Для этого нужно очень их полюбить...
Мне очень понравились живые рыбы, и потому, наверное, я понял, что они хотели мне сказать.
Рыбы оказались большими хвастунишками! Они хвастали, что люди об их жизни знают совсем мало: куда меньше, чем о жизни зверюшек и птиц. Что вот только теперь, когда даже ребята смогут пользоваться водолазной маской и наблюдать рыб под водой, они расскажут людям кое-что интересное.
Рыбы хвастались, что они спасают людей от комаров и малерии: ведь они так много поедают комариных личинок!
Рыбы говорили, что если они покинут озёра и реки, то ребятам придётся выбросить свои удочки. А озёра и реки станут пустынны и неинтересны, как леса, из которых улетели птицы.
Рыбы жаловались. Они жаловались на жадных рыбаков, которые вылавливают их сетью с мелкой ячейкой. В такой сети запутываются даже мальки, не успевшие пожить и нагулять рыбьего жирку. Они жаловались на бесхозяйственность людей, которые сваливают в озёра и реки всякий хлам и спускают туда загрязнённую воду. От этого гибнут все рыбы, старые и малые. Щуки и форели жаловались на охотников, которые стреляют в них из ружей во время нереста.
Рыбы просили ребят расчищать стоки в озёрах, а то от застоя в них начинает портиться вода.
Жители мелких озёр очень просили пробивать зимой лунки во льду чтобы не задохнуться.
И за всё это рыбы обещали - все в один голос! - не покидать водоёмов и веселее клевать летом на ребячьи удочки. Даже если приманка на крючке будет невкусная, а поплавок будет такой огромный, что его и под воду-то нелегко окунуть.
Это уже известно: там, где рыба хорошо живёт, всегда веселее и клёв!
Вот сколько дел тем, кто захочет не только рыб ловить, но и помочь им.
КРУЖИТ
В темноте всегда прячется страх. Некоторые уверяют, что им неведом страх темноты. Я им не верю.
Страх темноты - это особый страх.
Что страшного в темноте? Ум говорит: ничего. Что было при свете, то осталось и в темноте. Но почему-то только в темноте так насторожено ухо, так расширены зрачки и дыхание порывистое и нервное. И уж так повелось, что именно темноту человек населяет всем тем, чего боится больше всего на свете. Страх темноты будет жить до тех пор, пока люди совсем не перестанут бояться чего-либо. А это будет ещё не скоро.
Я стою по колена в воде, и вода, как ласковая собака, лижет тёплым языком мои голые ноги.
Вокруг непроглядная тьма. Только ухом я различаю что где. За спиной чуть шепчет чёрный лес, впереди чуть плещет чёрная вода, а над головой безмолвное чёрное небо.
На ощупь надеваю на лицо резиновую маску и натягиваю на ноги ласты.
Мне всё знакомо в этом лесном озере: каждая затонувшая коряга, каждая глубокая яма, все подводные водорослевые рощицы. Даже многих рыб я знаю в "лицо": одноглазого окуня, безгубого леща и щуку с белой ссадиной на боку. Нет в озере ничего такого, чего бы я не мог одолеть. Но почему я так долго - бесконечно долго! - стою неподвижно по колена в воде и тёплые собачьи языки волн терпеливо лижут мне ноги?
Но вода уже выше пояса. Мышцы на животе нервно поджимаются. Я вытягиваю в темноту руки, ложусь на воду и, оттолкнувшись ластами, опускаю лицо вниз. И будто повис я в темноте между землёй и небом!
Хорошо в светлую лунную ночь плыть прямо по зыбкой лунной дорожке. Удивительно очарование света! Кажется, что ты не плывёшь, а поднимаешься по золотым ступеням всё выше и выше - прямо к луне. И что из того, что страшно, темно и непонятно, - дорога твоя ясна. И даже под водой, по тёмному дну, видна дорожка луны. Придонные жители тянутся к ней. Смело плыви и смело бросай в ночь полные пригоршни лунного света.
Но сейчас непроглядная ночь. Я сосу воздух из трубки, лениво шевелю ластами и плыву туда, куда гонят меня волны и ветер. Не всё ли равно, куда плыть? Я думаю только о том, что я буду делать, если вдруг у самой маски высунется из воды зализанная сомовья голова с чёрной пастью жабы и с белыми глазами утопленника. Или вдруг уж, как мокрая верёвка, опояшет голое тело?
Кричать ведь нельзя - захлебнусь. Придётся схватить гада руками, сдавить его и чувствовать, как пульсирует в руках упругое холодное тело, как неудержимо оно, как выскальзывает из рук, подобно ртути.
