Сидел я, сидел, да вдруг меня и не стало! Так бывает: ты идёшь - тебя все видят, а встал, затаился - и исчез. Теперь другие пойдут, и ты их увидишь.
...Дятел прицепился с лёту к скворечнику да как застучит! А из него, из таинственного жилья живой шишки и живого листика, выпорхнули и полетели... мыши! Да нет, не летучие, а самые обыкновенные, лесные желтогорлые. Летели, как на парашютах, растопыря лапки, попадали все на землю; от страха глаза на лоб.
Была в скворечнике их кладовая и спальня. Это они поворачивали, мне на удивление, шишки и листики в летке. И успевали удрать от меня незаметно и тайно. А дятел свалился им прямо на головы; быстрота и внезапность хороший ключ к лесным тайнам.
Так скворечник превратился в... мышатник.
А во что, интересно, могут превратиться синичник и галочник?
Что ж, походим - узнаем...
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
Приятно встречать старых друзей. Даже в лесу. Но встречи в лесу случайны и мимолётны.
Увидишь на миг зверя или птицу, и вот уже нету их. И только редко-редко, если здорово повезёт, встречаешь ты их вновь и вновь.
Я познакомился с дятлом. Шёл по тихой тропинке и вдруг услышал стук. На засохшей вершине сидел дятел и разбивал шишку. Прикрываясь толстой соседней сосной, я подкрался и, осторожно высунувшись, прицелился в него фоторужьём.
Дятел деловито стучал. Иногда он переворачивал шишку, отдыхал или перебирал пёрышки на спине. На затылке у него было красное пятнышко.
С тех пор прошло пять осеней. И каждую осень я приходил по тихой тропинке к сухой сосне и встречал на ней знакомого дятла. На сосне у него "кузница", и он разбивает на ней шишки.
Он не очень меня боится и позволяет себя снимать.
В последний раз - в пятую осень - я не услышал на сушине знакомого стука. Я долго сидел на валежине, но всё было тихо. В слабой надежде я постучал ножом о пенёк; дятлы не любят, когда другие дятлы стучат на их участке. И сейчас же послышался шорох крыльев - и пёстрая птица прилепилась к дереву над головой. Здравствуй, дятел, я рад, что ты ещё жив!
Дятел сорвал шишку - и прямиком на свою кузницу. Раздался знакомый стук. Так я снял его в пятый раз.
СОРОЧИЙ ПОЕЗД
Полустанок назывался Рыбный. И не зря. На нём всегда, даже зимой, продавали рыбу: жареную, варёную, солёную, вяленую. Только, бывало, остановится поезд, а уж изо всех вагонов выскакивают пассажиры. Ещё не тронется поезд, а уж из окон летят на снег кулёчки с рыбьими головами, хвостами и потрохами.
И вот повадились на это угощение сороки. Со всей округи слетались. Ровно за минуту до прихода поезда рассаживались на деревьях вдоль пути и нетерпеливо стрекотали. Так они встречали поезд каждый день.
Услышав сорочье чекотанье, пассажиры брали свои чемоданы и выходили на платформу.
Начальник полустанка, не глядя на часы, надевал красную фуражку. Выходил из будки и стрелочник, засунув флажок за голенище.
Поезд приходил - и на снег летели кулёчки с рыбьими головами и потрохами. Начинался сорочий пир! Подобрав всё до косточки, сороки улетали в лес по своим сорочьим делам.
Сороки к поезду никогда не опаздывали. Но вот однажды опоздал поезд. Волновался начальник в красной фуражке. Волновались ожидающие на полустанке пассажиры. Все были очень недовольны.
Но больше всех волновались, больше всех были недовольны сороки. Они вертелись на сучках, перелетали с дерева на дерево, по очереди взлетали на вершину самой высокой сосны и, вытянув шейки, смотрели в ту сторону, откуда должен был показаться поезд. Какой гвалт, какой переполох подняли сороки, когда наконец увидели далёкий дымок!
