и сильные снежные бури, особенно в горах Кафлан-Кух; потерялись только два человека, которые, вероятно, погибли во время одного из таких снегопадов. По прибытии в Тифлис капитан получил в награду звание подполковника, пропустив чин майора. Польские офицеры уволились со службы и уехали на родину. Сам батальон с женщинами и детьми был поселен в станицах вдоль Кубани, офицеры и солдаты получили жилье и землю и были довольны своей судьбой. С тех пор никто больше не помышлял бежать в Персию. Так закончился у нас в Тегеране 1838 год.
Поскольку батальон, состоящий из русских и польских беглецов, провел в Персии около 30 лет, он участвовал за это время во многих походах, которые Персия предпринимала против курдов и туркмен. Мне рассказали много историй о мужестве батальона и о страхе, который он вселял упомянутым народностям и самим персам.
Здесь мне хотелось бы привести две такие истории. Шах Аббас Великий поселил в Северном Хорасане, а именно вдоль границы от Астрабада на восток до Кучана (Кабучана), 15 тыс. курдских семей. Он выбрал эти горные районы потому, что они изобиловали роскошными пастбищами и напоминали новым поселенцам их родину. Шах Аббас подарил им эти земли с условием, что они будут защищать северные границы Хорасана от нападений туркмен и узбеков. Но курды имеют сейчас ту же репутацию, какую имели еще во времена Ксенофонта их предки, кардухены51, т. е. это дикий, беспокойный народ. Вместо того чтобы защищать Хорасан, курды скоро нашли общий язык с туркменами. Они грабили несчастных жителей района и даже продавали их в Хиву и Бухару. Усилия Фатх-Али-шаха покорить и успокоить их были напрасными, и он предпринял против них несколько походов. При тщетной осаде Кучана случилось так, что у стен крепости остались лежать несколько убитых русских солдат. Курды с удивлением окружили трупы, но не рискнули к ним прикасаться. Прежде они хорошо обмыли водой их руки, потому что среди этого дикого народа бытует легенда, будто у русского солдата в каждом пальце сидит патрон, который может выстрелить. Эта легенда возникла, вероятно, потому, что русский солдат стреляет намного быстрее, чем курды из своих фитильных ружей.
В 1835 г., если я не ошибаюсь, одно из многочисленных племен курдов из Курдистана (в Восточной Персии) совершило набег с гор в пограничные персидские районы, опустошив и разграбив их. Чтобы проучить разбойников, туда были посланы войска под командованием персидского начальника. В этих войсках находилось также 250 человек из русского батальона во главе со своим командиром. Персы проникли в горы Курдистана, но не обнаружили врага. Однажды они заметили многочисленные стада овец, пасущиеся на склонах гор. Персидский предводитель приказал овладеть этими высотами и захватить овец. Русский отряд был оставлен как резерв в долине. В упомянутых персидских войсках находился также итальянский врач, состоявший на службе у шаха. Продвинулись дальше и неожиданно натолкнулись на множество курдов, которые скрывались за соседними скалами и стремительно выскочили на них со страшными криками. Панический страх охватил сарбазов; они кинулись вниз по склонам и увлекли за собой даже своего командира. В это время русский резерв образовал каре, в котором нашел свое спасение и врач. Курды рискнули атаковать эту горстку солдат, но ружейный залп вскоре дал им понять, что здесь они имеют дело не с сарбазами. Они довольно долго кружили вокруг небольшого каре, которое медленно отступало, однако не рискнули на дальнейшую атаку и вернулись в горы с вновь отвоеванными стадами.
К вечеру русский отряд добрался до персидского лагеря, и итальянский врач поспешил разыскать своего начальника. Он обнаружил его в палатке лежащим на ковре без сил, но курящим кальян. Взглянув на врача, он глубоко вздохнул и оказал: "О хаким (доктор)! Сегодня я был мертв, но благодаря Аллаху теперь снова ожил. Теперь я понимаю, почему эти неверующие русские непобедимы. Им не хватает качества, которым мы, персы, обладаем в высшей степени: они не могут бежать, а стоят как стена, если их атакует враг".
Глава IV.
