Вечером, после кино, его встретил Виктор.
– Знаешь, где тебе лучше ночевать? – спросил приятель. – На станции. Они сели в троллейбус и поехали на вокзал. Виктор прошел в зал для транзитных пассажиров, а потом, возвратившись, подмигнул Вадику и сказал так, чтобы слышала контролерша:
– Что такое? Неужели они достали номер в гостинице?
А когда они вышли из вокзала, он объяснил:
– Будь понахальнее, ври больше – и все в порядке.
Виктор поинтересовался и материальными делами приятеля, которого мог не увидеть до конца недели. Узнав, что у Вадика денег мало, посоветовал:
– Продай пальто, оно у тебя новое, купи ватник. Вот и деньги будут. Устроишься, купишь другое.
Вадик не знал, сколько надо просить за пальто. Он пришел на толчок и только начал снимать пальто с плеч, как к нему подошла торговка.
– Продаешь?
– Продаю.
Она сразу же взяла пальто, перекинула его себе через руку подкладкой вверх, затем спросила:
– Сколько тебе?
– Пятьсот, – наугад сказал Вадик.
– Много, получай двести.
Она мгновенно отсчитала ему деньги.
– Нет, двести мало, – запротестовал мальчик. – Отдайте, я за двести не продам.
Вадику без пальто было холодно, и он уже поглядывал на ватник, который неподалеку продавала старушка.
– Отдайте, тетя, мое пальто. Я уже не хочу его продавать, – просил он спекулянтку.
– Что ты кричишь? Или я у тебя украла? – набросилась на него торговка. – На, получай деньги и уходи.
Она на ходу сунула в руку мальчика несколько скрученных бумажек и скрылась в толпе. Когда Вадик подсчитал деньги, здесь было всего двести семьдесят рублей.
Вадик так продрог, что, забыв о еде, стал искать ватник.
30
С тех пор, как стало известно о поступке ученика Саянова, казалось, все внимание школы сосредоточилось на седьмом «В».
– Дурные примеры заразительны, – напомнил учителям еще на педсовете директор.
И хотя Варвара Трофимовна была достаточно опытным классным руководителем, к ней в класс чаще, чем в другие, стали наведываться и завуч, и старшая пионервожатая, и председатель родительского комитета.
«Так и должно быть, – рассуждала учительница. – Хорошая нива только у коллектива: где сам не заметишь, товарищи подскажут».
– Смелее и больше, Варвара Трофимовна, используйте воспитательные стороны своих предметов, особенно литературное чтение, – советовал завуч, посетивший урок русского языка. – Не забывайте о связи с современностью… У вас это хорошо получается.
Варвара Трофимовна относилась к той категории старых учителей, которые никогда не полагаются на свой многолетний опыт, а у таких людей очень мало свободного времени.
Субботний день у нее был самым трудным и ответственным днем недели: она как бы подводила итог и по классному руководству и по предметам.
Поглядывая на старые стенные часы, которые мерно отсчитывали минуты, учительница заканчивала проверку последнего во второй четверти изложения своих семиклассников.
Она перелистывала и пересматривала каждую работу по нескольку раз, словно читала не только то, что было на строчках, но и между ними. За каждой страничкой тетради ей виделось живое мальчишеское лицо. Она представляла себе, как искривится от единицы веселая и беспечная физиономия Юры Меньшака. «Озорник и лодырь», – сердится Варвара Трофимовна. Но вот она уже перелистывает тетрадку, где ровные строчки с наклоном в обратную сторону поранены ее карандашом только два раза, и Федино остренькое личико с пугливыми глазами проясняется от жирной, прочно сидящей на строке четверки. «Как там наша новогодняя стенгазета?» – думает учительница и начинает листать уже проверенное изложение Славы Деркача.
Этот бойкий и любознательный мальчик с непослушным хохолком темных волос, торчащим как гребешок молодого петушка, еще ни разу не писал на «пять». В этот раз учительница тоже не простила бы ему запятой перед причастным оборотом, если бы не содержание.
Почти все ребята хорошо пересказали эпизод, когда Павка Корчагин освобождает Жухрая, но Деркач превзошел своих товарищей. «Прочтем, Слава, твое изложение на сегодняшнем уроке! – пообещала она. – А как там наш доклад?»
При слове «доклад» Варвара Трофимовна снисходительно улыбнулась.
Так называли свои короткие выступления на разные темы ее ученики, и это громкое слово каждый произносил с достоинством и подчеркнутой серьезностью.
