Шилович Георгий Владимирович
Черепаха без панциря
Георгий Владимирович Шилович
Черепаха без панциря
Повесть
Авторизованный перевод с белорусского В.Идельсона
Повесть о школе и школьниках. О том, как у ребят пробуждается интерес и любовь к знаниям.
Маленькие открытия, которые делают для себя ребята на уроках, помогают им хорошо учиться, жить весело и дружно.
Для среднего школьного возраста.
СОДЕРЖАНИЕ
Глава первая. Почему растет борода
Глава вторая. Необыкновенное путешествие
Глава третья. Поединок с воробьем
Глава четвертая. Полундра
Глава пятая. Седьмое небо
Глава шестая. Маша будет бабушкой
Глава седьмая. Невидимка в лодке
Глава восьмая. Нагоняй
Глава девятая. Кибернос на балконе
Глава десятая. Печеная картошка
Глава одиннадцатая. Кирпич в портфеле
Глава двенадцатая. Черепаха ныряет
Глава тринадцатая. Дремучий лес
Глава четырнадцатая. Не боги горшки обжигают
Глава пятнадцатая. Эврика, открой дверь!
Глава первая
ПОЧЕМУ РАСТЕТ БОРОДА
Обычно, когда папа работал во вторую смену, Казик не ждал его: ужинал и ровно в девять ложился спать. Такой порядок в доме издавна заведен мамой. Мальчик даже не помнит, было ли когда-нибудь иначе. И ничто - ни праздники, ни гости - не могло нарушить этот режим.
Напрасно иной раз Казик пытался хитрить. Ссылался на интересную книгу, которую нужно побыстрее дочитать, потому что за ней уже образовалась целая очередь, или выдумывал что-нибудь насчет плохо подготовленного урока. Мама была неумолимой. Как только стрелки на часах показывали девять, она ласково, но непреклонно говорила:
- Сынок, пора!
С видом мученика Казик нехотя плелся к дивану, служившему ему постелью. Медленно раздеваясь, вздыхал: "И когда это можно будет самому распоряжаться своим временем". Он считал, что с мамой ему не очень повезло: слишком строгая, не то что у Веньки Кривого Зуба. Тот всегда гуляет сколько хочет. А со вчерашнего дня у Веньки и вовсе масленица: родители уехали отдыхать на юг и оставили его с бабушкой, которую вызвали из Москвы. Но что ему бабушка! Теперь Венька сам себе хозяин: что хочет - то и делает. И никто его не прижимает с режимом.
"Везет же людям!" - завидовал Казик другу. А сегодня, когда вечером возвращался из Дворца пионеров, даже подумал: "Хорошо, если бы и моя мама куда-нибудь уехала... Хоть на недельку..."
Под мышкой он держал книгу "Быстрее мысли", которую посоветовал прочесть учитель математики тем, кто интересуется кибернетикой и вычислительной техникой. Казик хотел сегодня же поговорить с отцом о том, что услышал от Агея Михайловича на уроке. Пусть себе мама бранится, как всегда загоняя в постель, но на этот раз он попробует перехитрить ее лечь-то ляжет, но изо всех сил будет стараться не заснуть, пока не вернется с работы папа.
Ну как не рассказать о сегодняшнем уроке математики, о том, что так его поразило! Дело не в какой-нибудь головоломной задачке с неожиданным ответом. Агей Михайлович, часто задавая такие задачки на дом, брал их не из учебника, а из каких-то старинных книг или составлял сам...
Сегодня у них был необычный урок. Рассказывая об электронных быстродействующих вычислительных машинах, Агей Михайлович отметил, что на уроках в школе они изучают лишь математическую азбуку. И пообещал в следующий раз показать самую простую счетную машину в мире.
- И не лишь бы какую, - хитровато прищурил он глаза, поглядывая поверх очков на класс, - а такую, какой люди пользовались еще в далекой древности.
- В древности! - удивился Казик. - Какие же машины были в древности?
- Сами увидите, - ответил учитель. И снова напомнил ученикам о книге "Быстрее мысли", сказал: - Советую прочесть. Не пожалеете.
Откровенно говоря, Казик не очень-то поверил Агею Михайловичу. Он знал, что вычислительная машина не какой-нибудь там ящичек, его в руки не возьмешь и на плечи не вскинешь. Просторный зал, как рассказывал папа, занимает она. А тут выходит, если верить учителю, вычислительные машины существовали давным-давно. Почему же папа не раз повторял, что это дело новое и очень сложное. Ведь он инженер. Учился после школы еще целых пять лет! А потом ездил на практику в Ленинград. Папа знает что к чему.
