Но как бы против своей воли он всегда являлся в отсутствие жены. По-прежнему пользуясь ключом, он извещал ее о цели своего визита коротенькими записками.
Пожалуй, он и себе бы не признался, что не только не желает встреч с женой, но и боится их. Его мучила совесть, что она, оставленная без средств, ничего от него не требует. Чем она живет? Он несколько дней носит в кармане зарплату. Людмила заявила, что пока их брак не оформлен, деньги он должен отдавать жене. Но как поймет это Мария, если не объясниться с ней?
На этот раз он вошел в комнату, не снимая шинели. Марии Андреевны не оказалось дома. В квартире было тепло и прибрано, как и прежде. На письменном столе лежал портфель сына, а на круглом он заметил швейную машину, прикрытую белым лоскутом. «Вот почему ты денег не требуешь! Портнихой сделалась!» – догадливо улыбнулся он.
Любопытство заставило его приподнять лоскут и посмотреть на работу жены. Крохотные детские распашонки разных цветов, сложенные одна к другой рукавчиками в одну сторону и перекинутые через корпус машины, заставили его отшатнуться. «Что за фокусы!»
Николаю Николаевичу стало жарко. Распахнув шинель, он закурил, а глаза так и не отрывались от недошитого детского белья.
Будто остерегаясь, что распашонки обратятся в преследователей, он поспешно вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. В это время вошла жена.
Мария Андреевна не ждала встречи. Легкий испуг промелькнул на ее лице, но она отвернулась. Пока жена раздевалась и вешала пальто, он, почти столкнувшийся с ней при входе, теперь стоял поодаль и пристально наблюдал. В ее движениях и фигуре он заметил перемену.
Мария Андреевна прошла в комнату, Саянов последовал за ней.
Увидев раскрытую машину, Мария Андреевна вспыхнула от гнева и повернулась к мужу, который стоял в дверях:
– Ты не живешь в этой квартире и оставь ключ!
– Я, Мария Андреевна, еще хозяин этой квартиры, – возразил он мягко.
– Понимаю, – сказала она со вздохом, – но двум хозяйкам здесь все равно не жить!
– Можешь быть совершенно спокойна: вторая хозяйка на эту квартиру не претендует!
Мария Андреевна строго и холодно взглянула на мужа. Ее серьезные зеленоватые глаза сейчас так напоминали Вадика, что Саянову стало не по себе. Он вышел в кухню и снял шинель. Когда он возвращался в комнату, жена накрывала машину.
– Подожди, – он подставил руку, чтобы колпак не опустился. – Что это такое? Для кого?
– Для моего ребенка!
Она произнесла слово «моего» так, что Саянов даже отступил от нее, будто его ударили.
Краской гнева вспыхнуло лицо женщины» презрением сверкнул ее пронизывающий взгляд. Она прошла к дивану и села.
– Подумала ли ты, как будешь жить с двумя детьми? – спросил он.
– Думать об этом мне было некогда, а теперь уже поздно. Но не беспокойся, детьми удерживать тебя я не стану.
– Связать человека по рукам и ногам, и после этого… его не удерживают! Умно придумано, Мария Андреевна!
– Замолчи!
И Саянов затих. Ему хотелось узнать, нет ли каких-нибудь известий о сыне, но теперь, когда он так неосторожно рассердил жену, трудно было перейти к этой теме.
«Дернуло же меня упрекнуть ее в том, в чем она, действительно, не виновата!» – досадовал он.
Не решаясь заговорить с женой, он ходил от окна к окну, курил и ждал, пока пройдет ее гнев.
«Надо же отдать ей деньги. Но как это сделать?»
Но вот он задержался у окна, затем поспешно вышел в кухню.
Мария Андреевна вздохнула с облегчением: она так устала за эти минуты напряжения. Она понимала, что муж пришел не зря. «Ему что-то нужно, и он ищет подходящий момент. Может быть, желает приблизить развод? Только бы нашелся Вадик!» При этой мысли до физической боли защемило сердце измученной матери.
Она не успела еще подумать, как расценить такой внезапный его уход, как Саянов, взволнованный, появился в комнате. В руке его было невскрытое письмо.
– Наверно, о Вадюшке, – и он робко протянул его жене.
Мария Андреевна разорвала потертый конверт, развернула желтый неровный листок, исписанный карандашом. Лицо ее покрылось красными пятнами, задрожали руки.
Саянов, не смея приблизиться, с тревогой следил за растерявшейся матерью. Она читала долго. Так утомительны казались ему эти секунды.
