Желание императора было для амир-низама, естественно, приказом, и он ответил его величеству, что тотчас же сообщит об этом своему государю, но счел необходимым добавить, что отправка дезертиров назад связана в данное время с некоторыми трудностями, так как русский батальон, вероятно, уже под стенами Герата. Император Николай настаивал тем не менее на его выдаче и выехал из Эривани в Тифлис. Граф Нессельроде поставил в известность графа Симонича о воле его величества императора и приказал ему приложить все усилия к тому, чтобы завершить это дело. Между тем слух об этом дошел до графа уже с персидской стороны. Однако персидская администрация начала с того, что стала поспешно переправлять в лагерь под Гератом снаряжение русских и польских дезертиров, находившихся в Тегеране и Тавризе. Эти действия не свидетельствовали о персидской лояльности. Так как шах и его первый министр Мирза Хаджи-Агасси (который был действительным правителем Персии) находились под Гератом и граф ни с одним из них не мог вступить в прямой контакт, чтобы обсудить этот вопрос, он в записке графу Нессельроде попросил добиться для него разрешения его величества лично отправиться в лагерь под Гератом и переговорить с шахом и его министром об этом деле.
Между тем английская миссия пронюхала об обмене депешами, и, догадываясь об их содержании, Макнил, чтобы опередить нас, выехал 26 февраля из Тегерана в лагерь под Гератом в сопровождении артиллерийского полковника Тодда, майора Ферранда и нескольких английских сержантов. Цель этой спешной поездки, как мы позднее узнали, заключалась в том, чтобы склонить шаха снять осаду Герата, а в противном случае побудить защитника города Яр-Мухаммед-хана, первого министра Камран-Мирзы, а также его тайного советника и помощника английского лейтенанта Элтреда Поттингера затянуть оборону Герата до тех пор, пока Англия официально не вмешается в это дело.
Мы тем временем вынуждены были ждать ответа из Петербурга. Он пришел в конце февраля. Царь дал свое согласие на то, чтобы граф Симонич отправился в лагерь и потребовал выдачи батальона. С этого момента в русской миссии наступило оживление. Было куплено много лошадей, наняты мулы, а еще больше феррашей и голямов. Готовясь к длительному путешествию в Герат, мы сделали покупки, подготовили дорожную одежду и другие вещи. Дату отъезда назначили на 9/21 марта 1838 г. И действительно, в тот самый день, а именно в среду вечером, мы отправились в путь из Тегерана. В нашу экспедицию входили граф, его сын, я, второй секретарь Ивановский, доктор Иениш и драгоман Мирза-Якуб, а также назир (управляющий), 6 казаков с урядником, 10 феррашей с ферраш-баши, 4 камердинера, 10 вооруженных голямов и приблизительно 50 лошадей и 100 мулов с погонщиками.
Первый секретарь барон Боде отсутствовал, потому что еще в ноябре 1837 г. получил отпуск и отправился в Англию и Россию. Первого драгомана миссии Гутта мы должны были разыскать в лагере под Гератом.
Так как маршрут нашего путешествия в Герат и обратно указан в опубликованном мною военно-статистическом описании Персии, вышедшем в 1853 г. в VII книжке "Записок Императорского Русского географического общества", я не буду вдаваться в подробности и ограничусь здесь лишь общими данными.
Путешествие в Персии, особенно предпринятое русским посланником, нельзя сравнить с путешествием в европейских странах. Здесь, в Персии, нет даже хороших дорог, мостов через реки (по крайней мере не везде), ни одной гостиницы, не говоря уже о комфорте, с которым можно путешествовать в Европе. В Персии, если отправляешься в путь, надо брать с собой все имущество. И так как на Востоке о человеке судят по одежде, внешности и свите (т. е. чем больше у путешественника свита, тем уважительнее относятся к нему), то и мы должны были придерживаться этого обычая.
