Публике возвращают деньги, но поскольку среди нее есть люди с чувством юмора, что-то перепадает и на долю актеров.
Вот это тот же вид театральной пародии, о котором мы только что сказали: пародия сценическая, или сценический розыгрыш.
Но давайте вернемся к МХАТу, а заодно обратимся и еще к одному, пятому, виду театральной пародии. Это театральный фельетон. Его тоже не надо разыгрывать на сцене. В шутейном, пародийном виде воссоздаются те или иные обстоятельства театральной жизни: сам спектакль, процесс его репетиций или вообще театральные нравы.
Нужно сказать, что в сегодняшней нашей практике жанр театрального фельетона почти утрачен. Мы уже забыли, что это такое. И не дай Бог, если что-то появляется… Шутить по поводу театра нам не позволено. Очень трудно даже просто критически высказаться.
Вот сейчас в Одессе развернулась дискуссия о театральной критике на страницах газеты «Вечерняя Одесса». Уже пятнадцать статей в связи с жалобой одного обиженного драматурга, пьесу которого обругали. Драматург пишет, что все театральные критики Одессы – просто непрофессиональные люди. Их надо прикрепить каждого к своему театру, и пусть они знают, кому они служат, и пусть защищают свой театр. Вот тогда они помогут зрителю. А иначе зачем их критика нужна?… И один читатель (кстати, в прошлом олимпийский чемпион, человек очень уважаемый) предлагал вообще замечательное дело: надо, чтобы был специальный совет при театральном обществе, написал критик статью – пусть он туда принесет, туда же вызвать создателей спектакля, все вместе обсудят и решат, печатать или не печатать, – чтобы никому обидно не было… Я не выдумываю: желающие могут обратиться к «Вечерней Одессе». Острые ощущения!..
Очень трудно о театре писать в тонах критических. Хорошо, если отвечают через газету, в открытую… Чаще просто бегут в обком и говорят, что ты спелся с ЦРУ, – потому что кому ж, кроме ЦРУ, может быть выгодно обругать его лучший спектакль?
Поэтому жанр театрального фельетона нынче существует с трудом, если вообще существует. Но я надеюсь, что он возродится, хотелось бы в это верить. Потому что он нужен: это форма театральной критики.
Одним из самых замечательных, если не самым замечательным, мастером театрального фельетона в России был Влас Дорошевич – король фельетона. А один из самых знаменитых его театральных фельетонов посвящен Московскому Художественному театру, истории постановки спектакля «Гамлет» в 1911 году.
Это было время довольно сложное. Немирович и Станиславский отчасти разочаровались в ортодоксально бытовом направлении театра, какое существовало в конце XIX – в первые годы XX века, и стали искать новых возможностей в 1907–1912 годах. Они обратились к символистской драматургии: «Жизнь человека» Леонида Андреева, пьесы Гамсуна. И тогда же решили пригласить лидера театрального символизма Гордона Крэга, знаменитого художника и режиссера, сына великой английской актрисы Эллен Терри, для постановки спектакля «Гамлет».
Крэг был человек сложный. Очень талантливый, гениальный, наверно, – но абсолютно не приспособленный для коллективной работы. Абсолютно! Поэтому его режиссура всегда балансировала на краю провала.
Он ставил «Гамлета» в Художественном театре долго и мучительно. Его планы менялись каждую неделю. Слухи об этих новых планах разносились по театральной Москве. Станиславский и Немирович вручили ему карт-бланш – разрешили делать все что угодно. Дали ему самых лучших мастеров (Качалов играл Гамлета). Шло это ужасно туго. Крэг не очень ясно представлял себе, как свою идею идеального театра (для него идеальный театр – это театр марионеток) воплотить с живыми, привыкшими к Чехову, Горькому и Островскому актерами. Не было ясного представления об этом и у Станиславского с Немировичем, которые метались между труппой и Крэгом.
Дорошевич в своем фельетоне, который так и называется «Гамлет», еще до выхода спектакля описывает всю эту театральную ситуацию.
ГАМЛЕТ
Мистер Крэг сидел верхом на стуле, смотрел куда-то в одну точку и говорил, словно ронял крупный жемчуг на серебряное блюдо:
– Что такое «Гамлет»? Достаточно только прочитать заглавие: «Гамлет»! Не «Гамлет и Офелия», не «Гамлет и король». А просто: «Трагедия о Гамлете, принце датском». «Гамлет» – это Гамлет!
