Кухонная утварь разбросана, словно
после побоища. Сундуки опрокинуты, их содержимое вывалено наружу.
Свои краски и холсты Авери обнаружил полузарытыми в песок. Пачки
сигарет рассыпаны, часть из них открыта, разорвана, смята. Несколько
пластинок поломано, но сам проигрыватель, как ни странно, похоже, не
пострадал.
Вперемешку с одеждой и бельем валялись конфеты из сундука Мэри -
словно в этих местах одновременно прошли дикая и расточительная детская
вечеринка и групповая сексуальная оргия. Вещи Барбары сильно пахли виски -
несколько бутылок разбилось Но самая большая неожиданность поджидала Авери
у сундука Тома.
Авери хорошо помнил, как предыдущей ночью - когда это было? год назад
или два? - Том ушел от ответа на вопрос о содержимом своего сундука.
Теперь его тайна предстала всеобщему обозрению. И Авери понял причину
проявленной Томом скрытности. На песке пестро и нелепо валялись измятые и
порванные останки мира фантазий Тома - дюжины открыток, фотографий и
цветных картинок одетых, обнаженных и полуобнаженных красоток. Часть явно
вырезана из журналов, некоторые, наиболее откровенные, могли быть получены
не иначе, как по "частной подписке". Они лежали перед Авери веселые,
смущенные, манящие к себе, намекающие и демонстрирующие. Всякими Было даже
несколько фотографий скучающих, похоже, пар, занимающихся сексом в самых
разнообразных, порой абсолютно невозможных, позах.
В этом месте и в это время эти картинки даже не казались
порнографией, а просто жестокой и трагической иллюзией. Бедняга Том! Вот
они - символы его одиночества, его личного ада, его отчаяния.
Прежде всего, не успев даже ни о чем подумать, Авери хотелось собрать
эти жалкие остатки открыток и картинок. Собрать и спрятать обратно в
сундук Тома, словно их никто и не трогал. Это неприлично - вытаскивать на
свет божий и тем самым насмехаться над человеческими слабостями.
Авери собрал фотографии, понимая, что скрыть случившееся все равно не
удастся. Но в конце концов, какое это сейчас имеет значение? Если судить
по царящему в лагере разгрому, то Том, скорее всего, мертв. Барбара и
Мэри, наверно, тоже погибли. Так чего же он, Авери, тратит драгоценное
время невесть на что, вместо того, чтобы позаботиться о своей собственной
безопасности? И однако, Авери упорно продолжал собирать уцелевшие остатки
порнографической коллекции Тома.
Он так углубился в свое занятие, что даже не услышал, как вернулись
Барбара и Мэри. Они обнаружили его стоящим на коленях посреди разоренного
лагеря, подбирающим грязные двухмерные обрывки рассеянного мира грез.
Мэри засмеялась. И в ее смехе слышалась истерика.
- Заткнись! - грубо оборвал ее Авери. - Здесь нет ничего смешного.
Мое чувство юмора давным-давно атрофировалось.
Он встал, окинул девушек взглядом. Их одежда была порвана, руки
исцарапаны. У Мэри из пореза над глазом сочилась кровь.
- Чем, черт возьми, вы занимались? Отбивали атаку жаждущих секса
индейцев?
Он вовсе не собирался говорить ничего подобного. Он был так
неимоверно рад видеть их живыми и, в общем-то, невредимыми, что готов был
плясать от радости. Внезапно, непонятно почему, но перед ним стояли не
просто Мэри и Барбара. Они принадлежали ему, они стали частью его семьи.
Они были его женами, сестрами, матерями, возлюбленными... кем угодно,
главное - близкими людьми. Он знал, что любит их всем сердцем. Он понимал
это, ибо знал, как он за них боялся.
- Извини, что мы помешали твоему развлечению, - холодно ответила
Барбара и швырнула разряженный револьвер на траву перед одной из палаток.
- Один из этих маленьких носорогоподобных загнал нас с Мэри на дерево. А
потом умная тварь попыталась его свалить, - она содрогнулась. - Черт, его
не так-то просто убить! Я вколачивала ему в голову пули одну за другой...
Но если бы мы только знали, что ты занят столь важными исследованиями, то
несомненно, с достоинством принесли бы себя в жертву. Только бы тебя не
отвлекать.
Авери улыбнулся.
- Извините... В самом деле, извините... Я так рад вас видеть, что
сейчас расплачусь.
- И вместо того... - Барбара демонстративно рассматривала
разбросанные по земле фотографии.