Для походного экипажа у меня были четыре лошади, две из которых были прекрасными туркменскими иноходцами, Со мной ехали русский слуга, он же прачка, а при случае и повар, слуга-армянин и персидский конюх. Мое имущество помещалось в двух яхтанах, т. е. четырехугольных деревянных, обтянутых кожей ящиках с кожаными ремнями, которые навьючивают по два на мулов или лошадей. Ящики имеют с обеих сторон железные кольца, в которые можно продеть две прочные деревянные палки длиной 3 1/2 фута с крюками. Ремнями к палкам привязывают толстый, сложенный вдвое кусок полотна, на который можно класть матрац. К крышке одного из ящиков к тому же приделана обтянутая кожей доска, которая поднимается и опускается при помощи шарниров. Подняв ее, можно положить подушку. Когда ящики снимались с вьючного животного и между ними навешивались палки, они образовывали кровать; оставалось только положить матрац, подушку, простыни, и походная кровать была готова. Подобными яхтанами на Кавказе пользуются все офицеры, так что во время ночлега не надо ложиться на сырую землю и к тому же всегда имеешь при себе кровать.
В одном яхтане находились мое белье, форма, сюртук, пальто и прочая одежда, а также портфель с необходимыми принадлежностями для письма; в другом - запас чая, сахара, восковых свечей (стеариновых свечей тогда в Персии еще не знали) на пять месяцев, затем ром, чайный сервиз, походный несессер и т. д. Если ко всему этому добавить еще вещевой мешок моего слуги, то набирался груз для одного мула (6-8 пудов, или 2-3 английских центнера). Другой мул навьючивался двумя большими войлочными баулами (мафраш), подбитыми изнутри ковровым материалом. В одном находились матрац, две подушки, покрывало, простыни, три походных стула, походный раскладной стол, медный умывальник с кувшином, персидский бумажный фонарь и другие мелочи; в другом - конская упряжь, т. е. четыре большие попоны из войлока, уздечка, хомуты, веревки с кольцами и железными наконечниками, которые вбивались в землю, четыре торбы, большой медный, оцинкованный внутри котел, из которого поили коней, щетки и скребницы для лошадей, четыре больших широких ремня из хлопчатобумажной ткани для крепления попон, плюшевая тряпка для чистки и имущество конюха.
Палатки и ковры находились под особым присмотром ферраш-баши. Каждый из нас имел свою палатку. Ночевали мы либо в городах, либо в деревнях, иногда даже в караван-сараях, но чаще всего в палатках.
Каждое утро, на рассвете, попив чаю, мы отправлялись в путь. Все ехали верхом, только граф в легком фаэтоне, запряженном двумя лошадьми. Если дорога была плохая, он садился на коня. Перед фаэтоном графа верховые конюхи вели четырех оседланных жеребцов с роскошными едеками (попоны, расшитые цветными полосками сукна, арабесками и цветами). Казаки и голямы следовали за фаэтоном. Что касается феррашей и чарвадаров (погонщиков мулов), то они всегда выезжали рано утром вперед на следующую станцию (мензил) или с палатками, коврами и багажом для разбивки ночного лагеря. В пути мы ехали либо вместе, либо поодиночке. Кто-то зарисовывал красивые пейзажи, делал наброски руин и т. д., другой занимался охотой. Для этой цели мы имели полдюжины борзых. Однако в полдень наши взоры устремлялись лишь в одну точку на горизонте. Этой точкой было место расположения лагеря. Здесь, в тенистом местечке у ручья или цистерны (аб-амбар), четыре камердинера, высланные вперед с холодными закусками, готовили нам завтрак. Лагерь был заметен издалека по афтаб-гердену (навес от солнца), представлявшему собой косо натянутое белое полотнище, одна сторона которого крепилась снизу деревянными колышками, а другая растягивалась вверху двумя шестами. Получалось что-то вроде полупалатки. В ее тени расстилался ковер, а поверх него скатерть.
