Не имели внутренних тормозов, поскольку никто им не привил соответствующих нравственных принципов.Подобные рассуждения как-то объясняли Якубу Каласу действия людей, с которыми он сталкивался в последнее время; пожалуй, он даже смог бы их понять, но от ответственности за преступление это их не избавляло. И все же обычная железная логика ответственности человека за свои поступки, логика абстрактной справедливости его не удовлетворяла. Возможно, если бы он прочел Достоевского, ему было бы легче размышлять на эти темы. Но Каласу надо было додумываться до всего самому, а в собственных мыслях он не находил удовлетворительного ответа. «Я даже, кажется, полюбил кое-кого из этих людей, – пытался он разобраться в себе, – и еще буду жалеть, что им предстоит идти под суд. Поди, буду жалеть „артиста“ Фляшку и Алису… Но уж никак не Джапалика, это я знаю точно, в этом я уверен, ни Джапалика, ни Игора я бы не пожалел, они хитрые, дурные люди».Так, сидя у стола, он и задремал. 23. После погони в потоке машин Часа через два зазвонил телефон. Якуб Калас долго не подходил. Пока он решился поднять трубку, телефон смолк. Вскоре по дому снова разнесся резкий, настойчивый звонок. Калас взял трубку.– У телефона, – произнес он спокойно.– Это я, дядюшка! – прокричал лейтенант Врана. Старшина живо представил себе, как сияет молодой офицер, а тот без промедления зачастил: – Я думаю, вы первым должны быть в курсе, чем все кончилось.– Слушаю.Лейтенант откашлялся.– Мы их схватили, – похвастал он с нотками самодовольства в голосе, – после погони в потоке машин, но все-таки схватили. Немного понервничали, конечно, да и шины постерли… Надо было вам поехать с нами, дядюшка, такое не часто удается пережить. Вам наверняка бы понравилось! Эти типы стали выкручиваться: мол, молодой доктор Карницкий хотел опробовать новый «крейслер». Не знаю, куда они направлялись, где собирались испытывать свою машину. Пока что мне ясно одно: у Игора Лакатоша был оформлен заграничный паспорт в Австрию. Вчера он получил все бумаги. Ловкач еще тот, да только забыл про одну мелочь: ведь на границе он угодил бы прямо в руки паспортному контролю. Ладно, напоминать об этом мы ему не станем. Зачем отнимать у человека иллюзии, верно? Кончаю, дядюшка! Надеюсь, теперь вы будете спать спокойнее. Могу вам сказать, что вся эта история стояла у меня поперек горла. На суд вас, очевидно, вызовут как свидетеля обвинения. Вот будет зрелище! Ой, сдается, намучаемся мы еще с этими красавцами. Представьте, знают назубок все законы! Покажитесь у нас когда-нибудь. Что-то говорит мне, что одиночество не идет вам на пользу. Например, в дружинники вас бы наверняка взяли. Подумайте! Ведь вы без работы не выдержите! Вам надо быть на людях, а не сидеть в свое норе!– Смейтесь, коллега, дома над своей бабушкой, а не надо мной! – проворчал в трубку Калас. В ответ послышался довольный смех уверенного в себе человека, приплюсовывающего к своим заслугам еще один успех – и какой! Раскрыть притон, более того, преступную клику, к которой причастны и некоторые местные тузы, это вам не фунт изюму! Для этого требуются не только профессиональные навыки и поддержка закона, но и немалая личная отвага! У лейтенанта Враны такая отвага есть. И еще есть в нем нечто, роднящее его с Каласом: убеждение, что действует он в интересах общества.Они простились лаконичным «бывайте здоровы».Старшина на пенсии думал о лейтенанте Вране, об этом честолюбивом человеке, который благодаря юридическому образованию получил хорошую должность, можно сказать, для его возраста даже отличную. Другим всей жизни не хватает, чтобы добиться такого назначения, а он до него дослужился быстро, потому что сумел проявить себя как исключительно цепкий, не лишенный амбиций молодой человек, сумел показать и свои способности, и образованность. Калас ему не завидовал, наоборот, желал успехов. Если бы сам он начинал в лучших условиях, может, и ему бы захотелось пробиться наверх, вырваться вперед, сделать карьеру, и он был бы горд собой, работал бы с большей уверенностью. То, что его судьба сложилась иначе, зависело от условий. Не успел он даже подумать о карьере, об учебе сверх подготовительных курсов, которые окончил в