Сквозь шёпот волн пробился незнакомый звук. Что-то мелко дребезжало, как большая стрекоза, схваченная за крыло. И волны как-то странно чмокали и хлюпали. Я вытянул руки вперёд и наткнулся на жёсткие тростниковые стебли.
Берег!
Наваливаюсь на берег всем телом и вдруг чувствую, что берег начинает тонуть! Он колышется подо мной, как пружинный матрас, и опускается в глубину. Это не берег, это сплавина!
Сплавина - плавучий островок, зыбкий и ненадёжный. Сложен он из разного хлама: поломанных стеблей тростника и камыша, вырванной с корнем осоки и хвоща. Из всего того, что всплыло только потому, что оторвалось от земли, и только потому не тонет, что переплелось, сбилось в кучу и оперлось друг на друга.
Сплавину заселили мягкие лягушки и скользкие ужи. Днём я не раз подныривал под эту сплавину и всматривался снизу в переплетения бурых корней. Под корнями всегда стояли в засаде большие желтоглазые окуни. В дыры и щели сплавины проникали тонкие синие лучики. Лучики тонули в глубине; между ними взблёскивали серебристые рыбы. Это был целый мирок. Мне всегда казалось, что волны озера качают сплавину с каким-то тайным смыслом.
Душно от запаха прели и болотного газа, сквозь скрюченные пальцы холодными слизнями выползает густая грязь. Над головой бьётся и попискивает ветерок, запутавшийся в тростниковых метёлках. Надо скорей к твёрдому берегу, только где он, твёрдый-то берег?
Опускаю лицо в чёрную воду. Ласты работают веселей: ведь что-то решить - это уже хорошо!
Я ничего не вижу. А рыбы, говорят, видят и в темноте. У рыб большие, круглые, немигающие глаза. Они сейчас видят меня. Может, они подходят ко мне совсем близко и разглядывают, лениво жуя белыми губами...
Рыбаки говорят, что по ночам из глубины поднимаются самые большие хищные рыбы. Это очень может быть; ведь и на земле хищники любят ночь.
Ласты мои всё быстрей и быстрей пенят воду. Пора бы быть и на берегу.
Слышу впереди дребезжание листа и чмоканье волн. Нет, это не берег, это опять та самая сплавина! Под ладонями гнилые стебли, между пальцев холодная грязь.
Берег, кажется, там...
Плыву опять. Вода уже не лижет тело тёплыми языками, вода остывает. Кожа становится жёсткой и пупыристой. Грудь стиснута, и дышать тяжело. Я начинаю бояться самого себя: плеска своих ластов, хрипа своего горла, касания своих рук.
Вот опять чмоканье волн. Как муха в паутине, жужжит ветерок в тростниковых метёлках. Сплавина...
Глазам становится жарко, в темноте завихрились зелёные искры. Кружит!
Крикнуть? Но кто услышит тебя на лесном берегу? Меня сейчас страшит даже собственный голос: замечется он, неприкаянный и дикий, по тростниковым хлюпям, спугнёт хриплое эхо и завязнет где-нибудь в трясине.
Опять подводная чернота, опять холодные пальцы волн щекочут спину. Зловеще хихикает дыхательная трубка.
"Кружит! - испуганно думаю я. - Кружит!"
И больше уже ни о чём не могу думать.
"Кружит!"
Вот в таком состоянии люди теряют голову и начинают делать глупости. Это-то я ещё понимаю. Может, лучше стиснуть зубы, перестать шевелить руками и ногами - пусть несёт по воле ветра и волн?
Но я шевелю и руками и ногами и... опять натыкаюсь на проклятую сплавину! Я не могу уйти от неё, она тянет меня как магнит!
Я начинаю замерзать. В голову лезут рассказы амазонских индейцев о водяном удаве - анаконде. Когда на охотника из зарослей смотрит анаконда, страшная тоска вдруг нападает на него. В отчаянии мечется охотник по берегу, места себе не находит, всё ближе и ближе приближается к затаившемуся чудовищу...
Вот и я, в тоске и отчаянии, полузамёрзший, почти безвольный, всё вновь и вновь возвращаюсь к страшной сплавине, и нет у меня сил уплыть от неё! Может, водяной упырь затаился в подводных космах и водит за мной своими совиными глазами?
Пришло самое страшное - "всё равно". Покорно и безвольно, как сонная рыба, я поплыл в темноту - прямо на чмокающие волны. Я уже слышу жалобный писк ветерка, и мне чудится хихиканье водяного упыря, но мне всё равно.