Когда мы приезжали в лагерь, камердинеры вынимали из ящика полевой кухни холодное жаркое, крутые яйца и т. д., персидский белый хлеб, вино и ликер. Перед каждым ставилась маленькая серебряная тарелочка. Мы садились, по персидскому обычаю, на корточки и смело брались за дело. После завтрака подавались кофе и кальян. Пока мы еще с полчаса отдыхали, слуги убирали походную кухню, снимали и скатывали афтаб-герден и грузили все это на мула. Мы снова садились на коней и ехали так до вечера, пока не добирались до станции или ночного лагеря. Здесь для каждого из нас была приготовлена палатка, внутри постелен ковер, наготове походная кровать, стол и раскладные стулья, а также кувшин для воды с умывальным тазом. Если ночевали в деревне или городе, то каждого из нас уже ожидала квартира или комната; все шло как по маслу. До ужина приводили себя в порядок. В промежутках пили чай и отдыхали на походной кровати. Когда мы квартировали в деревне или городе, то зажигали персидский фонарь - бумажное страшилище длиной 2-3 фута с деревянным или медным дном. Слуга, провожая нас к дому посланника, шел впереди и освещал дорогу. Мы вооружались толстыми палками, чтобы отгонять многочисленных собак, рыскавших ночью по улицам. Ужин продолжался обычно полчаса, иногда целый час, смотря по тому, насколько утомительным был дневной переход. Во время ужина обменивались впечатлениями об увиденном в пути. Затем желали графу спокойной ночи и отправлялись по домам, предшествуемые слугами с фонарями.
Если ночевали в открытом поле, т. е. в лагере, ферраши лриходили на рассвете и зачастую разбирали палатки, когда мы еще спали крепким сном, потому что, как было сказано выше, их каждое утро отправляли с багажом вперед. Затем мы собирались у графа и в 6-7 часов утра ехали дальше.
По пути нашего следования, естественно, распространялась весть о том, что русский везир-и-мухтар (посланник) направляется в Герат. Поэтому в каждой деревне или каждом городе, где мы останавливались на ночлег, графу организовывали маленькую церемониальную встречу. Нас приветствовал староста деревни (кетхода), а также милая деревенская молодежь, которая, по персидскому обычаю, оказывала посланнику честь тем, что зажигала курения; впрочем, из-за недостатка благовоний они жгли в черепках с раскаленными угольками сечку (мелкую солому). Церемониал этот нас всегда смешил. У входа в дом, отведенный для графа, уже стоял в ожидании хозяин, держа в руках ягненка, которого он преподносил графу, высказывая при этом тысячу комплиментов и уверяя его в своей преданности. Позднее, вечером, этот ягненок фигурировал на столе как жаркое.
На следующее утро во время прощания хозяин получал в награду несколько дукатов или сукно на кафтан, как того требовал персидский обычай; поэтому посланник вез с собой разнообразные подарки. Если мы прибывали в город, то о нашем приезде возвещали с городских стен звуки трубы. Навстречу на коне выезжал губернатор. Приветствуя графа, он бесчисленное число раз уверял его в своей преданности и, поскольку на дворе стоял март и фрукты еще не созрели, преподносил посланнику ягнят, домашнюю птицу или дичь; слуги, приносившие эти подарки, всегда получали щедрое денежное вознаграждение бакшиш, или по-персидски пешкеш.
Каждый раз, когда мы покидали ночной лагерь, нас провожали дервиши и факиры. Они стояли и вдоль дорог, полунагие, с перекинутыми через плечо бараньими шкурами, держа в руках медные или изготовленные из кокосового ореха плошки с водой. Они протягивали их нам с громкой молитвой о нашем здравии, чтобы получить немного серебра. Вообще, наши карманы опустошались ежедневно, потому что персы очень жадны до денег и считают всех иностранцев очень богатыми, особенно урусов (русских) и инглиси (англичан). Мы. всегда были рады случаю остановиться на ночлег в чистом поле, где нам меньше докучали.
Мы двигались быстро. На пути к Герату у нас было только три или четыре дня отдыха. Сначала наш путь пролегал по большой дороге паломников, которая вела к святому городу Мешхеду40 в Хорасане, вдоль южных склонов Эльбурсских гор через Пелешт, Ласджерд, Семнан, Ауван, Дамган (старый Гектомополис), столицу Парфии (как утверждают историки), в Шахруд. Здесь мы свернули с большой дороги паломников на юго-восток, чтобы сократить путь до Герата, и пересекли часть огромной солончаковой пустыни. За одну ночь мы проехали по этой пустыне 90 верст от Шахруда до Биар-Чумена и добрались туда в полдень, уставшие до полусмерти, потому что все это время почти не слезали с седла. Здесь выказали свою выносливость мои туркменские иноходцы.