- Не мои, - коротко сказал Авери, непонятно почему ощущая себя
предателем. - Я услышал выстрелы... бежал слишком долго и слишком быстро,
упал, притащился сюда и обнаружил полный разгром в нашем маленьком уютном
доме. Я думал... Черт! Я не знал, что и подумать.
- Если они не твои, - начала Мэри, - значит, они...
- Выбор не богатый, правда? - взорвался Авери. - И это все, что вас
беспокоит? Вы чуть не погибли, наш лагерь почти стерт с лица земли. Одному
Богу ведомо, где сейчас Том... А вами нежные души шокированы жалкими
полуодетыми красотками! Где ваше чувство меры?
- Оно умерло вместе с носорогоподобным, - с внезапной яростью
ответила Мэри. - Но раз эти произведения искусства кажутся тебе настолько
ценными, то нам, вероятно, следует тебе помочь.
Она наклонилась и тоже стала собирать фотографии.
- Я надеялся убрать их обратно в сундук до возвращения Тома, - вяло
пояснил Авери. - Это самое лучшее... Но ты, Мэри, можешь уже не
беспокоиться. Вон он идет по берегу. Он тоже, наверно, услышал выстрелы.
Авери заметил Тома, когда тот был уже в нескольких сотнях ярдов от
лагеря. У него на плечах лежала туша какого-то животного, напоминавшего
миниатюрного оленя. Он шел упруго и энергично, как человек, весьма
довольный собой. Подойдя ярдов на пятьдесят, Том разглядел, что случилось
с лагерем и перешел на бег. А потом он увидел замерших, словно в немой
сцене, ожидающих его Авери, Мэри и Барбару. Он увидел также пару
фотографий, унесенных ветром. Уронив бездыханную тушу, он медленно подошел
к своим спутникам. Взгляд его стал пустым, лицо - лишенным всякого
выражения.
- Рад видеть тебя в целости и сохранности, - с наигранной веселостью
сказал Авери. - У нас тут прямо-таки день катастроф. Барышень чуть не
растоптал жаждущий крови носорог. Я услышал выстрелы, побежал и заработал
первоклассный сердечный приступ.
Том молча встал на колени и начал собирать оставшиеся фотографии.
Авери смотрел на него и не знал, что сказать.
- Все в порядке, Том, - начала Барбара ласковым, слишком ласковым
тоном. - Моя слабость - виски. У Ричарда и у Мэри тоже есть свои слабости.
Все это теперь ничего не значит.
Том молчал. Он упорно собирал фотографии...
- Том, - Мэри робко коснулась его плеча, - милый Том. Ты можешь
ничего не стыдиться... - она заколебалась и продолжала. - Я набивала себя
конфетами... я ничего не могла с собой поделать... У меня была тряпичная
кукла, и... чтобы уснуть, я должна была зажать ее между ногами... - она
сглотнула. - Если я этого не делала, мне становилось страшно. И я начинала
дрожать...
Мысленно Авери снял перед Мэри свою несуществующую шляпу. Мэри, тихая
Мэри, скромная Мэри, стыдливая Мэри... Боже мой, она была великолепна!
- Ну, пожалуйста, Том, - между тем продолжала Мэри. - Мы не смеемся
над тобой. Мы могли бы смеяться неделю тому назад в Лондоне. Или даже
вчера. Но не сегодня. Ничего не надо стыдиться...
- Стыдиться?! - Том повернул к ней залитое слезами лицо. Его голос
дрожал. - Стыдиться? Да знаешь ли ты, чего лишили меня эти маленькие
смешные картинки? Они стоили мне пятнадцати лет жизни! И ты говоришь мне
не стыдиться! - он засмеялся, но в смехе его слышалась невыносимая мука. -
Один высокопоставленный господин из Вены, психиатр-любитель, утверждал в
шутку, что секс - это всего лишь неудовлетворительный суррогат
мастурбации. Я, черт возьми, пятнадцать лет доказывал правильность этого
утверждения... Вы, небось, даже не знаете что это такое - мастурбация...
Мой отец знал. Он был священником. Он частенько рассказывал нам, мальчикам
из церковного хора, о греховности плоти... через воскресенье. Мастурбация
вызывает безумие, паралич, все самые страшные болезни, которые только
существуют на белом свете... Я верил ему. Я верил каждому его слову...
