Прощай, колонка!" - прощался он с переулком.
И на новой квартире их не покидало это чувство взволнованности. Никогда раньше не видел Казик своих родителей такими счастливыми. Папа сразу же сбросил пиджак, рубашку, раскатисто смеялся, не находя, куда их повесить. Мама распахнула все окна, дверь на балкон. А Казик вертелся возле водопроводных кранов. Крутил их на кухне, в ванне и смотрел, как шипя вырываются из кранов упругие струи пока еще грязной и ржавой воды. Они на глазах светлели, становились все чище и чище.
- Осторожней, сынок, не сверни, - предупреждала его мама.
Она с умилением осматривала газовую плиту, оконные шпингалеты, электрические розетки, осторожно дотрагивалась до свежепокрашенных стен, заглядывала в кладовую, стенные шкафы. Не придиралась, не сердилась, если обнаруживала какую-нибудь щербинку в полу или выбоинку в стене. Только тихо говорила:
- Ничего, мелочь. Главное - переехали.
- Переехали! - с радостью подхватывал Казик и прислушивался к своему голосу. Ему казалось, что голос его звучит здесь как-то по особенному красиво и звонко.
Лицо Казика лучилось, озорно блестели глаза, капельки веснушек звездочками сияли на носу. Шустрый, подвижной, он был как заведенный: вертелся и носился по комнатам, подпрыгивал, пытаясь достать до потолка. В который раз выбегал на балкон, чтобы посмотреть, что происходит внизу, как выглядят люди, автомашины, улица с высоты их последнего, седьмого, этажа. Он считал, что им неслыханно повезло.
- Ух, как здорово! - восторгался Казик. - Высотища какая! Под самые облака! Как хорошо, что никто над нами не живет! Все небо - наше!
Мать радовалась не меньше сына. Присев на диван, она медленно осмотрела весь свой нехитрый скарб, от которого в прежней квартире, казалось, и повернуться негде было, и вздохнула:
- Что ни говори, а мебель придется менять. Так что, отец, готовь деньги.
И действительно, на фоне матово-сизых стен, ослепительно-белых оконных рам и подоконников, зеркального пола их старая мебель выглядела убогой и бедной. Даже купленный недавно сервант не смотрелся, выпирал и лез в глаза. А про обтрепанные стулья и тяжеленный дубовый стол овальной старомодной формы с витыми выгнутыми ногами и вообще говорить не приходилось. Мама была права: сюда так и просилось все новое - свежее и чистое, светлое и красивое, как и сама квартира.
- Конечно, - согласился папа. - Но не все сразу. Приобретем и гарнитур, и холодильник, и торшер купим. И к "Амбассадору" твоему разные причиндалы... Правильно я говорю, Казик?
Папа остановился посреди комнаты, коренастый, сильный, с такой же симпатичной ямочкой на подбородке, как и у сына, и хитровато поглядывал на маму. Та в ответ улыбнулась:
- С фотолабораторией подождете.
- Можно и подождать, - поддержал ее папа. - Казик парень уже взрослый, понимает, что и Москва не сразу строилась. - И пошутил: - Вот только с чубом никак не сладит: торчит, как у ежа! Ты мылом попробуй. А затем расческой пригладь.
Папа снова начал расхаживать по комнате, вымерять, где что разместить.
- Диван как раз станет напротив окна. Смотри, и проход в боковушку остается. Ну-ка, сынок, помоги!
Вдвоем они легко переставили диван, приставили вплотную к стене.
- Смотрите осторожней, - предупреждала их мама, - а то еще мне пол испортите.
Где-то в середине дня, когда, в основном, в квартире уже был наведен порядок и папа начал собираться на завод, Казик спохватился:
- А мне ведь в школу надо было!
Мама взглянула на пузатые часики, временно стоящие на сундучке, и покачала головой:
- Какая там уже школа, сынок. Половина второго...
- Ничего, Алису Николаевну еще успею застать, - настаивал Казик.
Как же иначе: назавтра у них намечена прогулка на Комсомольское озеро, а он за нее в отряде ответственный. Надо узнать у вожатой, не отменили ли по какой-либо причине это мероприятие. Да и вообще, если не в школу, то к Шурке надо забежать обязательно.
И только теперь Казик вспомнил об Агее Михайловиче. Он стал рассказывать отцу об уроке, на котором учитель пообещал показать им самую древнюю счетную машину. Это же как раз сегодня и должен был Агей Михайлович принести ее.
- А ты, папа, видел такую машину?
- Как тебе сказать, - загадочно улыбнулся отец, отрезая ножом толстую краюху хлеба и накладывая на нее кружочки колбасы. - Такая счетная машина и у тебя есть.
