высказанные им в Хартуме. Это был краткий и резкий документ, в котором Лоуренс весьма основательно возражал против присылки бригады. Он считал, что арабы были в состоянии сами удержаться на холмах, пересекавших дороги в Мекку, при условии хорошего снабжения их легкими пулеметами, соответствующей артиллерией и технической помощью. Благодаря собственному опыту он определенно высказывался против присылки английских войск, считая, что их появление вызовет среди арабов столько подозрений и предубеждений, что уничтожит то единство, которое сейчас имеется. Кроме того, он считал английскую пехоту слишком тяжеловесной для военных действий в такой пустынной и суровой стране и предполагал, что турки вследствие этого будут в состоянии избегнуть встречи с английскими войсками в Рабуге.
Лоуренс выдвигал свои доводы особенно настойчиво, так как узнал, что приготовления к посылке отряда, шли полным ходом. Вскоре после этого он имел основание еще более усилить свои возражения, так как обнаружил, что Бремон, настаивая на отправке отряда, руководствовался политическими мотивами. Подозрения Лоуренса были вызваны разговором, в котором Бремон намекнул, что, поскольку арабы противятся высадке союзных войск, их неудовольствие будет направлено против шерифа, который вследствие этого окажется еще в большей зависимости от поддержки союзников.
Можно также подозревать, что выражения. Лоуренса против отправки военной экспедиции были вызваны не только военными соображениями. Бремон позднее указывал, что возражения Лоуренса были вызваны его личным честолюбием, так как "прибытие английского генерала с бригадой поставило бы его в подчиненное положение". Однако это заявление не вяжется с тем фактом, что Лоуренс первый высказался против предложения о посылке войск еще тогда, когда никому в голову не приходила мысль отправить его в Геджас и когда он не высказывал ни малейшего желания туда ехать.
Более естественная причина заключалась в давнишнем желании Лоуренса видеть арабов борющимися за свое освобождение и притом без покровительства иностранцев. Если он не хотел их видеть "охраняемыми" англичанами, то еще менее хотел их видеть превращаемыми в добрых французских граждан. Улучшение их гражданских добродетелей не возместило бы, по его мнению, потери того, что он рассматривал как необходимый дух свободолюбия. Французы же являлись не только более серьезной угрозой для его планов, но и более реальной угрозой вообще. И в конце концов арабы оказались бы в роли кукушки в своем гнезде.
Доклад Лоуренса создал ему новый авторитет в тех кругах, где до этого его считали непочтительным и эксцентричным молодым штатским гражданином в военной форме. В глазах генерального штаба он внезапно превратился из любителя в эксперта-специалиста. Такова, однако, обычная судьба человека, когда его критика случайно угодит профессионалам. Наблюдения, сделанные Лоуренсом, и его доводы. против посылки бригады в Рабуг были встречены наилучшим образом всеми теми, кто высказывался против ее отправки. "Мюррей и его штаб повернулись ко мне лицом и сказали, что я самый лучший мальчик; они протелеграфировали полностью мою докладную записку Робертсону, который прислал мне благодарственную телеграмму".
Такого превосходного эксперта следовало использовать в дальнейшем и отправить туда, где он мог бы придерживаться столь правильных взглядов. Поскольку это вновь создавшееся в высоких кругах мнение совпадало с мнением человека, который лучше всех знал свою работу, Клейтон приказал Лоуренсу возвратиться в Янбо, для того чтобы действовать в качестве офицера для связи и советника Фейсала. Отношение Лоуренса к этому новому поручению, которое имело столь громадные последствия в дальнейшем, может быть лучше всего передано его собственными словами: "Поскольку оно меня совершенно не устраивало, я доказывал свою полнейшую непригодность для этого дела, заявив, что я ненавижу ответственность и что на протяжении всей моей жизни неодушевленные вещи были для меня более приятны, чем люди, а идеи - чем одушевленные вещи. Таким образом обязанность, требовавшая иметь дело с людьми и использовать их для каких бы то ни было целей, была для меня вдвойне нежелательна. Я не был похож на военного человека и ненавидел военное дело, между тем как Сирдар запросил Лондон о присылке кадровых офицеров, достаточно компетентных для руководства войной в Аравии.