И тут вдруг у самых моих глаз поднялись и шевельнулись неясные блики, похожие на встопорщенные чешуи огромной рыбины! Я сорвал маску с лица. Волны, я видел волны! Значит, скоро рассвет, скоро уйдёт тьма, и я увижу берег.
Я по пояс вымахнул из воды. Я увидел небо - оно стало чуть зелёным. Но это "чуть" решило главное: впереди я увидел берег! Теперь я знал, куда мне плыть. Я не спускал глаз с чёрной стены леса впереди. Всё светлее рябь у глаз, всё ближе надвигается молчаливый лес. И вот под руками уже не зыбкая хлюпь, а упругий песок. Я с трудом поднимаюсь на ноги и, шатаясь, шлёпаю по песку лягушечьими ластами. С зелёного тела зелёными струями сползает вода.
Вот и мой шалаш. Раздуваю костёр и, привалясь к дереву, греюсь, греюсь и греюсь.
Как всё просто теперь, когда всё позади! Кружит? Ну и что же? Кружат в лесу грибники и ягодники; бывает, что и опытные охотники кружат. Кружит на бегу заяц, кружат в тумане птицы. Немудрено кружить, когда нет вех на пути.
Вон та сплавина. Здорово я пугал там ночью ужей и лягушек! Вот натерпелись, бедные, страху!
Мне тепло и смешно.
Зелёное небо, зелёное озеро, зелёный туман. Скоро поднимется солнце, и ночные тени уползут в чащу. И вместе с тенями спрячется ночной страх. Спрячется до следующей ночи.
ОСЕНЬ ПОД ВОДОЙ
Вы купаетесь - раздеваетесь, а я купаюсь - одеваюсь. Надеваю тёплое бельё, тёплые брюки и тёплую куртку. На ноги натягиваю шерстяные носки, а на руки - шерстяные перчатки.
Поверх всего - резиновый костюм.
На лицо маску, на ноги ласты - и в воду.
Вы купаетесь летом, а я купаюсь и поздней осенью. Смотрю, какая осень под водой.
Холодно осенью в подводном лесу. Бешеный ветер гонит поверху злые волны. Жёлтые тростники клонятся под водой, будто заглядывают в глубину.
А в глубине всё в движении. Ёрзают по дну утонувшие листья. Покачиваются обомшелые тростники. Набухшие брёвна-топляки переваливаются с боку на бок, как поросята.
Над озером высокое синее небо. На берегах берёзки - горящие свечи. Чёрные строгие ели. Трепетные красные осинки. Золотая осень.
А в подводном лесу золотой осени не бывает. Осень под водой всегда хмурая. Стынет от воды лицо. Не шуршат листья, не посвистывает ветер.
Вокруг пустынно и глухо.
Ветви водорослей поломались, поникли, обвисли. Всё поблёкло и покрылось густым слоем мути.
Не играют быстрые блестящие рыбки. Рыбы опустились в тёмную глубину. Лягушки сбились в кучу и зарылись в густой ил. Одни зеленоглазые щуки быстро уходят, поднимая хвостами муть. Длинные тонкие водоросли шевелятся, как ленивые сонные змеи...
Землю скоро укутает снег - наступит белая зима. А воду затянет лёд. И под водой настанет долгая ночь - чёрная зима. И на земле и под водой все с нетерпением будут ждать прихода зелёной весны.
СПЯЩИЕ КРАСАВИЦЫ
Кололи на озере лёд. И глыбы льда грузили на сани. Осторожно грузили, будто они хрустальные.
Но в пути сани качнуло, одна глыба упала и разбилась. Нагнулся я, чтобы куски с дороги спихнуть, и вижу: что-то в одном осколке темнеет! Посмотрел на просвет, а внутри пиявка, улитка и жук-плавунец!
Околдовала их злая колдунья-зима. Вморозила в лёд и усыпила.
Лежат неподвижно, как спящие красавицы в хрустальном гробу.
Вот явится весной добрый молодец - солнечный луч, растопит лёд, разбудит всех от зимнего сна. Оживут они и поплывут как ни в чём не бывало!
Будто и не было злой зимы.
П О Ч Е М У Я П И Ш У О П Р И Р О Д Е
Сколько бы я ни встречался со своими читателями-ребятами, непременно кто-нибудь да спросит: почему я пишу о природе? Действительно, почему? Вот мне уже пятьдесят лет, а я не только не собираюсь писать о чём-то ином, а, наоборот, природа, обитатели лесов, степей, пустынь, гор увлекают меня всё больше и больше. Теперь уже и не вспомнить, сколько километров пройдено по степям и пустыням, сколько горных вершин было под ногами, сколько ночей проведено у костров в бескрайних лесах. И как часто было трудно и тяжело, бездомно и неуютно и даже опасно, но - чудо! - хочется повторить всё снова и снова. И думаешь не о том, что пройдено и узнано, а о том, сколько ещё не увидено, не прочувствовано, не понято.
