Постарайтесь примириться. Ваша дочь явно придерживается иных взглядов. Выберете для нее что-нибудь из таких картинок?– Разумеется, что-нибудь выберу, наверняка выберу! – поспешно закивал Якуб Калас. – Вот эту, пейзаж с деревом на переднем плане. Люблю деревья. А голые девочки – они, конечно, хороши, ничего не скажешь, но дарить такую картинку дочери… как-то не того, а?– Дело ваше, – согласился Любомир Фляшка и стал собирать разбросанные картинки.– Только мне надо покрупнее, понимаете? – объяснял Калас. – Чтобы повесить на стену и бросалось бы в глаза с первого взгляда. Сами знаете людей. Придут, посмотрят, скажут: у вас на стене всего лишь фотография? На что-нибудь получше не хватило денег? Повесить на стену фотографию, да еще такую маленькую! Уж я-то знаю людей и не допущу, чтобы над моей дочерью смеялись, чтобы на ее счет языки чесали. Мы можем себе позволить по-настоящему художественную картину!– Добро, – сказал фотограф. Якуб Калас начинал действовать ему на нервы. Вроде бы он и вправду поверил, что перед ним деревенский «денежный мешок». – Сделаю покрупнее. Пейзаж с деревом. Но учтите, на это понадобится время.– Я учитываю, оно и понятно, искусство требует вдохновения, иначе дело не идет, – не закрывал рта Якуб Калас, а сам чуточку занервничал. Пришло время выложить карты, настал решающий момент, который, быть может, позволит ему расколоть фотографа. – Я оставлю вам адрес, вы мне сообщите, когда будет готово. Записывайте: Якуб Калас, Важники, дом номер пятьдесят четыре. Я живу в старом доме… Достался мне от родителей. Мог бы его и продать, да не продал. Сами знаете, как это бывает. Родные стены, близкие сердцу… Много за него все равно не дадут, вот я и решил оставить себе. И хорошо сделал. Теперь у меня свой фундамент, свои корни. Родимый дом – он и есть родимый, что и говорить…Любомир Фляшка взял листок с адресом, равнодушно сложил его вчетверо и сунул в карман. Калас ожидал совсем другого. Пришлось продолжить.– Важники, – повторил старшина. – Не слыхали? Красивая деревенька. Глаз не оторвешь – вокруг долины, тополя, акации, дубы… Вы не поверите, какой это чистый край! Там еще можно дышать! Фабрики наступают на поля, но у такой низины хорошие легкие, она вырабатывает кислороду дай боже – и ветров у нас хватает, чтобы разогнать фабричную вонь. Вот они какие, Важники!– Не бывал, – бросил фотограф.– Жаль. Славная деревенька.Якуб Калас задумался, для убедительности даже палец прикусил, потом резко перевел взгляд на Любомира Фляшку.– Послушайте, пан Фляшка, мне все же кажется, что я вас видел в Важниках. Совсем недавно. Ночью, на станции. Еще шел дождь, ну да, точно помню – шел дождь, лило как из ведра, а вы как раз прибежали в зал ожидания.Его слова фотографа не взволновали. Он спокойно размышлял, наморщив лоб:– Важники? Так это были Важники? Не знаю, не припомню. Дождь и станция – это вполне может быть. При нашей профессии столько наездишься… А теперь, когда нам не дают служебных машин, болтаемся и по станциям…– Значит, вы были у нас по службе? – продолжал любопытствовать Калас, почуяв, что наткнулся на важную ниточку или угадал зародыш вранья, которым Фляшка хочет – если, не дай бог, что унюхал – сбить его с толку. – Вы готовили репортаж? И у вас была пересадка? А мне вдруг показалось, будто вы тот самый… словом, вышел там у нас случай, немного смешной, но по-своему и серьезный… Какой-то парень, да вот вроде вас, немного покуролесил в одном доме. Наши деревенские до сих пор вспоминают. Я бы голову дал на отсечение, что в трактире шел разговор именно о вас. Очень уж вы похожи…Любомир Фляшка помрачнел:– Знаете, пан Калас, если вы явились только для того, чтобы поиздеваться надо мной, прошу покинуть мой дом. Я не обязан перед каждым отчитываться в своих поступках. Тем более – перед вами. А в соответствующем месте я уже исповедался.