Клейтон ответил, что могут пройти месяцы, прежде чем они прибудут. Фейсал же должен быть связан с нами и теперь... Поэтому я обязан был ехать. Оставив на попечение других созданный мною "Арабский бюллетень", карты, которые я хотел составить, и перечень изменений, происшедших в турецкой армии, - все интересные работы, успешному выполнению которых помогала моя подготовка, я был вынужден взяться зато дело, к которому не имел ни малейшего призвания. Поскольку наше восстание преуспевало, заинтересованные в нем лица хвалили его руководство, однако за кулисами восстания имелись все недостатки, свойственные любительскому руководству, экспериментам и капризам".
Если .в этих последних словах и звучит оттенок иронии, то в них во всяком случае нет той фальшивой скромности, которую иностранцы называют английским лицемерием и которой англичанин пытается скрыть от себя самого свои мысли, преуспевая в этом тем больше, чем меньше в нем развито чувство юмора.
В начале декабря Лоуренс снова высадился в Янбо, где к этому времени англичане организовали базу для Фейсала. В Янбо имелось также ядро регулярных войск арабов, находившихся в процессе формирования, и английский инструктор из египетской армии - капитан Гарланд, специалист по части подрывания динамитом. Лоуренс вскоре сделался одним из его самых способных учеников. К югу от Рабуга имелось еще несколько английских офицеров, которые прибыли с 300 солдат египетской армии и авиационным отрядом. Эти офицеры также помогали подготовке нескольких сотен специально отобранных арабов, являвшихся еще одним пополнением для новой регулярной армии шерифа. Сколько их было, никто точно не знал.
Лоуренс отправился в глубь страны. В пути перед ним неожиданно открылись сотни лагерных огней. Он услышал "рев тысяч встревоженных верблюдов" и увидел другие признаки смятения и тревоги. Оказалось, что это был только что прибывший сюда отряд Фейсала. Последний сам объяснил случившееся: отряд турок проскользнул через заставы арабов и отрезал их, затем опустился к Бир-Саиду, где внезапным набегом привел в беспорядочное бегство главные силы Зеида. Сам Фейсал, оставивший Зеида в охранении, пытался призвать к оружию еще одно племя, но, услышав о несчастье, бросился со своими 8000 арабов обратно, чтобы преградить дорогу на Янбо.
Ночью в лагере царило паническое настроение. Но, к счастью для восставших, турки не попытались использовать свой успех и не продолжали наступления. Фейсал решил до рассвета отойти на другую позицию, отчасти для того чтобы создать перелом в настроении своих войск, отчасти же по тактическим соображениям. Последующие два дня Лоуренс провел с Фейсалом и ознакомился с методами командования Фейсала, которые еще более усилили в нем восхищение вождем, умевшим сдерживать столь изменчивые и вместе с тем беспомощные силы.
"Сражаясь для того, чтобы поднять упавший дух, Фейсал достигал этого, заражая своей бодростью каждого, кто был возле него. Он был доступен для всех, кто находился за пределами его шатра... и он никогда не отклонял просьб, даже когда арабы толпой приходили к нему излагать свое горе, изливая его в длинных песнях, которые они пели вокруг нас в темноте... Исключительное терпение Фейсала было для меня еще одним уроком того, что значит в Аравии быть вождем. Столь же удивительным казалось и его самообладание".
Когда Лоуренс увидел, что прибыли шейхи племен, беззаботность которых была главной причиной отступления, он боялся "сцены" и вспомнил о значении имени Фейсала - "сверкающий меч при ударе". Фейсал же ободрил их, "слегка побранив то за одно, то за другое". "Я никогда не видел, чтобы араб ушел от него неудовлетворенным или обиженным, что доказывало его такт и память, так как он, по-видимому, никогда не забывал какого-либо факта и не ошибался в родстве".