Но и Агей Михайлович не бросает слов на ветер. Казик не помнит такого случая. Кто же из них прав?
А тут еще это странное и непонятное объявление на дверях пионерской комнаты:
Внимание! Внимание!
Эврика!
Эврика!!
Эврика!!!
И больше ни слова. Кто его написал и что такое "Эврика!" - в классе никто не знал. Спросили у вожатой, но Алиса Николаевна только загадочно пожала плечами. Сказала: "Думайте".
Мысли обо всем этом не давали Казику покоя ни в школе, ни после занятий.
Через двери, что ведут на кухню, видно, как мама усердствует над корытом. Стирает белье, окутанная густым облаком пара. Ловко перебирает простыни, сорочки, старательно трет их о стиральную доску. Изредка поправит спадающую на глаза прядку волос, немного передохнет и снова за работу.
Казик, молчаливый и сосредоточенный, сидит, поджав под себя ноги, на диване и тихонько шелестит страничками книги. Внимательно разглядывает рисунки: нет ли на одном из них вычислительной машины, о которой говорил Агей Михайлович? Пока ничего похожего не встречается.
Казик переворачивает страницу за страницей, не забывая при этом поглядывать на пузатый будильник на коротеньких ножках, что стоит на верхней полке этажерки. Казик надеется, что мать, занятая стиркой, забудет о нем. Только напрасно. Звякнуло на кухне пустое ведро, и тут же послышался усталый голос матери:
- Казик!.. Слышишь, сынок?
- Что, мама?
- Ужинай без меня, не управлюсь я.
- Подожду немного, - неуверенно возразил Казик.
- Что ты еще там надумал?
- Может, папа скоро придет.
- Говорю, ужинай! Отец поздно вернется. Ты уже будешь спать как пшеницу продавши.
"Почему пшеницу, а не что-нибудь другое, и почему продавши, а не, скажем, купивши?" - думает Казик и, как утопленник за соломинку, хватается за эти слова:
- Скажи, мама, а почему так говорят - "пшеницу продавши"?
Книгу Казик не откладывает в сторону, держит в руках открытой. Ему совсем не хочется спать.
- Долго ты еще будешь сидеть над книжкой? - заглядывает в комнату мама.
- Да я только картинки разглядываю.
- Снова начинаешь свое?
- Ничего я не начинаю. А ты скажи, почему так говорят: "Спит как пшеницу продавши"? - не отстает Казик.
- Много будешь знать - борода вырастет.
- Как у нашего Агея Михайловича? - живо подхватывает Казик, сразу представив себе седоватую бородку учителя математики.
Какое-то время мать смотрит на сына молча, с едва заметной улыбкой на губах. Потом, разогнувшись, резко стряхивает с рук мыльную пену и вздыхает:
- Совсем заморочил мне голову. И в кого ты такой настырный?
Это Казик пропускает мимо ушей: все знают, в особенности мама, что он вылитый отец. Казик хочет затянуть разговор и вслух рассуждает:
- Борода у Агея Михайловича - ты же сама видела - седая.
- Вот сейчас ты у меня получишь! Будет тебе и борода, и пшеница в придачу! - сердится мама. - Разве можно так говорить про учителя? Сейчас же марш за водой, и чтобы я ничего подобного больше не слышала. Понял?
Казик не перечит, потому что хорошо знает: вся его дипломатия ему же боком и вылезет. Никакие уловки не помогут. Он быстро подхватывает пустые ведра, стоящие возле корыта, и пулей выскакивает за двери.
- Только смотри мне там, не задерживайся! - крикнула вдогонку мама.
На крыльце Казик приостановился. Несколько раз вздохнул полной грудью. После домашней духоты вечерняя прохлада особенно приятно ласкала лицо и шею.
Поблизости никого не было. Вдруг с той стороны улицы, где тесно сгрудились старые деревянные до мишки, долетел веселый мальчишеский гомон. Казик прислушался и по раскатистому "р-р" узнал голос Веньки.
- Впер-ред! - орал тот. - Впер-ред! За мной!
- Ура-а! - удаляясь, слышалось в переулке.
"Наверно, в войну играют, - с завистью подумал Казик. - А может, к Жминде за яблоками собираются?"
Он медленно пошел к водоразборной колонке. Уж если не везет, так не везет! Бросить бы эти ведра да рвануть вслед за ребятами! Но нельзя... А если по правде, то даже и не хочется, чтобы кто-нибудь заметил, особенно этот счастливчик Венька Кривой Зуб. Еще насмехаться начнет...
"И к Шурке не забежал, как обещал, - вспомнил Казик. - Он же наверняка над моими пленками сидит, проявляет".