молодости, как пришлось выполнять различные задания. Вот он и привык к этому. А нынче? Уж в годах, впереди только старость, подслащенная сахарной болезнью. Несколько лет в родительском домике, а там… того гляди, и дом престарелых. Найти бы какую-нибудь женщину, не исключено – появилась бы и другая перспектива. Но лучше об этом не думать. С того момента, как его оставила жена, он словно бы обозлился на всех женщин. Они нравились Каласу, но доверять им не стоило. У него не было ощущения, будто он что-то в жизни упустил и не добился никакого личною успеха. Личным успехом для него была повседневная работа, доставлявшая удовольствие, самые будничные обязанности, которые другим отравляли существование. Он любил свою службу и, хотя некоторые сослуживцы были ему не по нраву, умел сработаться и с ними. Личная жизнь всегда была для Каласа чем-то второстепенным. И жена нередко ставила ему это в упрек. Лейтенант Врана – человек современный, излишнего усердия на работе наверняка не проявляет, да и к чему это? Безусловно, он примерный отец, семье наверняка уделяет не меньше внимания, чем службе, но историю с Крчем он все-таки распутал, да еще расследовал и другое дело, более мудреное и замысловатое. Да, Якуб Калас желал ему успеха, хоть и не симпатизировал. Недолюбливал он молодых. Может, лишь потому, что у самого не было детей и он на все смотрел с позиций своего возраста и не понимал, что новое поколение всегда иное, во многом иное, чем предыдущее. Правда, его настороженность к молодым не мешала ему поддерживать с ними добрые отношения. Конечно, со старшими он чувствовал себя лучше, но это ничего не значило. Юлия Крчева по возрасту была ему близка, а тоже его разочаровала! Оказалась совсем другой, чем он полагал. Вот люди! Думаешь о них, философствуешь, сочиняешь теории, рассуждаешь – и вдруг видишь, что все пустое, жизнь решает все по-иному, по-своему, впрочем, об этом уже шла речь… А Юлия… Он жалел ее, сочувствовал, старался ее щадить, а ведь она, наверное, считала его дураком. Хитрая, двуличная женщина! В конце концов выяснят, что и ей место на скамье подсудимых. Какой позор!От всех этих мыслей и переживаний у Каласа разболелась голова. Он возненавидел Юлию Крчеву и охотно бы все ей высказал. Но в тот день он больше не выходил из дома. Только на следующее утро отправился автобусом в город. 24. Вы вправе его покарать, я вправе его любить Милиция уже второй год располагалась в новом здании. Якуб Калас работал еще в старом помещении, походившем на заброшенный замок: двери кабинетов открывались тогда в холодный коридор со сводчатым потолком. Новое здание возвели невероятно быстро в центре городка. В нем много света и воздуха, как в большинстве новых построек. Сплошное стекло. Панели и кондиционеры. Но Каласу все здесь казалось неуютным. Местом его службы остался «замок». Там ему было по-домашнему хорошо, старые крепкие стены представлялись надежной защитой. Лейтенант Врана в такой защите не нуждался. В новом, красиво обставленном кабинете он чувствовал себя превосходно. Сидя за массивным письменным столом, лейтенант руководил работой всего отдела, терпеливо выслушивал каждый рапорт, не терялся в любой непредвиденной ситуации. Не удивило его и неожиданное появление Каласа. Он приветствовал бывшего коллегу широкой улыбкой, точно и этим подчеркивал свое профессиональное превосходство.– Я хотел вас спросить, – без вступления начал Якуб Калас, – кто вам сказал, что Юлия Крчева знала… то есть… точнее – видела, как молодой Лакатош бросил ее мужа… под забор.Лейтенант Врана сразу нахмурился, поведение Каласа как-то не укладывалось в его сознании. Что за странный человек! Неужели он никогда не изменится? Вечно чем-то неудовлетворен! Сначала хочет до всего докопаться, а когда кое-что разузнает, не верит следствию, выпытывает, точно хотел бы услышать совсем иное! Раньше приставал с Бене Крчем, теперь – с Юлией!– Молодой Лакатош мне сказал, товарищ Калас, – сдержанно ответил лейтенант. – Сказал, что Юлия все видела.– А кто эти показания подтвердил?– Предварительно, само собой, никто, – ответил Врана. – А почему вы спрашиваете? Разве это так уж важно?