пока не настал день, когда у меня не стало отца, а в нашей деревне
священника. И знаете почему? Потому, что он сел на полтора года за
совращение. Там был мальчик... маленькое чудовище... но мой отец часто
говорил, что у него лицо, как у ангела... Может и так, но святой Боже, что
же он был за дрянь!.. Кто совратил кого? Я могу только гадать. Я гадаю уже
пятнадцать лет... Я старался избегать риска. О, Боже, как я был осторожен.
Я ни разу не спал с женщиной. Я ни разу ни с кем не спал. Я не хотел
дважды совершать одну и ту же ошибку. Я не собирался больше никому
доверять. Никому верить... И к чему это меня привело? К этим, возлюбленным
четырехцветным шлюхам всех форм и размеров. Оно принесло мне ночи
трехмерных снов - таких, что мне чудилось, будто я тону в черной мраморной
ванне, полной теплой, как кровь, воды. Оно подарило мне дни страданий, дни
раскаяния... и новые ночи. Всю жизнь я, как страус, прятал голову в
песок... - рыдая, Том ничком повалился на землю.

12
К тому времени, как они более или менее прибрались в лагере, уже
наступил вечер. Вечер теплый и чистый, и в ясном, усеянном драгоценными
камнями небе вновь царили две бледные луны.
Авери, Мэри и Барбара сидели вокруг костра. Оными понемногу приходили
в себя после тяжелого дня и одновременно переваривали ужин: отбивные,
вырезанные из добытого Томом оленя-лилипута, и на закуску фрукты. Тому
повезло - ему удалось загнать оленя в заросли, где тот безнадежно
запутался. Потом Том сломал ему шею тяжелой дубинкой.
Том, однако, не принимал участия в трапезе. Когда, наконец, он сумел
взять себя в руки после унизительного, пусть и невольного досмотра,
которому подверглась его личная жизнь. Том стал помогать приводить лагерь
в порядок. Но он все время молчал и двигался как в трансе. Мэри несколько
раз пыталась с ним заговорить, но, раз за разом наталкиваясь на стену
молчания, в конце концов сдалась.
Наконец, лагерь приобрел более или менее пристойный вид. И тогда Том
снова заговорил.
- Барбара, - совершенно спокойным голосом сказал он. - Не могла бы ты
пожертвовать мне полбутылочки виски? Я хотел бы отметить лишний день
рождения.
Она дала ему бутылку, и, крепко сжав ее в руке, Том удалился в
палатку, которую они делили с Авери. Это произошло пару часов тому назад.
С тех пор Том из палатки не выходил. Оттуда не доносилось ни звук, разве
что изредка - приглушенный стук бутылки о пластмассовый стакан.
Авери мрачно глядел в огонь. "Вот и кончается второй день, - думал
он. - Вот и кончается гордость, самоуверенность, порядок и чертово
руководство".
Ну и дурак же он был, полагая, будто они смогут играть веселую
четверку на коралловом острове. Дурак, что не настоял на непрерывной
охране лагеря. В общем, дурак и точка.
Лагерь, судя по всему, "обработали" впервые замеченные Мэри
"греческие боги". Животные не могли такого устроить. И если только
нападение его, ее, или скорее всего, их, на пустой лагерь не было чистой
случайностью, то с неумолимой и жестокой логикой следовало, что он, она,
или скорее всего, они довольно долго следили за лагерем и людьми. Может, и
сейчас они прячутся где-нибудь в темноте, планируя новое развлечение для
своих жертв. У Авери даже мурашки побежали по спине от этой мысли, и он
постарался ее забыть. Если он и дальше будет продолжать в том же духе, то
очень скоро со всех сторон появятся невидимые глаза... и пара батальонов
кровожадных дикарей.
К счастью, Барбара отвлекла его.
- Что нам теперь делать? - спросила она.
На этот вопрос Авери мог ответить. Кто угодно мог ответить на этот
вопрос.
- Переезжать, - сказал он. - Как только рассветет, мы найдем место,
которое можно легко защитить. Там мы и поселимся на полуосадном положении,
пока ничего не изменится.
Он мог бы добавить: или пока мы не перестанем существовать как единая
группа; или пока нас всех не перебьют; или пока мы все не заболеем; или
пока нас не сожрут дикие звери; или пока из какого-нибудь четвертого
измерения на нас не вывалятся огромные золотые сферы; или пока нас всех не
усыпят маленькие блестящие кристаллы, и мы не проснемся в раю. Все это
казалось Авери примерно одинаково возможным. По правде говоря,
единственным абсурдным предположением являлось, что они, все четверо,
выживут и обоснуются на этой, чужой им, планете.