1839 год
В течение этого года произошло мало интересных событий. Я ограничусь описанием лишь того, что вносило в нашу монотонную жизнь некоторое оживление. Как я уже говорил, русская миссия в Тегеране состояла лишь из нескольких человек, поэтому мы жили как бы одной семьей. Во время завтрака и ужина мы собирались вместе, ежедневно совершали прогулки по окрестностям. Прибытие почты бывало, естественно, всегда для нас праздником, потому что каждый получал письма от близких и друзей с далекой родины; мы узнавали из газет о политических новостях.
2 февраля нас покинул князь Солтыков, чтобы вернуться в Петербург. Он не провел здесь и двух месяцев, потому что однообразная жизнь в Персии ему не нравилась. Он занимался преимущественно живописью и удостоился чести написать портреты Мохаммед-шаха и его сына-наследника (валиахда), а также первого министра. Эти и другие групповые портреты были потом литографированы в Лондоне и высланы нам.
Приближалась весна, и русский министр решил отправить с капитаном Леммом приготовленные для губернатора Хорасана (им был тогда Асиф од-Доуле) подарки. Лемм должен был воспользоваться этим случаем, чтобы определить как можно больше астрономических пунктов. Я набросал ему маршрут, следуя которому он мог определить эти пункты на возможно большем пространстве. Ему предстояло ехать по большой дороге паломников до Мешхеда, повернуть затем на северо-восток и проехать через Кучан, Боджнурд, т. е. через Хорасанский Курдистан, в Астрабад и отсюда вернуться в Тегеран через Сари и Барфруш, перевалив горную цепь Эльбурса. Так как кроме астрономического прибора у него было четыре хронометра, он взял с собой бедного персидского пилигрима, намеревавшегося совершить паломничество в Мешхед. Тот шел рядом с Леммом, неся хронометры в маленьком ящичке. Лемма сопровождал и слуга-армянин, ко-торый мог говорить по-тюркски (по-татарски). Присоединившись со своими слугами к каравану паломников, капитан Лемм, напутствуемый нами, покинул Тегеран 4 февраля.
11 февраля в Тегеран прибыл из Кандагара Виткевич. Сопровождаемый лишь одним слугой, он поехал из Фараха (Ферраха) прямо на восток, через большую солончаковую пустыню, через Йезд в Исфахан и благополучно завершил это смелое и опасное путешествие. К нам он добрался по большому караванному пути из Исфахана через Кашан и Кум. Виткевич очень много рассказывал нам о своем пребывании в Кабуле и Кандагаре, но, к сожалению, он не вел дневника и вообще не любил писать. Несколько раз я запирался с ним в моей комнате, приказав слуге никого не впускать, и Виткевич диктовал мне свои воспоминания, а также описания маршрутов, которые я впоследствии включил в свою книгу о Персии. 2 марта Виткевич выехал из Тегерана в Петербург.
О неожиданной кончине этого дворянина и благородного человека я расскажу ниже.
13 февраля был праздник курбан-байрам52. Мы нанесли визит шаху и его первому министру. 21 февраля в шахском дворце был дан большой прием (салам). Его величество сидел на галерее или, скорее, на веранде, на возвышении, и опирался на подушки, усеянные большими жемчужинами. Министр и знатные вельможи стояли на некотором расстоянии вокруг него. Позади, в двадцати шагах, стоял придворный поэт, который, держа в руках большой свиток, громко читал хвалебную речь, изобиловавшую высокопарными и напыщенными фразами в честь кибле-алема. В глубине сада, в котором происходил салам, толпился народ. Затем привели слонов шаха, которые преклонили перед ним колени. Стреляли из пушек. Мы с интересом наблюдали этот новый для нас спектакль. Доктор Поляк очень подробно описал эту церемонию, а также праздник мохаррем в своей работе о Персии (глава X).
На первые числа марта пришлись дни памяти смерти Хусейна в пустыне около Кербелы. Этот большой праздник траура отмечается лишь шиитами (персами), но не суннитами (турками) и продолжается 10-12 дней. Сначала мы слышали, особенно ночью, непривычные вопли "Хусейн! Хусейн!", которые производились муллами и другим народом, носившимся по улицам. Фанатики наносили себе раны наподобие ран Хусейна. Однажды во дворе посольства среди прочих появился такой фанатик, обнаженный до бедер; грудь и руки его были залиты кровью. Он нанес себе множество небольших ран (как бы следы выпущенных стрел), чтобы уподобиться личности Хусейна. По улице за ним шла большая толпа; люди били себя кулаками в грудь, беспрерывно выкрикивая: "Хусейн! Хасан!", и одаривали фанатика деньгами за его страдания. Через несколько дней на многих перекрестках были установлены подмостки (текке), покрытые сукном и украшенные блестками, где давался своего рода спектакль. Такие представления, называемые тазийе, организовывали также знатные вельможи во дворах своих домов. На одно из них, у министра иностранных дел Мирзы Массуда, мы были приглашены.
