А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Силы арабов к тому времени были разделены на 3 отряда: один, насчитывавший около 5 000 человек под командованием Али, опирался на Рабуг, другой примерно в 4 000 человек во главе с Абдуллой - находился близ Мекки и третий примерно в 7 000 человек под командованием Фейсала - был расположен у Янбо с целью проведения военных операций на железной дороге. Но они все же находились на порядочном расстоянии от Медины, Кроме того, Али и Абдулла, по-видимому, переложили большую часть нажима со стороны турок на Фейсала, люди которого уже едва держались.
19 октября наступление турок, произведенное, как это удалось установить в дальнейшем, разведывательным отрядом в 80 человек на верблюдах, заставило Фейсала отступить от Бир-Аббаса к Хамре.
За три дня перед этим Сторрс и Лоуренс высадились в Джидде, где их встретил Абдулла. Лоуренс, который стремился найти вдохновенного пророка-вождя, нового Мухаммеда, вскоре убедился, что Абдулла для этой роли не пригоден. Его характер отражался в его наружности. Это был толстый человек, невысокого роста, с круглым гладким лицом, толстыми губами и моргающими глазками. Арабы считали его хитрым политиком и прозорливым государственным человеком. По мнению Лоуренса, он был скорее первым, чем последним. И хотя Абдулла говорил, что для них остался лишь один выход, а именно - погибнуть в бою перед святым городом, чувствовалось, что для этой героической цели он предназначал своего отца. Шериф при переговорах с Лоуренсом по телефону из Мекки подтвердил это решение, после чего Абдулла, слегка улыбаясь, попросил о том, чтобы бригада английских войск, по возможности из мусульман, стояла наготове в Суэце для предотвращения несчастья в том случае, если бы турки повели наступление из Медины.
В ответ Лоуренс заявил, что он желал бы посетить Фейсала и лично выяснить обстановку. С трудом удалось убедить по телефону шерифа дать на это свое согласие. Телефон неожиданно оказался новой игрушкой для шерифа, интерес к которой еще не исчез, так как в тот же вечер англичане были вызваны к телефону, чтобы послушать духовой оркестр шерифа, недавно захваченный у турок и игравший в Мекке. Когда же Лоуренс выразил свое восхищение игрой оркестра, шериф заявил, что на следующий день он отправит оркестр форсированным маршем к нему в Джидду, чтобы самому послушать оркестр по телефону из Джидды.
На следующее утро после того, как это удовольствие было испытано, Лоуренс уехал в Рабуг, где встретился с Али. Последний также мог быть исключен из опроса: изношенный и утомленный от жизни в 37 лет, с усталым ртом и нежными руками, он обладал хрупким здоровьем я неуравновешенным характером. Для дальнейшего путешествия Али предоставил Лоуренсу верблюдов и двух проводников. Чтобы скрыть тот факт, что неверный едет в глубь священной провинции, Али отложил отъезд Лоуренса до темноты, предложив ему вдобавок сменить свою одежду на одеяние араба. Когда они ехали ночью, Лоуренс думал о том, что это был тот путь паломников, по которому несметное число лет тому назад народы севера шли, чтобы побывать в святом городе, принося с собой дары своей веры святыне. Ему казалось, что восстание арабов может оказаться в известной степени возвратом паломничества, возможностью принести обратно на север, в Сирию, идеал за идеал, веру в свободу за их прошлую веру в откровение. Это вскрывает романтический дух человека, который собирался вдохновить людей на крестовый поход в обратном направлении...
После остановки для приема пищи и нескольких часов отдыха в деревушке на расстояний 80 км Лоуренс поздно вечером на второй день добрался до Хамра и застал Фейсала ожидавшим его.
"С первого же взгляда я почувствовал, что он является именно тем человеком, которого я приехал искать в Аравии, - вождем, который покроет восстание арабов неувядаемой славой. В своем белом шелковом одеянии и коричневом головном уборе, повязанном блестящим золотисто-красным шнуром, Фейсал казался очень высоким и стройным. Его веки были опущены, а его черная борода и бесцветное лицо были похожи на маску по сравнению со стройной спокойной настороженностью его тела". Он напомнил Лоуренсу памятник Ричарду Львиное Сердце в Фонтевро. В действительности внутреннее сходство было еще более глубоким, чем наружное.