Лоуренс так рисует картину лагерной жизни арабов. Перед рассветом имам отряда пронзительным голосом призывал правоверных на молитву. Как только он заканчивал свой призыв, из шатра Фейсала - обычной палатки в виде колокола, с походной кроватью, ковром и старым белуджистанским молитвенным ковриком начинал свой мягкий мелодичный призыв имам Фейсала. Примерно через час отдергивалась занавеска шатра Фейсала, что означало, что в шатер открыт доступ. После сообщения утренних новостей подавался завтрак. Он состоял из фиников, иногда с несколькими лепешками или хлебцами. Затем Фейсал диктовал своим двум секретарям; работа заканчивалась питьем попеременно горького кофе и сладкого чая. Около 8 часов Фейсал пристегивал свой парадный кинжал и шел в приемный шатер, где садился на землю против входа. Его свита располагалась за ним полукругом. Просители ожидали своей очереди у шатра.
Аудиенция обычно заканчивалась в полдень; тогда родные и приглашенные собирались в шатре в ожидании уставленного многими блюдами подноса с завтраком.
Однако сам Фейсал не любил много есть, но зато беспрестанно курил и нередко слишком рано для любителей хорошо покушать подавал знак рукой, чтобы убрали поднос. После второго завтрака начинался разговор за кофе и сладким, как сироп, зеленым чаем, а затем, после часового отдыха в своем шатре, Фейсал возобновлял прием. Если позволяло время, он совершал прогулку. В начале седьмого часа появлялся поднос с ужином. За ним возобновлялся разговор, читались арабские стихи, а иногда игралась партия в шахматы, во время которой подавался чай, пока, наконец, очень поздно Фейсал не ложился слать.
Фейсал предложил Лоуренсу во время пребывания в лагере носить одежду арабов, так как у последних форма цвета хаки была связана с представлением о турецких офицерах. В одеянии же араба Лоуренс не только обращал бы на себя меньше внимания, но и соплеменники Фейсала начали бы принимать его за одного из своих вождей. Получив согласие Лоуренса, Фейсал подарил ему великолепную одежду из белого шелка с золотыми украшеньями, присланную ему недавно из Мекки.
Именно после этого посещения Фейсала Лоуренс и представил свой доклад о силах арабов, предвещавший его будущую стратегию. "В массе они не страшны, поскольку общественный дух, дисциплина и взаимное доверие у них отсутствуют. Взятые же в отдельности, они хороши; я сказал бы, что чем меньше часть, тем лучше оказываются результаты. Толпа в тысячу арабов не будет в состоянии что-либо сделать с вчетверо меньшим числом регулярных войск, но три-четыре араба в их долинах или холмах сумеют оправиться в дюжиной турецких солдат. Когда арабы сидят без дела, они начинают нервничать и думать о том, как бы вернуться домой. Но когда у них есть дело и они разъезжают небольшими отрядами, нападая на турок, то в одном, то в другом месте, всегда отступая при их приближении, тогда они действительно достигают своей максимальной боеспособности, вызывают в рядах противника не только беспокойство, но и замешательство".
Пребывание Лоуренса в лагере Фейсала было непродолжительным, так как требовалось посмотреть, как продвигались работы по укреплению Янбо. Фейсал следовал за ним по пятам. Однако вскоре после отъезда Лоуренса турки снова произвели нападение, причем воины племени джухэйна, находившиеся на левом фланге армии Фейсала, неожиданно ускакали с поля сражения. Впоследствии они оправдывались тем, что, устав и страдая от жажды, они бросились обратно в лагерь, чтобы приготовить себе чашку кофе... Таким образом несомненно, что у арабов война носила несколько опереточный характер. Неожиданное исчезновение джухэйна заставило Фейсала поспешно отступить к Янбо. Лоуренс телеграфировал о присылке морских сил, но возникал вопрос, сумеет ли помощь подоспеть вовремя. "По-видимому, наша война вступила в последнюю фазу", - записал у себя Лоуренс, тем не менее он не упустил случая сделать с парапета ворот Медины "прекрасный снимок" бегущей армии Фейсала.