– Что с ним? – не выдержав, спросил он.
Мария Андреевна оторвалась от письма, на миг застыла в тяжелом размышлении, затем, схватившись за голову, проговорила тихо, будто только для себя: «Что делать?»
Саянов смотрел на жену, но она, казалось, даже не замечала, что он с ней в одной комнате. Наконец, Мария Андреевна поднялась, шагнула вперед и остановилась. Саянову показалось, что она пошатнулась и сейчас упадет. Он поспешил, чтобы поддержать, но расстроенная женщина с пренебрежением оттолкнула его протянутые руки.
– Что с ним? – повторил он вопрос.
Мария Андреевна положила на стол письмо и вышла. Пока муж читал, она, накинув пальто и серый пуховой платок, выбежала из дому.
Саянов поспешил за нею. «Куда ты так торопишься?» – удивлялся он.
Она свернула к школе.
«Вот, оказывается, кто твои советчики!» – не без досады подумал Саянов, вспомнив о своем персональном деле.
Он вернулся домой и решил во что бы то ни стало дождаться Марии Андреевны. Перечитывая письмо незнакомого человека о сыне, он невольно оглядывался на швейную машину, словно из-под колпака кто-то мог появиться. Затем вышел в кухню и опустился на табуретку.
Он сидел, как прикованный. Каждый угол, каждая обжитая вещь, казалось, упрекали его в том, что хозяин так не благодарен им. И, размышляя об этой неудачной встрече, Саянов беспощадно истязал себя. «Как я мог упрекнуть ее! Второй ребенок! Но ведь это мой ребенок, моя семья!»
Наступила темнота, и Николай Николаевич зажег лампу. Но хозяйка и на огонь не появлялась. «Неужели она где-то заночует? Уж не случилось ли чего?»
Беспокойстве его росло. Он поднялся со стула.
Был уже двенадцатый час ночи, когда Николай Николаевич, не дождавшись Марии Андреевны, оставил ей деньги и, выйдя из дому, пошел к Людмиле.
34
Забот у классного руководителя седьмого «В» все прибавлялось.
Мать Феди Пасталова, которая в свое время при сыне осуждала Саяновых, теперь жестоко расплачивалась за свою неосторожность.
Мальчик уже дважды прогулял первые уроки, и в этом, по его мнению, была виновата мама: она не приготовила вовремя завтрак. «А сама говорила, что матери обязаны хорошо кормить своих детей», – рассуждал Федя.
Папы и мамы все чаще и чаще становились виноватыми даже в получении плохих отметок.
Варвара Трофимовна почти каждый день посещала семьи своих учеников. «Не провести ли вам родительское собрание», – посоветовал завуч.
Но в тот же вечер, после собрания, Варвара Трофимовна вынуждена была пойти к Юре Меньшак: его мама не явилась.
Еще не успели разойтись родители, как вошла в класс пионервожатая.
– Вы слышали, что ребята говорят о Саяновых? – тихо спросила она.
– Что именно?
– Вроде, отец Вадика – шпион, и мальчишка узнал об этом. Он хотел куда-то пойти заявить… за это отец чуть не убил его…
– Ух ты, как страшно! – прервав ее, усмехнулась учительница.
– И все это из вашего класса идет.
– От Феди Пасталова?
– Нет, от Юры Маньшака.
– Опять этот Юра! – возмутилась Варвара Трофимовна.
Пионервожатая не сводила глаз с учительницы, но та продолжала собирать со стола бумаги и спокойно укладывать их в портфель.
– Как же быть, Варвара Трофимовна?
– С чем? – удивилась учительница.
– С вашим классом…
– Мальчишеская фантазия, Ниночка, не знает границ, а в этом возрасте особенно. Их тянет к героике, и если они не встречают ее в книгах, в кино, то будут искать ближе. А что может быть для них сейчас ближе побега Вадика Саянова?
– Так трудно теперь работать с пионерами, – пожаловалась девушка. – Просто не знаешь, чем их увлечь. А со всех сторон только и слышишь: воспитывать, воспитание… а на чем воспитывать?
– На труде и подвигах, – подсказала подымаясь, учительница.
– Это хорошо говорить, а где они теперь, эти подвиги?
– Ты, Ниночка, десять классов закончила, – участливо посмотрела на нее Варвара Трофимовна. – Помнишь, как хорошо сказал об этом Алексей Максимович Горький:
«В жизни всегда есть место подвигам!»
Она произнесла эти слова торжественно и строго, как девиз.
