Среди голосов выделялся писклявый голос Фрэнка Белого. У него голос особенный, с каким-то секретом. Такого голоса ни у кого нет: нельзя сказать, чтобы очень громкий, но в то же время такой, что, когда Белый продает газеты, его слышно за несколько кварталов. Один раз Фрэнк Темный даже поспорил: перекроет Белый полицейскую сирену или нет?
Оказалось, перекрыл. Они стали возле ворот полицейского отделения, а Чез Николс, который был за судью, - на другом углу. Стали - и начали ждать. Скоро из ворот на полной скорости выехала черная машина, битком набитая полисменами. Полицейские машины всегда завывают сиренами. Это они дают знак постовым, чтобы открывали дорогу. И вот, когда сирена выла, Белый тоже подал голос. "Экстренный выпуск "Трибуны"! - закричал он. - "Трибуна" - экстренный!.."
Чез Николс - честный парень. Ребята ему верят. Он стоял на углу, слушал и потом признал: выигрыш за Белым. Как сирена ни выла, его писклявый голос все равно был слышен. Фрэнк Темный даже спорить не стал: проиграл - значит, проиграл. Тут ничего не поделаешь.
Сейчас, среди галдежа, голос Белого был тоже слышнее всех. Майк прислушался. Белый, оказывается, норовит в кусты, ему, оказывается, не нравится затея Майка. Тут все дело в мистере Фридголе из газетного треста. Этого Фридгола ребята знают. Он, когда "Трибуна" дает экстренные выпуски, приходит в типографию, следит за порядком, распределяет газеты. И Фрэнк Белый ходит у него в любимчиках. Фрэнк даже хвастал недавно, будто бы мистер Фридгол сказал ему, что он парень с будущим, и будто бы мистер Фридгол обещал дать ему постоянный стенд для продажи газет. Сомневался он, мол, только насчет возраста, можно ли его принимать на работу. Но Белый, мол, Фридголу соврал, сказал, что ему шестнадцать, и вот Фридгол держит его на примете; как только освободится стенд - пристроит.
Белому ребята не очень верят. На его слова никто тогда не обратил внимания.
Но сейчас он опять завел свою шарманку. Писклявый голос его перекрывал все другие. Белый говорил о том, что раз трест отказывается продавать "Голос рабочего", значит, и им нечего соваться. Им лучше держаться за "Трибуну". По крайней мере, она экстренные выпуски постоянно дает. И мистер Фридгол их всех знает, никогда к ним не придирается, не задерживает зря в типографии. Бывает, другие мальчишки еще во дворе ждут, а у них уже газеты под мышкой, они уже на улице...
К словам Белого стали прислушиваться. Майк насторожился: как бы этот подлец не напортил, как бы не сбил ребят с толку. Тут медлить нельзя.
Бронза поднялся еще на ступеньку.
- Тише, ребята! - крикнул он. - Слыхали, что Белый говорит? Говорит, что сам Фридголу пятки лижет, и нам советует это делать.
- Что ты врешь, я про пятки слова не сказал! - рассердился Фрэнк.
- Не сказал, а думал, - не отставал Майк. - Ты говорил, что Фридгол нам поблажки делает, а он не делает. Мы от него вот такой крошки пользы не видим. - Бронза показал на кончик ногтя. - Это он тебе потакает, потому что ты на брюхе перед ним ползаешь. А с нами он как со всеми. И нам на него наплевать. Мы у него не работаем, мы сами по себе...
Голос Белого стал пронзительным, как паровозный гудок:
- Да-а, наплевать... Вовсе не наплевать... Это на "Голос" можно наплевать: он один раз даст экстренный, по квортеру за сотню получишь, и всё. А на "Трибуне" я вон за прошлую неделю два с половиной доллара заработал. За одну неделю два экстренных выпуска было. Скажешь, нет? И ты хоть меньше моего, но тоже заработал. И все ребята заработали. И еще будем зарабатывать. Так что плеваться нечего, смотри, как бы не проплеваться...
Белый знал, куда метить. Что-что, а речь о заработке ребята мимо ушей не пропустят. Заработок - такое дело, что тут, хочешь не хочешь, задумаешься.
И Бронза не стал спорить с Фрэнком. Наоборот, он даже поддержал его.
- Ну да, я про это самое и говорю, - сказал Бронза. - Если бы, например, "Трибуна" с экстренным вышла и "Голос" с экстренным вышел, тогда - да, тогда надо было бы подумать, тогда на Фридгола не очень-то наплюешь. А так нам что? Завтра нам все равно нечего делать. Почему же с "Голосом" не побегать? Нам убытка нет, даже заработаем немного, а для Дика хорошо. Дик знаете как рад будет? И я вот еще что, ребята, вам скажу: это видите?
