Дед был белой вороной, и сын пошел в отца Ц яб
лочко от яблони, как говорится… Когда старик отошел в мир иной, его послед
ней волей было продать дом, а деньги пустить на покупку новых монет (что па
па наверняка сделал бы и без завещания).
К тому времени, когда отец унаследовал коллекцию, она уже был а довольно д
орогой. Когда инфляция взлетела до небес и золото подскочило до восьмисо
т пятидесяти долларов за унцию, коллекция превратилась в маленькое сост
ояние, более чем достаточное для моего бережливого папаши, чтобы спокойн
о уйти на пенсию, и стоила в несколько раз больше, чем четверть века спустя
. Но дед с отцом собирали; монеты неради выгоды, а из охотничьего азарта и р
ади особой связи, возникшей между ними и скрепившей их родственный союз.
Дед и отец находили нечто упоительное и захватывающее в долгом, трудном
поиске какой-нибудь особой монеты, долгожданной находке и всяческих хит
ростях и ожесточенной торговле с целью приобрести ее по сходной цене. Ин
огда монета оказывалась по средствам, иногда нет, но все до единого экзем
пляры, попавшие в коллекцию, были сокровищами. Папа надеялся разделить с
о мной эту страсть, включая добровольные лишения, связанные с нумизматик
ой. В подростковом возрасте зимой мне приходилось накрываться нескольк
ими одеялами, спасаясь от холода; новую обувь мне покупали раз в год. На од
ежду для меня денег не было вообще, и шмотки перепадали разве что от Армии
спасения. У отца даже фотоаппарата не было Ц единственная наша фотограф
ия была сделана на нумизматической выставке в Атланте. Знакомый дилер ще
лкнул нас, когда мы стояли у витрины его павильона, и выслал нам снимок. Мн
ого лет фото красовалось на отцовском столе. На снимке папа стоит, обняв м
еня рукой за плечи, и мы оба сияем от радости: я держу пятицентовик 1926 года с
толовой бизона, в прекрасном состоянии, который мой отец только что прио
брел. Это был один из самых редких пятицентовиков с бизоном, и нам пришлос
ь целый месяц сидеть на хот-догах и тушеных бобах, потому что монета обошл
ась дороже, чем рассчитывал отец.
Я не возражал против добровольных лишений Ц по крайней мере первое врем
я. Когда папа начал рассказывать мне о монетах Ц я был тогда в первом или
втором классе, Ц он говорил со мной как с равным. Когда взрослый, особенн
о твой отец, общается с тобой как с ровней, это невероятно подкупающая и за
манчивая штука для любого ребенка, и я буквально купался в непривычном о
тцовском внимании, губкой впитывая новую информацию. Вскоре я уже мог ск
азать, сколько «двойных орлов» Сен-Годена
Золотая монета досто
инством двадцать долларов, на реверсе которой изображена статуя Свобод
ы в полный рост, изготовленная по эскизу скульптора Огюста Сен-Годена (1848
Ц 1907).
отчеканено в 1927 году, а сколько Ц в 1924-м, и почему десятицентовик 1895 год
а, отчеканенный в Новом Орлеане, ценится в десять раз выше, чем монета того
же достоинства, выпущенная в том же году в Филадельфии. Кстати, я это до си
х пор могу. Однако в отличие от отца я в конце концов перерос страсть к кол
лекционированию. Монеты были единственной темой, на которую отец был в с
остоянии говорить, и через шесть или семь лет таких вот уик-эндов, проведе
нных с папой, а не с приятелями, я захотел на волю. Как большинство парней, я
увлекался спортом, девушками, машинами и в основном музыкой и к четырнад
цати годам уже мало времени проводил дома. Одновременно во мне росла оби
да. Я стал замечать разницу между тем, как живем мы и как живут большинство
моих друзей. У всех были карманные деньги на кино или стильные темные очк
и, а я шарил под диваном в поисках закатившегося четвертака, чтобы позвол
ить себе гамбургер в «Макдоналдсе». На шестнадцатилетие несколько моих
приятелей получили автомобили; мой папаша вручил мне серебряный доллар
Моргана
Доллар Моргана (по имени автора эскиза монеты Джорджа Моргана) появ
ился в обращении в 1878 году и чеканился вплоть до 1921 года.