Варвара Трофимовна торопилась к Меньшакам. Выходя из класса вместе с пионервожатой» она посоветовала ей:
– Читай газеты, Ниночка. Именно из них ты узнаешь о замечательных делах и подвигах советских людей.
В семье Юры Меньшака уже готовились ко сну, когда постучалась и вошла Варвара Трофимовна.
– Почему вы, товарищ Меньшак, не были на собрании? – спросила учительница.
– На каком? – удивилась мать Юры.
– Вы же расписались в дневнике сына, – напомнила Варвара Трофимовна, наблюдая за Юрой, который с растрепанной книжкой лежал в постели. – Сегодня у нас было родительское собрание и только что закончилось.
– Я не расписывалась и ничего не знаю, – недоумевая, оправдывалась мать.
– Это я сам за нее расписался, – нагло усмехнулся Юра. – Я же всегда за тебя расписываюсь, – напомнил он.
Беседа с Юрой и его матерью отняла у Варвары Трофимовны остаток вечера. Но о самом главном мать и классный руководитель договорились на улице, когда Меньшак пошла проводить Варвару Трофимовну.
Говоря о сыне, Юрина мать уже не жаловалась, а негодовала:
– Дай ему хоть торбу с пирогами, хоть черта с рогами – все одно не проймешь! Ремня отцовского не хватает.
– Сильное средство! – пошутила учительница. – Но попробуем еще наказать наше дитя, при вашей помощи, конечно, не грозою и бичом, а стыдом.
Была довольно светлая ночь, тишину нарушал лишь редкий собачий лай.
– Глядите, Варвара Трофимовна, то не у вашей калитки кто-то на часах стоит, – сказала Меньшак.
Маленькая женская фигурка маячила впереди, и учительница не сразу узнала в ней Саянову.
В то же самое время, когда Саянов, не дождавшись жены, отправился к Людмиле, Мария Андреевна со своей новостью вошла в дом Варвары Трофимовны.
35
При появлении Варвары Трофимовны ребята дружно поднялись с мест. Слава Деркач, уже готовый к докладу, выдвинулся из-за парты и нетерпеливо ждал, чтобы учительница скорей объявила о его выступлении. Но она разрешила всем сесть и заговорила сама.
– Великое счастье иметь настоящего друга! И об этом в свое время очень хорошо сказал Александр Сергеевич Пушкин:
Ничто не заменит единственного друга,
Ни музы, ни труды, ни радости досуга.
«Вот бы мне этот эпиграф!» – подумал Деркач.
А Варвара Трофимовна продолжала:
– Дружба и товарищество – это основы нашего социалистического общества, основы отношений между людьми в Советской стране.
Славе уже казалось, что учительница сама собирается рассказать о том, к чему он так усердно готовился, но Варвара Трофимовна, словно догадалась.
– А теперь, мальчики, послушаем нашего докладчика. Иди, Слава, начинай.
Варвара Трофимовна отодвинула свой стул настолько, чтобы Слава мог встать к столу и положить тетрадку, которую он до того беспокойно мял в руках.
Докладчик, преодолевая волнение, сперва прокашлялся, будто у него вдруг запершило в горле, затем сказал так громко, словно выступал перед всей школой: «Ребята!»
Слушатели переглянулись, а Юра Меньшак зажал ладонями уши. Но на этого шалуна Деркач не обиделся. «Подожди, мы еще с тобой объяснимся!» – успел он подумать.
– Всем нам нравится Павка Корчагин, – уже тише продолжал Слава, глядя куда-то поверх голов товарищей.
Прошло смущение, и докладчик, приводя пример за примером из жизни любимого героя, даже не заглядывал в тетрадь.
«Отклоняется от плана», – подумала учительница, посмотрев на лежащий перед глазами листок, где первым стояло:
«Что такое дружба? Что такое товарищество?» и ответы.
«Хорошо, Слава, – мысленно ободряла она мальчика. – Только не торопись».
Но Слава уже перешел к классическим примерам дружбы между отдельными людьми: он говорил о Марксе и Энгельсе, Ленине и Сталине, о Герцене и Огареве. Весь этот материал Варвара Трофимовна сама рекомендовала мальчику, и теперь она чувствовала, как добросовестно Деркач придерживается ее совета. В его тетрадочке много примеров и цитат из биографий и художественных произведений, и мальчик все чаще и чаще обращается к этим записям.
Варвара Трофимовна незаметно посматривает на часы: докладчик не торопится. А до звонка – пятнадцать минут.
Слава извлекает из тетради аккуратно сложенный газетный листок и разворачивает его:
– Я вам сейчас прочитаю одну статью.