Ох и досталось же машинисту от начальника станции, от разволновавшихся пассажиров! А больше всего - от сорок: оглушили криком! До сих пор встречают сороки поезд на Рыбном полустанке. До сих пор, заслышав сорочью трескотню, пассажиры берут свои чемоданы, а начальник надевает красную фуражку. Все твёрдо знают: ровно через минуту к полустанку подойдёт поезд. Поезд теперь не опаздывает. Пассажиры вовремя уезжают, а сороки вовремя обедают.
И все довольны.
ОСЕННЯЯ ЁЛОЧКА
Весной ёлочки не было, летом не было, а осенью вдруг появилась. Раздвинула листья, травинки, высунулась из земли и удивлённо осмотрелась.
Деревья роняли листья.
Много-много лет прошло с тех пор, но каждую осень, в день ёлочкиного рождения, деревья вспоминают о ней и дарят ей подарки. Осина дарит красные китайские фонарики, клён роняет оранжевые звёзды, а ива засыпает ёлочку тонкими золотыми рыбками.
И стоит ёлочка растерянная, счастливая; раскинула лапки, а на ладошках подарки. И уж некуда их девать, а ей всё дарят и дарят.
И у всех на глазах становится ёлочка из колючей и хвойной мягкой и лиственной. Вся в золоте, багрянце и бронзе. Вся нарядная и разноцветная. Не то что зимой и летом - одним цветом.
УПРЯМЫЙ ЗЯБЛИК
Октябрь так птиц пугнул, что иные до самой Африки без оглядки летели! Да не все такие пугливые. Другие и с места не тронулись. Ворона вон - хоть бы ей что! Каркает. Галки остались. Воробьи. Ну да с этими Октябрь и связываться не хочет. Этим и Январь нипочём! А вот за зябликов взялся. Потому что фамилия у них такая - Зяблик - и должны они Октября бояться. Взялся - и всех разогнал.
Один только остался. Самый упрямый.
- Зяблик ты, так зябни! - рассердился Октябрь. И стряхнул термометр.
А зяблик не зябнет!
- Небось озябнешь! - разбушевался Октябрь. И давай зяблику под перо ветром дуть.
А зяблик не зябнет! У него от озноба верное средство - тугой животок. Прыгает по веткам, как по ступенькам. И склёвывает: то жука, то семечко. А раз животок тугой, то и температура у него нормальная птичья - плюс сорок четыре градуса! С такой температурой и в октябре май.
- Холодом не пронял - голодом доконаю! - скрипнул Октябрь морозцем. И так ветром дунул, что сдул с деревьев все листья и всех насекомых.
А зяблик - порх! - и на землю. Стал на земле кормиться.
Октябрь на недельку задумался, потом землю дождичком спрыснул и морозцем застудил.
- Ужо тебе!
Раззадорился зяблик - порх! - и наверх.
- Ты землю заморозил, а я рябину мороженную клевать буду. Была не была!
И стал клевать рябину.
Посинел Октябрь от злости. Ветром дует. Дождём полощет. Снежком сечёт. И морозцем прихватывает, прихватывает...
А зяблик не зябнет. Рябина-то от мороза только вкусней становится!
ЛЕСНЫЕ ШОРОХИ
Сорока и Енот
- Енот, а Енот, а ты ягоды есть любишь?
- Люблю!
- А птенцов и яйца любишь?
- Люблю!
- А лягушек и ящериц любишь?
- Люблю!
- А жуков и сороконожек любишь?
- Люблю!
- А... а червяков и улиток любишь?
- Тоже люблю!
- А чего же ты тогда не любишь?
- Не люблю, когда меня глупыми вопросами от еды отвлекают!
Медведь и Крот
- Послушай, Крот, ты весь век в земле возишься, вот-то, поди, умываться часто приходится?
- Ой, Медведь, и не говори! Замучали меня умывания. До того часто, до того часто - два раза в год. Раз - весной, в половодье, раз - осенью, в ненастье. Завидую, косолапый, тебе: медведи, говорят, век не моются!