Нас провели на второй этаж в просторную комнату с большими персидскими окнами, откуда был хорошо виден просторный двор. В центре его были установлены подмостки (без кулис), на которых изображались страдания и смерть Хусейна в окружении его семьи, жен и детей. Остальное пространство двора, а также все окна, галереи и веранды близлежащих домов были усеяны зрителями. Среди них были сотни женщин, которым было отведено особое место. Они сидели на корточках, закрытые паранджой и закутанные в темные одежды. Мужчины также сидели на корточках и с волнением следили за развитием действия. В особенно трогательных местах раздавались громкие всхлипывания, плач, возгласы сострадания и отчаяния. Эти сцены захватывали даже зрителей, не понимавших слов. У многих из нас на глазах стояли слезы, потому что горе зрителей было непритворным. Артисты произносили свои роли, читая их с полосок бумаги, которые держали в руках. Для нас, европейцев, такая манера игры несколько разрушала иллюзию происходящего на сцене. Женские роли исполнялись мужчинами, которые надевали на себя женское платье и повязывали черные бороды белой тканью. Лишь роли девочек и мальчиков исполняли дети обоих полов. Для этого подбирали самых красивых, и здесь действительно были прелестные мальчики и удивительно красивые девочки восьми-десяти лет. Одежда девочек была украшена золотом и жемчугом, и они очень естественно играли свои немые роли. Участие детей в спектакле сводилось к тому, чтобы при появлении новой жертвы, т. е. убитого члена семьи Хусейна, которого приносили на носилках, выбегать из палатки, рвать на себе волосы и посыпать голову мелкой соломой вместо пепла, что является у восточных народов знаком глубокого горя. Пышные черные локоны девочек и мальчиков, выразительные черные глаза производили большой эффект, и мы, европейцы, не могли на них налюбоваться. Такие красивые детские лица и фигуры редко встретишь в Европе. В числе персонажей был и европейский посланник в причудливой одежде и в треугольной шляпе, который должен был добиться пощады для несчастного Хусейна и его семьи.
В просторном дворе и в соседних домах Мирзы Массуда собралось около тысячи зрителей. В антрактах разносили кофе, сладости и шербет. Вообще, такой тазийе дорого обходится хозяину. При этом персидские вельможи стремятся превзойти друг друга в роскоши и затратах.
На ноуруз, т. е. на Новый год, который персы празднуют 9/21 марта, с наступлением весны, в день весеннего равноденствия, у шаха вновь был салам, на котором присутствовали члены русской миссии и персидская знать. Эти празднества очень подробно описаны доктором Поляком в его работе о Персии (1865 г.). Я ссылаюсь на эту интересную книгу потому, что в ней очень правдиво изображены страна и люди. Более того, этот врач прожил девять лет в Персии, в совершенстве владел языком и состоял лейб-медиком у Насер эд-дин-шаха. Филбаши, или смотритель слонов шаха, воспользовался тем, что эти животные находились в Тегеране во время ноуруза, и приводил их во дворы богатых горожан и вельмож, чтобы получить за это вознаграждение. Он привел этих животных и во двор русской миссии. Корнак, или погонщик, сидевший на них верхом, заставлял дрессированных слонов преклонять колени и выполнять другие трюки. На наш вопрос, может ли его слон сломать и вырвать один из платанов, растущих во дворе, корнак предложил нам указать ему дерево. Мы выбрали высокий стройный платан, ствол которого имел в диаметре приблизительно шесть дюймов. Корнак подвел животное к дереву, и слон по указанию своего погонщика сначала испытал сопротивление дерева головой, затем отступил на несколько шагов, навалился на него всей своей тяжестью, сломал его, оторвал хоботом верхнюю часть платана от корня и бросил в сторону. В качестве вознаграждения слон получил от нас сахар и ром, а его погонщик - несколько дукатов. К нам на двор привели и пару молодых львов, которые были пойманы в горах, к югу от Шираза; они были худые и мельче, чем африканские.