При наличии соответствующего вооружения Янбо можно было бы прекрасно защищать. Будучи построен на коралловом рифе, возвышавшемся футов на двадцать над уровнем воды, этот маленький городок был наполовину окружен морем, подходы же о суши проходили по ровному песчаному пространству, по которому можно было открыть убийственный пулеметный огонь с городских стен и орудийный огонь с кораблей. Последние своим быстрым приходом внесли известное успокоение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
29 декабря Вингейт занял пост верховного комиссара Египта, с которого Мак-Магон был снят под давлением враждебных ему сил. Для выяснения желательности присылки войск Вингейт отправил через полковника Пирсона телеграмму, которая в действительности была ультиматумом шерифу и требовала от него решительного ответа. Шериф прислал ответ, который, несмотря на его неясность, смог быть истолкован как согласие принять помощь со стороны английских войск. В связи с этим Пирсон протелеграфировал в Каир просьбу Мюррею произвести отправку бригады, которая находилась наготове.
Отправка была намечена на 9 января. Казалось, что долгожданное мероприятие, наконец, будет проведено в жизнь, но в действительности оно так и не было реализовано: все приказания были отменены, причем на этот раз окончательно.
6 января Вильсон после кратковременного пребывания в Египте вернулся в Джидду. По дороге он остановился в Янбо, где виделся не только с Фейсалом, но и с Лоуренсом. Хотя Вильсон до тех пор и был убежденным сторонником отправки английских войск в Рабуг, вернувшись, он стал смотреть на положение более оптимистически и был лишь озабочен реакцией, которая могла явиться следствием высадки английских войск.
По прибытии в Джидду Вильсон увидел последнюю телеграмму шерифа и признал ее неудовлетворительной. Он написал Вингейту о том, что отправка войск не должна производиться до тех пор, пока шериф не потребует в письменном виде присылки войск с принятием на себя ответственности за последствия их появления в Геджасе.
9 января Вингейт отправил об этом телеграмму шерифу. Хотя многие из окружавших шерифа и высказывались за принятие помощи, шериф колебался взять на себя ответственность. Он оставался в нерешительности два дня, а затем ответил, что в данный момент в помощи английских войск он не нуждается, но хотел бы оставить за собой право их вызова в случае перемены обстановки.
Фейсал - с Лоуренсом в качестве советчика - уже выступил из Янбо для флангового марша по берегу Красного моря на расстоянии 350 км к Веджу. 23 января последний был занят передовой колонной арабов, высадившихся с кораблей. Два дня спустя английская бригада, находившаяся в ожидании в Суэце, была отправлена обратно.
На войне, сказал Наполеон, приходится рассчитывать не только на людей, но и на отдельного человека. Это еще более верно при участии в войне иррегулярных войск. В январе 1796 г. молодой 26-летний человек сумел убедить Директорию пойти на смелый шаг, который точно так же начался с флангового марша вдоль побережья Ривьеры. Лоуренс перед началом его первой арабской кампании был ровно на 2 года старше, чем был Наполеон Бонапарт во время его первой итальянской кампании. Любители исторических совпадений могут обнаружить исключительную цепь событий. 16 октября - в тот день, когда Лоуренс высадился в Аравии, - Наполеон был произведен в генералы за услуги, оказанные им во время восстания в вандемьере. 27 марта Наполеон принял командование над итальянской армией, а Лоуренс произвел свой первый самостоятельный набег на Геджасскую железную дорогу. 10 мая, в годовщину "моста Лоди" - даты, с которой Наполеон начал считать свое предвидение "сверхчеловеческих достижений", Лоуренс был окончательно лишен возможности соединиться с английской миссией и остался один с арабами в экспедиции, которая подняла арабскую кампанию на новую высоту, а его самого вознесла до кульминационной точки подъема. Однако аналогия не должна заходить слишком далеко.
Глава IV. Клин. Декабрь 1916 г. - январь 1917 г.