Слава давно готовится по своей теме, но классный руководитель умышленно откладывает его выступление.
Варвара Трофимовна еще раз посмотрела на часы и заспешила на уроки.
В учительской она надеялась застать свою редколлегию, но никто ее здесь не ждал, и Варвара Трофимовна направилась к ребятам.
Были те последние минуты перед звонком на первый урок, когда мчатся без памяти опаздывающие, спешат с мелом и намоченными тряпками дежурные, в классах стоит галдеж, и только немногие дожидаются учителей в коридоре, чтобы объяснить, почему они не выполнили домашнее задание.
Дверь в седьмой «В» была закрыта, а за ней такая тишина, будто там никого нет.
Когда Варвара Трофимовна вошла, ребята, сгрудившиеся на последних партах, сидели к ней спинами. Они были так увлечены рассказом Феди Пасталова, что не замечали своего классного руководителя. Зато учительница, не видя мальчика, прислушалась к его медленному и робкому голосу.
«… а мачеха кормила его одной мамалыгой…», – повествовал он.
– Неправда! – громко возразил Слава Деркач. – У Вадьки не мачеха, у него родная мать. А то все враки!
В это время заерзал на парте Юра Меньшак и, оглянувшись назад, где стояла учительница, крикнул:
– Полундра!
Он первым сорвался с места и, повисая на чужих спинах, готов был к очередной шалости. Слава Деркач поймал его за воротник и потянул на себя.
Убедившись, что звонка еще нет, Слава подошел к Варваре Трофимовне и, опуская подробности, повторил все, что рассказывал ребятам Федя Пасталов. Собственно, это был рассказ не самого Феди, а его мамы. Обо всем она узнала в очереди и вчера за обедом поведала своей семье.
– Людская молва, как морская волна, если что подхватит, будет носить, пока не выбросит, – спокойно ответила учительница.
– В этих очередях из любой мухи слона сделают! – добавил Слава.
Но на перемене разговор о Саянове возобновился. Ребята окружили Варвару Трофимовну, и каждый смотрел так, словно стремился добраться, наконец, до истины.
– Может, Вадька, как Павлик Морозов, против своего отца пошел, – сказал Дима Чишейко, стоявший позади Феди Пасталова.
И ребята на перебой начали высказывать свои догадки.
– Все это не так, мальчики! И отложим пока разговор. Я думаю, на днях все выяснится. И тогда мы обсудим поступок Саянова.
«Саянов уже начинает приобретать героические черты! – подумала Варвара Трофимовна, выходя из класса. – Ничего, придет время и развенчаем мы нашего „героя“!
31
Как ни щедр был на советы Витя, а такая простая вещь, как паспорт или другой документ, удостоверяющий личность, выпал из его поля зрения. Он не знал, что не только на работу, но и в школу надо поступать с документами. У Вадика не было никакого документа, а табель с отметками за первую четверть он забыл в кармане пальто.
Продрогший и голодный ходил мальчик у вокзала, потом отправился на базар. Деньги, оставшиеся после покупки ватника, он уже проел, а больше взять было негде. Он задержался у ларька, где торговали солеными овощами. С жадностью смотрел Вадик на огурец, который лежал на земле, куда только что вылили из кадки рассол вместе с дубовыми листочками и стебельками укропа. Ему так хотелось взять и съесть этот огурец, но было стыдно. Он отошел. Когда же продавец запер ларек на замок и удалился, Вадик, оглядевшись по сторонам, поднял огурец и начал есть. Он не заметил, как приблизился к нему мальчуган в таком же, как у него ватнике, только в новом и, остановившись, наблюдал за ним.
– Ты фрей? – спросил он.
Вадик даже напугался. Он еще больше смутился, когда подумал, что этот мальчуган видел, как он поднимал огурец.
– Есть хочешь?
– Хочу.
– На, поешь.
И мальчуган протянул Вадику кусок белой булки, какие продавали в киосках. А когда Вадик доел булку, он спросил:
– Как тебя звать?
Вадик ответил.
– А меня зовут Петька, – объяснил в свою очередь мальчуган.
И мальчики разговорились. Пока они знакомились и беседовали, пошел снег. Его крупные хлопья так быстро покрыли землю и одежды людей, что Петя, спохватившись, удивился тому, как это произошло.
– Смотри, Вадька, мы с тобой на дедов морозов похожи!