При слове «статью» беспокойство Варвары Трофимовны, казалось, передалось даже Славе.
– Она совсем маленькая, – поспешил оговориться докладчик, – она называется: «О верной службе и крепкой дружбе».
Теперь только учительница поняла, что подобрать материал к докладу Славе помог его отец – политработник одной из воинских частей, и старая фронтовая газета оказалась в руках мальчика не случайно.
А Деркач приводил пример за примером, словно сам он – бывший фронтовик и очевидец событий.
Варвара Трофимовна тоже заслушалась Славу и не заметила, как подкрался звонок. Ребята досадно оглядывались на дверь, однако никто из них не сдвинулся с места.
Но Слава начал торопиться и закончил свой доклад, ничего не сказав ни о школе, ни о своем классе.
– Мальчики, – поспешила предупредить движение учительница, – отдохните, и продолжим нашу беседу.
– О чем же говорить? – раздалось с последней парты.
– У нас сегодня очень серьезный разговор: о Вадике Саянове.
Ребята обступили ее. Со всех сторон слышалось: «Где Вадька? Что с ним?»
– Нашелся! Поговорим после перемены, – ответила она сразу всем и вышла.
Известие о Вадике Варвара Трофимовна несколько дней держала от учеников в «секрете» не потому, что хотела воспользоваться им в более эффектный момент: она ждала письма от Саяновой из Одессы.
Вчера оно пришло.
Когда ребята снова расселись по партам, Варвара Трофимовна заговорила о беглеце. Она рассказала о его болезни и о хлопотах, которые он всем доставил.
– Вадик поступил неразумно…
– Разве он виноват, если у него такие родители, – перебил учительницу Юра Меньшак.
– Родителей, Юра, дети себе не выбирают, а у Вадика Саянова как раз они хорошие.
Она умышленно подчеркнула слово «хорошие».
– Но, кроме родителей, у человека есть еще и товарищи. А они должны быть чуткими, отзывчивыми. Мы же с вами оказались нечуткими.
– А если Вадька никому не говорил, что его обижают дома, – возразил Слава Деркач. – Когда мы с ним газету выпускали, он еще хвалился своим папой: он даже велосипед обещал Вадьке купить.
– Вадик тоже немало виноват. Ему, как и многим из вас, уже четырнадцатый год, и он обязан думать о своих поступках.
В классе не было прежней тишины, но Варвара Трофимовна продолжала беседу.
– Вы знаете много примеров, когда в вашем возрасте люди не только трудились, чтобы прокормить себя, но и боролись с врагами своей Родины…
И она снова напомнила ребятам о Николае Островском, о их любимом писателе Аркадии Гайдаре.
Она видела, как ученики взрослеют на ее глазах, как сбегаются густые брови у Алеши Клименко – воспитанника детского дома.
– Если бы Вадик сперва подумал, он никогда бы не решился на такой поступок! – уверенно говорила учительница. – А Вадик мог не только подумать, но и поговорить с товарищами. Вот хотя бы с Деркачем. Я полагаю, что этот товарищ не посоветовал бы уходить из дому. Правда, Слава?
– Конечно! Если бы я знал…
Но учительница уже обращалась ко всему классу:
– Вадик совершил тяжелую ошибку и за это он сам себя наказал. Мне кажется, что вы уже успели осудить его поступок?
Ребята, переглядываясь, молчали.
– Мы с вами – искренние друзья Вадика и должны ему помочь.
– Правильно! – раздалось сразу несколько голосов.
– Чтобы хорошо все обдумать и решить, – продолжала Варвара Трофимовна, – у нас достаточно времени. Только учтите: не следует высказывать Вадику своего сожаления ни в письмах, которые вы, конечно, будете ему писать, ни тогда, когда ваш товарищ вернется в класс. Жалость человека не бодрит и не помогает ему!
– Варвара Трофимовна, вы нам Вадькин адрес дадите? – спросил Слава Деркач.
Довольная своими ребятами, учительница возвратилась домой.
Забыв об усталости, она поспешила поделиться своим настроением с Саяновой.
36
Вадик уже мог, держась за спинки кроватей, передвигаться по комнате. И все ж однообразно тянулись дни. Зато ночи! Как полюбил мальчик эти больничные ночи!
Неяркий свет от лампочки под потолком, придуманный специально, чтобы больные не зачитывались и набирали силы, придает разговору особенную таинственность.
Все спят, а Вадик и дядя Миша, чьи кровати стоят одна против другой, тихонько беседуют.