Первая, и главная, причина, почему я пишу о природе, это, конечно, потому, что я её очень люблю. А люблю я её за красоту, за загадки, которые она нам загадывает, за мудрость её, за её бесконечное разнообразие.
Писать можно и о том, что тебя очень волнует. А волнует меня то, что мы, люди, не научились ещё прекрасную и благодатную нашу природу уважать и беречь. А если мы не будем природу уважать и беречь, то можем остаться у разбитого корыта.
Люди не могут жить без чистого воздуха, чистой воды, свежей зелени, солнечных лучей, даже без общения со зверьками и птицами. Именно поэтому люди устраивают зоопарки, ботанические сады, держат птиц, зверушек, рыб, ящериц у себя дома и проводят с пользой и удовольствием долгие часы, наблюдая за своими любимцами.
Это наши земляки, мы вместе с ними живём на Земле. И пока что никому не известно, есть ли ещё где-либо в огромной Вселенной жизнь. Как же не интересоваться существами, которых нигде больше нет? Как же их не беречь, не охранять?
И потом, а это может быть самое главное, ведь все эти птицы, зверушки, бабочки и лягушата живые. Природа наделила их самым удивительным, самым дорогим, что есть на земле, - жизнью. Они чувствуют боль и ласку, они по-своему радуются и огорчаются, они чего-то хотят и чего-то боятся. Они живут. Живут не совсем, конечно, как мы с вами, но всё же живут. А всякая жизнь требует внимания и уважения. Космонавты говорят, что Земля, если посмотреть на неё из космоса, не такая уж и большая. И вот на этой небольшой Земле теплится жизнь. И нигде её, может быть, больше нет. Какая же она драгоценная, эта жизнь! Каждая былинка, каждая живая пылинка!
А мы её часто не бережём. Весной мы собираем большие букеты голубых перелесок, которые вянут прежде, чем мы довезём их до дома. Мы ломаем целые веники вербы с барашками, огромные охапки черёмухи. И вот уже вокруг городов не осталось больше голубых перелесок, черёмухи, вербы. Их место заняли сорняки, крапива, ольха.
Мы стараемся поймать самых красивых птиц, а некоторые охотятся на птиц с рогаткой, собирают коллекции птичьих яиц, гоняют белок. И вот рядом с нами уживаются только воробьи, вороны, галки и мыши.
Мы сами себя обделяем, обедняем, опустошаем.
Кто не слышал таких разговоров: "Папа, папа, поймай мне вон ту птичку, она красивая!", "Мама, мама, сорви мне вот те цветы, они красивые!".
Так мы уничтожаем вокруг себя первозданную красоту. А ведь никакие произведения искусства не заменят картин дикой природы!
Не знаю, как вам, а мне при виде сожжённых муравейников и ободранных берёз становится так стыдно, будто я сам это сделал.
А там, где взрослые и ребята относятся к природе иначе, с любовью и уважением, природа платит им сторицей. Она поит их целебной водой, овевает целебным воздухом, радует глаз чудесными красками, а ухо - прекрасными звуками. Шум сосен и волн лечит нервы, испорченные шумом автомобилей и поездов. А сколько в природе дел для любознательных и пытливых! Дел для рук и головы! Как много узнаёт человек о самом себе, общаясь с дикой природой!
Потому я и пишу о природе вот уже двадцать лет. Мне хочется одного: оглянитесь вокруг, посмотрите под ноги - везде жизнь таинственная и удивительная. Она служит нам, она радует нас, удивляет и просветляет. Но мы должны её уважать и беречь. Без нашего внимания и помощи сама по себе она может не устоять. Конечно, это дело в первую очередь для взрослых людей. Но и ребята - школьники и дошкольники - тоже могут помочь. Особенно если они сначала узнают и полюбят природу. Вот для этого, для них и пишутся книги.
Заставить любить природу нельзя. Но помочь полюбить - можно. И если книжки мои помогут вам полюбить природу, то общение с нею непременно сделает вас лучше, чище, терпимее. Для ребят жизнь станет ещё интереснее, а для взрослых - богаче и мудрее.
Говорят, что у природы нет цели. А мне кажется, что она есть, сделать людей счастливыми. Чистый воздух - великое счастье!
Природа - друг человека. А с другом надо дружить.
Н. С л а д к о в
1970

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26