Петя оказался простым и откровенным. Он не постеснялся признаться, что убежал из детского дома, что живет легкой жизнью, а попросту – ворует на базаре, но столько, сколько ему надо, чтобы поесть и на кино. Узнав, что Вадику негде ночевать, он позвал его к себе.
– Елки зеленые! – крикнул он, когда раздались свистки базарных, предупреждающие о конце торга. – Заболтались мы с тобой и на ужин ничего не прихватили. Ну, ладно, у бабки что-нибудь найдется. Пошли, Вадька.
Вадику не нравилось, что его новый знакомый – воришка, но что делать, если нет лучшего. К тому же Петя вовсе не уговаривал его красть, наоборот, он даже посоветовал: «Тебе бы, Вадька, лучше в детский дом податься, с голоду пропадешь один!»
До этого времени Вадик думал, что хорошо знает Одессу, а оказалось, что существуют какие-то «Ближние Мельницы». И никаких там мельниц нет, а просто улицы с белыми домиками по два-три на одном дворе, сады. А кладбище рядом такое большущее, что на нем заблудиться можно. Вадик удивился: «Как этого я не заметил, когда мы с Витей искали здесь могилу матроса Вакуленчука?» Оказалось, что Петя тоже знает, где похоронен этот героический матрос.
Старушка, у которой жил Петя, едва передвигалась на своих больных ногах. Вадику она напоминала Екатерину Васильевну. «Вот к кому надо было пойти, – подумал мальчик. – Но теперь уже поздно: в таком противном ватнике стыдно туда показываться».
Петина хозяйка торговала семечками у кладбища. Она жалела мальчугана. Он даже за квартиру ей не платил, а только добывал топливо и помогал разжигать казанок.
Комната у бабушки маленькая, с одним окном. Сама она спала на каком-то плоском сундуке, а Петя – на ее кровати со старым пружинным матрацем. Правда, Петя не каждую ночь спал у бабушки: без прописки жить опасно – управдом узнает, и в милицию.
Хозяйка уговаривала Петю вернуться домой, но он и слушать не хотел об этом, и старушка искренне огорчалась.
Петя с Вадиком легли на кровати. Пружины матраца врезались в бока, но Вадик был рад и такому ночлегу.
Мальчики долго не спали. Петя рассказывал о себе. За пятнадцать лет жизни он стал бывалым человеком и опытным «путешественником». У него еще до войны умерла мать, отец погиб на фронте. Мачеха отдала мальчика в детский дом. Петя убежал и вернулся домой, но ему даже дверь не открыли. «Ну и черт с тобой! – ругнул мачеху мальчик. – Максим Горький всю Россию пешком обошел, а я могу на поездах ездить, и это даже интересно!»
Петя вспоминал о своем странствовании по Украине и Крыму. Вадика особенно увлек его рассказ о Киеве: сколько там интересных мест! Он уже начинал жалеть, что тогда им с Витей Топорковым не удалось побывать в этом городе. Но тут же подумал: «А где бы с Витей стали жить? И денег у нас было мало. Нет, так ездить плохо: надо все время красть, как Петя… А ведь Горький, когда путешествовал, работал».
– Если бы не Гитлер, батько мой был бы жив, и я, может, тоже где-нибудь учился, – сказал Петя, отворачиваясь от Вадика к стене.
Вадик, лежа на спине, намеривался уснуть. В комнате было тепло: в казанке, накалившемся докрасна, еще горел уголь. За окном светила луна, ветер качал деревья, а их тени причудливыми узорами ложились на белую стену. А в окно, будто просясь на ночлег, царапала по стеклу и настойчиво стучалась голая тоненькая веточка. Вадику вспомнилась своя комната, мама, диван, на котором он спал. Дома вот так же, лежа на диване, он смотрел иногда на окно, за которым растут ветвистые тополи. Бывало, мама унесет лампу в кухню, и комната при лунном свете становится, как в сказке. Вадик в такие часы любил помечтать. «Как живут папа с мамой? Теперь им и лампу вторую покупать не надо». Вадик вспомнил, как папа был недоволен, что у них свет бывает только в комнате или только в кухне.
Казанок погас, в комнате стало прохладней, а Вадик все не мог уснуть. Он повернулся спиной к Пете, прижался к нему, так было теплей, подобрал ноги, чтобы они не высовывались из-под куртки, и, пригревшись, наконец, заснул.
– Вадька, а ты вшивый! – сказал утром Петя. – Гляди, какие звери по тебе ползают!
И Петя прижал ногтем снятое с ватника насекомое.