В деревне, где как раз проходил мохаррем, о котором я упомяну позже, было очень много мулл. Что нас поразило - были lieux d'aisances*34, которые находились все в одном месте деревни, полностью открытые и лишь окруженные небольшой стеной высотой в 2 1/2 фута. Каждый мог пойти туда и a 1а barbe de tout le monde*35 справить свою нужду, и испарения этих клоак были не совсем приятными. Окрестности пересекает множество ручьев. Земля здесь очень плодородна. Тут мы видели огромные плантации табака. Туркмены расширили свои набеги до этих мест, уводя с собой многих жителей в рабство в Бухару и Хиву. Нам сообщили, что около 150 жителей Биар-Чумена еще находятся там в рабстве.
Отсюда наш путь лежал все время на юго-восток через Туршиз (Султанабад), Ханабад, Аббасабад и Назирабад. Затем мы миновали руины некогда большого города с обширным кладбищем, проехали мимо форта Саламе и 4 апреля прибыли в Руй (или Хаф). Город лежал в развалинах; правда, хорошо сохранился дворец, где мы и остановились.
Вспоминая места, которые мы в последние дни проезжали, мы могли с уверенностью сказать, что раньше они были густо заселены. Каждый день нам попадались руины бывших городов или деревень, кладбища со множеством мусульманских могил, караван-сараи из обожженного кирпича, удивлявшие нас своими размерами, старые ирригационные каналы и, наконец, водохранилища (аб-амбар), также сооруженные из обожженного кирпича; последние, а также имамзаде (надгробные памятники святых) с небольшими мечетями были в лучшем состоянии. Прежнее многочисленное и трудолюбивое население этой части Восточной Персии было уничтожено или угнано разбойниками-туркменами в рабство в Хиву и Бухару. Набеги поощрялись правителем Герата, он и сам в них участвовал. Это и явилось основной причиной похода Мохаммед-шаха на Герат.
Мы осмотрели развалины Хафа, а также прекрасные обширные сады дворца, украшением которых были могучие платаны, вязы и другие деревья. Начальник провинции Хаф, некий Насролла-хан, нанес графу визит и предложил ему дать нам для сопровождения отряд персидских войск, хотя окрестности между Руем и Гурианом были относительно безопасны.
5 апреля, рано утром, мы выехали из Руя. Нас сопровождали персидская милиция из крестьян (туфенджи), вооруженная кремневыми ружьями, и небольшой отряд кавалерии. К нам присоединился большой караван с провиантом и прочим для персидского лагеря. Сначала мы ехали по широкой равнине, потом - через узкое ущелье длиной в 3 1/2 агача (21 версту). Теперь мы двигались прямо на восток. Миновав ущелье, мы снова выехали на равнину и расположились на отдых у разрушенной деревни Деханей-Керати, от которой остался лишь старый минарет.
На следующий день мы ехали по широкой равнине и вскоре натолкнулись на остатки каравана, который за несколько дней до этого подвергся нападению туркмен или афганцев. Кругом валялись седла, клочья одежды, а также трупы. Купцы и туфенджи, которые сопровождали нас, похоронили погибших, призывая тысячи проклятий на головы убийц.
Мы заночевали у небольшого водоема с солоноватой водой. Ночью прошел сильный ливень. 7 апреля мы продолжили наше путешествие. 8 апреля спустились в долину, в которой находится небольшая крепость Гуриан, и расположились у ее полуразрушенных стен. Здесь еще сохранились окопы персидской армии. Мы видели следы пуль на стенах и домах этого городка. Побывали мы и в развалинах дворца, в котором прежде жил афганский комендант Шер-Мухаммед-хан.
В окрестностях Гуриана я и доктор Йениш обнаружили одинокую могилу в тени старой ивы, где покоился молодой прусский гвардейский офицер барон фон Эммерих. Из Берлина в персидскую армию его привела несчастная любовь, и здесь во время осады он скончался, одни говорят - от нервной лихорадки, другие - от яда.
8 апреля мы продолжили наш путь, держа направление на восток, пересекли равнину, проделав 3 1/2 фарсанга41, и расположились у деревни Сендеджан, утопавшей в садах.