Якуб Калас состроил виноватую, очень вежливую мину и театрально произнес:– О конечно, конечно! Я же не требовал от вас никаких отчетов! Да неужто я себе такое позволю? Просто меня заинтересовало сходство, и пришло в голову: спрошу-ка, раз уж я тут, что в этом плохого, все мы люди, отчего не поговорить, не убедиться, что ошибся? Я бы никогда не осмелился совать нос в ваши дела. Мало ли что в жизни случается! Все мы были молоды. И тоже не любили, когда кто-нибудь напоминал нам о наших проказах. Меня и правда заинтересовало, даже поразило, до чего вы похожи на того парня. Да что там похожи! Если я правильно вас понял, если не ошибаюсь, это вы и были! В таком случае простите меня, но я должен сказать, что поведения той девицы отнюдь не одобряю. Приехать с вами, а потом вдруг исчезнуть! Вроде так было дело? Ну-ну, не сердитесь, что тут позорного, любой может попасться на удочку. Понятно, вспоминать такие вещи не слишком приятно. С женщинами всегда так. Никогда не знаешь, что они выкинут. Хоть стоила того, а? Хороша собой?– Красота, уважаемый, дело вкуса, – уклончиво ответил Фляшка.– Я так понимаю, она не из нашей деревни.– Очевидно, не из вашей, – отрезал фотограф.– У нас в деревне о ней чего только не болтают, – раздумчиво сощурился Якуб Калас. Способность присочинить, играючи приврать, пустить пыль в глаза, никому при этом не причиняя вреда, нравилась ему в себе, он пришел в отличное расположение духа и весело продолжал: – Жаль, нет у вас ее фотографии. Простите, я человек любопытный, и красивые женщины мне нравятся. Особа, ради которой такой молодец едет в наш медвежий угол, должна быть страсть как хороша!– Увы, в данном случае ничем не смогу вам помочь, – с нескрываемой насмешкой ответил Любомир Фляшка, – вот разве что… – Он порылся в шкафу. – Она вам уже попадалась на глаза в чем мама родила.– В чем мама родила?! – удивился Якуб Калас. – Что вы, простите, имеете в виду?Фотограф протянул Каласу снимок красивой рослой женщины.Тот внимательно посмотрел на фотографию, но при виде смазанного бликами лица вздохнул:– Это мне, братец ты мой, не поможет. Тело первый сорт, но без лица… оно мне ничего не говорит. Я никогда не избегал женщин, но эта, пожалуй, слишком молода, чтобы ее мог заинтересовать такой, как я…Искреннее признание гостя Любомиру Фляшке явно было на руку. «Давай-давай, старикашка, распускай слюни», – желчно думал он.– И все же мне эта фигура вроде бы знакома. – Якуб Калас бросил точно отмеренную тень на радужное настроение фотографа. – Одну такую стройную красотку я знаю. Вернее – знал. Ее называли «тощая мамзель».– Насчет «тощей мамзели» не в курсе, – усмехнулся фотограф. – Знаю одно: это Алиса.– Красавица! – воскликнул Калас, возвращая фотографу снимок. Но потом, точно передумав, попросил: – Послушайте, пан Фляшка, то есть маэстро, а не могли бы вы мне эту картинку, как бы получше выразиться, уступить? Разумеется, не задарма. Я с удовольствием заплачу! А то оставлю вам колбаски или оливок?– Не надо, – великодушно отказался Любомир Фляшка. – Можете ее взять. Мне она до смерти опротивела. Допекла, как никто на свете! А для вашей дочери я картинку изготовлю, не сомневайтесь. Уважаю подлинных ценителей искусства. Привезу ее вам не позже чем через неделю. Что скажете?– Не позже, чем через неделю? Это было бы чудесно! Срок для меня самый подходящий. Если вы не против такой поездки, буду только рад. Самого меня путешествия уже утомляют.– Хорошо, договорились! Привезу вам эту картинку, – пообещал Любомир Фляшка и проводил Каласа до порога. Сердечно с ним простившись, он бесшумно прикрыл дверь.Бывший участковый вызвал лифт. Он обдумывал каждое слово, прозвучавшее у фотографа. И никакого удовлетворения не испытывал. Результат беседы был довольно неясен. Он мог свидетельствовать и о том, что Фляшка человек неуравновешенный, легко возбуждается, поддается гневу, но нельзя исключать и того, что ни посетителя, ни его просьбу он не принял всерьез. Слишком уж неправдоподобно, чтобы этакий деревенщина разыскивал какого-то журналистишку ради того, чтобы заказать ему художественную фотографию! Нет, Якуб Калас решительно не был доволен. Может, было бы и разумней, и тем более порядочней прийти к Фляшке с открытым забралом, без всяких там театральных эффектов? Хотя, в конце концов, не такой уж это большой грех. Фляшка не из тех людей, ради которых есть смысл в чем-то себя упрекать. Ведь неясно даже, кто кого водил за нос! Важно лишь одно: он вытянул из этого парня все, что хотел, а может, и больше.