Желна и Сорока
- Ой, Желна, что-то с Филином нашим неладно! Каждую ночь стонет и охает! Уж не заболел ли, не простудился? То хрипит, то бурчит, то ворчит словно ежом подавился!
- Что ты, Сорока, что ты! Да это он самые свои нежные песни поёт! Самые развесёлые! Молчи уж, а то услышит ещё, обидится. Тс-с!
Карась и Окунь
- Охо-хо, Окунь, горемычная я рыба! Вся-то моя жизнь в грязи да в тине.
- А ты, Карась, клюнь на крючок - попадёшь в сметану...
Лисица и Заяц
- Слыхал, заяц, как охотники мой лисий хвост называют? Трубой! Хи-хи-хи...
- А мой заячий хвост охотники прозвали цветком. Цветком, цветиком, цветочком.
- Да ну-у! А ну дай-ка мне цветочек понюхать...
- Но-но-но! Я твою лисью породу знаю! Цветок понюхаешь, а ногу откусишь. Проходи, проходи со своей трубой!
Дуб и Рябина
- Ой, Рябина-Рябинушка, что взгрустнула ты?
- Была я, Дуб, тонкой рябинкой, а стала сухой корягой. Ободрали меня ребятишки как липку, разделали под орех. Ни ягод на мне, ни сучков, ни веток - хоть в костёр головой! Хоть бы ты, Дуб, меня защитил.
- Что ты, что ты! Я сам теперь, голубушка, такой, что краше в дровяной склад кладут. Всю-то осень жёлуди с меня сшибали, камнями да палками по голове молотили. Всю душу вытрясли! Был я дубом, стал дубиной...
Сорока и Медведь
- Эй, Медведь, ты днём что делаешь?
- Я-то? Да ем.
- А ночью?
- И ночью ем.
- А утром?
- И утром.
- А вечером?
- И вечером ем.
- Когда же ты тогда не ешь?
- Когда сыт бываю.
- А когда же ты сытым бываешь?
- Да никогда...
Н о я б р ь
Сыплет белый снег на чёрную землю.
Всё вокруг становится пегим.
Лес полосатый, как бока зебры. Борозды пашни - как клавиши у рояля.
На белых речках - чёрные полыньи, на чёрных дорогах - белые лужи. На бело-чёрных берёзах чёрно-белые сороки сидят.
"Приехал ноябрь на пегой кобыле".
Чёрное озеро и белые берега. Чёрные пни в белых шапках. Чёрные галки над белым полем.
Белые зайцы на чёрной земле. Белые муравейники у чёрных стволов. Белые кочки на чёрном болоте.
Всё двухцветное и рябое.
Чёрный дом с белой крышей. Белый дым из чёрной трубы. Чёрный стог с белым боком.
Одно небо ровное - серое и глухое.
Ни звонкого голоса, ни гулкого эха.
Всё как-то исподволь, шёпотом, стороной.
То дряблая оттепель, то упругий мороз.
Сыро и серо, пусто и глухо.
Полузима - полуосень, полудень - полувечер.
Робко напутали, напетляли по снегу птицы и звери.
А человек прошагал - как расписался.
Чётко и твёрдо - как чёрным по белому.
ПОЧЕМУ НОЯБРЬ ПЕГИЙ?
Высунулась из-за леса снеговая туча, наделала в лесу переполоху!
Увидал тучу Заяц-беляк да как заверещит:
- Скорей, туча, скорей! Я давным-давно белый, а снегу всё нет да нет! Того и гляди, охотники высмотрят!
Услыхала туча Зайца и двинулась в лес.
- Нельзя, туча, назад, назад! - закричала серая Куропатка. - Землю снегом засыплешь - что я есть стану? Ножки у меня слабые, как я до земли дороюсь?
Туча двинулась назад.
- Давай вперёд, нечего пятиться! - заворчал Медведь. - Засыпай берлогу мою скорей: от ветра и мороза укрой, от глаза чужого спрячь!
Туча помедлила и опять двинулась в лес.