– Мне это понятно! – сказал г-н Немирович-Данченко.
– Все остальное не важно. Вздор. Больше! Всех остальных даже не существует!
– Да и зачем бы им было и существовать! – пожал плечами г-н Немирович-Данченко.
– Да, но все-таки в афише… – попробовал было заметить г-н Вишневский. (Тот, который прыгал через препятствия в капустнике, – он был директором труппы в это время. – Б. В. )
– Ах, оставьте вы, пожалуйста, голубчик, с вашей афишей! Афишу можно заказать какую угодно.
– Слушайте! Слушайте! – захлебнулся г-н Станиславский.
– Гамлет страдает, Гамлет болен душой! – продолжал г-н Крэг, смотря куда-то в одну точку и говоря, как лунатик. – Офелия, королева, король, Полоний – может быть, они вовсе не таковы. Может быть, их вовсе нет. Может быть, они такие же тени, как тень отца.
– Натурально, тени! – пожал плечами г-н Немирович-Данченко.
– Видения. Фантазия. Бред его больной души. Так и надо ставить. Один Гамлет. Все остальное так, тени! Не то есть, не то нет. Декораций никаких. Так! Одни контуры. Может быть, и Эльсинора нет. Одно воображение Гамлета.
– Я думаю, – осторожно сказал г-н Станиславский, – я думаю: не выпустить ли, знаете ли, дога? Для обозначения, что действие все-таки происходит в Дании?
Здесь пародируется, конечно, стремление Станиславского вытащить на сцену как можно больше реалий жизни. Помните, перед постановкой «На дне» ходили на Хитров рынок, на Сухаревку, приносили оттуда какое-то тряпье из ночлежек. При постановке «Власти тьмы» ездили в Тульскую губернию. Привезли не только утварь деревенскую, но и двух людей – старика и старуху, которых попытались посадить на сцене, но потом пришлось от этого отказаться, потому что слишком уж рядом с ними выглядели ненатуральными актеры.
Мистер Крэг посмотрел на него сосредоточенно.
– Дога? Нет. Может идти пьеса Шекспира. Играть – Сальвини. Но, если на сцене появится собака и замахает хвостом, публика забудет и про Шекспира, и про Сальвини и будет смотреть на собачий хвост. Перед собачьим хвостом никакой Шекспир не устоит.
– Поразительно! – прошептал г-н Вишневский.
– Сам я, батюшка, тонкий режиссер! Но такой тонины не видывал! – говорил г-н Станиславский.
Г-н Качалов уединился.
Гулял по кладбищам.
Ел постное.
На письменном столе положил череп.
Читал Псалтырь.
Г-н Немирович-Данченко говорил:
– Да-с! Крэг-с!
Г-н Вишневский решил:
– Афишу будем печатать без действующих лиц.
* * *
Г-н Крэг бегал по режиссерской, хватался за голову, кричал:
– Остановить репетиции! Прекратить! Что они играют?
– «Гамлета»-с! – говорил испуганно г-н Вишневский.
– Да ведь это одно название! Написано: «Гамлет», – так Гамлета и играть? А в «Собаке садовника», что ж, вы собаку играть будете? Может быть, никакого Гамлета и нет?!
– Дело не в Гамлете. Дело в окружающих. Гамлет – их мечта. Фантазия. Бред. Галлюцинация! Они наделали мерзостей – и им представляется Гамлет. Как возмездие!
– Натурально, это так! – сказал г-н Немирович-Данченко.
– Надо играть сильно. Надо играть сочно. Надо играть их! – кричал мистер Крэг. – Декорации! Что это за мечты о декорациях? За идеи о декорациях? За воспоминания о декорациях? Мне дайте сочную, ядреную декорацию. Саму жизнь! Разверните картину! Лаэрт уезжает. Вероятно, есть придворная дама, которая в него влюблена. Это мне покажите! Вероятно, есть кавалер, который вздыхает по Офелии. Дайте мне его. Танцы. Пир! А где-то там, на заднем фоне, через все это сквозит… Вы понимаете: сквозит?
– Ну, еще бы не понимать: сквозит! Очень просто! – сказал г-н Немирович-Данченко.
– Сквозит, как их бред, как кошмар, – Гамлет!