– Важно, лейтенант, – с облегчением отвечал Якуб Калас, не обращая внимания на недовольную мину молодого криминалиста. – Ведь тогда Юлия Крчева, поймите меня правильно, вообще к делу непричастна.– Причастна, дядюшка, причастна! – резко возразил лейтенант. – К этой истории все причастны! Все до единого! И ваша Юлия Крчева! Я изложу это на бумаге и передам прокурору! Никакие знакомства им не помогут, нет таких имен, которые бы я не упомянул! А Игор Лакатош выложил все как на духу.– Имена меня не интересуют, – стоял на своем Калас. – Все это дельцы да спекулянты! Спокойно можете их судить и сажать! Меня занимает другое: Юлия не знала, что Бене лежит на дожде, под оградой… Она бы ему помогла. Я не верю, чтобы она так долго притворялась. За это время не выдержали бы нервы и у более крепкой натуры!– Я не психолог, – отвечал лейтенант Врана, – так что никаких премудростей от меня не ждите, но одно могу сказать, одно я сразу заметил: Юлия Крчева точно такая же, как и все в компании Лакатоша!Уходил Калас разочарованный. Хуже всего было то, что свое разочарование он не сумел скрыть. Напрасно лейтенант Врана пытался его задержать и чем-нибудь развлечь, Каласа не рассмешил даже новый анекдот. Казалось, все, что ему дорого, рассыпается на его глазах. Еще вчера он порицал Юлию Крчеву, еще сегодня утром считал, что ее ненавидит, а теперь вообще не знает, что о ней и думать. «Зря только расстраиваюсь», – ругал он себя. Но это не помогало. Сознание, что все уверены и один он сомневается, лишало его сил. Нет, он не имеет права поддаваться субъективным ощущениям, и даже личная симпатия к Юлии его не оправдывает, нельзя размышлять то так, то эдак, нельзя закрывать глаза на обоснованное подозрение. И все же человек в нем бунтовал против бывшего старшины милиции. Он догадывался, как все обстояло на самом деле, но не находил в себе сил смириться с правдой, пока еще не находил… Точно боялся: если он поверит, что лейтенант Врана прав, – это еще больше усугубит его одиночество.Однако был на свете человек, который не меньше его страдал от одиночества. Доктор Карницкий.Якуб Калас пошел в ресторан, где они с доктором пережили, просидели и утопили в вине не один вечер, где создавали, выдумывали свои «дела», рассказывали друг другу разные истории и развлекались ими. Но в тот весенний день даже вид привычного столика не принес Каласу успокоения. Доктора Карницкого в ресторане не было. Кельнер сказал, что старик не появлялся здесь уже два дня. Каласа это не удивило. Доктор знает о неприятностях, возникших у сына; понятно, почему последнее время ему не хочется показываться на люди. Единственное, что мог сделать Калас, – это зайти к доктору домой. Он не раздумывал, чем может кончиться такой визит. Следствие было закончено, и его результаты не давали удобного повода для разговора, по крайней мере для такого, который бы не задевал самого Карницкого. И все же Якуб Калас направился к новому кварталу, где жил адвокат. Лучше неприятный разговор, чем одиночество! Быть может, и старик обрадуется, что ему есть с кем отвести душу, что не все от него отвернулись – ведь наверняка найдется немало таких, кто будет осуждать старого юриста, узнав, что его сын, врач, изменил присяге. Искренне возмутятся, оседлают коня человеческого злорадства и будут на нем гарцевать!Якуб Калас долго звонил, пока наконец двери не отворились.На пороге стоял не доктор Карницкий.И не его сын Збышек.Но и не посторонний человек. Или из милиции.В дверях стояла Алиса Селецкая. Элегантная молодая женщина, вся в черном.Якуб Калас не обратил внимания на ее наряд. Для молодой женщины, известной своей экстравагантностью, любые перемены в одежде естественны. Отчего бы ей не быть в черном? Может, она куда-то собралась? Чувства старшины были притуплены усталостью и разочарованием. Не озадачило его и то, что он застал Алису в квартире Карницкого.– Я пришел навестить пана доктора, – сказал он.– Пожалуйста. – Женщина проводила его в квартиру, предложила кресло, потом сообщила: – Пана доктора нет.– Я искал его в городе, – добавил Якуб Калас.– Напрасно искали, – сухо бросила Алиса. – Доктора Карницкого нет.– Нет? Как это? – Якуб вскочил с кресла.– Послезавтра его будут хоронить, – холодно произнесла Алиса Селецкая.