После обмена приветствиями Фейсал вежливо спросил своего гостя:
- Нравится ли вам здесь, в Вади-Сафра?
- Да, - ответил Лоуренс, - но далеко от Дамаска.
Это был удар, который заставил вскипеть кровь Фейсала, но вместе с тем скрепил союз между ними, как в те времена, когда двое людей по древнему обычаю вскрывали себе вены и смешивали свою кровь.
По даже у Фейсала настроение было подавленное. Оно несколько приподнялось, когда он узнал о предстоящем прибытии египетской батареи, но затем вновь упало при известии о том, что турецкая артиллерия превосходила присылаемые ему устарелые пушки. Это лишало арабов надежды на то, что они смогут принудить турок к сдаче Медины. Фейсал откровенно заявил, что он отступил, чтобы дать отдых своим войскам, и настойчиво требовал артиллерии и притом самой современной.
Такой же, но еще более настойчивый запрос Лоуренс услышал от Молада, действительно боевого солдата, первого солдата регулярной армии, присоединившегося к Фейсалу. Будучи турецким офицером, Молад оказался таким поджигателем арабского национализма, что был дважды снижен в должности и провел два года в ссылке. Затем, командуя полком турецкой кавалерии в Месопотамии, он был взят в плен англичанами. Как только он услышал про восстание арабов, он вызвался пойти добровольцем в армию Фейсала. Мучимый сознанием бессилия этой армии, он с яростью настаивал перед Лоуренсом: "Не пишите нашу историю. Самое нужное сейчас - это драться, драться и бить их. Дайте мне батарею шнейдеровских горных орудий и пулеметы, и я покончу с ними. Мы говорим и говорим, но ничего не делаем".
Разговор после ужина дал возможность Лоуренсу выявить существенный момент точки зрения арабов. Выразив свое соболезнование вождям арабов, пострадавшим в Сирии, Лоуренс, к своему удивлению, услышал ответ, что они хотя и косвенно, но все же заслужили справедливое наказание за свою готовность признать над собой в качестве цены за оказанную поддержку власть французов или англичан. Правда, Фейсал не присоединился к всеобщему обвинению, но все же он позаботился о том, чтобы Лоуренс обратил на это внимание. Он отметил, что установившаяся за Англией репутация страны, захватывающей те территории, которые она защищает, может вызвать тревогу среди ее молодых союзников.
На следующий день Лоуренс воспользовался возможностью изучить силы арабов вблизи. Обычно они принимали его за турка и не скупились на различного рода предположения относительно того, как с ним разделаться. Он отметил себе, что "арабы являются крепким народом, все очень темные от загара, некоторые даже похожи на негров, сухие до последней крайности, носят лишь тонкую рубашку, короткие трусы и головную повязку, которая служит им для всевозможных целей". Лоуренс предоставляет воображению каждого состояние волос под повязкой, но арабская поговорка гласит, что непокрытая голова является признаком неблагородного ума. Новая армия Фейсала была расточительна по крайней мере в одном отношении: ее солдаты ходят повсюду обвешанные патронными лентами и стреляют из ружей при первой возможности. Они изучают пристрелку на практике. Что касается их физического состояния, то я сомневаюсь, чтобы имелись более выносливые люди, чем арабы.
Лоуренсу казалось, что их единство все еще было обременительным союзом и могло быть слишком легко нарушено каким-либо несчастьем, потрясение же от одного поражения в бою с тяжелыми потерями сломило бы их волю к продолжению войны. Наряду с этим он обнаружил новое утешение в ознакомлении с неровной и покрытой скалистыми утесами местностью. Единственные пригодные дороги проходили через долины, которые правильнее следовало бы называть ущельями. И он чувствовал, что даже эти беспорядочные части арабов будут в состоянии удержать любое турецкое наступление, если их снабдить легкими пулеметами, чтобы обстреливать дефиле. "Среднее возможное расстояние определяется в 200-300 ярдов, - отметил он в своем докладе, - а при стрельбе в упор арабы стреляют вполне хорошо. Холмистый пояс - прямо рай для снайперов, а одна или две сотни решительных людей (особенно с легкими пулеметами, легко переносимыми в гору на руках) были бы в состоянии удержать любую дорогу".