– Я думаю, тут можно будет датского дога пустить? – с надеждой спросил г-н Станиславский.
Мистер Крэг посмотрел на него с восторгом.
– Собаку? Корову можно будет пустить на кладбище! Забытые кладбища! Забытые Йорики!
– Ну, вот. Благодарю вас!
Г-н Станиславский с чувством пожал ему руку.
Г-н Качалов стал ходить на свадьбы, посещать литературный кружок, беседовать там с дантистами, – вообще, начал проводить время весело.
Г-н Вишневский спрашивал встречных:
– Какие еще в Дании бывают животные? Мне для Станиславского. Хочется порадовать.
Г-н Немирович задумчиво поглаживал бородку:
– Неожиданный человек.
* * *
Мистер Крэг даже плюнул.
– Чтоб я стал ставить эту пьесу? Я? «Гамлета»? Да за кого вы меня принимаете? Да это фарс! Насмешка над здравым смыслом! Это у Сабурова играть. Да и то еще слишком прилично!
– Да, пьеса, конечно, не из лучших! – согласился г-н Немирович-Данченко.
– Бессмыслица! Ерунда! Сапоги всмятку! Пять актов человек колеблется, убить ли ему Клавдия, – и убивает Полония, словно устрицу съел! Где же тут логика? Ваш Шекспир, – если только он существовал, – был дурак! Помилуйте! Гамлет говорит: «Что ждет нас там, откуда никто еще не приходил?» – а сам только что своими глазами видел тень своего отца! С чем это сообразно? Как можно такую ерунду показывать публике?
– Конечно! – сказал г-н Станиславский. – Но мне кажется, что если на сцену выпустить датского дога, – появление собаки отвлечет публику от многих несообразностей пьесы.
– И гиппопотам не поможет! Нет! Хотите играть «Гамлета» – будем играть его фарсом! Пародией на трагедию!
Г-н Вишневский говорил знакомому генералу:
– А вы знаете, ваше превосходительство, ведь Шекспира-то, оказывается, нет!
– Как нет, мой друг?!
– Так и нет. Сегодня только выяснилось. Не было и нет! Г-н Немирович-Данченко ходил, зажав бороду в кулак.
– Парадоксальный господин!
* * *
– Друг мой! – кинулся мистер Крэг. Г-н Немирович-Данченко даже вскрикнул. Так Крэг схватил его за руку.
– Какую ночь я провел сегодня! Какую ночь! Вчера я взял на сон грядущий книгу. Книгу, которую все знают! Книгу, которой никто не читает, потому что все думают, будто ее знают! «Гамлет»!
Мистер Крэг схватил г-на Немировича-Данченко за плечо.
– Какая вещь! Так каждый день смотришь на свою сестру и не замечаешь, что она выросла в красавицу! Первая красавица мира!
Мистер Крэг схватил его за ногу.
«Буду весь в синяках!» – подумал с отчаянием г-н Немирович-Данченко.
– Какая вещь! Эти слова: «Быть или не быть?» А! Мороз по коже! Или это: «Ты честная девушка, Офелия?» А? Ужас-то, ужас? Нет, вы понимаете этот ужас?!
– Кому ж и понять! – сказал г-н Немирович-Данченко, становясь подальше. – Шекспир!
– Гений! Гений! Давайте репетировать «Гамлета»! Сейчас! Сию минуту! День и ночь будем репетировать «Гамлета»! Ни пить, ни есть! Давайте ничего, ничего не делать всю свою жизнь, только играть «Гамлета». Без перерыва! Играть! Играть!
– Про собаку разговору не было? – осведомился г-н Станиславский.
– Владимир Иванович, как же теперь, – полюбопытствовал с тревогой г-н Вишневский, – насчет Шекспира? Есть Шекспир или нет Шекспира?
– Вот вопрос! – пожал плечами г-н Немирович-Данченко. – Как же Шекспиру – и вдруг не быть?
– Ну, слава Богу!
Г-н Вишневский облегченно вздохнул:
– А то, знаете, привык к Шекспиру, – и вдруг его нет. Прямо словно чего-то недостает.
Г-н Станиславский крутил головой.
– Большой энтузиаст!
* * *
Мистер Крэг посмотрел на вошедших к нему господ Немировича-Данченко и Станиславского с глубоким изумлением.