Дяди Мишины рассказы, как большая книга: заканчивается глава и так хочется скорее узнать, что будет в следующей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Пожалуй, он и себе бы не признался, что не только не желает встреч с женой, но и боится их. Его мучила совесть, что она, оставленная без средств, ничего от него не требует. Чем она живет? Он несколько дней носит в кармане зарплату. Людмила заявила, что пока их брак не оформлен, деньги он должен отдавать жене. Но как поймет это Мария, если не объясниться с ней?
На этот раз он вошел в комнату, не снимая шинели. Марии Андреевны не оказалось дома. В квартире было тепло и прибрано, как и прежде. На письменном столе лежал портфель сына, а на круглом он заметил швейную машину, прикрытую белым лоскутом. «Вот почему ты денег не требуешь! Портнихой сделалась!» – догадливо улыбнулся он.
Любопытство заставило его приподнять лоскут и посмотреть на работу жены. Крохотные детские распашонки разных цветов, сложенные одна к другой рукавчиками в одну сторону и перекинутые через корпус машины, заставили его отшатнуться. «Что за фокусы!»
Николаю Николаевичу стало жарко. Распахнув шинель, он закурил, а глаза так и не отрывались от недошитого детского белья.
Будто остерегаясь, что распашонки обратятся в преследователей, он поспешно вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. В это время вошла жена.
Мария Андреевна не ждала встречи. Легкий испуг промелькнул на ее лице, но она отвернулась. Пока жена раздевалась и вешала пальто, он, почти столкнувшийся с ней при входе, теперь стоял поодаль и пристально наблюдал. В ее движениях и фигуре он заметил перемену.
Мария Андреевна прошла в комнату, Саянов последовал за ней.
Увидев раскрытую машину, Мария Андреевна вспыхнула от гнева и повернулась к мужу, который стоял в дверях:
– Ты не живешь в этой квартире и оставь ключ!
– Я, Мария Андреевна, еще хозяин этой квартиры, – возразил он мягко.
– Понимаю, – сказала она со вздохом, – но двум хозяйкам здесь все равно не жить!
– Можешь быть совершенно спокойна: вторая хозяйка на эту квартиру не претендует!
Мария Андреевна строго и холодно взглянула на мужа. Ее серьезные зеленоватые глаза сейчас так напоминали Вадика, что Саянову стало не по себе. Он вышел в кухню и снял шинель. Когда он возвращался в комнату, жена накрывала машину.
– Подожди, – он подставил руку, чтобы колпак не опустился. – Что это такое? Для кого?
– Для моего ребенка!
Она произнесла слово «моего» так, что Саянов даже отступил от нее, будто его ударили.
Краской гнева вспыхнуло лицо женщины» презрением сверкнул ее пронизывающий взгляд. Она прошла к дивану и села.
– Подумала ли ты, как будешь жить с двумя детьми? – спросил он.
– Думать об этом мне было некогда, а теперь уже поздно. Но не беспокойся, детьми удерживать тебя я не стану.
– Связать человека по рукам и ногам, и после этого… его не удерживают! Умно придумано, Мария Андреевна!
– Замолчи!
И Саянов затих. Ему хотелось узнать, нет ли каких-нибудь известий о сыне, но теперь, когда он так неосторожно рассердил жену, трудно было перейти к этой теме.
«Дернуло же меня упрекнуть ее в том, в чем она, действительно, не виновата!» – досадовал он.
Не решаясь заговорить с женой, он ходил от окна к окну, курил и ждал, пока пройдет ее гнев.
«Надо же отдать ей деньги. Но как это сделать?»
Но вот он задержался у окна, затем поспешно вышел в кухню.
Мария Андреевна вздохнула с облегчением: она так устала за эти минуты напряжения. Она понимала, что муж пришел не зря. «Ему что-то нужно, и он ищет подходящий момент. Может быть, желает приблизить развод? Только бы нашелся Вадик!» При этой мысли до физической боли защемило сердце измученной матери.
Она не успела еще подумать, как расценить такой внезапный его уход, как Саянов, взволнованный, появился в комнате. В руке его было невскрытое письмо.
– Наверно, о Вадюшке, – и он робко протянул его жене.
Мария Андреевна разорвала потертый конверт, развернула желтый неровный листок, исписанный карандашом. Лицо ее покрылось красными пятнами, задрожали руки.
Саянов, не смея приблизиться, с тревогой следил за растерявшейся матерью. Она читала долго. Так утомительны казались ему эти секунды.
– Что с ним? – не выдержав, спросил он.