Но Барбаре было одиноко и страшно. "Долг каждого английского
джентльмена (давно вымершая особь!), - думал Авери, - прежде всего спасать
женщин и детей". Подумав, он решил ободрить Мэри и Барбару оптимистичной
сказочкой.
- Вы особенно не волнуйтесь, - начал он. - Сегодня еще только второй
день Скоро мы овладеем ситуацией... Сегодня нам досталось на орехи, но в
некотором смысле нам еще повезло. Мы поняли, что здесь ничто нельзя
считать само самим разумеющимся. Ничто. Мы усвоили очень важный урок. И
обошелся он нам всего лишь в несколько предметов, так сказать, роскоши и
кое-какой кухонный инвентарь. Завтра, первым же делом, мы найдем
практически неприступное место, а затем...
- От твоих слов нам стало значительно легче, - сухо прервала его
Барбара. - Боюсь, урок обошелся нам куда дороже, чем ты думаешь. И я даже
знаю, кто оплатил счет, - и она кивнула в сторону палатки, где сидел Том.
- Бедняга Том, - вздохнула Мэри. - Как вы думаете, с ним будет все в
порядке?
- Ну, разумеется, - раздраженно воскликнул Авери. - Пострадала только
его гордость. И все. Все рано и поздно оказываются в подобном положении.
Правда, обычно это происходит рано, а не поздно...
- Похоже, Том испытывал это в течение последних пятнадцати лет с
завидной регулярностью. Может, этот последний удар сработает по принципу
"победить или умереть"... Но я бы не хотел гадать, как оно выйдет.
В этот момент, откинув полог, из палатки появился Том. В руке он
держал бутылку из-под виски. Пустую.
- Дети мои, - басом сказал он. - Мне почему-то кажется, что вы
поминали имя некоего Томаса Саттона, эсквайра, всуе... Можно
присоединиться к вашему застолью?
- Рад, что ты смог прийти, - ответил Авери, решив, что беспечный
ответ - самый безопасный.
- Есть хочешь? - спросила Мэри. - Отбивные просто великолепны.
Том яростно затряс головой.
- Ибо он питался медовой росой и пил молоко рая... Извините, друзья,
но у меня для вас есть подарок.
Он снова скрылся в палатке. А через несколько секунд появился, держа
в руках охапку цветных картинок.
Одну из них он протянул Авери.
- Держи вот эту, старина. Coitus exoticus. Как, черт возьми, они
ухитрились встать в эту позу?
Авери решил остаться беспечным.
- Есть только два возможных ответа. Они это делают с помощью зеркал.
Или же это результат пластической операции.
- Совсем неплохо, шкипер, - хмыкнул Том. - Подыграем старому дураку,
так? Делаем вид, будто ничего не случилось, и все такое прочее...
Повернувшись к Барбаре, он сунул ей другую фотографию.
- Оцени-ка художественные достоинства этого экземпляра, красавица ты
моя. Coitus suntheticus. Оружие, милая леди, здесь из первоклассного тика.
- Том, - спокойно отозвалась Барбара. - Что ты, черт возьми, хочешь
нам доказать?
- Ага! - радостно воскликнул Том. - Прекрасный вопрос. Теперь я вижу,
что сегодня здесь собралась взрослая и очень серьезная аудитория. Что я
хочу доказать? И правда, что? Дорогая леди, мне нечего доказывать. Все
fait accompli. Том, впавший в детство тип, наконец разоблачен. И вот перед
вами стоит Томас Саттон, эсквайр. Стоит перед вами и что-то мычит, и
страдает психиатрическим поносом.
- Том, дорогой, перестань, - заплакала Мэри. - Перестань, пожалуйста.
Ты нам нужен... Очень нужен.
Рыдания наполовину заглушили ее слова. Но эффект получился поистине
волшебный.
- Кажется мне, я слышу голос дамы, попавшей в беду, - начал Том и
вдруг замолк.
Он растерянно заморгал, закачался, чуть не упав в костер, и с размаху
уселся рядом с Мэри.
- Что ты сказала? Мэри, что ты сказала?
- Не надо так, - хлюпала Мэри. - Не мучай себя, пожалуйста... Мы не
можем без тебя... Вы с Ричардом... Вы должны...
Том обнял Мэри за плечо. В этот миг он казался на удивление трезвым.
- Ты сказала: Том, дорогой... Это очень мило с твоей стороны, но
совсем не обязательно. Это вовсе не должно что-либо значить. Мэри, ты
должна это понимать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23