– Чем могу служить, господа?
– Да мы насчет «Гамлета»! – сказал Немирович-Данченко.
Мистер Крэг переспросил:
– Как вы сказали?
– Гамлета.
– Гамлет? Это что же такое? Город, кушанье, скаковая лошадь?
– Гамлет! Пьеса Шекспира!
– Кто ж это такой, этот Шекспир?
– Боже мой! Драматург!
– Н-не знаю. Не припомню. Не слышал. Может быть.
– Что ж он такое сделал, этот господин, про которого вы говорите?
– «Гамлета» написал.
– Ну, и господь с ним! Мало ли пьес пишут!
– Да, но вы… ставить… в нашем театре…
– Извините, господа! Кто-то написал какую-то пьесу Кто-то зачем-то хочет ее играть. Мне-то до всего этого какое дело? Извините, господа! Я думаю сейчас совсем о другом!
И мистер Крэг погрузился в глубокую задумчивость.
– Капризный у человека гений! – погладил бороду г-н Немирович-Данченко.
– Придется вместо «Гамлета» на сцену просто датского дога выпустить! – вздохнул г-н Станиславский. – Не пропадать же догу.
А г-н Вишневский так даже заплакал:
– Господи! Я-то всем знакомым генералам, графам, князьям даже говорил: «Гамлет»!
Поскольку у меня в руках уже оказался том Дорошевича, я не могу отказать себе в удовольствии, чтобы не обратиться еще к одной замечательной его фельетонно-пародийной работе. Это, правда, пародия общественно-политическая, политическая сатира. Но, во-первых, мне очень хочется вспомнить ее вместе с вами; во-вторых, ее дважды, насколько мне известно, играли на театральной сцене. И это все же своего рода театральная пародия, только объектом пародии является не театр как вид искусства, театр абсурдной политики, театр политических теней. Это тоже своеобразная сцена – сцена истории. И написана она чрезвычайно театрально, как некий хор голосов.
Относится она ко времени реакции после революции 1905 года, когда правительство принимало отчаянные и свирепые меры по подавлению всякого вольномыслия, и меры эти порой были абсурдны, исходили часто из пустячных поводов, перетолкованных превратно.
Итак, пародия, отчасти театральная, которая называется:
ДЕЛО О ЛЮДОЕДСТВЕ
(Извлечено из архива)
I
Его превосходительству г-ну полицмейстеру города Завихряйска пристава 1-го участка
Рапорт
Честь имею донести Вашему превосходительству, что во вверенном мне участке околоточный надзиратель Силуянов Аким с 12-го февраля пропал и на службу более не является. По наведенным на дому у него справкам, Силуянов 12 февраля, выйдя утром из дома, более в оный не возвращался, и где находится, ни жене, ни детям, ни прислуге, – неизвестно. Равно и спрошенные по сему поводу лица, знающие Силуянова, отозвались незнанием. О вышеозначенном исчезновении околоточного надзирателя вверенного мне участка честь имею довести до вашего превосходительства для надлежащих распоряжений.
Пристав Зубов.
Резолюция. Нивазможна дапустить, штоп акалодашные прападали, как еголки. Пирирыть весь горад а акалодашного найти.
Полицмейстер Отлетаев.
II
Протокол
Сего числа в управление участка был доставлен в бесчувственно-пьяном виде неизвестный человек, по наружным признакам купеческого звания, который, ходя по базару, бесчинствуя и раскидывая у торговок грибы и топча соленые грузди ногами, похвалялся, что он ел пирог с околоточным надзирателем. Ввиду чего проезжавшим казачьим патрулем и был задержан по подозрению в людоедстве. Арестованных вместе с ним торговок и лиц публики, проходивших в это время по базару, постановлено освободить, а неизвестное лицо в пьяном виде задержать и отправить для вытрезвления в арестантскую. О происшедшем сообщить судебному следователю.