Майк потряс в воздухе круглой пиратской бутылкой. Бутылка сияла, как синее солнце. Ее гладкая блестящая поверхность, казалось, вобрала в себя весь мир, и весь мир послушно принял ее форму: пузатые бока отражали парусом вздувшуюся кирпичную стенку, пузырем выпучившийся пустырь и ребят - всех до одного пузатых, всех на ножках-коротышках, всех с немыслимо раздавшимися физиономиями.
Зрелище было волшебное.
- Видите? - повторил Майк. - Вот она какая! Она у пиратов была, из нее сам капитан Кид ром пил. А теперь она кому-нибудь из нас достанется. Кому - не знаю, но достанется. Потому дело такое: кто больше всех экстренный "Голоса" продаст, тот возьмет пиратскую бутылку себе. Она как бы в премию пойдет.
- Но ведь бутылка не твоя, Бронза, бутылка Дика Гордона, - заметил честный Чез Николс.
- Ну и что? Это ничего, что Дика. Дик советовался со мной. Он хотел ее на ножичек обменять. А сейчас, выходит, на собственный глаз выменяет. Это обмен стоящий. Дик спорить не станет. Что он, дурак, что ли? Ему лишь бы глаз сохранить...
ТОЛЬКО ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ
Бутылка решила дело. О "Трибуне" и мистере Фридголе разговоров больше не было. Стали договариваться, когда завтра собраться, чтобы вместе пойти за "Голосом рабочего", стали прикидывать, сколько газет выйдет продать каждому. Тут Майку пришлось нелегко. Двести пятьдесят газет на брата, да еще по десять центов за номер, да при четверти цента пользы с него - это хоть кого заставит задуматься. Бронза и сам понимал, как трудно придется ребятам завтра, но доказывал, будто продать две с половиной сотни газет - пустяк, о котором говорить не стоит. Больше всего он напирал на то, что завтра пятница и многие, кому работы не хватает, кто заканчивает в этот день свою неделю, возвращаются с получкой. А когда у людей на руках деньги, им лезть в карман за центами одно удовольствие.
Ребята против этого не спорили - они сами знали, что за три будних вечера не продашь столько газет, сколько за один вечер в пятницу или субботу.
Потом стали подсчитывать, сколько ребят придут завтра. Тыча каждого пальцем в грудь, Майк обошел мальчиков. Вышло двадцать восемь человек, с собой - двадцать девять. До сорока не хватало много. Майк приуныл. Но тут, спасибо, подал голос Чез Николс: у них в квартире, оказывается, есть мальчик, который не откажется пойти завтра со всеми.
- Да и из наших ребят не все здесь, - спохватился Пит. - Тут даже из нашей футбольной команды трех человек не хватает. Нет Харди, нет Била, нет Джо. А они от компании не отстанут. Они непременно с нами пойдут. И еще ребята найдутся. Каждый кого-то сможет привести.
Шестипалого поддержали. Стали называть всё новые и новые имена. В общем, выяснилось, что около сорока человек собрать можно. Фрэнк Темный взялся составить список, чтобы точно знать, кто придет. Майк не возражал: там, где дело касалось чернил и бумаги, он чувствовал себя не очень уверенно.
Зато уж Фрэнк блеснул, уж он-то поразил всех. В кармане у него оказалась записная книжечка с оторванным корешком и настоящая паркеровская автоматическая ручка. Ручка была отличная, из дорогих, такая, какой дельцы чеки в банк выписывают. Не хватало в ней только колпачка, навинчивающегося сверху, и части корпуса, прикрывающей клапан.
Однако колпачок и отсутствующая часть корпуса, должно быть, для ручки большого значения не имеют. Во всяком случае, действовала она великолепно. Ребята надивиться не могли, до чего ловко Темный орудовал ею. Широкое золоченое перо выписывало буквы одну за другой, одну за другой...
Правда, без помощи языка дело не обходилось. Язык Темному здорово помогал. Он следовал за паркеровской ручкой, как собака за хозяином: ручка двигалась по бумаге направо - и кончик языка направо; ручка начинала новую строку - и кончик языка, перескочив в левый угол рта, немедленно начинал оттуда свое движение. Пока Фрэнк писал, под пожарной лестницей было необыкновенно тихо.
Наконец Темный поставил последнюю точку, спрятал ручку, убрал язык. В списке оказалось тридцать восемь человек. Тридцать девятым мог быть Фрэнк Белый, но он, никому слова не сказав, ушел, и ребята решили: раз так, ладно! Не хочет - не надо, кланяться никто не станет. Зато уж сейчас всем будет ясно, что Белый - парень не компанейский, что с ним водиться нечего. А сорокового просто не было. Сколько ни вспоминали, никак не могли вспомнить, кого бы еще для круглого счета включить в список.