Старшину беспокоила та быстрота и легкость, с какой он узнал о красотке, до сих пор для всех остававшейся загадкой. Или о ней просто пока умалчивали? Точно ее время еще не пришло. Держали в резерве. Но кто и зачем? Милиции известно о ней не больше, чем мне, и ее не разыскивают, по крайней мере я ничего такого не слыхал. Фляшка же, напротив, говорит о ней охотно. Это очень даже понятно, допекла его – вот и разозлился. И наверняка нуждается в ней как свидетельнице, что его версия событий той ночи правдива. С другой стороны, фотограф явно не страдал из-за разлуки с нею. Похоже, ее загадочное исчезновение ему на руку и уж во всяком случае его не волнует. Он смирился с тем, что девица его раздразнила, надула, а потом бесследно исчезла. «Собственно, не так уж бесследно, – поправил себя Калас, – я видел ее фотографию, она у меня в кармане, любому могу показать. Кому угодно – красивое тело!» Он сознавал: вряд ли в его поисках эта фотография ему поможет, но ведь и искать-то не придется. Молодая женщина уехала отдыхать. А когда вернется, он еще к ней приглядится. «Хотел ли Фляшка, чтобы я рассказал в милиции об Алисе? – соображал он дальше. – Что-то тут не клеится, концы с концами слишком во многом не сходятся. Видно, я действовал неправильно. С чего бы, к примеру, Фляшке думать, что мой заказ – дело серьезное? Этот ловкий парень явно раскусил меня и хочет переключить мое внимание на Алису. Возможно, таким образом прикрывает кого-то другого. Неправдоподобно, однако не исключено. Фантазирую! – упрекнул себя Калас. – Фляшка понятия не имеет, кто я такой. Существует всего одна разумная версия: хотя Фляшка и говорил об Алисе, но девушка, которая его надула, должна быть из Важников! Кто-то из своих, кто знает обстановку, людей, да-да, так оно и есть!»Когда поезд приближался к окружному центру, Калас решил выйти и заглянуть в библиотеку.Библиотекарши помнили его благодаря его бывшей жене – большой любительнице чтения. По-своему его жена и в самом деле была необычной женщиной: целыми днями валялась с книжкой в руках, глотала роман за романом, проливала слезы над судьбами героев, возмущалась беспардонностью гангстеров, грызла ногти, напряженно следя за сложными перипетиями детектива.Якуб Калас попросил две последние годовые подшивки «Современной женщины» и стал перелистывать страницу за страницей. Бывший старшина искал долго и обстоятельно, пока в одном из номеров не нашел разворот, который сразу же приковал его внимание. Жирный шрифт заголовка бросался в глаза нетерпеливым и благодарным читателям: «Две сестры – Мириам всего на минуту старше. Стюардесса на земле. Воздушные замки на железобетонных основаниях. Поэзия будущего?» Серия выполненных с хорошим вкусом фотографий, автором которых, как следовало из текста под ними, был Любомир Фляшка, изображала улыбающихся девушек-двойняшек, Мириам и Луизу Джапаликовых. Узнал ли их Калас? Он, безусловно, слышал их имена, даже наверняка встречался с ними, но, не будь в репортаже упоминания, что они из Важников, возможно, даже проглядел бы, что перед ним дочери председателя кооператива. Но он не проглядел и призадумался. Странно как-то, неужели одна из дочерей Джапалика – возлюбленная Любомира Фляшки? Председатель кооператива в Важниках считался человеком в высшей степени уважаемым, люди его побаивались, потому что делами он заправлял решительно, ему нельзя было отказать и в организаторских способностях. А кое в чем он был оригиналом. Например, утверждал, что в краевых масштабах их кооператив ни в коем случае не должен плестись в хвосте, но и высовываться в первые ряды, мол, тоже не след. Хороший хозяин старается быть в верхней части списка, чтобы его люди могли гордиться своим кооперативом и получать по заслугам, но чтобы с них вместе с тем не было спроса, как с передовиков, от которых всегда ждут особых достижений. Так уж несправедливо устроен мир: покажешь выдающиеся способности – трудись и за средних, и за слабых! Благодарности все равно не дождешься, зато работы будет невпроворот! «Нет, – подумалось Каласу, – вряд ли какая-нибудь из дочерей Джапалика знается с Фляшкой. Но раз уж ты взялся все объективно расследовать, хочешь раскрыть всю правду, придется считаться и с этой возможностью». Настроение сразу немного испортилось. Следующее открытие еще больше его взволновало. В одном из номеров он натолкнулся на стишок, подписанный Игором Лакатошем: Под ветром белые скалы,белозубый оскал любви.