Мария Андреевна оторвалась от письма, на миг застыла в тяжелом размышлении, затем, схватившись за голову, проговорила тихо, будто только для себя: «Что делать?»
Саянов смотрел на жену, но она, казалось, даже не замечала, что он с ней в одной комнате. Наконец, Мария Андреевна поднялась, шагнула вперед и остановилась. Саянову показалось, что она пошатнулась и сейчас упадет. Он поспешил, чтобы поддержать, но расстроенная женщина с пренебрежением оттолкнула его протянутые руки.
– Что с ним? – повторил он вопрос.
Мария Андреевна положила на стол письмо и вышла. Пока муж читал, она, накинув пальто и серый пуховой платок, выбежала из дому.
Саянов поспешил за нею. «Куда ты так торопишься?» – удивлялся он.
Она свернула к школе.
«Вот, оказывается, кто твои советчики!» – не без досады подумал Саянов, вспомнив о своем персональном деле.
Он вернулся домой и решил во что бы то ни стало дождаться Марии Андреевны. Перечитывая письмо незнакомого человека о сыне, он невольно оглядывался на швейную машину, словно из-под колпака кто-то мог появиться. Затем вышел в кухню и опустился на табуретку.
Он сидел, как прикованный. Каждый угол, каждая обжитая вещь, казалось, упрекали его в том, что хозяин так не благодарен им. И, размышляя об этой неудачной встрече, Саянов беспощадно истязал себя. «Как я мог упрекнуть ее! Второй ребенок! Но ведь это мой ребенок, моя семья!»
Наступила темнота, и Николай Николаевич зажег лампу. Но хозяйка и на огонь не появлялась. «Неужели она где-то заночует? Уж не случилось ли чего?»
Беспокойстве его росло. Он поднялся со стула.
Был уже двенадцатый час ночи, когда Николай Николаевич, не дождавшись Марии Андреевны, оставил ей деньги и, выйдя из дому, пошел к Людмиле.
34
Забот у классного руководителя седьмого «В» все прибавлялось.
Мать Феди Пасталова, которая в свое время при сыне осуждала Саяновых, теперь жестоко расплачивалась за свою неосторожность.
Мальчик уже дважды прогулял первые уроки, и в этом, по его мнению, была виновата мама: она не приготовила вовремя завтрак. «А сама говорила, что матери обязаны хорошо кормить своих детей», – рассуждал Федя.
Папы и мамы все чаще и чаще становились виноватыми даже в получении плохих отметок.
Варвара Трофимовна почти каждый день посещала семьи своих учеников. «Не провести ли вам родительское собрание», – посоветовал завуч.
Но в тот же вечер, после собрания, Варвара Трофимовна вынуждена была пойти к Юре Меньшак: его мама не явилась.
Еще не успели разойтись родители, как вошла в класс пионервожатая.
– Вы слышали, что ребята говорят о Саяновых? – тихо спросила она.
– Что именно?
– Вроде, отец Вадика – шпион, и мальчишка узнал об этом. Он хотел куда-то пойти заявить… за это отец чуть не убил его…
– Ух ты, как страшно! – прервав ее, усмехнулась учительница.
– И все это из вашего класса идет.
– От Феди Пасталова?
– Нет, от Юры Маньшака.
– Опять этот Юра! – возмутилась Варвара Трофимовна.
Пионервожатая не сводила глаз с учительницы, но та продолжала собирать со стола бумаги и спокойно укладывать их в портфель.
– Как же быть, Варвара Трофимовна?
– С чем? – удивилась учительница.
– С вашим классом…
– Мальчишеская фантазия, Ниночка, не знает границ, а в этом возрасте особенно. Их тянет к героике, и если они не встречают ее в книгах, в кино, то будут искать ближе. А что может быть для них сейчас ближе побега Вадика Саянова?
– Так трудно теперь работать с пионерами, – пожаловалась девушка. – Просто не знаешь, чем их увлечь. А со всех сторон только и слышишь: воспитывать, воспитание… а на чем воспитывать?
– На труде и подвигах, – подсказала подымаясь, учительница.
– Это хорошо говорить, а где они теперь, эти подвиги?
– Ты, Ниночка, десять классов закончила, – участливо посмотрела на нее Варвара Трофимовна. – Помнишь, как хорошо сказал об этом Алексей Максимович Горький:
«В жизни всегда есть место подвигам!»
Она произнесла эти слова торжественно и строго, как девиз.
Варвара Трофимовна торопилась к Меньшакам. Выходя из класса вместе с пионервожатой» она посоветовала ей:
– Читай газеты, Ниночка. Именно из них ты узнаешь о замечательных делах и подвигах советских людей.
