- Ефросинья Яблокова кто будет?
- Это я... - Бабушка поспешно вышла навстречу, вытирая мокрые жилистые руки о фартук.
- Пришли, бабка, за твоей коровой. Всем нам, белорусам, нужно всемерно помогать доблестной германской армии. Кончится война, тебе другую корову выделят.
Лицо Ефросиньи Ивановны потемнело.
- Не дам! - сказала она резко.
- Как это не дашь? - изумился старший полицейский со списком в руках.
- Не дам, и все!
Вслед за бабушкой вышли дядя Ваня, тетя Ира, выбежали ребята. С испугом смотрели они на полицейских и немецких автоматчиков, заполнивших сени и крыльцо перед домом.
- Ну-у, бабка, ты не ерепенься! - прикрикнул полицейский. - Добром не отдашь, сами возьмем. - И распорядился: - Выводи корову!
Немцы вышли за калитку, а один из полицейских, спустившись со ступенек, направился в сарай за коровой.
- Не уводите. Видите, сколько детей у нас? - одновременно со слезными причитаниями бабушки стал просить было и дядя Ваня, подступая к полицейскому, который, широко распахнув ворота, выводил корову, набросив ей на шею поводок.
Один из гитлеровцев, нацелив на дядю Ваню, а затем на тетю Иру свой автомат, заставил их отступить, угрожающе крикнул, коверкая русские слова:
- Пуль! Пуль... стрелять!
Выскочив вслед за взрослыми и ребятами из избы, Зина в нерешительности остановилась у крыльца, все еще не веря, что Белокопытку, которую она помнила с давней Норы еще игривой, рыженькой телочкой, с которой так потешно было забавляться, уведут навсегда.
Пока полицай отталкивал бабушку, Белокопытка вырвалась и устремилась обратно во двор. Полицейский догнал ее, снова накинул веревку на шею, и Белокопытка пошла на поводу, недовольно мотая головой и упираясь.
И тут произошло то, чего никто не ожидал. Девочка-подросток в пестром платье бросилась к полицейским, растолкав их, вырвала из рук оторопевшего полицая веревку и, обхватив корову за теплую шею, закричала тонким, прерывающимся голосом:
- Не дадим! Не дадим!.. Мы все с голоду подохнем... Не отдадим!
Мальчишки, следуя примеру Зины, тоже подбежали к корове и, обхватывая ее руками, старались заслонить от полицейских. Те, грязно ругаясь, стали отталкивать ребят. Один из полицейских, пытаясь вырвать из рук Зины поводок, споткнулся, едва не упав, и сшиб маленькую Любашу.
Возле избы уже собрался народ. Слышались голоса:
- У бабки Яблоковой корову забирают...
А Зина, подхватив на руки заплаканную маленькую Любашу, подскочила к немецкому офицеру, стоявшему поодаль и с холодной надменностью наблюдавшему эту сцену.
- Оставьте нам корову, господин офицер!.. Чем мы Любочку будем кормить. Оставьте...
Офицер недовольно сморщился, повернулся медленно к полицейским, солдатам, махнул рукой и громко по-русски произнес:
- Оставить...
И, отстранив Зину, вышел с усадьбы на улицу. Вслед за ним к калитке направились солдаты и полицейские.
- Германское командование, проявляя гуманность, в виде исключения, сжалилось и дарит вам корову! - счел нужным напоследок сообщить переводчик, обращаясь к бабушке.
А Зина, все еще не веря в то, что у нее хватило смелости отстоять Белокопытку, присела на завалинку, стараясь успокоиться, чувствуя, как обессиленно дрожат у нее руки и ноги.
Глава четвертая
О контрнаступлении Красной Армии, которого жители деревни с таким нетерпением ждали, уже не было разговора. Все понимали: на фронте происходит что-то неожиданное и страшное, раз гитлеровцы так быстро оказались за сотни километров от границ - в районе Витебска и Полоцка.
Немецкие сводки, расклеенные на заборах, сообщали об огромных успехах гитлеровских войск, которые уже находятся под Ленинградом и на пути к Москве, о том, что Красная Армия окончательно разбита и в руках "доблестных войск фюрера" сотни тысяч пленных.
"Неужели это все правда?" - с ужасом думала Зина, и ее сердце тоскливо сжималось. Утешала надежда, что отец и мать не в оккупации, остались в Ленинграде. Она теперь избегала говорить с тетей Ирой о Ленинграде, напоминать ей о родных. Видела: тетя Ира очень страдает, предчувствуя, что погиб муж.
- Преждевременно хоронишь, - старался успокоить ее брат. - Он железнодорожник, с каким-нибудь эшелоном, наверно, пробился к своим. Это мы с ребятами здесь застряли.