Эй, ангелы, что отстали?У красавиц губы в крови! Снимок, послуживший иллюстрацией к этому тексту, изготовил Любомир Фляшка.«Значит, Игор еще и поэт!» – без иронии отметил Калас и начертил на листке блокнота треугольник. Три его вершины обозначали Фляшку, Алису и младшего Лакатоша. Для девиц Джапаликовых в этой простейшей геометрической фигуре места не нашлось.Открытие, что Игор и Фляшка некогда состояли в деловом контакте, Калас считал самым ценным. Если эти двое действительно знакомы, не исключено, что в тот вечер, когда погиб Беньямин Крч, участие в событиях принимал и Игор, или хотя бы что-то о них знал.Калас вернул журналы библиотекарше, попросил у нее какую-нибудь книжку «для одинокого мужчины». Молодая женщина улыбнулась, поняв намек.– Выглядите вы прекрасно, пан Калас, – сказала она шутливо, возможно, даже чуточку вызывающе, толком он не разобрался. – Не думаю, что вам ничего иного не остается, как читать книжки. Мужчины вашего возраста еще ох какие номера откалывают!Да, хотелось ему ответить, вы правы, если только их не гложет диабет! Однако бывший участковый промолчал о своей болезни и спросил молодую зардевшуюся женщину, что бы она сказала, предложи он ей отколоть какой-нибудь номер вдвоем.– Лучше я дам вам книги, – ответила она, – у меня ревнивый муж. Мы бы с вами не успели выйти из этого здания, как он уже шел бы за нами по пятам. Посмотрите!Калас выглянул из-за шторы на темную улицу. Под фонарем, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, стоял мужчина.– Вот так он ждет меня каждый раз, когда у меня вторая смена, – произнесла библиотекарша несчастным голосом.И положила на стол три книжки:– Эти могли бы вас заинтересовать.– Хорошо, я возьму их.Библиотекарша взглянула на него с немым вопросом: мол, вы даже не посмотрите, что я вам предлагаю?– За свою жизнь я прочел не слишком много, – сказал Якуб Калас, – могу начать и с этих, как по-вашему?Она только улыбнулась.С книжками под мышкой спускался Якуб Калас по лестнице и думал о сестрах Джапаликовых. 11. Через недельку, братец ты мой, а потом можешь хоть съесть его с потрохами – Кооператив, братец ты мой, нынче посложнее любой фабрики, – расплылся в улыбке председатель Игнац Джапалик. – У нас есть все! Хочешь взглянуть на машины? Пожалуйста! Или на автоматическую линию на птицеферме? Милости просим! На общественно-бытовые сооружения? Ха! Душевые, уборные, все по высшему классу выложено кафелем! И сауну строим, пускай люди привыкают. Надо не только вкалывать, но и заботиться о своем здоровье! Если уж не о своем, – он похлопал себя по внушительному животу, – так хоть о чужом, у нас тут, кстати, в основном трудятся женщины! Омолаживаем коллектив, чтобы жизнь стала краше. Тогда и работа кипит, и производительность труда растет! Нынче мы, братец ты мой, полностью на хозрасчете! Коли хочешь шагать в первых рядах, давать больше продукции, богатеть – иначе нельзя. Кабы мы полагались только на то, что нам даст какой-нибудь дядя, чего бы мы добились? Так уж нынче устроен мир, взамен идеалов – экономические факторы, выигрывает тот, кто сильнее, ловчее, разворотливее. План планом, но жизнь есть жизнь. Всего только один раз рискнул я положиться на договорные поставки запчастей к комбайнам. По наивности спал себе спокойно и верил, что каждый знает свои обязанности, а потом мне пришлось носиться по всему краю, чтобы зерно не осталось на поле, потому что оно остаться на поле не может, даже если партнеры тебя надули. А партнеры – они всякие бывают! Ведь нынче среди нас, братец ты мой, живут такие всемогущие божества, что любой договор и даже интересы общества для них – тьфу! И всегда они умеют выйти сухими из воды. Но ведь и они хотят жрать, да еще как жрать! Вот мы и работаем, производим продукцию, решаем проблемы, выкручиваемся, как можем. Мы теперь люди ученые, надеемся прежде всего на собственные силы. Изготовляем все сами. Это стоит дороже, зато дело идет без сучка без задоринки, и безработицы нам опасаться не приходится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26