- Что? - подался вперед Казик. - И у меня-а? - Ему показалось, что отец пошутил. - Где же она у меня? Где?.. Покажи!..
Отец очень спешил, чтобы не опоздать на работу. Уже на ходу, заталкивая в карман пакет с едой, он вытянул перед собой свободную руку с растопыренными пальцами и сказал:
- Вот она, первая счетная машина человека. Самая древняя.
- Рука? - с удивлением переспросил Казик.
- Да, сынок! Обыкновенная рука с пятью пальцами. Мы с тобой еще поговорим об этом. - И он помахал на прощание Казику и маме. Уже открыв дверь, приостановился и, прежде чем выйти, сказал: - Вернусь как обычно, так что не ждите, ложитесь спать.
До Казика не дошел смысл последних слов отца. Он стоял у стены, взволнованный только что услышанным, и с удивлением разглядывал свои пальцы.
- Рука... Пальцы... Руки... - бормотал он. - И правда, не их ли имел в виду Агей Михайлович?
Вскоре, наспех пообедав, Казик выскользнул за двери.
- Смотри долго не задерживайся! - бросила вдогонку мама.
"И здесь дисциплина! - невольно отметил Казик. - Посмотрим... А сейчас - быстрее к Шурке! Он наверняка знает, и о чем говорил Агей Михайлович на уроке, и о завтрашней прогулке".
Да и про квартиру, про свое седьмое небо хотелось как можно скорей рассказать другу. Пусть знает, какой у него сегодня счастливый день!
Чем ниже спускался Казик со своего этажа, тем чаще ему приходилось замедлять шаги, приостанавливаться и даже по нескольку минут стоять на лестничных площадках, давая возможность пройти тем, кто с разными домашними вещами поднимался навстречу.
Новоселы, сгибаясь, несли на спинах матрасы, тащили узлы с бельем и одеждой, осторожно ступая, несли, держа перед собой, коробки с посудой. Люди не чувствовали усталости: только бы поскорее к дверям новой квартиры! Где воздух и свет, простор и уют... Лица их светились радостью, такой близкой и понятной Казику.
И только какой-то очень важный с виду толстяк сердито командовал носильщиками, которые тащили на плечах причудливый трехстворчатый шифоньер, и недовольно бурчал:
- А почему это лифт не работает? Что мы - лошади? Где начальство?
- Здравствуйте! - поздоровался Казик с сердитым новоселом, как и с каждым, кто шел ему навстречу или кого он обгонял. И объяснил: - Умышленно не включили, чтобы не перегружали, не сожгли ненароком мотор.
- Я не у вас спрашиваю, молодой человек!
- Салют! - взял под козырек Казик и ловко нырнул под шифоньер, протискиваясь вниз.
- Уши надрать надо! - понеслось ему вдогонку, и сразу же послышалось испуганное: - Осторожней, ребята! Гарнитур импортный! Полировку обдерете пиши пропало!.. Ни за какие деньги не реставрируешь.
- Здравствуйте!.. Здравствуйте!.. - здоровался Казик этажом ниже.
Он приветливо улыбался незнакомым мальчишкам, новым соседям, будущим друзьям. Он, как и отец, не любил ни с кем ссориться. Да и как можно ссориться, недовольно бурчать в такой день! Потому и не придал значения неуместному поведению того сердитого, важного с виду новосела, который так рьяно руководил подъемом своего импортного шифоньера.
Казик спускался все ниже и ниже...
"Гу-гу-у!.." - полнилась лестничная клетка над головой разными звуками.
Слышался топот ног, шарканье, звяканье банок, ведер...
Среди новоселов Казик замечал и таких, кто свою жизнь на новом месте начинал с просверливания в дверях отверстий для разных хитроумных замков.
Засучив рукава, они с усердием налегали грудью на стамески и буравчики, натужно сопели, лихорадочно лупили молотками и ни на кого не обращали внимания.
"И чего торопятся?" - не понимал Казик и почему-то старался не наступать на стружки и опилки, устилавшие площадки перед дверьми.
Он радовался, что для них внутренний замок, как сказала мама, дело десятое, успеется, и вообще, что весь этот кавардак переселения для него уже кончился.
Как хорошо, что они приехали рано утром!
Наконец последний, двенадцатый, пролет лестницы остался позади.
Оказавшись во дворе, Казик отбежал немного и оглянулся на свой дом. Задрал вверх голову: вон его седьмой этаж!.. Высоко! Выше всех остальных домов, построенных раньше.