Как-то незаметно Казик снова вернулся в мыслях к разговору с мамой. "Ну что я такого плохого сказал про Агея Михайловича? Чего она рассердилась? Про пшеницу - не спрашивай, про бороду - не говори... Спать ложись рано. Просто труба! А если подумать: действительно, почему растет борода? Не потому же, что человек много знает. Это мама пошутила. Когда-нибудь и у меня вырастет. Вот если б столько знать, сколько Агей Михайлович. - И Казик снова вспомнил про обещание учителя показать вычислительную машину, которой пользовались еще в древности. - Интересно, где Агей Михайлович возьмет ее? В музее или где-нибудь в другом месте? И можно ли этой машиной подсчитать, скажем, сколько капель воды в обыкновенном ведре?.."
Казик замедлил шаги. Взгляд его остановился на бочке, мокшей под водостоком соседнего дома. "А сколько капель в бочке? - подумал он. Машина, видать, быстро бы подсчитала..."
Вероятно, Казик дошел бы в своих рассуждениях и до цистерны и этак, перескакивая с одного на другое, добрался бы и до озера, а потом - до моря или даже до океана. Только в этот момент голос мамы вернул мальчика к действительности:
- Ка-зик! Где ты там запропастился? Казик, слышишь?
Казик тут же спохватился: и без вычислительной машины можно было убедиться, что в ведрах, которые он держал за дужки в одной руке, не было ни капли.
- Иду-у, мама! - закричал он и сломя голову помчался вдоль забора к колонке, громко стуча каблуками по дощатому тротуару. - Я ми-гом!
Больше в тот вечер Казик не хитрил и не надоедал маме. Не расспрашивал у нее ни о пшенице, ни о бороде.
"Зачем? Только сам себе навредишь", - думал он за ужином, старательно намазывая маслом ломоть хлеба. Знал, что мама все равно не уступит, настоит на своем и он ляжет спать ровно в девять.
Он с аппетитом уплетал хлеб с молоком и прикидывал: "Сейчас поужинаю и лягу. Но спать не буду. Дождусь папу..."
- О чем это ты мечтаешь? - спросила мама, внимательно глядя на Казика.
- Я? - прикинулся удивленным Казик и помотал головой: - Ни о чем...
Он допил молоко и поставил стакан на стол. Его удивление было столь естественным и достоверным, что мама сразу же смягчилась, смотрела на него уже не так строго.
Примирительно сказала:
- Наливай еще! Устал, вижу, набегался за день...
- Нет, достаточно. Спасибо.
- Тогда убери со стола, сынок. И ложись.
Казику показалось, что пузатый будильник на этажерке затикал звонче, словно поддразнивая его. Усы-стрелочки сошлись на "любимой" цифре.
Казик убрал со стола, умылся и подошел к дивану. Прежде чем раздеться, он на минуту остановился перед зеркалом. Для чего-то пощупал чуть оттопыренное холодноватое ухо и кончик носа, на котором кое-где виднелись золотистые веснушки. Потом несколько раз провел расческой по своему непослушному чубу. Погладил ладонью подбородок. Точь-в-точь как это делал папа, собираясь бриться. Кожа была гладкая и мягкая, словно бархат.
- Так-так-так, - исследовал Казик свой подбородок с ямочкой посередке. - Ни волоска!
Он повернул голову и удовлетворенно побарабанил кончиками пальцев по надутым губам. Получилось какое-то невыразительное - тлям-блям!
Казик рассмеялся и подмигнул мальчишке, весело глядевшему на него из зеркала, показал ему язык:
- А спать я не буду!
- Что ты там бормочешь? - с подозрением спросила мама, заглядывая из кухни в комнату.
Казик смутился, положил расческу на тумбочку и сказал:
- Это я так, самому себе, мама... Готовлюсь на боковую.
Мама выключила в комнате свет и вернулась на кухню. А Казик, укладываясь на диване, был озабочен лишь одним, как бы не заснуть, дождаться прихода папы. Он высунул из-под одеяла ноги, уперся пятками в холодную стену. По ногам пробежал щекочущий холодок. И тут же Казик зевнул. "Нет, так ничего не получится", - подумал он.
Казик тихонько поднялся, нащупал на тумбочке одежную щетку и положил себе под бок: "Если и задремлю, повернусь - щетина, как иголки! - враз проснусь".
Но вскоре, согревшись, Казик уже не чувствовал ни щетки, ни холодной стены. Сон сразу же спутал мысли, подхватил мальчика и понес, помчал его на своих легких крыльях куда-то вдаль, словно чудесная сказочная птица... Где-то внизу мелькнули знакомые огоньки их квартиры, двор с засохшим цветником, водяная колонка. Напрасно пытался Казик уразуметь, что это за сила несет его и куда.