Хотя и сам дядя Ваня с каждым днем становился мрачнее, теперь он уже часто вслух задавал себе терзавший его вопрос: как это он, участник гражданской войны, так опростоволосился, остался в деревне?
Пожалуй, единственным членом семьи, не потерявшим бодрости, живости, не впавшим, как остальные, в отчаяние, была бабушка. "Что людям, то и нам!" откликалась она своей обычной поговоркой, когда возникал какой-либо тревожный разговор. Ее явно утешало, что в избе так много близких и она не одна.
Общительный, разговорчивый дядя Ваня, не в пример сестре и племяннице, дома долго не засиживался, все чаще стал наведываться к соседям, уходить в поселок.
Зине казалось странным, что дядя Ваня не только охотно вступал в разговор с любым встречным, но и общался с полицейскими, даже угощал их махоркой. Спрашивал, сколько они получают за свою службу, как относятся к ним гитлеровцы. А когда тетя Ира упрекнула его, что ведет он себя с полицаями слишком панибратски, дядя Ваня заявил:
- Я правду ищу. Живем мы теперь, как кроты в норе. Нет у нас ни газет, ни радио. Разговаривая с ними, что-нибудь новое узнаю.
Однажды, вернувшись из поселка, он сообщил:
- Немцы уже не так ретиво хвастаются своими победами. Есть слух, что наши под Смоленском сильно им по зубам дали. Значит, наши уже задерживают гитлеровцев, не дают им ходу дальше. - Помолчав, добавил: - В станционном поселке неспокойно. На днях подожгли склад с хлебом, развинтили рельсы на узкоколейке, оборвали провода телеграфной связи.
"Значит, есть люди, которые не хотят покоряться гитлеровцам", обрадовалась Зина.
От дяди Вани она узнала, что в станционном поселке появилась полевая жандармерия.
- На рукаве у них череп со окрещенными костями. Говорят, эти страшнее гестапо. Расстреливают без допроса.
Однажды дядя Ваня вернулся из поселка не один. К большой радости домашних, привел двоюродную сестру Зины - Ниночку Давыдову.
- Вот встретил Нину, наше Солнышко... - сказал он, пропуская вперед круглолицую светловолосую девушку с короткой стрижкой, в измятом дорожном платье и рваных ботинках.
Весной в Ленинграде Нина, которую в семье с детских лет ласково называли Солнышком, вышла замуж за военного летчика и сразу же уехала с ним в пограничную воинскую часть.
- Ниночка!.. И ты с нами?.. - бросилась к ней бабушка, обнимая и целуя.
Поздоровавшись, Нина устало опустилась на лавку.
- С вами... с вами, - повторяла она, привлекая к себе и нежно целуя Любашу и Гальку. - Ой, как я только уцелела, как добралась до Оболи, и сама не знаю!.. - принялась рассказывать она за чаем о своих мытарствах в пути.
Зина очень любила свою двоюродную сестру. Хотела походить на нее. Смелая и решительная, Нина лихо ездила и на велосипеде, и на мотоцикле, не боялась одернуть хулигана. И теперь у Зины мелькнула надежда: "Может, с приездом Солнышка жизнь в Зуе станет не такой унылой?"
Но Солнышко жить у бабушки отказалась, понимая, как тесно в избушке. Поселилась в соседнем поселке торфозавода, в пустовавшей комнате рабочего жилого барака.
- Боюсь я за Солнышко. Жена военного летчика, заберут ее немцы, беспокоился дядя Ваня.
На всякий случай строго внушат ребятам ни с кем не говорить о своей родственнице. Бабушку дядя Ваня тоже предупредил:
- Ни слова...
- Разве я не понимаю... - ворчала Ефросинья Ивановна. - Что я, уж такая глупая!
Вскоре дядя Ваня явился очень встревоженным.
- Оказывается, наша соседка, Нинка Азолина, в комендатуру гестапо поступила.
Все были ошеломлены, и, пожалуй, больше всех Зина. Было просто непостижимо, как это комсомолка Нинка Азолина могла пойти работать на немцев! Синеглазая, разговорчивая Нинка, обладавшая столькими талантами умела и петь, и играть на гитаре, - в которую она, Зина, просто была влюблена, вдруг стала предательницей!
Жизнь в Зуе становилась с каждым днем труднее. Приходилось экономить все. Спать вынуждены были ложиться в сумерках: керосин не достанешь ни за какие деньги. Утро для Ефросиньи Ивановны начиналось с тревожной заботы как и чем накормить своих жильцов?
- Объедаем мы тебя, - первым вслух высказался дядя Ваня, когда они за обедом хлебали пустые щи.