Выяснив обстановку, Лоуренс получил конвой до Янбо, где он ожидал прибытия английского военного корабля, который доставил его в Джидду. Здесь он застал адмирала Вэмисса, с которым совершил переезд через Красное море в порт Судан. Прежде чем отправиться вниз по Нилу в Каир, Лоуренс в Хартуме изложил свои впечатления Вингейту.
Сам Лоуренс оценивал создавшееся положение как многообещающее, пока у арабов в качестве военных советников находится несколько сведущих английских офицеров. Против посылки английских частей в Геджас он возражал, считая, что подобное мероприятие заставит выступить против шерифа ряд племен. Однако в данный момент его взгляды по обоим вопросам являлись взглядами меньшинства.
Это было вполне естественно, так как пессимизм всегда проявлялся больше в тылу, чем на фронте, а из европейских офицеров только один Лоуренс побывал на фронте. Остальные неизбежно поддавались тому настроению уныния, которое преобладало в Рабуге, и склонялись к мнению, что высадка английских частей является единственным верным выходом для предотвращения захвата Мекки турками. Естественная тенденция оценивать военную обстановку обычным стандартом приводила их к выводу, что арабская армия не была в состоянии оказать какое-либо серьезное сопротивление туркам. Последнее было, конечно, справедливым заключением, пока арабы пытались пользоваться обычными методами регулярной войны.
В результате совещания с Вэмиссом Вингейт отправил в Лондон телеграмму, в которой указал, что для удержания за собой Рабуга с помощью морских сил требуется еще по крайней мере одна бригада регулярных войск с артиллерией. Если же в этом будет отказано, то в качестве альтернативы он просил о присылке хорошо подготовленного отряда арабов численностью 5 000 человек, также с артиллерией. Учитывая возможность дальнейших препятствий и затяжек со стороны военного министерства, он добавил, что собирается отправить в Рабуг орудия, пулеметы и звено из четырех самолетов, на что разрешение уже имелось, а также начать организацию сил арабов.
Телеграмма Вингейта была встречена генеральным штабом в Лондоне как доказательство правильности той точки зрения, что всякая интервенция повлечет за собой неограниченную ответственность. Робертсон ухватился за телеграмму и, в частности, за выражение "требуется по крайней мере". 2 ноября он выдержал еще один бой в военной комиссии5, когда министры ему заявили, что, исходя из того, что происходило с Румынией и год тому назад произошло с Сербией, они пришли к заключению, что Англия будет представлять собою печальное зрелище в глазах всего мира, если позволит погибнуть от отсутствия помощи еще одному союзнику.
В дальнейшем Робертсон не без обиды в голосе жаловался на то, что подобные доводы, вызываемые моментом, было нелегко парировать. Он чувствовал, что из-за отсутствия доказательств справедливости обратного единственно, что оставалось делать, это строго придерживаться ранее сделанных выводов6.
Поскольку его положение еще было прочным, военная комиссия попыталась выйти из затруднения советом передать решение в подкомиссию, состоявшую из Эдварда Грея, лорда Керзона и Остина Чемберлена. В подкомиссии Грей обычно придерживался той точки зрения, что отклонять официальное мнение военного ведомства является нежелательным. Но сознание опасности положения в Аравии и возможных последствий пересилило сомнения двух других министров. После продолжительного обсуждения вопроса, которое Робертсон нашел "весьма неприятным", ему было предложено доложить, какие силы потребуются для того, чтобы удержать Рабуг от возможного наступления. Он нехотя согласился это сделать, хотя и добавил в виде предостережения, что "я никогда не смогу заставить себя подписать приказ об использовании английских войск для задуманных целей". Это являлось нескрываемой угрозой выйти в отставку, если только его стратегические замыслы будут принесены в угоду политическим соображениям, - угрозой, которая имела большой эффект в тот период войны, когда государственные деятели всех стран вследствие боязни крикливых протестов попадали в подчинение генералам.