1883 года, отчеканенный в Карсон-Сити, и я, помнится, плакал на нашем про
давленном диване, с головой накрывшись одеялом. Мы были единственной сем
ьей в округе без кабельного телевидения и микроволновки. Когда сломался
холодильник, папа купил подержанный, самого кошмарного зеленого оттенк
а из существующих в природе, ни к чему на кухне не подходивший. Мне было не
ловко приглашать к себе друзей, и в этом я винил отца. Я сознаю, что вел себя
как последний говнюк Ц если уж я так страдал без денег, мог бы косить газо
ны или браться за разовую работу, например, Ц но так обстояли дела. Я был с
леп, как улитка, и глуп, как верблюд, однако, как ни сожалей сейчас о тогдашн
ей своей незрелости, прошлого не исправишь.
Папа чуял Ц что-то изменилось, но не представлял, как наладить ухудшивши
еся отношения с сыном. Он прибег к фамильному способу Ц заговорил о моне
тах (единственная тема, которую папа мог развивать часами) и по-прежнему г
отовил мне завтраки и ужины. Однако отчуждение продолжало расти. Примерн
о в это время я отдалился и от старых друзей. Они разделились на компании в
зависимости оттого, какие фильмы собирались посмотреть или какие новые
рубашки купили себе в торговом центре, а я ощущал себя выброшенным на обо
чину жизни и завистливо наблюдающим, как живут другие. Ну и черт с ними, ре
шил я. В старших классах публика Ц сборная солянка, вот я и прибился к тем
парням, которые на все плевать хотели. Мне ведь тоже ничего не оставалось,
как на все плевать. Я начал прогуливать занятия, курить, за драку меня три
раза лишали права посещения занятий.
Спорт я тоже забросил. Раньше я играл в футбол, баскетбол и занимался бего
м, пока не перешел в десятый класс; и хотя дома отец иногда спрашивал, как м
ои спортивные успехи, ему явно становилось не по себе, если я начинал подр
обно рассказывать, Ц он совершенно не разбирался в спорте и ни в одной ко
манде в жизни не играл. Единственный раз папа пришел на баскетбольный ма
тч, когда я был в десятом классе, и занял место на трибуне Ц странный лысе
ющий чудик в поношенной спортивной куртке и не подходящих по цвету носка
х. Отец не был грузным, но пояс его брюк скрывался между складками на живот
е, словно он был на третьем месяце беременности. Я почувствовал, что не хоч
у иметь с ним ничего общего. Мне было так неловко за отца, и после матча я к н
ему не подошел. За это я собой не горжусь, но уж каков есть.
Дальше Ц хуже. В одиннадцатом классе мой бунт достиг апогея. За два года о
ценки у меня значительно снизились Ц скорее от лени и небрежения, нежел
и от отсутствия ума (как мне нравится думать). Несколько раз отец ловил мен
я поздно вечером, когда я пытался незаметно проникнуть в дом (от меня рази
ло, как из бочки). Однажды я прибыл домой с полицейским эскортом после вече
ринки, где в открытую употребляли наркоту и спиртное. В наказание папа за
пер меня дома, и я демонстративно сбежал на две недели к приятелю, разозли
вшись на него за то, что лезет не в свое дело. Когда я вернулся домой, папа ни
чего не сказал, а утром на столе меня, как всегда, ждали яичница и тост с бек
оном. Выпускные экзамены я кое-как сдал Ц подозреваю, что незаслуженные
удовлетворительные оценки стали своего рода маленькой взяткой за изба
вление школы от записного хулигана. Я видел, что отец беспокоится: иногда
он в своей тихой манере заводил разговор о колледже, но к тому времени тве
рдо решил обойтись без высшего образования: я хотел работу, машину и все м
атериальные блага, которых не видел восемнадцать лет.
Я скрывал правду до конца выпускных, но когда отец узнал, что я не подал за
явление о приеме в двухгодичный колледж, он заперся в «берлоге» на весь о
статок вечера и на следующее утро ничего не сказал мне за яичницей с беко
ном. Вечером того же дня он попытался увлечь меня дискуссией о монетах, ка
к за соломинку хватаясь за наше прежнее дружеское общение, которое как-т
о незаметно сошло на нет.
Ц Помнишь, как мы ездили в Атланту, когда ты нашел пятицентовик с бизоном
, который мы искали несколько лет? Ц начал он. Ц Нас еще тогда сфотографи
ровали. Никогда не забуду, как ты был счастлив. Это напомнило мне о детстве
и о моем отце.
Я помотал головой. Все разочарование жизнью, которую вел отец, вдруг рван
улось на поверхность.
Ц Меня достало слушать про монеты! Ц заорал я на него. Ц Знать их больше
не хочу! Тебе нужно продать чертову коллекцию и заняться чем-то еще, чем у
годно!