Возвращаясь в Каир после своего первого посещения Фейсала, Лоуренс представил Клейтону еще более убедительный доклад, чем взгляды, высказанные им в Хартуме. Это был краткий и резкий документ, в котором Лоуренс весьма основательно возражал против присылки бригады. Он считал, что арабы были в состоянии сами удержаться на холмах, пересекавших дороги в Мекку, при условии хорошего снабжения их легкими пулеметами, соответствующей артиллерией и технической помощью. Благодаря собственному опыту он определенно высказывался против присылки английских войск, считая, что их появление вызовет среди арабов столько подозрений и предубеждений, что уничтожит то единство, которое сейчас имеется. Кроме того, он считал английскую пехоту слишком тяжеловесной для военных действий в такой пустынной и суровой стране и предполагал, что турки вследствие этого будут в состоянии избегнуть встречи с английскими войсками в Рабуге.
Лоуренс выдвигал свои доводы особенно настойчиво, так как узнал, что приготовления к посылке отряда, шли полным ходом. Вскоре после этого он имел основание еще более усилить свои возражения, так как обнаружил, что Бремон, настаивая на отправке отряда, руководствовался политическими мотивами. Подозрения Лоуренса были вызваны разговором, в котором Бремон намекнул, что, поскольку арабы противятся высадке союзных войск, их неудовольствие будет направлено против шерифа, который вследствие этого окажется еще в большей зависимости от поддержки союзников.
Можно также подозревать, что выражения. Лоуренса против отправки военной экспедиции были вызваны не только военными соображениями. Бремон позднее указывал, что возражения Лоуренса были вызваны его личным честолюбием, так как "прибытие английского генерала с бригадой поставило бы его в подчиненное положение". Однако это заявление не вяжется с тем фактом, что Лоуренс первый высказался против предложения о посылке войск еще тогда, когда никому в голову не приходила мысль отправить его в Геджас и когда он не высказывал ни малейшего желания туда ехать.
Более естественная причина заключалась в давнишнем желании Лоуренса видеть арабов борющимися за свое освобождение и притом без покровительства иностранцев. Если он не хотел их видеть "охраняемыми" англичанами, то еще менее хотел их видеть превращаемыми в добрых французских граждан. Улучшение их гражданских добродетелей не возместило бы, по его мнению, потери того, что он рассматривал как необходимый дух свободолюбия. Французы же являлись не только более серьезной угрозой для его планов, но и более реальной угрозой вообще. И в конце концов арабы оказались бы в роли кукушки в своем гнезде.
Доклад Лоуренса создал ему новый авторитет в тех кругах, где до этого его считали непочтительным и эксцентричным молодым штатским гражданином в военной форме. В глазах генерального штаба он внезапно превратился из любителя в эксперта-специалиста. Такова, однако, обычная судьба человека, когда его критика случайно угодит профессионалам. Наблюдения, сделанные Лоуренсом, и его доводы. против посылки бригады в Рабуг были встречены наилучшим образом всеми теми, кто высказывался против ее отправки. "Мюррей и его штаб повернулись ко мне лицом и сказали, что я самый лучший мальчик; они протелеграфировали полностью мою докладную записку Робертсону, который прислал мне благодарственную телеграмму".
Такого превосходного эксперта следовало использовать в дальнейшем и отправить туда, где он мог бы придерживаться столь правильных взглядов. Поскольку это вновь создавшееся в высоких кругах мнение совпадало с мнением человека, который лучше всех знал свою работу, Клейтон приказал Лоуренсу возвратиться в Янбо, для того чтобы действовать в качестве офицера для связи и советника Фейсала. Отношение Лоуренса к этому новому поручению, которое имело столь громадные последствия в дальнейшем, может быть лучше всего передано его собственными словами: "Поскольку оно меня совершенно не устраивало, я доказывал свою полнейшую непригодность для этого дела, заявив, что я ненавижу ответственность и что на протяжении всей моей жизни неодушевленные вещи были для меня более приятны, чем люди, а идеи - чем одушевленные вещи. Таким образом обязанность, требовавшая иметь дело с людьми и использовать их для каких бы то ни было целей, была для меня вдвойне нежелательна. Я не был похож на военного человека и ненавидел военное дело, между тем как Сирдар запросил Лондон о присылке кадровых офицеров, достаточно компетентных для руководства войной в Аравии.