Робертсон представил доклад, в котором он подчеркнул, что "мы должны быть настолько сильны, чтобы противостоять не минимальному, а максимальному количеству сил, могущих быть брошенными неприятелем". Исходя из этого, он определил потребное количество войск в две пехотные бригады, две артиллерийские бригады и два кавалерийских корпуса на верблюдах со вспомогательными частями - всего около 16000 человек. Поскольку даже по расчетам Робертсона в Геджасе имелось не более 15000 турок, это, несомненно, являлось "щедрой" оценкой, особенно если учесть, что задача отряда заключалась в обороне при поддержке орудий военных кораблей. Очевидно, что чем больше была цифра, означавшая количество необходимых для отправки войск, тем меньше было вероятия, что войска эти будут отправлены7.
Представленный доклад с предшествовавшей ему угрозой оказались достаточными, чтобы удовлетворить премьер-министра. Что же касается остальных министров, то их внимание было отвлечено политическими событиями, предшествовавшими падению правительства Асквита.. Когда под руководством Ллойд-Джорджа сформировался новый военный кабинет, члены его, конечно, не имели никакого желания тотчас же вступать в конфликт со своим главным советником по военным делам из-за столь незначительного вопроса. К тому же и последние затруднения для Робертсона были устранены решением, которое было предложено со стороны арабов. Недаром Робертсон в последующие годы отдавал должное "вдохновению полковника Лоуренса" в осуществлении создавшейся в то время перемены в обстановке.
К тому моменту, когда Робертсон приготовил свой доклад, Мюррей сконцентрировал в Суэце две бригады, которые были готовы к отправке в Рабуг по получении приказа из Англии. Эти силы оставались там до тех пор, пока в конце января Мюррей не получил приказания отправить обратно во Францию целую дивизию.
На побережье Красного моря положение продолжало оставаться тревожным. В Медине турки печатали в большом количестве листовки о том, что вновь назначенный ими шерифом Али-Хайдар известил о своем намерении "вернуть арабов на истинный путь", а также о предстоящем прибытии из Европы турецких дивизий. Эти листовки, получившие широкое распространение, произвели громадный эффект. 1 декабря Фейсал сообщил в Джидду, что Фахри-паша вышел из Медины. Фейсал требовал подкреплений, но возникшие между братьями натянутые отношения и невнимание Али и Абдуллы к активным действиям делали его перспективу безнадежной.
Английские корабли доставили из Индии в Рабуг около 4 000 пленных арабов, но лишь ничтожная часть их согласилась присоединиться к войскам шерифа, причем все они хотели быть офицерами. Что касается небольшого числа египетских войск, которые были посланы в качестве охраны самолетов, то они прежде всего были заняты охраной самих себя, так как в течение нескольких дней была опасность, что на них могут напасть арабы - не столько из вражды, сколько вследствие жажды добычи. Хорошо еще, что для удержания египтян нашелся такой человек, как Джойс с его характером.
Три турецких батальона с 600 всадников на верблюдах и тремя орудиями атаковали отряд Фейсала и отогнали его к Янбо. Его части обращались в бегство при малейшей потере. Случаи дезертирства участились. В результате туркам удалось овладеть дорогой между Янбо и Рабугом и отрезать Фейсала от Али с суши. Во время этого кризиса Лоуренс высадился в Янбо.
10 декабря в Джидду из Мекки прибыл шериф, чтобы встретиться с Вильсоном. Он вручил Вильсону письмо с просьбой об отправке в Рабуг шести батальонов и добавил, что хотя он предпочел бы мусульман, но, учитывая создавшуюся обстановку, согласен принять и христиан.
В результате Вильсон послал соответствующую телеграмму. Однако на следующее утро шериф переменил свое решение и взял свою просьбу обратно. Таким образом, разговоры шли без конца. Некоторые из вождей арабов настаивали на присылке войск, другие намекали на желательность заключения мира с турками. Ввозившиеся в страну в огромном количестве винтовки исчезали;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37