– Это не я, – смущенно оправдывался Вадик. – Это мне пиджак такой попался.
Петя и старушка посоветовали Вадику сходить в баню и отдать ватник в прожарку. Они пригласили Вадика и на следующую ночь, но мальчик не пришел.
32
Редко в Одессе бывают снежные и морозные зимы. О другой такой помнили лишь старики. Они рассказывали, что в ту лютую зиму, что была в пору их детства, на улицах Одессы жгли костры, чтобы прохожие могли обогреваться.
Но, когда Вадику Саянову негде было ночевать, не жгли костров на улицах Одессы. В эту тяжелую зиму некоторые одесситы даже не топили своих кафельных груб: нечем было топить. Более счастливые подставляли к кафельным печам такие же чугунные печурки, как у Петькиной хозяйки, с жестяными трубами, похожими на самоварные. Ничего экономнее и доступнее нельзя было придумать. От казана в комнате тепло, и обед на нем сваришь, а топлива требуется немного.
Такой казанок, накаленный докрасна, стоял у кафельной печи и в приемном покое больницы, куда скорая помощь привезла мальчика, подобранного на вокзале.
Разъездной врач еще на месте определил тиф и не хотел брать больного в карету. Как он ни доказывал, что это дело эпидемической станции, пришлось мальчугана везти: карета эпидемической станции, застряв в снегу где-то на окраине, поломалась.
Когда с мальчика снимали грязную одежду, он был без сознания. От больного так и не удалось узнать его фамилии, в одежде тоже не оказалось ничего, удостоверяющего его личность. И в книге поступающих больных, и в истории болезни первая графа так и осталась незаполненной. Вместо фамилии был поставлен вопросительный знак, чтобы следующая смена догадалась, что это не оплошность, а неизвестность и, при возможности, дописала все необходимые сведения.
В бреду проходили первые ночи, а днями мальчик лежал пластом с пересохшими губами и закрытыми глазами. Однажды ночью он соскочил с кровати и громко крикнул: «Петя!», но тут же упал и расплакался. С тех пор соседи по палате стали называть его Петей. Когда он приходил в сознание и ему говорили «Петя», мальчик не возражал. Так и появилось у него имя.
«Петя» был настолько слаб, что врачи не рассчитывали на выздоровление и не мучили его расспросами. Всюду о неизвестном мальчике было заявлено, но никто не справлялся о нем, не разыскивал и, казалось, ему даже фамилия не нужна. Во время обходов его называли «неизвестным». Кто-то из дежурных даже в истории болезни заменил вопросительный знак слозом «Неизвестный». Так у мальчика появилась фамилия, и все к этому привыкли.
Но миновал кризис, и признаки жизни стали возвращаться к Неизвестному. Теперь он подолгу лежал с открытыми глазами. Неразговорчивый, он почти не отвечал на вопросы соседей и только дежурной санитарке, которая кормила его с ложки, говорил еле слышно: «Спасибо, тетя».
– Давай-ка, сынок, с тобой сыграем! – предложил ему однажды пожилой выздоравливающий сосед по койке, замети», что мальчик не сводит глаз с шахматной доски и переживает каждый неверный ход.
«Петя» согласился. Ему подложили под спину лишнюю подушку, приподняли, и, сосредоточенно думая над каждым ходом, он обыграл своего партнера.
– Ну и Петя! Ты у нас прямо-таки чемпион! – восторженно хвалили соседи.
И когда мальчик, отдохнув, пожелал играть вторую партию, наблюдатели и болельщики пришли даже из других палат. С этого дня около «Петиной» кровати постоянно кто-нибудь сидел. Если мальчик сам не играл, то ему доставляло удовольствие наблюдать за игрой. Больше всего он любил играть со своим соседом дядей Мишей. Бывалый моряк и хороший рассказчик, он полюбился мальчику.
– Хватит, Петя, спать пора! – сказал однажды дядя Миша, закончив свой рассказ о далекой земле, которая называется мыс Доброй Надежды.
Потому ли, что выл за окном ветер и дребезжали в рамах стекла или потому, что новый больной стонал, метался и бредил, призывая Марию и Николая, а это напоминало родителей, мальчику не хотелось, чтобы дядя Миша спал.
– Я не Петя, – неожиданно открылся он соседу.
– Вот как? – удивился тот. – Кто же ты у нас?
– Меня зовут Вадик.
И Вадик рассказал дяде Мише все, о чем не хотелось говорить другим.
33
Саянов изредка приходил домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14