Отец промолчал, но до сегодняшнего дня я не забыл выражение муки на его ли
це. Отвернувшись, он поплелся в свою «берлогу». Я обидел его, и хотя говори
л себе, что не хотел, так получилось, я кривил душой. С того дня отец редко за
водил речь о монетах. Я тоже помалкивал. Между нами разверзлась пропасть
Ц нам стало нечего сказать друг другу. Через несколько дней я заметил, чт
о наша единственная фотография исчезла со стола, словно отец боялся, что
малейшее напоминание о монетах оскорбит мои чувства. В тот момент, пожал
уй, так оно и было. Я решил, что отец попросту выбросил снимок, и это меня сов
ершенно не тронуло.
Пока я рос, мне как-то не приходила в голову мы
сль пойти в армию, хотя восточная часть Северной Каролины Ц один из самы
х густо усеянных военными объектами районов (в нескольких часах езды от
Уилмингтона семь военных баз). Я привык считать, что армейская карьера Ц
это для лузеров. Кому охота, чтобы тобой всю жизнь помыкали всякие стриже
ные шестерки? Вот уж не мне и не моим одноклассникам, кроме разве что некот
орых парней, записавшихся на курсы вневойсковой подготовки офицеров ре
зерва. Основная масса зубрилок поступили в университет Северной Кароли
ны или в государственный университет Северной Каролины; те, кто учился н
еважно, поддержали свое реноме аутсайдеров, перебиваясь кое-как, попива
я пиво, болтаясь по городу и как огня сторонясь любой работы, которая треб
овала хоть капли ответственности.
Я попал во вторую категорию. За два года после окончания школы я сменил не
сколько мест работы Ц собирал на тележку грязную посуду со столов в «За
холустном стейк-хаусе», отрывал корешки билетов в местном кинотеатре, т
аскал коробки в «Стэплс», пек блины в «Уофел-Хаусе» и работал кассиром в д
вух магазинчиках для туристов, где продают всякий хлам для отдыхающих го
рожан. Я тратил все заработанные деньги до копейки, питал ноль иллюзий на
счет продвижения по служебной лестнице, и рано или поздно меня отовсюду
увольняли. Какое-то время мне было все равно: я жил в свое удовольствие, до
поздна катался на серфе, ночевал на работе и вовсю пользовался преимущес
твами жизни с родителем Ц не тратил ни цента на оплату квартиры, еду, меди
цинскую страховку и сбережения на черный день. Впрочем, у других дела шли
не лучше. Я не чувствовал себя особенно несчастным, но через какое-то врем
я начал уставать от такой жизни. Не от катания на серфе, разумеется, Ц в 1996 г
оду по побережью пронеслись ураганы Берта и Фрэн, обеспечив мне лучшие в
олны за несколько лет, Ц но от бесцельного сидения в баре «Лерой» после с
ерфинга. Я начал понимать, что все вечера похожи один на другой: я так и буд
у пить пиво, изредка встречая в баре кого-нибудь из бывших однокласснико
в, и он будет спрашивать, чем я занимаюсь, и я буду отвечать; затем он расска
жет, чем занимается сам, и не нужно быть гением, чтобы понять Ц мы оба на гл
аденьком шоссе в никуда. Даже если у кого-то имелось собственное жилье, ко
торого не было у меня, я не верил их признаниям в любви должности копателя
канав, или мойщика окон, или перевозчика уличных туалетных кабинок. Я отл
ично знал, что не о такой профессии они мечтали подростками. Я мог ленитьс
я на уроках, но дураком не был.
В тот период я крутил, наверное, с десятком девиц Ц в «Лерое» всегда много
юбок. Большинство романов скоро забылись Ц я использовал женщин и позв
олял использовать себя без малейшего сердечного трепета. Лишь связь с де
вушкой по имени Люси продлилась дольше двух месяцев, и незадолго до неми
нуемого разрыва я даже начал думать, что влюблен в нее. Она была студентко
й университета Северной Каролины в Уилмингтоне, на год старше меня, и пос
ле выпуска желала работать в Нью-Йорке.
Ц Ты мне небезразличен, Ц сказала Люси в нашу последнюю ночь. Ц Но у нас
с тобой разные цели. Ты способен на многое, но по какой-то причине тебя уст
раивает тупо дрейфовать. Ц После паузы она продолжила: Ц И потом, я даже
не знаю, как ты ко мне на самом деле относишься.