Клейтон ответил, что могут пройти месяцы, прежде чем они прибудут. Фейсал же должен быть связан с нами и теперь... Поэтому я обязан был ехать. Оставив на попечение других созданный мною "Арабский бюллетень", карты, которые я хотел составить, и перечень изменений, происшедших в турецкой армии, - все интересные работы, успешному выполнению которых помогала моя подготовка, я был вынужден взяться зато дело, к которому не имел ни малейшего призвания. Поскольку наше восстание преуспевало, заинтересованные в нем лица хвалили его руководство, однако за кулисами восстания имелись все недостатки, свойственные любительскому руководству, экспериментам и капризам".
Если .в этих последних словах и звучит оттенок иронии, то в них во всяком случае нет той фальшивой скромности, которую иностранцы называют английским лицемерием и которой англичанин пытается скрыть от себя самого свои мысли, преуспевая в этом тем больше, чем меньше в нем развито чувство юмора.
В начале декабря Лоуренс снова высадился в Янбо, где к этому времени англичане организовали базу для Фейсала. В Янбо имелось также ядро регулярных войск арабов, находившихся в процессе формирования, и английский инструктор из египетской армии - капитан Гарланд, специалист по части подрывания динамитом. Лоуренс вскоре сделался одним из его самых способных учеников. К югу от Рабуга имелось еще несколько английских офицеров, которые прибыли с 300 солдат египетской армии и авиационным отрядом. Эти офицеры также помогали подготовке нескольких сотен специально отобранных арабов, являвшихся еще одним пополнением для новой регулярной армии шерифа. Сколько их было, никто точно не знал.
Лоуренс отправился в глубь страны. В пути перед ним неожиданно открылись сотни лагерных огней. Он услышал "рев тысяч встревоженных верблюдов" и увидел другие признаки смятения и тревоги. Оказалось, что это был только что прибывший сюда отряд Фейсала. Последний сам объяснил случившееся: отряд турок проскользнул через заставы арабов и отрезал их, затем опустился к Бир-Саиду, где внезапным набегом привел в беспорядочное бегство главные силы Зеида. Сам Фейсал, оставивший Зеида в охранении, пытался призвать к оружию еще одно племя, но, услышав о несчастье, бросился со своими 8000 арабов обратно, чтобы преградить дорогу на Янбо.
Ночью в лагере царило паническое настроение. Но, к счастью для восставших, турки не попытались использовать свой успех и не продолжали наступления. Фейсал решил до рассвета отойти на другую позицию, отчасти для того чтобы создать перелом в настроении своих войск, отчасти же по тактическим соображениям. Последующие два дня Лоуренс провел с Фейсалом и ознакомился с методами командования Фейсала, которые еще более усилили в нем восхищение вождем, умевшим сдерживать столь изменчивые и вместе с тем беспомощные силы.
"Сражаясь для того, чтобы поднять упавший дух, Фейсал достигал этого, заражая своей бодростью каждого, кто был возле него. Он был доступен для всех, кто находился за пределами его шатра... и он никогда не отклонял просьб, даже когда арабы толпой приходили к нему излагать свое горе, изливая его в длинных песнях, которые они пели вокруг нас в темноте... Исключительное терпение Фейсала было для меня еще одним уроком того, что значит в Аравии быть вождем. Столь же удивительным казалось и его самообладание".
Когда Лоуренс увидел, что прибыли шейхи племен, беззаботность которых была главной причиной отступления, он боялся "сцены" и вспомнил о значении имени Фейсала - "сверкающий меч при ударе". Фейсал же ободрил их, "слегка побранив то за одно, то за другое". "Я никогда не видел, чтобы араб ушел от него неудовлетворенным или обиженным, что доказывало его такт и память, так как он, по-видимому, никогда не забывал какого-либо факта и не ошибался в родстве".