Якуб Калас побледнел, уставился на женщину неверящим взглядом.– Это невозможно. Я к чему угодно привык, но такие шутки…– Я не шучу, пан Калас! – отрезала она. – Шутить со столь серьезными вещами не в моих правилах.– Объясните мне хотя бы, что случилось. Алиса Селецкая горько усмехнулась:– Ничего по вашей части, пан Калас. Врач констатировал самоубийство.– Самоубийство? Доктор Карницкий покончил с собой?– Повесился. В ванной на галстуке…– Но почему? Не понимаю, почему?– Не вы один, пан Калас, не понимаете, хотя именно вы могли бы понять.– Если позволите, я присяду.Известие поразило Каласа больше, чем можно было ожидать. Он вдруг почувствовал дурноту, слабость, пришлось-таки сесть. Якуб пытался дышать глубже, но не мог преодолеть ощущения, что легкие ему отказывают. Точно сама смерть взяла его за горло, стискивала его шею своей костлявой рукой и душила.– А я считал, что дело Крча доведено до конца, – едва слышно прошептал он.– Что вы такое говорите?! – крикнула Алиса Селецкая. – При чем тут Крч? Вы просто маньяк! Господи, даже сейчас! Когда же вы оставите нас в покое!– Но ведь ясно, – сказал Калас, – доктор лишил себя жизни из-за сына.– Бросьте! Как вам только могла прийти в голову такая бессмыслица!– Боюсь, уважаемая, что я никогда не был так близок к истине, как теперь, – тихо продолжал Якуб. – Пан Збышек стал соучастником махинаций Лакатоша, и доктора это сгубило. Старик возлагал на сына столько надежд, уж я-то знаю, знаю… а Збышек обманул его ожидания, запятнал свою честь… Продал себя!– Пан Калас! Доктор Карницкий умер, и я не хочу, понимаете, не позволю, чтобы вы впутывали и его черт знает во что!– Простите, я понимаю вашу скорбь, – возразил Якуб Калас, – понимаю и то, что вы не хотите меня видеть. Но поверьте, я пришел не для того, чтобы причинять вам неприятности, я пришел к доктору, как приятель. Мы годами с ним встречались и хорошо понимали друг друга. Его смерть… К сожалению, его смерть убедила меня, что он страдал, что преступления, вскрытые здесь, потрясли его, и очень глубоко потрясли. В этом мы уже ничего не изменим. Ни вы, ни я. Я бы тоже не перенес, если бы узнал, что мой сын впутался в такую грязную историю.– В какую грязную историю? О чем вы говорите?– Вряд ли мне нужно вам объяснять, какие связи были у Збышека, каковы были его отношения с Игором Лакатошем. Но скажу одно: врач не имеет права злоупотреблять своим положением. Болеутоляющие, наркотические и психотропные средства предназначены для больных, а не для того, чтобы ими пользовались в целях личного обогащения.– Ну и информация у вас! Сколько всего вы знаете! – нервно воскликнула Алиса Селецкая. – Представляю себе, как вы намучились, пока запомнили все эти мудреные слова!– У Лакатошей творились безобразия, а старый адвокат был человек тонкий. Не ангел, но благородства в нем хватало.Алиса Селецкая встала у окна, пальцами вцепилась в занавеску, посмотрела на улицу – видно было, что хочет успокоиться, – потом резко обернулась к Каласу и заговорила:– Мы с вами не понимаем друг друга, пан Калас! В прошлый раз повздорили и теперь снова цапаемся. Жаль, что вы так слепы, так безнадежно невосприимчивы. У вас странные взгляды на самые обыденные вещи. На вас тяжким бременем лежит отпечаток вашей профессии. Крч умер, пусть не своей смертью, вам удалось доказать, что его ударили. Будь моя воля, я бы спросила: а где вещественные доказательства? Но я не спрашиваю! Меня это не интересует. Я не суюсь не в свои дела. И вам бы тоже не следовало. Вы не вправе никого осуждать. Разве вы лучше других? Вы же оголтелый моралист! И завистник! Шьете нам всякие свинства и уверены, что сами безупречны. Ну так я кое-что вам скажу. О тех, кого вам не за что осуждать и даже обсуждать. Когда я приехала в этот город, все смотрели на меня как на женщину… которую можно легко заполучить в постель, которая и сама готова туда залезть, стоит только кому-нибудь подмигнуть. Такой здесь налепили на мне ярлык. А я не поддавалась на подмигивания! Сама выбирала себе партнеров. И представьте себе, в постель залезала добровольно, по собственному усмотрению. Можете считать, что и это безнравственно, что нужно жить с одним мужчиной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26