Но не тут-то было. Надеясь, что
участок невероятных миров уже кончился, медвежонок и Птиц нырнули в первое
же попавшееся окно и, не разбирая дороги, ринулись дальше.
Разочарованный вой гулко за их спинами становился все тише, тише и,
наконец, исчез. Тогда они остановились и оглянулись.
Мир как мир, лес как лес!
Тебе еще повезло, - сказал, отдышавшись, медвежонок. - Вот если бы
там было мрачно, одиноко или сыро - пиши пропало.
- Да уж, - покрутил головой Птиц. - На дорогу нам возвращаться пока
нельзя. Держу пари, что гулко все еще караулит возле окна. Давай лучше
отдохнем. Судя по всему, этот мир не так уж и плох.
- Пожалуй, - согласился медвежонок и, сорвав с ближайшего дерева
лист, задумчиво его сжевал.
- И вообще, - сказал Птиц. - Может быть, этот мир необитаем? Мы могли
бы стать его правителями. Хотя, впрочем, так не бывает. Обязательно
кто-нибудь вылезет и нападет. С ним надо будет воевать, побеждать, а
потом, только-только начнешь пожинать плоды своего труда, как вылезает
кто-то другой - пожалуйте бриться.
Медвежонок сорвал новый лист. Потом почесал за ухом.
- Получается, нам надо все разведать?
Птиц кивнул.
- Ладно, - согласился медвежонок.
И они пошли.
Ветки кустарников так и норовили стегнуть их посильнее. В воздухе
вились странные насекомые. На секунду в вершинах деревьев мелькнуло что-то
длинное, продолговатое, зеленое, с огромными крыльями, издававшими хлопки,
будто кто-то ритмично открывал и закрывал гигантский зонтик.
Через полчаса они вышли на тропинку. Еще через некоторое время она
вывела их к усыпанной прелой листвой, мощеной брусчаткой дороге. Тут им
пришлось остановиться.
- Направо или налево? - спросил медвежонок.
- А по-гусарски, - ответил Птиц и извлек из-под крыла медную монету.
- Значит, так, орел - направо, решка - налево.
Он подкинул монету. Она упала орлом вверх...
Листья пружинили под их лапами, а медвежонок и Птиц шли не спеша,
лениво разглядывая росшие по обочинам молоденькие сосенки, кривоватые
березки и могучие дубы.
- А почему по-гусарски? - спросил медвежонок.
- Почему? - удивился Птиц. - Ну, если такие гусары.
- А кто они?
- Кто? - покрутил головой Птиц. - Так на Рикле-3 называют
полуразумных, мутировавших гусей. Они целыми днями ничего не делают,
режутся в карты, пьют бургоньяк, шампаньяк и вообще ведут беспечный образ
жизни. Веселый народ, этого у них не отнимешь. А монетку они кидают, когда
не могут решить, что им делать - пить "горькую-76", а потом ехать к
гусочкам или же наоборот, сначала ехать к гусочкам, а потом уже пить
"горькую-76"...
Спать они устроились в дупле гигантского дуба. Ночью пошел дождь.
Под утро Птиц проснулся и долго лежал, вспоминая что-то
старое-старое, трудноуловимое, слушая, как шелестит мокрая трава и дождь
барабанит по жестким листьям дуба.
Что-то с его воспоминаниями было неладно.
Он вздохнул и, повозившись, устроившись поудобнее, опять заснул.
Кормы двигались цепью. Их предводитель, трехметровый гигант в
сверкающих, обшитых скальпами врагов латах, с тяжелым двуручным мечом за
спиной и двумя во бокам, шел в середине. Справа от него, сгибаясь под
тяжестью бердыша и сверкающего, как зеркало, щита, пыхтел оруженосец.
Слева пылил красноватой гормской пылью хранитель священной трехглавой
мухи. Сама муха копошилась и жужжала в узорчатом коробе за его плечами.
Предводитель кормов остановился и, наклонившись, стал рассматривать
четко отпечатавшиеся в песке следы дорожников. Наконец он выпрямился и
махнул рукой. Цепь воинов зашагала дальше.
Кормы не знали, что километрах в двух им навстречу движется отряд
невысоких, но чудовищно широкоплечих кракеозов. Их предводитель, не
подозревая с кем вот-вот столкнется, шел во главе своих людей, медленно
пережевывая наркотическую жвачку нух и рассеянно поигрывая длинным мечом.