- Обойдемся, - сказал Майк. - Два человека больше, два меньше - подумаешь, разница! Продадим каждый еще десяток - полтора газет, вот и выйдет так на так.
Собраться договорились завтра под вечер, здесь же, на пустыре.
Глава семнадцатая. ВЕРБЛЮД С ТРЕМЯ КРЕСТАМИ.
ПОЛЕЗНЫЕ НОВОСТИ ОПЛАЧИВАЮТСЯ ЧИСТОГАНОМ
Фрэнк Белый откололся от ребят. Он не очень задумывался, хорошо это или плохо, правильно или неправильно. Он понимал одно: мистер Фридгол обещал пристроить его к постоянному стенду. Тогда, что ни день, он будет зарабатывать доллар, а то полтора. Шесть - восемь долларов в неделю не шутка! Значит, нужно, чтобы мистер Фридгол был доволен им, нужно почаще ему напоминать о себе. Чем чаще, тем лучше.
Похоже было, что повод показаться на глаза мистеру Фридголу сейчас появился. Фрэнк отправился в типографию "Трибуны". Там представителя треста не оказалось. Уходить ни с чем Белый не хотел; пошел к конторщику типографии.
- Вы не знаете, мистер, - спросил он, - где мне найти мистера Фридгола?
Конторщик знал: в газетном тресте. Он и адрес дал. Трест размещался в громадном доме на шестнадцатом этаже. Длинный коридор - и комнаты, комнаты, комнаты... Долго мыкался Белый по этажу, пока не нашел того, кого искал.
Мистер Фридгол сидел в большом зале за маленьким столиком, зажатым многими другими маленькими столиками, и что-то подсчитывал на арифмометре.
Когда Фрэнк вырос перед ним, он не сразу оторвался от работы. Минуты две аппарат в его руках продолжал трещать, потом желтое морщинистое лицо мистера Фридгола повернулось к Фрэнку; глаза из-под очков с серпообразно вырезанными стеклышками взглянули вопросительно и строго.
Белый поздоровался. Фридгол не ответил.
- Мистер Фридгол... - начал Фрэнк, переминаясь с ноги на ногу. - Мистер Фридгол, я знаете зачем пришел? Я из-за "Голоса рабочего" пришел... Насчет стенда... Ведь вы "Голос" в продажу не берете, верно?
- Ну, не берем.
- Вот и я знаю, что не берете. Я насчет стендов все знаю. "Голос" - не такая газета, чтобы ею торговать. Я ребятам об этом говорил, а они ни в какую... Они говорят, что раз завтра экстренных выпусков нет, то можно и с "Голосом рабочего" побегать. Это чтобы деньги для Дика Гордона собрать мальчик такой с нашего двора...
Мистер Фридгол поправил очки на носу и велел Белому не молоть языком, а говорить толком. Сбиваясь и не очень связно Белый рассказал о том, что слышал на пустыре, о чем договорились ребята. Фридгол этим не удовольствовался. Он стал донимать Фрэнка вопросами. Фрэнк отвечал как мог. Когда отвечать уже было нечего, Фридгол велел Белому сидеть и ждать, а сам пошел с докладом к заведующему отделом.
Фридгол никак не думал, что новость, принесенная белесым парнишкой с кроличьими глазами, вызовет у начальства такой интерес. Он и представить себе не мог, что о ней тут же будет сообщено самому директору треста. А заведующий отделом поступил именно так. Выслушав Фридгола, он, не откладывая, соединился с директором. Разговор между ними происходил по аппарату, напоминающему радиоприемник.
Заведующий подвинул его к себе, щелкнул рычажком.
- Шеф, - сказал он в полированную коробку, - есть интересные сведения: "Голос рабочего" начинает давать экстренные выпуски. Первый выходит завтра.
В репродукторе кто-то с хрипом задышал, потом раздался старческий кашель и зазвучали слова:
- Это действительно интересно. Как они собираются распространять свой экстренный? Откуда у них газетчики?
Заведующий коротко рассказал все, что услышал от Фридгола. Директор не прерывал, он только хрипел в микрофон. Когда заведующий кончил, директорский голос снова зазвучал.
- Ну, это несерьезно, - говорил репродуктор. - Несчастный случай... мальчишка... глаз... Подумаешь, сенсация! Никто на их экстренный выпуск не обратит внимания. Они на этом прогорят, Дженкинс. Но это не значит, что мы должны сидеть сложа руки. Нужно принять меры. Вовсе не к чему приучать газетчиков обслуживать "Голос рабочего". Ваше мнение, Дженкинс?