- Сто-ой, сто-ой! - завыли волки. - Насыплешь снегу - ни пройти, ни пробежать. А нас, волков, ноги кормят!
Туча заколыхалась - остановилась.
А из лесу крик и вой.
- Лети к нам, туча, засыпай лес снегом! - кричат одни.
- Не смей снег высыпать! - воют другие. - Назад поворачивай!
Туча то вперёд, то назад. То посыплет снежком, то перестанет.
Потому-то ноябрь и пегий: то дождь, то снег, то мороз, то оттепель. Где снежок белый, где земля чёрная.
Ни зима, ни осень!
КУРОРТ "СОСУЛЬКА"
Сидела Сорока на заснеженной ёлке и плакалась:
- Все перелётные птицы на зимовку улетели, одна я, дура оседлая, морозы и вьюги терплю. Ни поесть сытно, ни попить вкусно, ни поспать сладко. А на зимовке-то, говорят, курорт... Пальмы, бананы, жарища!
И слышит вдруг голос:
- Это смотря на какой зимовке, Сорока!
- На какой, на какой - на обыкновенной!
- Обыкновенных зимовок, Сорока, не бывает. Бывают зимовки жаркие - в Индии, в Африке, в Южной Америке, а бывают холодные - как у вас в средней полосе. Вот мы, например, к вам зимовать-курортничать с Севера прилетели. Я - Сова белая, они - Свиристель и Снегирь, и они - Пуночка и белая Куропатка.
- Что-то я вас не пойму толком! - удивляется Сорока. - Зачем же вам было в такую даль лететь киселя хлебать? У вас в тундре снег - и у нас снег, у вас мороз - и у нас мороз. Тоже мне курорт - одно горе.
Но Свиристель не согласен:
- Не скажи, Сорока, не скажи! У вас и снега поменьше, и морозы полегче, и вьюги поласковей. Но главное - это рябина! Рябина для нас дороже всяких пальм и бананов.
И белая Куропатка не согласна:
- Вот наклююсь ивовых вкусных почек, в снег головой зароюсь - чем не курорт? Сытно, мягко, не дует.
И белая Сова не согласна:
- В тундре сейчас спряталось всё, а у вас и мыши, и зайцы. Весёлая жизнь!
И все другие зимовщики кивают, поддакивают.
- Век живи, век учись! - удивляется Сорока. - Выходит, мне не плакать надо, а веселиться! Я, выходит, сама всю зиму на курорте живу. Ну чудеса, ну дивеса!
- Так-то, Сорока! - кричат все. - А о жарких зимовках ты не жалей, тебе на твоих куцых крыльях всё равно в такую даль не долететь. Курортничай лучше с нами!
Снова тихо в лесу. Сорока успокоилась. Холодные курортники едой занялись. Ну а те, что на жарких зимовках, - от них пока ни слуху ни духу.
ВОЛШЕБНАЯ ПОЛОЧКА
Я - П о в е л и т е л ь п т и ц!
Захочу - и птицы сами прилетят ко мне.
Захочу - прилетят голуби и воробьи. Захочу - синицы. Захочу - явятся гости Севера - снегири и свиристели.
Нет, я не волшебник. Я не шепчу таинственных заклинаний. И у меня нет волшебной палочки. Но зато у меня есть волшебная полочка.
На вид полочка совсем проста: простая фанерка с простыми деревянными бортиками. Но в полочке волшебная сила!
Так и быть, я открою свой секрет. И к вам, стоит вам только захотеть, станут прилетать дикие птицы. Для этого надо на простую полочку насыпать простой крупы и простых хлебных крошек. Потом полочку надо выставить за окно. И полочка сразу станет волшебной! На неё сразу же прилетят голуби и воробьи.
А если вы живёте у парка или в деревне, укрепите на полочке кусочек сала - к вам прилетят синицы!
Положите на полочку кисти рябины - прилетят снегири и свиристели.
Сделайте себе В о л ш е б н у ю п о л о ч к у.
Каждый день станут прилетать к вам разные птицы.