Преследуемые кормами трое одетых в рваные беотийские хитоны
дорожников находились между этими неумолимо сближавшимися отрядами.
Провалились они на такой мелочи, как незнание имени любимой кошки
беотийского автократора. Теперь, для того чтобы спрятаться, у них
оставалось минут пятнадцать - двадцать, не больше.
Что ж, пора вмешаться.
Велимир взмахнул отливающими золотом крыльями, собственно говоря,
супершпиону совершенно не нужными, но придававшими ему вид местного
золотого орла, и передал старшему группы через микроприемничек, вживленный
у него над ухом, что бежать надо строго на север. Там, за песчаными
дюнами, начиналась спасительная для них, сейчас, великая топь. Теперь все
зависело от быстроты ног дорожников.
Они не успели совсем чуть-чуть. Кормы заметили дорожников, когда они
были метрах в тридцати от зарослей гигантской осоки и камыша, с которых,
собственно, и начиналась великая топь. Засвистели стрелы...
Дорожников спасло то, что в этот момент из-за ближайшего холма с
ревом и гиканьем посыпались кракеозы. Предводитель кормов выхватил
двуручный меч и скрестил его с мечом предводителя кракеозов. Поле битвы
заволокла пыль.
Велимир еще успел заметить, как верховный корм ловким ударом расколол
щит предводителя кракеозов пополам, потом увидел одного из кракеозов,
раскручивающего над головой дюжину соединенных стальной нитью, усеянных
острыми шипами шаров. Неподалеку от него медленно оседал на землю с
торчащей из горла черной стрелой хранитель священной мухи. Сделав изящный
разворот, супершпион стал снижаться над великой топью.
Вовремя. Предупредив дорожников о том, что справа к ним
подкрадывается болотный тигр, и выведя их на безопасную тропинку эльфов,
Велимир переключился на другой мир.
Здесь его помощь была не нужна. Двое дорожников перед возвращением
любовались заходом солнца. Одного звали Врад. Судя по профилю и цвету
кожи, он был потомком индейцев. Второй, по имени Бангузун, на первый
взгляд казался увальнем, но это впечатление было обманчиво. По крайней
мере Велимир, видевший однажды, как Бангузун голыми руками задушил
полосатую гориллу, знал, что по быстроте реакции и силе среди дорожников
ему, пожалуй, не найдется равного.
А закат был действительно прекрасен. Велимир развернул супершпиона
так, чтобы видеть его как можно лучше и тоже залюбовался тем, как голубое
в белую крапинку солнце, пуская изумрудные, бордовые и лазурные лучи,
медленно тонуло в море, делая его темнее и загадочнее, словно растворяясь
в безумии самых неожиданных цветов и оттенков.
Так, с этим все в порядке.
Он переключился на третий мир. Увидел, как работавшая в нем группа из
трех человек выбралась на дорогу миров, и заставил супершпиона следовать
за ней.
Посмотрев минут пятнадцать, как возвращаются дорожники, Велимир хотел
было уже отключиться, но тут откуда ни возьмись появился квадратный
гибарянец. Он шел по дороге, весело отдуваясь и выбирая случайного
путника, на которою можно было плюнуть проклятым молочком. Понаблюдав за
тем, как трое дорожников осторожно и профессионально обошли гибарянца
стороной, Велимир напоследок глянул на его наспинный гарем, из которого
высовывались маленькие, с изумрудными глазками и красивыми напомаженными
усиками головки гибарянцевых жен. Прекрасно. Вернув супершпика в тот мир,
из которого его взял, Велимир отключился.
Порядок!
Он снял с головы мнемошлем и блаженно откинулся в кресле.
А ведь было время, когда на дороге находилось до дюжины групп. Вот
это была работа! Особенно, если учесть, что большинство дорожников тогда
были зелеными щенками и лезли в любой сомнительный и опасный мир. Только
успевай им советовать, ободрять и выдавать нужные сведенья. А, чтобы
правильно посоветовать, надо обладать опытом. Откуда же его взять, если
сам - зеленый щенок? Да и аппаратура тогда была значительно хуже.
Кстати, когда же это было? Лет двадцать назад, никак не меньше. Ну
да, дорогу открыли двадцать пять лет назад. Поначалу велась одиночная
разведка и строился комплекс. Да, не менее двадцати. Именно тогда он и
пришел в комплекс.
Подумать только - двадцать лет.