- Объедаем, а что же делать? - согласилась с ним тетя Ира и машинально положила на стол кусок хлеба.
Все за столом примолкли, даже ребята.
- Доится еще Белокопытка... - попыталась утешить их бабушка. Как-нибудь проживем. Бог не без милости.
Сама она, даже не пробуя молока, все отдавала детям. Взрослые сидели на овощах.
Картошка на огороде была рано вырыта и почти наполовину съедена.
Оккупационные власти не торопились с раздачей земли в личное пользование населения. На месте колхозов были созданы общинные хозяйства. Многие в деревне ходили теперь в поле рыть общинную картошку. Рыли осторожно, с оглядкой, поскольку урожай с общинного хозяйства должен был поступать в закрома оккупантов.
После обеда дядя Ваня скомандовал:
- День сегодня погожий, солнечный, айда урожай снимать! - и, захватив с собой мешок и маленькую лопату, отправился в поле.
- Мы тоже сейчас двинемся, - сказала тетя Ира, разыскивая, во что обуться. Она ушла одна, чтобы не привлекать внимания полицаев, вслед за матерью ушли Ленька и Нестерка.
Зина с Галей отправились в другую сторону.
- Нароем много-много, - мечтала Галька, бодро шагая нога в ногу с Зиной. Со старшей сестрой она готова была идти куда угодно.
Картофельное поле с уже тронутой морозом почерневшей ботвой пестрело многочисленными проплешинами. В этих местах картофель был вырыт, оставались только мелкие кусты. Сестры усердно принялись за работу. Зина маленькими вилами, приподнимая, выворачивала пласт земли с ботвой, а Галька, ползая на коленях, обрывала от ботвы клубни и бросала их в мешок. Но ей это занятие быстро надоело. Она бросала уже лениво, неохотно.
- У меня руки болят, - ныла она.
- Еще немного нароем - и домой, - уговаривала Зина сестренку и вздыхала: - Мелочь одна попадается, крупную до нас собрали.
Они работали рядом с опушкой. Вдруг кустарник зашелестел, и раздался мужской хрипловатый голос:
- Девочка, а девочка!..
Зина испуганно обернулась. Из кустарника выглядывала черноволосая голова в пилотке со звездочкой.
- Не бойся, мы свои. Подойди поближе.
Зина выпрямилась, с вилами в руках нерешительно сделала несколько шагов. В кустах стоял красноармеец в гимнастерке, затянутой ремнем, но без оружия. "Наверное, окруженец", - сразу же определила Зина. К ней подбежала Галька.
- Девчушки! Вдали что за дорога? Куда она ведет?
- На Полоцк, а в другую сторону - на Витебск, - сразу же отозвалась Зина, в то время как Галька, прищурив глаза, с любопытством рассматривала незнакомца.
- Вы кто, дядя? - робко спросила Галька. - Не полицай?
- Нет, девчурка, нет, - улыбнувшись, успокоил ее красноармеец.
Зина, вспомнив предостережение дяди Вани о переодетых полицейских, пытливо разглядывала человека в красноармейской форме, совсем еще юного, с измученным, усталым лицом. Из кустарника к ним вышел другой, в такой же форме, но с малиновыми кубиками в петлицах гимнастерки. Этот, заросший рыжеватой бородкой, выглядел постарше.
- Колхозница? - строго осведомился он и, не дожидаясь ответа, стал расспрашивать, находятся ли в окрестных деревнях немецкие гарнизоны и как можно переправиться через реку, есть ли поблизости лодка или брод.
Зина отвечала уклончиво. Ей очень хотелось помочь красноармейцам, и в то же время возникшее подозрение заставляло отвечать на их вопросы неопределенно, по существу, отмалчиваться.
- Ты что, не местная, приезжая? - догадался наконец рыжебородый.
Зина, вздохнув, кивнула головой:
- Из Ленинграда мы... Приехали на каникулы и застряли с сестренкой в деревне.
- Значит, приезжая?.. Ты меня не бойся. Я ведь тоже из Ленинграда.
- А где вы там жили? - встрепенулась Зина.
- Ишь ты какая... Допрашиваешь? - Военный улыбнулся, и строгое лицо его с заметными рябинками на щеках сразу стало привлекательным, добродушным. Возле Нарвской заставы. Знакомо тебе это место?
- Ой, как же! - невольно вырвалось у Зины. "Очевидно, говорит правду", - подумала она, успокаиваясь, но все же спросила: - А на площади что стоит?
- Триумфальная арка стоит, да не бойся, девочка. Мы свои. Ты вот что, раз моя землячка-ленинградка, помогла бы нам переправиться через реку. Раненые есть у нас и больные. Помогла бы, а?.. Где лучше и безопаснее, можешь указать?