- Безусловно, шеф, - согласился заведующий. - Вот только связаться с мальчишками трудно. Вольные птицы, знаете ли, - слетаются, когда корм есть. А завтра экстренных выпусков не предвидится - "Трибуна" ничего не дает. Значит, и мальчишек не будет. Я даже не знаю, что можно сделать...
В репродукторе заклокотало:
- Что значит - не знаете? Что значит - не знаете, Дженкинс? Откуда такая беспомощность? Почему, такая вялость? Мальчишек нужно собрать - и никаких разговоров! "Голос рабочего" не должен завтра иметь ни одного газетчика, слышите?
- Да, шеф. Но я, право, не знаю... Был бы завтра у "Трибуны" экстренный выпуск, другое дело. А так...
- Ох, Дженкинс, Дженкинс, вам еще, видно, многому учиться надо! - укорил репродуктор управляющего. - С ребятами не суметь справиться... Позор! Форменный позор!.. Вам слышно меня, Дженкинс? - Да, шеф.
- Так вот, сделайте так: через парня, который явился к вам, передайте газетчикам, что завтра "Трибуна" даст экстренный. Пусть придут в типографию.
- Значит, завтра у "Трибуны" будет экстренный?
- Фу, я устал от вашей непонятливости, Дженкинс! Какой там экстренный! При чем здесь экстренный! Просто вы соберете газетчиков и задержите до ночи. А потом скажете, что экстренный выпуск отменен, что они могут идти домой. Вот и всё. Интересно, что сможет сделать "Голос рабочего" без газетчиков? Их выпуск прокиснет, как молоко.
Дженкинс хохотнул в аппарат:
- Великолепная идея, шеф! Ничего лучшего не придумать.
- Хм, то-то, - удовлетворенно хмыкнул репродуктор и замолчал. Рычажок снова щелкнул. Заведующий повернулся к Фридголу:
- Вы слышали, Фридгол?
- Да, сэр.
- Вам все ясно, Фридгол?
- Да, сэр.
- Тогда действуйте. Завтра все газетчики должны быть в типографии "Трибуны". И вы сами - тоже. Будете ждать с ними экстренного выпуска до второго пришествия. Понятно?
- Вполне, сэр.
- Идите... Впрочем, вот еще что: выдайте вашему доносчику полдоллара. Выдачу поставите в счет.
Фридгол вернулся к маленькому столику в большом зале. Фрэнк Белый терпеливо ждал. Узнав, что завтра будет экстренный выпуск "Трибуны", что всем мальчикам надо прийти, что мистер Фридгол им доволен и не только доволен, но даже дарит пятьдесят центов. Белый растянул в улыбке рот до ушей.
Удачно получилось! Не зря потратил он время сегодня.
Домой Фрэнк возвращался в отличнейшем настроении. Он уже видел себя возле постоянного газетного стенда, он уже слышал, как шелестят в его кармане долларовые бумажки. Да, мистер Фридгол увидит, на что он способен! Мистер Фридгол правильно считает, что он парень с будущим. Ого-го! Он так себя покажет, только держись...
Долго ждать, пока успех в жизни обернется чем-нибудь вкусным, не имело смысла. Белый хотел вкусного сейчас. Деньги были. Пятьдесят центов - капитал! На них можно развернуться вовсю. Чего же церемониться? Кутить так кутить!
Фрэнк шел по длинной Бауэри-стрит, освещенной рекламами кабаков, кинотеатров, тиров, панорам. На каждом шагу здесь стояли тележки с бананами, апельсинами, мороженым, жареными каштанами; на каждом шагу торчали автоматы с пепси-кола, с кока-кола, с чуинггамом, с поджаренными земляными орешками. Уж где-где, а на Бауэри-стрит можно было получить все сто двадцать четыре удовольствия.
Белый начал с того, что купил два чуть подгнивших банана за цент и таким образом разменял свои полдоллара. Дальше дело пошло быстрее. Съев бананы, он подошел к автомату и выпил бутылочку кока-кола. Напиток отдавал лакричным корнем, имбирем и еще чем-то аптечным, но освежал; даже слегка будто ударил в голову.
Потом наступила очередь засахаренных земляных орешков, потом во рту стало прохладно от мятного вкуса чуинггама. Но все это было не то, не то... Все это для малых детей, а ему, Белому, уже четырнадцать лет, он на два - три года старше Майка Грина, Дика Гордона, Чеза Николса, Фрэнка Темного и прочих молокососов, он знает, что на свете есть вещи почище орешков и бананов.
Вон там, например, на углу бар. На окне нарисованы громадная пивная кружка с переливающейся через край пеной и громадное блюдо с жареным гусем, в боку которого торчит исполинская вилка. Надпись завитушками извещает: кружка пива стоит десять центов, а закуска бесплатная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21