Велимир закурил.
Все-таки, было что-то не совсем реальное в том, что он, сидя в
диспетчерском кресле, мог побывать в любом из четырех десятков
исследованных миров. Это давало ему странное могущество. Почему? Он
обыкновенный, средних лет мужчина. Его не очень любят женщины. По
воскресеньям он играет в гольф и пьет пиво. Любит хорошие сигареты и
неохотно бреется. Башмаки у него всегда стоптанные и нет времени купить
новые. Вот это - он.
Однако, надевая мнемошлем, Велимир становился диспетчером, отвечающим
за все случившееся с дорожниками в исследуемых мирах. Со стороны может
показаться, что работа у него легкая. Дорожники рискуют своими жизнями, он
же не рискует ничем. Только наблюдает и вмешивается лишь в крайнем случае.
Но кто другой сообщит о том, что вблизи от группы рыщут гигантские
кентавры, что пурпурные мидии готовятся выползти на сушу или что нужная
дорога находится левее? А еще он должен знать все исследованные миры как
свои пять пальцев. И никогда ему не удастся попробовать сладкого
дамайского сокограда, понюхать жемчужную орхидею, узнать, какова на ощупь
вода великого безбрежного океана на Лорее. Только наблюдать, не более.
Кроме того, иногда дорожники гибнут. И даже он не может ничего
сделать. Остается - запоминать. В следующий раз это знание спасет жизнь
другим.
Велимир выпустил облачко дыма и вспомнил, что лет десять назад
диспетчеров попытались заменить искусственным мозгом. Якобы у него реакция
лучше. Но в этом деле главное не реакция, а интуиция. Через месяц, когда
количество опасных происшествий с дорожниками возросло раз в десять,
искусственный мозг убрали.
Ладно, пора за работу.
Выпив чашку кофе, он выкурил еще одну сигарету и надел мнемошлем.
Все шло хорошо. Две группы уже вернулись в комплекс, третья - с
Гормы, за которую он сильно боялся, только что выбралась на дорогу миров.
Превосходно! Диспетчер проследил эту группу до самого конца. Он наблюдал,
как дорожники перешагивали через окно и, поприветствовав стража, шли в
комнату отдыха. Стоило очередному дорожнику оказаться в комплексе, у нею
начинали исчезать последствия эффекта искажения. Кстати, это был один из
самых странных эффектов дороги. Тела попавших на нее людей быстро
изменялись. Причем некоторые вдруг приобретали третью руку или второй нос,
у других лишь чуть-чуть изменялось лицо. Но стоило вернуться в комплекс,
как этот эффект пропадал. Правда, чем дольше человек находился на дороге,
тем медленнее исчезали его последствия. Из-за этого эффекта всех
новичков-дорожников первым делом выводили ненадолго на дорогу миров.
Оставляли только тех, кто изменялся в пределах определенной нормы.
Ученые, конечно, долго ломали над этой особенностью дороги головы, но
более-менее логичного объяснения эффекту не нашли. Лишь страж дороги
как-то по пьяному делу сказал, что таким образом дорога раскрывает
внутренний облик попавшего на нее человека. Объяснение было неплохое.
Только Велимир не мог понять, каким образом наличие третьей руки или
обрастание черепашьим панцирем раскрывает внутренний мир?
Велимир снял шлем и опять закурил.
Да, объяснение стража ненаучное. Но что мы сделали до сих пор в
науке? Ну, потратили на исследования двадцать лет. Ну, угробили чертову
уйму людей, исписали горы бумаги, сделали целую кучу никому не нужных
открытий. А что толку? Может, и не надо никаких исследований? Может, для
того, чтобы понять дорогу, надо стать ее частью? Соединиться с ней? Почему
мы воспринимаем ее как загадку? Загадочных вещей нет вообще, есть те,
которые трудно понять со своей колокольни. Стало быть, для того, чтобы
понять дорогу, надо отправиться по ней - куда глаза глядят?
Велимир потушил окурок и налил из термоса кофе. Отхлебнув первый
глоток, он поставил чашку на пульт и вдруг подумал, что всего лишь пару
часов назад в этом кресле сидел мертвый Лапоног.