В семье Юры Меньшака уже готовились ко сну, когда постучалась и вошла Варвара Трофимовна.
– Почему вы, товарищ Меньшак, не были на собрании? – спросила учительница.
– На каком? – удивилась мать Юры.
– Вы же расписались в дневнике сына, – напомнила Варвара Трофимовна, наблюдая за Юрой, который с растрепанной книжкой лежал в постели. – Сегодня у нас было родительское собрание и только что закончилось.
– Я не расписывалась и ничего не знаю, – недоумевая, оправдывалась мать.
– Это я сам за нее расписался, – нагло усмехнулся Юра. – Я же всегда за тебя расписываюсь, – напомнил он.
Беседа с Юрой и его матерью отняла у Варвары Трофимовны остаток вечера. Но о самом главном мать и классный руководитель договорились на улице, когда Меньшак пошла проводить Варвару Трофимовну.
Говоря о сыне, Юрина мать уже не жаловалась, а негодовала:
– Дай ему хоть торбу с пирогами, хоть черта с рогами – все одно не проймешь! Ремня отцовского не хватает.
– Сильное средство! – пошутила учительница. – Но попробуем еще наказать наше дитя, при вашей помощи, конечно, не грозою и бичом, а стыдом.
Была довольно светлая ночь, тишину нарушал лишь редкий собачий лай.
– Глядите, Варвара Трофимовна, то не у вашей калитки кто-то на часах стоит, – сказала Меньшак.
Маленькая женская фигурка маячила впереди, и учительница не сразу узнала в ней Саянову.
В то же самое время, когда Саянов, не дождавшись жены, отправился к Людмиле, Мария Андреевна со своей новостью вошла в дом Варвары Трофимовны.
35
При появлении Варвары Трофимовны ребята дружно поднялись с мест. Слава Деркач, уже готовый к докладу, выдвинулся из-за парты и нетерпеливо ждал, чтобы учительница скорей объявила о его выступлении. Но она разрешила всем сесть и заговорила сама.
– Великое счастье иметь настоящего друга! И об этом в свое время очень хорошо сказал Александр Сергеевич Пушкин:
Ничто не заменит единственного друга,
Ни музы, ни труды, ни радости досуга.
«Вот бы мне этот эпиграф!» – подумал Деркач.
А Варвара Трофимовна продолжала:
– Дружба и товарищество – это основы нашего социалистического общества, основы отношений между людьми в Советской стране.
Славе уже казалось, что учительница сама собирается рассказать о том, к чему он так усердно готовился, но Варвара Трофимовна, словно догадалась.
– А теперь, мальчики, послушаем нашего докладчика. Иди, Слава, начинай.
Варвара Трофимовна отодвинула свой стул настолько, чтобы Слава мог встать к столу и положить тетрадку, которую он до того беспокойно мял в руках.
Докладчик, преодолевая волнение, сперва прокашлялся, будто у него вдруг запершило в горле, затем сказал так громко, словно выступал перед всей школой: «Ребята!»
Слушатели переглянулись, а Юра Меньшак зажал ладонями уши. Но на этого шалуна Деркач не обиделся. «Подожди, мы еще с тобой объяснимся!» – успел он подумать.
– Всем нам нравится Павка Корчагин, – уже тише продолжал Слава, глядя куда-то поверх голов товарищей.
Прошло смущение, и докладчик, приводя пример за примером из жизни любимого героя, даже не заглядывал в тетрадь.
«Отклоняется от плана», – подумала учительница, посмотрев на лежащий перед глазами листок, где первым стояло:
«Что такое дружба? Что такое товарищество?» и ответы.
«Хорошо, Слава, – мысленно ободряла она мальчика. – Только не торопись».
Но Слава уже перешел к классическим примерам дружбы между отдельными людьми: он говорил о Марксе и Энгельсе, Ленине и Сталине, о Герцене и Огареве. Весь этот материал Варвара Трофимовна сама рекомендовала мальчику, и теперь она чувствовала, как добросовестно Деркач придерживается ее совета. В его тетрадочке много примеров и цитат из биографий и художественных произведений, и мальчик все чаще и чаще обращается к этим записям.
Варвара Трофимовна незаметно посматривает на часы: докладчик не торопится. А до звонка – пятнадцать минут.
Слава извлекает из тетради аккуратно сложенный газетный листок и разворачивает его:
– Я вам сейчас прочитаю одну статью.
При слове «статью» беспокойство Варвары Трофимовны, казалось, передалось даже Славе.