Проехав 9 апреля 2 фарсанга по этой равнине, мы достигли реки Герируд, вздувшейся из-за таяния снега на Паропамизских горах и несшей свои мутные воды на север. Не без труда мы пересекли верхом этот широкий и бурный поток. Верблюды, лошади и люди удачно перешли реку вброд, но нагруженные ослы были оставлены на берегу в ожидании момента, когда спадет вода.
После того как мы проехали еще около 30 верст (5 фарсангов) по равнине, нас встретил наш драгоман Гутт с большим истикбалом (свитой) из персидских ханов и офицеров и проводил нас в персидский лагерь, куда мы прибыли к 4 часам дня. Лагерь выглядел очень грязным и ничем не напоминал лагерь европейских войск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Между тем английская миссия пронюхала об обмене депешами, и, догадываясь об их содержании, Макнил, чтобы опередить нас, выехал 26 февраля из Тегерана в лагерь под Гератом в сопровождении артиллерийского полковника Тодда, майора Ферранда и нескольких английских сержантов. Цель этой спешной поездки, как мы позднее узнали, заключалась в том, чтобы склонить шаха снять осаду Герата, а в противном случае побудить защитника города Яр-Мухаммед-хана, первого министра Камран-Мирзы, а также его тайного советника и помощника английского лейтенанта Элтреда Поттингера затянуть оборону Герата до тех пор, пока Англия официально не вмешается в это дело.
Мы тем временем вынуждены были ждать ответа из Петербурга. Он пришел в конце февраля. Царь дал свое согласие на то, чтобы граф Симонич отправился в лагерь и потребовал выдачи батальона. С этого момента в русской миссии наступило оживление. Было куплено много лошадей, наняты мулы, а еще больше феррашей и голямов. Готовясь к длительному путешествию в Герат, мы сделали покупки, подготовили дорожную одежду и другие вещи. Дату отъезда назначили на 9/21 марта 1838 г. И действительно, в тот самый день, а именно в среду вечером, мы отправились в путь из Тегерана. В нашу экспедицию входили граф, его сын, я, второй секретарь Ивановский, доктор Иениш и драгоман Мирза-Якуб, а также назир (управляющий), 6 казаков с урядником, 10 феррашей с ферраш-баши, 4 камердинера, 10 вооруженных голямов и приблизительно 50 лошадей и 100 мулов с погонщиками.
Первый секретарь барон Боде отсутствовал, потому что еще в ноябре 1837 г. получил отпуск и отправился в Англию и Россию. Первого драгомана миссии Гутта мы должны были разыскать в лагере под Гератом.
Так как маршрут нашего путешествия в Герат и обратно указан в опубликованном мною военно-статистическом описании Персии, вышедшем в 1853 г. в VII книжке "Записок Императорского Русского географического общества", я не буду вдаваться в подробности и ограничусь здесь лишь общими данными.
Путешествие в Персии, особенно предпринятое русским посланником, нельзя сравнить с путешествием в европейских странах. Здесь, в Персии, нет даже хороших дорог, мостов через реки (по крайней мере не везде), ни одной гостиницы, не говоря уже о комфорте, с которым можно путешествовать в Европе. В Персии, если отправляешься в путь, надо брать с собой все имущество. И так как на Востоке о человеке судят по одежде, внешности и свите (т. е. чем больше у путешественника свита, тем уважительнее относятся к нему), то и мы должны были придерживаться этого обычая.
Для походного экипажа у меня были четыре лошади, две из которых были прекрасными туркменскими иноходцами, Со мной ехали русский слуга, он же прачка, а при случае и повар, слуга-армянин и персидский конюх. Мое имущество помещалось в двух яхтанах, т. е. четырехугольных деревянных, обтянутых кожей ящиках с кожаными ремнями, которые навьючивают по два на мулов или лошадей. Ящики имеют с обеих сторон железные кольца, в которые можно продеть две прочные деревянные палки длиной 3 1/2 фута с крюками. Ремнями к палкам привязывают толстый, сложенный вдвое кусок полотна, на который можно класть матрац. К крышке одного из ящиков к тому же приделана обтянутая кожей доска, которая поднимается и опускается при помощи шарниров. Подняв ее, можно положить подушку. Когда ящики снимались с вьючного животного и между ними навешивались палки, они образовывали кровать; оставалось только положить матрац, подушку, простыни, и походная кровать была готова. Подобными яхтанами на Кавказе пользуются все офицеры, так что во время ночлега не надо ложиться на сырую землю и к тому же всегда имеешь при себе кровать.