...Казик не знал, что в то время, пока он боролся со сном, из темной боковушки при веранде соседнего дома на двор выскочил вспотевший Шурка. Взглянул на окна квартиры, где жил Казик, и понял, что непростительно задержался: друг уже спит. Хотел позвать, может, откликнется, но почувствовал, как устало гудит голова, ноют онемевшие от долгой неподвижности ноги и плечи, и передумал.
"Завтра покажу", - решил Шурка и, немного постояв, снова вернулся в боковушку.
Когда-то это был самый обыкновенный чулан, обшитый почерневшей уже вагонкой, где мама хранила нехитрые хозяйственные пожитки и где по углам пылились разные ненужные вещи, давно просившиеся на свалку. Но с того дня, когда Шуркин брат Микола стал победителем на районной математической олимпиаде старшеклассников и получил в подарок новенький "ФЭД", чулан начал постепенно приобретать иной вид. Микола смастерил столик для бачков и ванночек, выпросил у мамы и перенес туда небольшой сундучок, провел электричество.
Шурка не стоял в стороне во время этой реконструкции: как мог помогал брату.
Позже Микола увлекся киносъемкой. Приобрел специальные часы для проявления пленок и даже кинокамеру "Спорт". В прошлом году в день рождения мама подарила ему проектор. И Шурка помнит, какой счастливой была мама, когда Микола показал дома первый снятый им самим кинофильм. В нем были кадры и о ней.
Для Шурки тот день тоже стал знаменательным. Тогда Микола вручил ему свой "ФЭД" и сказал:
- Учись фотографировать. Только береги, не забывай, что это дорогая для меня память.
Так фотолаборатория Миколы перестала быть только его хозяйством. Теперь здесь подолгу засиживался и Шурка. Он готовил брату реактивы, присматривался что к чему и постепенно научился обрабатывать кинопленку. Но все же обычная фотография увлекала его больше. Он считал, что любительская кинокамера еще несовершенна. Какое же это кино, если оно немое!
- Подожди, - как-то заспорил с ним Микола. - У кинематографа есть и более сложные проблемы, чем звук. Скажем, объемность. На экране она исчезает. Мы видим все словно одним глазом. Не то что на сцене в театре. В этом большой недостаток кинематографа.
- Почему? - не понял Шурка.
- А вот посмотри, закрыв глаз, на некоторые предметы. Ты не отличишь, какой из них находится дальше, а какой ближе. Глаз словно фотообъектив. Тут, брат, закон оптики.
- А что, если сделать камеру с двумя объективами?
- А снимать как?
- На две пленки, а потом склеить их: кадрик с одной, кадрик с другой.
- На одну проекцию?
- Конечно.
- Ишь ты, хитрец какой, - улыбнулся Микола. - Ничего не выйдет. Напрасные хлопоты.
- Почему?
- Длина ленты совсем другой будет, кадры разные, без четкой последовательности.
- Так ведь можно же рассчитать, - упрямо стоял на своем Шурка.
- Ничего ты не понял, - рассердился Микола. - А вообще-то попробуй. Увидишь, что из этого получится. - И, чтобы отвязаться от брата, пообещал ему дать для опытов свою кинокамеру.
Но, как говорится, обещанного три года ждут... Пока Шурка дождался камеры, наступили летние каникулы. Первые невеселые для него каникулы - с работой на осень по русскому языку. Вполне понятно, что он и не заикался о кинокамере.
Микола тем временем сдал экзамены за первый курс университета и вместе с друзьями, прихватив кинокамеру, поехал на целину. Их комсомольско-молодежный отряд должен был пробыть там до конца сентября. Вместе со студентами других институтов. На прощание он сурово сказал брату:
- Не бездельничай. Не теряй зря времени. Теперь без науки, без знаний и шагу не ступишь, не то что опыты с оптикой ставить.
Шурка вовсе и не считал себя бездельником. И чтобы доказать это брату, он решил не отступаться от своей затеи. Особенно после того, как однажды прибежал к нему Казик с новенькой кинокамерой.
- Не лишь бы какая - "Амбассадор"! - не удержался он, чтобы не похвастаться. - Из Ленинграда отец привез.
- Заграничная? - не поверил Шурка, потому что камера была точно такой же, как и у Миколы.
- Да нет же, наша! На экспорт в Англию идет.
- А почему "Амбассадор"?
- По-нашему - посол, - объяснил Казик.
"Амбассадор" на красивом витом ремешке висел у Казика на шее, и он все нацеливался то на Шурку, то на стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15