Вы станете Д о б р ы м п о в е л и т е л е м п т и ц!
ПОРОША
Первая пороша, первая пороша - как белая июньская ночь! Всё невидимое делает видимым, всё тайное - явным.
Был лес тёмен и глух и вдруг просветлел и ожил. Никто незаметно не пробежит, никто невидимо не пройдёт. Каждый оставит след, сам о себе расскажет.
Рассказы, рассказы - нет им конца. Смешные и грустные, страшные и бесстрашные, длинные и короткие.
Вот короткий рассказ.
Выпал снег - вот-то перетрусили все первогодки! В жизни такого ещё не видели.
Первые ночь и день смирно сидели: а вдруг да что-то случится? Но ничего не случилось. Белое лежит и молчит.
Потрогали лапой - мягкое.
Ткнули носом - не пахнет.
Прикусили зубами - холодное. Не огрызается, не дерётся.
Обрадовался заяц-беляк: "Теперь меня, белого, на белом никто не увидит". Сорока запрыгала, задрав хвост. Лисёнок шагнул.
Начались и потянулись лесные рассказы.
Диковинный мне повстречался след: крестик и скобочки, крестик и скобочки. Сразу и не прочтёшь.
Всё короче прыжки, всё глубже скобочки по бокам. Немного прошёл - и конец: лежит на снегу певчий дрозд. Жалкий комочек встопорщенных перьев. Ножка отбита, вывернуто крыло. Видно, охотник осенью его подстрелил. С дрозда проку нет: подержал да и бросил.
Жил дрозд калекой, еду на земле находил. На ножке скакал, на крылышки опирался. Как инвалид на костылях. Перебивался с брусники на клюкву, пока снег их не укрыл.
Тогда совсем отощал: упирается в ладонь грудная косточка. От голода и околел.
Жаль, не просвистит он весной своих песен, а до чего ж они хороши!
Пороша, пороша: кому диковина, кому белая книга, кому спасенье и радость, а кому и конец.
ТРЯСОГУЗКИНЫ ПИСЬМА
У калитки в сад прибит почтовый ящик. Ящик самодельный, деревянный, с узкой щелью для писем. Почтовый ящик так долго висел на заборе, что доски его стали серыми и в них завёлся древоточец.
Осенью залетел в сад дятел. Прицепился к ящику, стукнул носом и сразу угадал: внутри древоточина! И у самой щели, в которую опускают письма, выдолбил круглую дырку.
А весной прилетела в сад трясогузка - тоненькая серенькая птичка с длинным хвостиком. Она вспорхнула на почтовый ящик, заглянула одним глазком в дырку, пробитую дятлом, и облюбовала ящик под гнездо.
Трясогузку эту мы прозвали Почтальоном. Не потому, что она поселилась в почтовом ящике, а потому, что она, как настоящий почтальон, стала приносить и опускать в ящик разные бумажки.
Когда же приходил настоящий почтальон и опускал в ящик письмо, перепуганная трясогузка вылетала из ящика и долго бегала по крыше, тревожно попискивая и качая длинным хвостиком. И мы уже знали: тревожится птичка - значит, есть нам письмо.
Скоро вывела наша почтальонша птенцов. Тревог и забот у неё на целый день: и кормить птенцов надо, и от врагов защищать. Стоило теперь почтальону только показаться на улице, как трясогузка уже летела ему навстречу, порхала у самой головы и тревожно пищала. Птичка хорошо узнавала его среди других людей.
Услыхав отчаянный писк трясогузки, мы выбегали навстречу почтальону и брали у него газеты и письма: мы не хотели, чтобы он тревожил птичку.
Птенцы быстро росли. Самые ловкие стали уже выглядывать из щели ящика, крутя носами и жмурясь от солнца. И однажды вся весёлая семейка улетела на широкие, залитые солнцем речные отмели.
А когда пришла осень, в сад опять прилетел бродяга дятел. Он прицепился к почтовому ящику и носом своим, как долотом, так раздолбил дыру, что в неё можно было просовывать руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26