Да, теперь можно посидеть и подумать о смерти Лапонога. За двадцать
лет Велимир видел этого добра достаточно. Правда - через следящие камеры
супершпиона. А вот эта была здесь. Хотя пять лет назад, когда они еще
только начинали исследовать мир Горма, диспетчер Плащенос навел на засаду
кракеозов группу из шести дорожников. Все они погибли. Никто не сказал
Плащеносу ни слова, потому что на дороге бывает все, а диспетчер не
всемогущ. Он судил себя сам и сам же привел приговор в исполнение. Но даже
эта смерть была не здесь, а где-то там, на пригородной вилле.
Да, подобного еще не было.
Велимир снова попытался вспомнить лицо Лапонога, но лишь увидел, как
два аварийщика снимают его тело с кресла. Вызывать реаниматоров смысла уже
не было. Тело куда-то унеси. Сутулый особист быстро допросил Велимира.
Очевидно, потом в диспетчерской еще что-то делали, может быть, измеряли,
фотографировали, составляли протоколы, но диспетчер этого уже не видел. Он
немедленно сел в кресло и надел мнемошлем. Вовремя. Тем троим, на Горме,
пришлось бы без его помощи худо.
И все-таки, откуда взялась гадюка? Не могла же она заползти сюда
через окно дороги? Нет, это невозможно. Значит, ее кто-то принес. Кто?
Велимир отхлебнул из чашки. Кофе показался ему горьким.
А ведь действительно, что - проще? Небольшая, прозрачная, завернутая
в целлофан лепешка. Пронести с дороги - раз плюнуть.
А потом, в удобный момент, неторопливо пройти по коридору, вынуть
сверток, сорвать целлофан, продержать десять секунд в руках... И совсем уж
просто распахнуть дверь, чтобы швырнуть гадюку внутрь. Остается только
захлопнуть дверь - и дело сделано.
Кому же навредил Лапоног, что его решили убить таким способом? Жену
отбил? Дочь опозорил? Сто рублей не отдал? Что именно?
Нет, никто из работников комплекса на это не способен. Нужно быть
совершеннейшим идиотом, чтобы убить диспетчера во время работы. Это могло
кончиться смертью нескольких дорожников. Нет, местью это быть не могло.
Велимир замер.
Какая тут к черту месть, если все было идеально рассчитано? Не
поторопись он, и гадюка успела бы развернуться полностью. Тогда - смерть.
Учитывая, что диспетчерскую посторонние не посещают, у мнемогадюки вполне
хватало времени построить защитный кокон. В этом случае с ней не
справились бы и недели за две. Соответственно, на этот срок прекратилось
бы и исследование дороги.
Те, кто спланировал эту акцию, не учли только, что он, Велимир,
забеспокоится и придет раньше обычного. В самом деле, не обладай он
способностью заглядывать в чужие мысли, все прошло бы без сучка, без
задоринки, по плану. Кстати, наверняка кто-то из комплекса подкуплен. Бел
этого они обойтись просто не могли.
Но все-таки кому это было нужно?

Солнце светило им в глаза. Медвежонок и Птиц проснулись. Они умылись
в ближайшем ручье, а потом пошли по дороге и почти сразу же наткнулись на
заросли спелой малины. Насытившись, приятели тронулись дальше.
В кронах деревьев пронзительно кричали невидимые птицы, а может, и не
только они. Пухленькие зеленокожие дриады сидели на обочинах дороги и
нарезали пробивавшиеся сквозь листву солнечные лучи на аккуратные дольки,
чтобы ночью залить их лунным светом и, добавив травку-буратинку, получить
на завтрак вкусный салат. Птичка-врушка, прыгая с ветки на ветку и смешно
помахивая двумя головами, увязалась было за ним, но вдруг отстала для
того, чтобы рассказать встречным белкам про старого медведя. Оказывается,
он принимает по утрам ванны из малины, а пчелы из черного улья носят ему
мед прямо в берлогу. И вообще...
Край дриад кончился. По сторонам дороги потянулись кривые, словно
измазанные ржавчиной, кусты. Вскоре их сменили баодеды и баобабы. Из-за
одного из них на дорогу вдруг выскользнула голубенькая, почти прозрачная
русалка, за которой топал телеграфный столб.
Русалка посмотрела на Птица с медвежонком и улыбнулась. Остановившись
неподалеку, она вытянула тоненькую руку и что-то сказала на языке ручьев.
Медвежонок и Птиц переглянулись и пожали плечами. Они не знали этого
языка. Огорчившись, русалка топнула изящной ножкой, а телеграфный столб за
ее спиной изогнулся, как кобра, и зашипел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9