В одном яхтане находились мое белье, форма, сюртук, пальто и прочая одежда, а также портфель с необходимыми принадлежностями для письма; в другом - запас чая, сахара, восковых свечей (стеариновых свечей тогда в Персии еще не знали) на пять месяцев, затем ром, чайный сервиз, походный несессер и т. д. Если ко всему этому добавить еще вещевой мешок моего слуги, то набирался груз для одного мула (6-8 пудов, или 2-3 английских центнера). Другой мул навьючивался двумя большими войлочными баулами (мафраш), подбитыми изнутри ковровым материалом. В одном находились матрац, две подушки, покрывало, простыни, три походных стула, походный раскладной стол, медный умывальник с кувшином, персидский бумажный фонарь и другие мелочи; в другом - конская упряжь, т. е. четыре большие попоны из войлока, уздечка, хомуты, веревки с кольцами и железными наконечниками, которые вбивались в землю, четыре торбы, большой медный, оцинкованный внутри котел, из которого поили коней, щетки и скребницы для лошадей, четыре больших широких ремня из хлопчатобумажной ткани для крепления попон, плюшевая тряпка для чистки и имущество конюха.
Палатки и ковры находились под особым присмотром ферраш-баши. Каждый из нас имел свою палатку. Ночевали мы либо в городах, либо в деревнях, иногда даже в караван-сараях, но чаще всего в палатках.
Каждое утро, на рассвете, попив чаю, мы отправлялись в путь. Все ехали верхом, только граф в легком фаэтоне, запряженном двумя лошадьми. Если дорога была плохая, он садился на коня. Перед фаэтоном графа верховые конюхи вели четырех оседланных жеребцов с роскошными едеками (попоны, расшитые цветными полосками сукна, арабесками и цветами). Казаки и голямы следовали за фаэтоном. Что касается феррашей и чарвадаров (погонщиков мулов), то они всегда выезжали рано утром вперед на следующую станцию (мензил) или с палатками, коврами и багажом для разбивки ночного лагеря. В пути мы ехали либо вместе, либо поодиночке. Кто-то зарисовывал красивые пейзажи, делал наброски руин и т. д., другой занимался охотой. Для этой цели мы имели полдюжины борзых. Однако в полдень наши взоры устремлялись лишь в одну точку на горизонте. Этой точкой было место расположения лагеря. Здесь, в тенистом местечке у ручья или цистерны (аб-амбар), четыре камердинера, высланные вперед с холодными закусками, готовили нам завтрак. Лагерь был заметен издалека по афтаб-гердену (навес от солнца), представлявшему собой косо натянутое белое полотнище, одна сторона которого крепилась снизу деревянными колышками, а другая растягивалась вверху двумя шестами. Получалось что-то вроде полупалатки. В ее тени расстилался ковер, а поверх него скатерть.
Когда мы приезжали в лагерь, камердинеры вынимали из ящика полевой кухни холодное жаркое, крутые яйца и т. д., персидский белый хлеб, вино и ликер. Перед каждым ставилась маленькая серебряная тарелочка. Мы садились, по персидскому обычаю, на корточки и смело брались за дело. После завтрака подавались кофе и кальян. Пока мы еще с полчаса отдыхали, слуги убирали походную кухню, снимали и скатывали афтаб-герден и грузили все это на мула. Мы снова садились на коней и ехали так до вечера, пока не добирались до станции или ночного лагеря. Здесь для каждого из нас была приготовлена палатка, внутри постелен ковер, наготове походная кровать, стол и раскладные стулья, а также кувшин для воды с умывальным тазом. Если ночевали в деревне или городе, то каждого из нас уже ожидала квартира или комната; все шло как по маслу. До ужина приводили себя в порядок. В промежутках пили чай и отдыхали на походной кровати. Когда мы квартировали в деревне или городе, то зажигали персидский фонарь - бумажное страшилище длиной 2-3 фута с деревянным или медным дном. Слуга, провожая нас к дому посланника, шел впереди и освещал дорогу. Мы вооружались толстыми палками, чтобы отгонять многочисленных собак, рыскавших ночью по улицам. Ужин продолжался обычно полчаса, иногда целый час, смотря по тому, насколько утомительным был дневной переход. Во время ужина обменивались впечатлениями об увиденном в пути. Затем желали графу спокойной ночи и отправлялись по домам, предшествуемые слугами с фонарями.