– Она совсем маленькая, – поспешил оговориться докладчик, – она называется: «О верной службе и крепкой дружбе».
Теперь только учительница поняла, что подобрать материал к докладу Славе помог его отец – политработник одной из воинских частей, и старая фронтовая газета оказалась в руках мальчика не случайно.
А Деркач приводил пример за примером, словно сам он – бывший фронтовик и очевидец событий.
Варвара Трофимовна тоже заслушалась Славу и не заметила, как подкрался звонок. Ребята досадно оглядывались на дверь, однако никто из них не сдвинулся с места.
Но Слава начал торопиться и закончил свой доклад, ничего не сказав ни о школе, ни о своем классе.
– Мальчики, – поспешила предупредить движение учительница, – отдохните, и продолжим нашу беседу.
– О чем же говорить? – раздалось с последней парты.
– У нас сегодня очень серьезный разговор: о Вадике Саянове.
Ребята обступили ее. Со всех сторон слышалось: «Где Вадька? Что с ним?»
– Нашелся! Поговорим после перемены, – ответила она сразу всем и вышла.
Известие о Вадике Варвара Трофимовна несколько дней держала от учеников в «секрете» не потому, что хотела воспользоваться им в более эффектный момент: она ждала письма от Саяновой из Одессы.
Вчера оно пришло.
Когда ребята снова расселись по партам, Варвара Трофимовна заговорила о беглеце. Она рассказала о его болезни и о хлопотах, которые он всем доставил.
– Вадик поступил неразумно…
– Разве он виноват, если у него такие родители, – перебил учительницу Юра Меньшак.
– Родителей, Юра, дети себе не выбирают, а у Вадика Саянова как раз они хорошие.
Она умышленно подчеркнула слово «хорошие».
– Но, кроме родителей, у человека есть еще и товарищи. А они должны быть чуткими, отзывчивыми. Мы же с вами оказались нечуткими.
– А если Вадька никому не говорил, что его обижают дома, – возразил Слава Деркач. – Когда мы с ним газету выпускали, он еще хвалился своим папой: он даже велосипед обещал Вадьке купить.
– Вадик тоже немало виноват. Ему, как и многим из вас, уже четырнадцатый год, и он обязан думать о своих поступках.
В классе не было прежней тишины, но Варвара Трофимовна продолжала беседу.
– Вы знаете много примеров, когда в вашем возрасте люди не только трудились, чтобы прокормить себя, но и боролись с врагами своей Родины…
И она снова напомнила ребятам о Николае Островском, о их любимом писателе Аркадии Гайдаре.
Она видела, как ученики взрослеют на ее глазах, как сбегаются густые брови у Алеши Клименко – воспитанника детского дома.
– Если бы Вадик сперва подумал, он никогда бы не решился на такой поступок! – уверенно говорила учительница. – А Вадик мог не только подумать, но и поговорить с товарищами. Вот хотя бы с Деркачем. Я полагаю, что этот товарищ не посоветовал бы уходить из дому. Правда, Слава?
– Конечно! Если бы я знал…
Но учительница уже обращалась ко всему классу:
– Вадик совершил тяжелую ошибку и за это он сам себя наказал. Мне кажется, что вы уже успели осудить его поступок?
Ребята, переглядываясь, молчали.
– Мы с вами – искренние друзья Вадика и должны ему помочь.
– Правильно! – раздалось сразу несколько голосов.
– Чтобы хорошо все обдумать и решить, – продолжала Варвара Трофимовна, – у нас достаточно времени. Только учтите: не следует высказывать Вадику своего сожаления ни в письмах, которые вы, конечно, будете ему писать, ни тогда, когда ваш товарищ вернется в класс. Жалость человека не бодрит и не помогает ему!
– Варвара Трофимовна, вы нам Вадькин адрес дадите? – спросил Слава Деркач.
Довольная своими ребятами, учительница возвратилась домой.
Забыв об усталости, она поспешила поделиться своим настроением с Саяновой.
36
Вадик уже мог, держась за спинки кроватей, передвигаться по комнате. И все ж однообразно тянулись дни. Зато ночи! Как полюбил мальчик эти больничные ночи!
Неяркий свет от лампочки под потолком, придуманный специально, чтобы больные не зачитывались и набирали силы, придает разговору особенную таинственность.
Все спят, а Вадик и дядя Миша, чьи кровати стоят одна против другой, тихонько беседуют.
Дяди Мишины рассказы, как большая книга: заканчивается глава и так хочется скорее узнать, что будет в следующей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14