Возразить было нечего Ц Люси была права. Вскоре она улетела, не утруждая
себя прощанием. Через год я ей позвонил, выпросив телефон у ее родителей. М
ы говорили минут двадцать. Люси сообщила, что обручилась с поверенным и ч
то свадьба в июне.
Телефонный разговор задел меня сильнее, чем я ожидал. Я позвонил Люси как
раз в тот день, когда меня в очередной раз уволили, и я пошел утешаться в «Л
ерой», где отиралась все та же компания лузеров. Я вдруг почувствовал, что
не хочу терять еще один вечер, притворяясь, что все у меня в жизни хорошо. Я
купил упаковку пива и пошел на пляж. Впервые за много лет я серьезно задум
ался, как жить дальше, и даже засомневался, не стоило ли последовать совет
у отца и поступить хоть в двухлетний колледж, однако я настолько отошел о
т школы и учебы вообще, что идея показалась мне нелепой и чуждой. Зовите эт
о удачей или роковым стечением обстоятельств, но как раз в эту минуту мим
о пробежали два морских пехотинца, молодые, подтянутые, приятно уверенны
е в себе. Если они так могут, сказал я себе, то и я смогу.
Я обдумывал все это пару дней и наконец поставил папу в известность о сво
ем решении (не то чтобы обсудил с ним свои планы Ц к тому времени мы уже не
разговаривали). Вечером я зашел в кухню: папа, как обычно, сидел за столом,
Ц и вдруг увидел отца словно впервые. От его шевелюры мало что осталось, р
едкие волосы, сохранившиеся над ушами, заметно серебрились. Он скоро дол
жен был пойти на пенсию, и меня больно кольнула мысль, что я не имею права п
одвести отца после всего, что он для меня сделал.
Вот так я пошел в армию. Сначала хотел поступить в морскую пехоту, потому ч
то именно морпехов знал лучше всего Ц в Райтсвилл-Бич яблоку негде было
упасть от стриженых здоровяков с базы Л ежен или с Черри-Пойнт, однако, ко
гда пришло время, выбрал армию. Я глубокомысленно рассуждал, что автомат
мне все равно дадут, но в дело вмешался случай: когда я явился на пункт вер
бовки новобранцев в морскую пехоту, оказалось, что офицер ушел на обед, а е
го коллега, ведавший набором в армию (его офис располагался на той же улиц
е, почти напротив), оказался на месте. Мое решение было скорее спонтанным,
чем обдуманным, но я лихо расписался на пунктирной линии четырехлетнего
контракта. Прощаясь, офицер похлопал меня по спине и поздравил, и я, идя к д
вери, с любопытством соображал, во что, собственно, ввязался. Это произошл
о в конце 1997 года, и было мне двадцать лет.
Тренировочный лагерь для новобранцев в Форт-Беннинге оказался именно т
акой дырой, как я и представлял. Весь уклад, казалось, призван был унизить
нас и промыть мозги, дабы мы беспрекословно подчинялись приказам, какими
бы идиотскими они ни казались. Но я адаптировался быстрее, чем многие. Про
йдя лагерное чистилище, я выбрал пехоту, и следующие несколько месяцев м
ы провели на военных учениях в Луизиане и старом добром Форт-Брэгге, где и
зучали самые эффективные способы убивать людей и ломать вещи. Через неко
торое время мою часть в составе Первой пехотной дивизии послали в Герман
ию. Я ни слова не знал по-немецки, но это мне не мешало: практически все, с ке
м приходилось иметь дело, говорили по-английски. Сперва было легко, потом
началась армейская жизнь. Я провел семь препаршивых месяцев на Балканах
Ц сперва в Македонии в 1999-м, затем в Косово, где оставался до конца весны 2000 г
ода. Платили нам скудно, но, учитывая отсутствие расходов на квартплату, е
ду и вообще что-либо, на что мне захотелось бы расходовать полученные чек
и, на моей карточке скопилась кое-какая сумма Ц не много, но достаточно.
Первый отпуск я провел дома, заскучав до полного озверения. Второй отпус
к провел в Лас-Вегасе: там вырос один из моих приятелей, и мы втроем разнес
ли квартиру его родителей. В Beгace я спустил большую часть своих сбережений.
Третий отпуск я решил снова провести дома, нуждаясь в каком-то перерыве п
осле Косово и надеясь, что привычная скука окажется целительной. По прич
ине значительной удаленности мы с отцом редко перезванивались, однако п
апа регулярно писал мне письма, причем на конверте неизменно красовался
почтовый штемпель с первым числом каждого месяца.
1 2 3 4 5