Лоуренс так рисует картину лагерной жизни арабов. Перед рассветом имам отряда пронзительным голосом призывал правоверных на молитву. Как только он заканчивал свой призыв, из шатра Фейсала - обычной палатки в виде колокола, с походной кроватью, ковром и старым белуджистанским молитвенным ковриком начинал свой мягкий мелодичный призыв имам Фейсала. Примерно через час отдергивалась занавеска шатра Фейсала, что означало, что в шатер открыт доступ. После сообщения утренних новостей подавался завтрак. Он состоял из фиников, иногда с несколькими лепешками или хлебцами. Затем Фейсал диктовал своим двум секретарям; работа заканчивалась питьем попеременно горького кофе и сладкого чая. Около 8 часов Фейсал пристегивал свой парадный кинжал и шел в приемный шатер, где садился на землю против входа. Его свита располагалась за ним полукругом. Просители ожидали своей очереди у шатра.
Аудиенция обычно заканчивалась в полдень; тогда родные и приглашенные собирались в шатре в ожидании уставленного многими блюдами подноса с завтраком.
Однако сам Фейсал не любил много есть, но зато беспрестанно курил и нередко слишком рано для любителей хорошо покушать подавал знак рукой, чтобы убрали поднос. После второго завтрака начинался разговор за кофе и сладким, как сироп, зеленым чаем, а затем, после часового отдыха в своем шатре, Фейсал возобновлял прием. Если позволяло время, он совершал прогулку. В начале седьмого часа появлялся поднос с ужином. За ним возобновлялся разговор, читались арабские стихи, а иногда игралась партия в шахматы, во время которой подавался чай, пока, наконец, очень поздно Фейсал не ложился слать.
Фейсал предложил Лоуренсу во время пребывания в лагере носить одежду арабов, так как у последних форма цвета хаки была связана с представлением о турецких офицерах. В одеянии же араба Лоуренс не только обращал бы на себя меньше внимания, но и соплеменники Фейсала начали бы принимать его за одного из своих вождей. Получив согласие Лоуренса, Фейсал подарил ему великолепную одежду из белого шелка с золотыми украшеньями, присланную ему недавно из Мекки.
Именно после этого посещения Фейсала Лоуренс и представил свой доклад о силах арабов, предвещавший его будущую стратегию. "В массе они не страшны, поскольку общественный дух, дисциплина и взаимное доверие у них отсутствуют. Взятые же в отдельности, они хороши; я сказал бы, что чем меньше часть, тем лучше оказываются результаты. Толпа в тысячу арабов не будет в состоянии что-либо сделать с вчетверо меньшим числом регулярных войск, но три-четыре араба в их долинах или холмах сумеют оправиться в дюжиной турецких солдат. Когда арабы сидят без дела, они начинают нервничать и думать о том, как бы вернуться домой. Но когда у них есть дело и они разъезжают небольшими отрядами, нападая на турок, то в одном, то в другом месте, всегда отступая при их приближении, тогда они действительно достигают своей максимальной боеспособности, вызывают в рядах противника не только беспокойство, но и замешательство".
Пребывание Лоуренса в лагере Фейсала было непродолжительным, так как требовалось посмотреть, как продвигались работы по укреплению Янбо. Фейсал следовал за ним по пятам. Однако вскоре после отъезда Лоуренса турки снова произвели нападение, причем воины племени джухэйна, находившиеся на левом фланге армии Фейсала, неожиданно ускакали с поля сражения. Впоследствии они оправдывались тем, что, устав и страдая от жажды, они бросились обратно в лагерь, чтобы приготовить себе чашку кофе... Таким образом несомненно, что у арабов война носила несколько опереточный характер. Неожиданное исчезновение джухэйна заставило Фейсала поспешно отступить к Янбо. Лоуренс телеграфировал о присылке морских сил, но возникал вопрос, сумеет ли помощь подоспеть вовремя. "По-видимому, наша война вступила в последнюю фазу", - записал у себя Лоуренс, тем не менее он не упустил случая сделать с парапета ворот Медины "прекрасный снимок" бегущей армии Фейсала.
При наличии соответствующего вооружения Янбо можно было бы прекрасно защищать. Будучи построен на коралловом рифе, возвышавшемся футов на двадцать над уровнем воды, этот маленький городок был наполовину окружен морем, подходы же о суши проходили по ровному песчаному пространству, по которому можно было открыть убийственный пулеметный огонь с городских стен и орудийный огонь с кораблей. Последние своим быстрым приходом внесли известное успокоение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37