"Какой здесь простор! Как красиво! - Казик гордился, что стал здешним жителем. Он шел к автобусной остановке, а сам все время озирался, придирчиво сравнивал другие дома со своим. - Такого тут пока еще нет! Разве что только вот этот будет вровень с нашим", - приглядывался он к фундаменту, мимо которого шел.
Будущие размеры новостройки он определил по высоченным башенным кранам, что передвигались по рельсам. Машины плавно поворачивали свои длиннющие стрелы, предупреждали сигналами строителей, подавая груз.
Казик сел в автобус и доехал до остановки "Северный", которая была как раз напротив Венькиного дома. Знакомые места тронули сердце тихой грустью. Оказывается, не так-то просто расставаться с родным уголком, он никогда не забудется, останется в памяти и сердце навсегда. Куда ни посмотри - везде напоминания: и эта обветшалая скамейка у глухой стены, где они всегда начинали свои игры в прятки или салки, и колонка, и сады с огородами, куда совершали налеты за яблоками и огурцами...
Казик вздохнул: теперь он здесь только гость. Но ничего. Дружить с Венькой и Шуркой он будет по-прежнему.
Решил сначала зайти к Веньке. Толкнул плечом тоскливо заскрипевшие на петлях воротца, стукнула за спиной калитка, звякнула пружина.
Пройдя несколько шагов, Казик остановился: двери Венькиной половины дома были на замке. Он потоптался немного во дворе и снова вышел на улицу. Перебежал ее, свернул в переулок и вскоре оказался перед домом Протасевича. Поднялся на знакомое крыльцо, постучался.
Долго никто не откликался. Казик застучал громче.
- Да будет тебе дурачиться! - послышался за дверью голос Шуркиной мамы.
Казик вошел. Поздоровался. После дневного света не сразу разглядел тетю Броню, которая сидела на кровати, опершись плечами на подушки, с грелкой в руках. Увидев, что Казик один, тетя Броня нахмурилась:
- Я думала, это мой... Когда возвращается - обязательно какую-нибудь штуку выкинет. Взял дурную моду...
- Что, Шуры еще нет?
- Нету обормота. Где-нибудь баклуши бьет! - гневалась тетя Броня. - Это ж подумать только: из школы сегодня удрал, учебники бросил! - показала она на полевую сумку, висевшую на стене. - Недавно принесли. Дожил, окаянный! И где его нечистая сила носит?
- А кто приходил? Венька?
- Какой там Венька!.. Вместе они удрали. Устроили в школе бедлам... Девочка приходила, беленькая такая, деликатная.
- Василькова! - догадался Казик.
- Может, и она. А ты проходи, пожалуйста, проходи, - пригласила его Шуркина мама. И пожаловалась: - Что-то я совсем расхворалась сегодня. С утра ничего было. А потом так взяло, так печет в боку, что хоть ложись и помирай.
Казик видел, как кривились от боли губы тети Брони, как она все сильней прижимала к животу обернутую платком грелку.
Потом закрыла глаза, утихла.
- Может, вам чем-нибудь помочь? За лекарством сбегать, - с беспокойством спросил Казик и подошел ближе к кровати.
- Нет, детка, ничего мне не надо... Видно, съела что-то несвежее... Пройдет... А ты посиди немного со мной... Расскажи, как там у вас... Хороша ли квартира?
Только теперь Казик разглядел, какое побледневшее лицо у тети Брони. Щеки запали, явственней проступили морщинки.
Тетя Броня прилегла, поджала под себя ноги. Слабым голосом попросила накрыть ее. Казик стащил с Шуркиной кровати одеяло, укутал им больную. Он понимал: надо что-то делать, потому что Шуркиной маме становилось все хуже и хуже...
"Воды подать?.. Еще чем укрыть?.. Позвать кого-нибудь из соседей?.. проносились тревожные мысли. И вдруг пришло решение: - Что же это я медлю? Нужно за доктором!.. Как можно скорей!"
Он заторопился, решительно сказал:
- Я в "Скорую помощь" позвоню.
- А где Шура? Пусть бы сбегал.
- Я сейчас! Тетя Броня, слышите, я сейчас вернусь... Потерпите немножко... - И Казик пулей выскочил из комнаты.
На улице порыв ветра распахнул полы куртки Казика, надул словно парус за спиной. Казик, не останавливаясь, на бегу застегнулся, глубже натянул на лоб кепку. На углу приостановился, прикидывая, в какую сторону ближе к телефону-автомату: направо, в конец улицы, или налево, к железнодорожному переезду, откуда тоже можно позвонить. "К переезду ближе!" - И Казик припустил со всех ног.