17 апреля мы были приглашены Мирзой Массудом на персидский ужин, накрытый в саду министра. Сначала нас угощали чаем, шербетом и сладостями. Во время ужина персидские мальчики, переодетые девочками, исполняли выразительные танцы, а музыканты оглушали нас своей игрой. Сам ужин, состоявший из 20-30 блюд, был очень вкусным. Европеец вообще быстро привыкает к персидской кухне, потому что она замечательна.
Доктор Поляк описал основные блюда персов и даже персидские названия различных кушаний и специй, добавляемых в них.
Стало уже традицией, что с наступлением жары столица пустеет, так как пребывание там летом вредно и даже опасно. Мы решили поэтому разбить летний лагерь у подножия Эльбурсских гор и выбрали для него прекрасную долину Арговань, в 8 верстах к северу от Тегерана. Здесь находилось несколько зданий полуевропейского типа, где прежде в летние месяцы жил граф Симонич. В них и расположился полковник Дюгамель, после того как мы покинули столицу 22 апреля. Каждый из нас выбрал себе удобное местечко рядом с журчащим ручьем, в тени деревьев, чтобы поставить для себя и слуг палатки.
Моя палатка, как и у каждого сахеба (джентльмена), была двойной. Наружная часть (пуш), из хлопчатобумажной ткани на подкладке, возвышалась над конусообразной внутренней частью. Свободное пространство между ними, называемое "таби", размером, как правило, 4 фута, образует коридор для вентиляции. Внутренняя палатка выглядит более или менее элегантно и может быть разгорожена на несколько отделений. Я приказал вырыть в центре палатки небольшой бассейн в форме параллелограмма и пустить в него холодную ключевую воду из рядом протекавшего ручья. Это давало мне возможность в летнюю жару ежедневно по нескольку раз принимать прохладные ванны. Поблизости стояла палатка моих слуг. Моих лошадей привязывали под деревьями. Для каждого коня были построены круглые ясли из глины высотой в 2 фута, открытые сверху. В ясли насыпали клевер, свежескошенную траву, а позднее - сечку вперемешку с ячменем. В десяти шагах от моей палатки к югу была поставлена большая двойная парадная палатка из тяжелого шелка, которая служила миссии приемным салоном и одновременно столовой. Там могли удобно разместиться 20-30 человек. Остальные члены миссии также выбрали себе удобные места для палаток. Прекрасные окрестности Шамруна, чистый горный воздух, свежая, сочная трава, великолепная ключевая вода делали наше летнее пребывание здесь приятным.
Рано утром, после подъема, я бросался прямо с кровати в прохладный бассейн. Потом мы навещали друг друга или оставались в своих палатках, занимаясь чтением или письмом. Около 10 часов все члены миссии собирались в парадной палатке, куда приносили завтрак - чай, кофе, яйца, холодное жаркое, масло, сыр и т. д. Мадам Дюгамель выступала в роли приветливой хозяйки. После завтрака проводили час за беседой и намечали маршрут сегодняшней прогулки. Затем каждый возвращался в свою палатку, чтобы прилечь и переждать дневную жару или заняться чтением и письмом. Около 5 часов вечера я принимал вторую ванну, а в 6-7 часов седлались кони, и мы все, возглавляемые мадам Дюгамель, отправлялись на прогулку по долине Шамруна. В лагерь возвращались на закате солнца. Ужинали обычно в доме у министра, где оставались до 11 часов, а затем отправлялись в свои палатки.
Каждое воскресенье совершались прогулки в горы Эльбурса. Еще на рассвете вперед отправляли четырех мулов, нагруженных провизией, вином и льдом, в сопровождении повара и нескольких феррашей, которым надлежало выбрать в
долине живописное место у ручья, в тени. В 7 часов утра мы трогались в путь. Ехали по прекрасным долинам, узким ущельям, переправлялись через быстрые горные потоки, поднимались по крутым тропам вдоль ущелий, проезжали приветливые персидские деревни и, проделав иногда 15 верст, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52