- Могу, - вспыхнула радостью Зина, сразу уверившись, что перед ней свои. Теперь казалось слишком свойским русское, открытое голубоглазое лицо этого военного с мягким, немного окающим говором. - Тут кругом немцы, предупредила Зина, воткнув вилы в землю и держа за плечи перед собой прижавшуюся Гальку. - В Оболи - это станционный поселок - большой гарнизон. К линии железной дороги и к шоссе не выходите - там охрана...
Зина рассказала красноармейцам все, что было ей известно. И условилась, где она вечером будет их ждать.
Когда красноармейцы скрылись в лесу, Галька спросила:
- Будем рыть или пойдем домой?
- Еще немного пороем и пойдем, - ответила Зина, все еще находясь под впечатлением встречи. Было необычайно радостно, что она встретила своих, что воины Красной Армии доверились ей, девчонке, и попросили помощи. - Ты не вздумай своим подружкам на улице болтать, что мы встретили красноармейцев, предупредила она сестренку. - Болтают только предатели.
- Нет! Я буду молчать, - с очень серьезным лицом ответила Галька. - Что я, маленькая?!
Когда сестры вернулись домой, в избе никого, кроме бабушки и Любаши, еще не было.
- Пришли? Родные вы мои, - засуетилась бабушка.
Галька не замедлила похвастаться:
- Полную корзинку мы нарыли.
- Что-то наших долго нет, - беспокоилась бабушка. - Не забрали бы их! Лютуют полицаи...
Но тут за окном появились мальчики и за ними тетя Ира, все тоже с грузом.
- Нужно рыть теперь каждый день, - сказала тетя Ира, устало сбрасывая мешок, - пока погода стоит. Завтра снова все пойдем.
- Хорошо, - рассеянно ответила Зина: ее тревожила новая забота.
Ей хотелось посвятить в свою тайну дядю Ваню, посоветоваться, попросить помощи. Но он все не появлялся. А времени терять было нельзя.
- Я скоро приду, - предупредила Зина тетю Иру а пошла к реке, огибающей полукругом деревню.
От недавних дождей Оболь стала шире, разлилась в низинах. Зина знала один брод. Но он слишком близок к мосту, охраняемому немцами днем и ночью. Рядом с мостом чернеют неошкуренные штабеля бревен. На лесопилке под надзором гитлеровцев работают пленные. К лесопилке близко подходить нельзязастрелят. На берегу, в кустарнике, полузатопленная лодка, но о ней нечего и помышлять. На виду она у охраны, да и, возможно, дырявая. Сгоряча пообещав красноармейцам помочь, она не знала, что теперь делать. Спросить у людей, где другой брод, - сразу же выдашь себя. И вдруг Зину озарило. Илья! Двоюродный брат Илья! Вот кто может помочь! Он комсомолец. Ему можно раскрыть тайну. И она помчалась к Илье.
У перекрестка дорог замерла: на телеграфном столбе с оборванными проводами белел свежий приказ комендатуры гестапо:
"Предупреждаем: За помощь красноармейцам разбитых советских войск, блуждающих теперь в окрестных лесах и болотах, - расстрел. Сообщайте местным властям о их местонахождении и лицах, помогающих им".
Илью Зина обнаружила возле сарая. В избе у них квартировали солдаты, и Илья старался туда почти не входить. Он усердно обрабатывал толстый обрезок бревна. В его умелых, привычных к топору и лопате, вилам и молотку руках с каждым ударом тесло послушно вырубало мягкую сердцевину, образуя широкую щель. Илья сказал Зине, что хочет спрятать в этом бревне винтовку, которую летом принес из лесу. Отложив тесло на длинной ручке в сторону, Илья вытер рукавом ситцевой рубашки загорелый потный лоб.
- Ты что, Зинок, такая взволнованная? - спросил он, заметив по лицу Зины, что ее привели к нему какие-то необычные обстоятельства. - Что-нибудь случилось у вас?
- Дело есть, Илюша... - немного поколебавшись, вымолвила Зина. - По это тайна. Чтоб никому больше ни слова. Понятно? Большая тайна.
Необычная для Зины скороговорка выдавала ее глубокое волнение.
- Говори! - Илья загорелся любопытством.
Они отошли в сторону и присели на бугорок. Зина шепотом рассказала Илье о своей встрече с красноармейцами.
- Поможешь? - спросила она.
- Какие Могут быть разговоры! - с готовностью согласился Илья и стал забрасывать Зину вопросами: сколько окруженцев? вооружены ли они и где она условилась встретиться с ними? не разболтала ли она кому-либо об этой встрече?
- Ты что? Разве можно? Очень боюсь за Гальку, она может проболтаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21