Прохожие уступали дорогу. Удивленно смотрели мальчишке вслед. Казик ни на кого не обращал внимания, ничего не видел. Перед его глазами стояло искривленное страдальческой гримасой лицо Шуркиной мамы с капельками пота на лбу, бледное, с запекшимися, прикушенными губами. Слышался ее слабый голос: "...детка, ничего мне не надо". Какая-то неукротимая злость на Шурку распирала грудь.
Он не понимал, как это Шурка может где-то шляться в такую минуту, не быть рядом с матерью? Ведь в доме беда!.. Неужели он нисколько не жалеет мать? И что он там натворил в школе? "Эх, Шурка, Шурка, - укорял в мыслях друга Казик, - что ты скажешь брату, когда тот вернется с целины? Забыл, о чем обещал Миколе перед отъездом? А нам что говорил в классе? Снова подвел..."
Резкий сигнал автоматического шлагбаума неожиданно оборвал мысли Казика.
"Ду-ду-у! Ду-ду-у!" - угрожающе загудело где-то совсем рядом. Под черными козырьками, которыми были прикрыты красные фонари шлагбаума, вспыхивали поочередно два багряно-красных глаза, также предупреждали: "Осторожно, опасность!"
Полосатая стрела шлагбаума качнулась, поползла вниз. Вот-вот опустится, перекроет улицу. К переезду стремительно приближался поезд. Гремели колеса, вздрагивала под ногами земля.
"Успею!" - не останавливаясь, подумал Казик. Нырнул под стрелу шлагбаума и бросился на ту сторону переезда, где была будка телефона-автомата.
Глава шестая
МАША БУДЕТ БАБУШКОЙ
Утром Веньку разбудило радио. Передавали музыку из кинофильма "Дети капитана Гранта". Но любимая мелодия утратила для Веньки всю свою прежнюю прелесть, как только он вспомнил вчерашние нелепые приключения. Дотемна болтались они с Шуркой по городу после злосчастной драки в школе. Веньку не радовало ни ясное утро, ни ласковое солнце, что так приветливо заглядывало в окна, обещая погожий день. Что из того, что сегодня их отряд отправляется на Комсомольское озеро?! Ведь все равно Венька никуда не пойдет...
"Пионерский фонарик", который вчера наведался и к нему, обо всем рассказал бабушке: и про воробья, и про драку, и про то, что он удрал из школы. И портфель с фуражкой принесли. Как на ладони показали его прилежание к учебе.
"А все из-за воробья, - горевал Венька. - И зачем он мне сдался, зачем я его ловил?!"
Венька лежал тихо с закрытыми глазами. Старался не шевелиться. Вспомнилось, как бабушка встретила его вчера, когда он вернулся домой. Строго так посмотрела и с укором сказала: "Ничего не скажешь - порадовал ты меня, внучек! Не ждала от тебя такого..."
Больше выговаривать не стала. Велела умыться и усадила ужинать. А сама молча села за письменный стол. Чуть склонившись над листом бумаги, о чем-то быстро писала. Потом долго шевелила губами, видно, перечитывала написанное. А Венька втихомолку поглядывал на ее седую голову и маялся: "Лучше бы сама выругала, чем жаловаться папе с мамой..."
И сейчас мысли об этом письме бередили Веньке душу. Письмо, наверное, сегодня же полетит на юг... А что он скажет родителям, когда вернутся из отпуска?.. Чем оправдается? Придется держать ответ...
"Попросить бабушку, чтобы не посылала? - рассуждал Венька. - Напрасные хлопоты. Да и стыдно. А что, если перехватить письмо?! Перехватить - и концы в воду", - неожиданно осенило его.
Венька аж заерзал в кровати. Под ним заскрипели пружины матраса, и в то же мгновение из другой комнаты послышался бабушкин голос:
- Пора вставать, соня, а то опоздаешь.
- Куда? - удивился Венька.
- Как куда? Разве ты не знаешь, что ваш отряд собирается на озеро.
- А-а! - протянул Венька. - Знаю...
Лицо его передернулось. Напоминание о предстоящей прогулке, к которой готовились все семиклассники, было для него теперь неприятным.
"Да черт с ним, с этим озером! Никуда я сегодня не пойду, дома буду сидеть. И вставать не к спеху", - решил он и хотел было снова накрыться одеялом с головой, но в спальню вошла бабушка и решительно приказала:
- Хватит из себя сибарита корчить... Поднимайся!
Пришлось расстаться с теплой постелью. Венька босиком соскочил на пол, присел, расправляя плечи, затем забегал по комнате, закружил вокруг письменного стола, высматривая, куда бабушка положила письмо. Конверта нигде не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15