Если ночевали в открытом поле, т. е. в лагере, ферраши лриходили на рассвете и зачастую разбирали палатки, когда мы еще спали крепким сном, потому что, как было сказано выше, их каждое утро отправляли с багажом вперед. Затем мы собирались у графа и в 6-7 часов утра ехали дальше.
По пути нашего следования, естественно, распространялась весть о том, что русский везир-и-мухтар (посланник) направляется в Герат. Поэтому в каждой деревне или каждом городе, где мы останавливались на ночлег, графу организовывали маленькую церемониальную встречу. Нас приветствовал староста деревни (кетхода), а также милая деревенская молодежь, которая, по персидскому обычаю, оказывала посланнику честь тем, что зажигала курения; впрочем, из-за недостатка благовоний они жгли в черепках с раскаленными угольками сечку (мелкую солому). Церемониал этот нас всегда смешил. У входа в дом, отведенный для графа, уже стоял в ожидании хозяин, держа в руках ягненка, которого он преподносил графу, высказывая при этом тысячу комплиментов и уверяя его в своей преданности. Позднее, вечером, этот ягненок фигурировал на столе как жаркое.
На следующее утро во время прощания хозяин получал в награду несколько дукатов или сукно на кафтан, как того требовал персидский обычай; поэтому посланник вез с собой разнообразные подарки. Если мы прибывали в город, то о нашем приезде возвещали с городских стен звуки трубы. Навстречу на коне выезжал губернатор. Приветствуя графа, он бесчисленное число раз уверял его в своей преданности и, поскольку на дворе стоял март и фрукты еще не созрели, преподносил посланнику ягнят, домашнюю птицу или дичь; слуги, приносившие эти подарки, всегда получали щедрое денежное вознаграждение бакшиш, или по-персидски пешкеш.
Каждый раз, когда мы покидали ночной лагерь, нас провожали дервиши и факиры. Они стояли и вдоль дорог, полунагие, с перекинутыми через плечо бараньими шкурами, держа в руках медные или изготовленные из кокосового ореха плошки с водой. Они протягивали их нам с громкой молитвой о нашем здравии, чтобы получить немного серебра. Вообще, наши карманы опустошались ежедневно, потому что персы очень жадны до денег и считают всех иностранцев очень богатыми, особенно урусов (русских) и инглиси (англичан). Мы. всегда были рады случаю остановиться на ночлег в чистом поле, где нам меньше докучали.
Мы двигались быстро. На пути к Герату у нас было только три или четыре дня отдыха. Сначала наш путь пролегал по большой дороге паломников, которая вела к святому городу Мешхеду40 в Хорасане, вдоль южных склонов Эльбурсских гор через Пелешт, Ласджерд, Семнан, Ауван, Дамган (старый Гектомополис), столицу Парфии (как утверждают историки), в Шахруд. Здесь мы свернули с большой дороги паломников на юго-восток, чтобы сократить путь до Герата, и пересекли часть огромной солончаковой пустыни. За одну ночь мы проехали по этой пустыне 90 верст от Шахруда до Биар-Чумена и добрались туда в полдень, уставшие до полусмерти, потому что все это время почти не слезали с седла. Здесь выказали свою выносливость мои туркменские иноходцы.
В деревне, где как раз проходил мохаррем, о котором я упомяну позже, было очень много мулл. Что нас поразило - были lieux d'aisances*34, которые находились все в одном месте деревни, полностью открытые и лишь окруженные небольшой стеной высотой в 2 1/2 фута. Каждый мог пойти туда и a 1а barbe de tout le monde*35 справить свою нужду, и испарения этих клоак были не совсем приятными. Окрестности пересекает множество ручьев. Земля здесь очень плодородна. Тут мы видели огромные плантации табака. Туркмены расширили свои набеги до этих мест, уводя с собой многих жителей в рабство в Бухару и Хиву. Нам сообщили, что около 150 жителей Биар-Чумена еще находятся там в рабстве.
Отсюда наш путь лежал все время на юго-восток через Туршиз (Султанабад), Ханабад, Аббасабад и Назирабад. Затем мы миновали руины некогда большого города с обширным кладбищем, проехали мимо форта Саламе и 4 апреля прибыли в Руй (или Хаф). Город лежал в развалинах; правда, хорошо сохранился дворец, где мы и остановились.
Вспоминая места, которые мы в последние дни проезжали, мы могли с уверенностью сказать, что раньше они были густо заселены. Каждый день нам попадались руины бывших городов или деревень, кладбища со множеством мусульманских могил, караван-сараи из обожженного кирпича, удивлявшие нас своими размерами, старые ирригационные каналы и, наконец, водохранилища (аб-амбар), также сооруженные из обожженного кирпича; последние, а также имамзаде (надгробные памятники святых) с небольшими мечетями были в лучшем состоянии. Прежнее многочисленное и трудолюбивое население этой части Восточной Персии было уничтожено или угнано разбойниками-туркменами в рабство в Хиву и Бухару. Набеги поощрялись правителем Герата, он и сам в них участвовал. Это и явилось основной причиной похода Мохаммед-шаха на Герат.
Мы осмотрели развалины Хафа, а также прекрасные обширные сады дворца, украшением которых были могучие платаны, вязы и другие деревья. Начальник провинции Хаф, некий Насролла-хан, нанес графу визит и предложил ему дать нам для сопровождения отряд персидских войск, хотя окрестности между Руем и Гурианом были относительно безопасны.
5 апреля, рано утром, мы выехали из Руя. Нас сопровождали персидская милиция из крестьян (туфенджи), вооруженная кремневыми ружьями, и небольшой отряд кавалерии. К нам присоединился большой караван с провиантом и прочим для персидского лагеря. Сначала мы ехали по широкой равнине, потом - через узкое ущелье длиной в 3 1/2 агача (21 версту). Теперь мы двигались прямо на восток. Миновав ущелье, мы снова выехали на равнину и расположились на отдых у разрушенной деревни Деханей-Керати, от которой остался лишь старый минарет.
На следующий день мы ехали по широкой равнине и вскоре натолкнулись на остатки каравана, который за несколько дней до этого подвергся нападению туркмен или афганцев. Кругом валялись седла, клочья одежды, а также трупы. Купцы и туфенджи, которые сопровождали нас, похоронили погибших, призывая тысячи проклятий на головы убийц.
Мы заночевали у небольшого водоема с солоноватой водой. Ночью прошел сильный ливень. 7 апреля мы продолжили наше путешествие. 8 апреля спустились в долину, в которой находится небольшая крепость Гуриан, и расположились у ее полуразрушенных стен. Здесь еще сохранились окопы персидской армии. Мы видели следы пуль на стенах и домах этого городка. Побывали мы и в развалинах дворца, в котором прежде жил афганский комендант Шер-Мухаммед-хан.
В окрестностях Гуриана я и доктор Йениш обнаружили одинокую могилу в тени старой ивы, где покоился молодой прусский гвардейский офицер барон фон Эммерих. Из Берлина в персидскую армию его привела несчастная любовь, и здесь во время осады он скончался, одни говорят - от нервной лихорадки, другие - от яда.
8 апреля мы продолжили наш путь, держа направление на восток, пересекли равнину, проделав 3 1/2 фарсанга41, и расположились у деревни Сендеджан, утопавшей в садах.
Проехав 9 апреля 2 фарсанга по этой равнине, мы достигли реки Герируд, вздувшейся из-за таяния снега на Паропамизских горах и несшей свои мутные воды на север. Не без труда мы пересекли верхом этот широкий и бурный поток. Верблюды, лошади и люди удачно перешли реку вброд, но нагруженные ослы были оставлены на берегу в ожидании момента, когда спадет вода.
После того как мы проехали еще около 30 верст (5 фарсангов) по равнине, нас встретил наш драгоман Гутт с большим истикбалом (свитой) из персидских ханов и офицеров и проводил нас в персидский лагерь, куда мы прибыли к 4 часам дня. Лагерь выглядел очень грязным и ничем не напоминал лагерь европейских войск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52