III
Дознание
Сего числа, я, пристав 1-го участка гор. Завихряйска, опрашивал задержанного накануне в бесчувственно-пьяном виде человека, подозреваемого в людоедстве. При опросе, с упоминанием о статье 0000 уголовного судопроизводства, оказалось: рост задержанный имеет два аршина восемь вершков, лицо чистое, лет от роду 48, зовут Семипудовым, по имени Афанасий, званием третьей гильдии купец. Показал, что ранее занимался торговлей скобяным товаром, но вследствие забастовок оказался несостоятельным и с тех пор, по его словам, сильно запил, так что часто бывает в бесчувственно-пьяном виде. 12-го сего февраля, по случаю прощеного воскресенья, Семипудов, по его словам, имея намерение испросить прощения у всех своих родственников, пошел сначала к своему куму, где, по принятому им обыкновению, принял столько, что, что было дальше, не помнит. Помнит только, что был во многих домах, но в каких именно, – за крайним опьянением указать не может. Пил и плакал, ел пироги с белугой и с севрюжиной и с осетровой тешкой. Кого-то бил и был от кого-то бит. На поставленный же мною прямой вопрос, с предупреждением, что закон строго карает за упорство в несознании: ел ли он, Семипудов, также пирог с околоточным надзирателем? – чистосердечно сознался: «Ел». На вопрос: не звался ли этот околоточный надзиратель Силуяновым Акимом, – отвечал, что имени околоточного надзирателя не знает, но знает отлично, что пирог ел с околоточным надзирателем. На предложенный вопрос: в чьем доме был съеден этот пирог, – отозвался незнанием, ссылаясь на крайнее опьянение и потерю памяти от выпитой водки. На предложенный же мною вопрос: не принадлежал ли он раньше к преступным организациям, поставивишим себе целью путем террористических актов уничтожение начальствующих лиц, – Семипудов попросил квасу, ссылаясь на головную боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Вот это тот же вид театральной пародии, о котором мы только что сказали: пародия сценическая, или сценический розыгрыш.
Но давайте вернемся к МХАТу, а заодно обратимся и еще к одному, пятому, виду театральной пародии. Это театральный фельетон. Его тоже не надо разыгрывать на сцене. В шутейном, пародийном виде воссоздаются те или иные обстоятельства театральной жизни: сам спектакль, процесс его репетиций или вообще театральные нравы.
Нужно сказать, что в сегодняшней нашей практике жанр театрального фельетона почти утрачен. Мы уже забыли, что это такое. И не дай Бог, если что-то появляется… Шутить по поводу театра нам не позволено. Очень трудно даже просто критически высказаться.
Вот сейчас в Одессе развернулась дискуссия о театральной критике на страницах газеты «Вечерняя Одесса». Уже пятнадцать статей в связи с жалобой одного обиженного драматурга, пьесу которого обругали. Драматург пишет, что все театральные критики Одессы – просто непрофессиональные люди. Их надо прикрепить каждого к своему театру, и пусть они знают, кому они служат, и пусть защищают свой театр. Вот тогда они помогут зрителю. А иначе зачем их критика нужна?… И один читатель (кстати, в прошлом олимпийский чемпион, человек очень уважаемый) предлагал вообще замечательное дело: надо, чтобы был специальный совет при театральном обществе, написал критик статью – пусть он туда принесет, туда же вызвать создателей спектакля, все вместе обсудят и решат, печатать или не печатать, – чтобы никому обидно не было… Я не выдумываю: желающие могут обратиться к «Вечерней Одессе». Острые ощущения!..
Очень трудно о театре писать в тонах критических. Хорошо, если отвечают через газету, в открытую… Чаще просто бегут в обком и говорят, что ты спелся с ЦРУ, – потому что кому ж, кроме ЦРУ, может быть выгодно обругать его лучший спектакль?
Поэтому жанр театрального фельетона нынче существует с трудом, если вообще существует. Но я надеюсь, что он возродится, хотелось бы в это верить. Потому что он нужен: это форма театральной критики.
Одним из самых замечательных, если не самым замечательным, мастером театрального фельетона в России был Влас Дорошевич – король фельетона. А один из самых знаменитых его театральных фельетонов посвящен Московскому Художественному театру, истории постановки спектакля «Гамлет» в 1911 году.
Это было время довольно сложное. Немирович и Станиславский отчасти разочаровались в ортодоксально бытовом направлении театра, какое существовало в конце XIX – в первые годы XX века, и стали искать новых возможностей в 1907–1912 годах. Они обратились к символистской драматургии: «Жизнь человека» Леонида Андреева, пьесы Гамсуна. И тогда же решили пригласить лидера театрального символизма Гордона Крэга, знаменитого художника и режиссера, сына великой английской актрисы Эллен Терри, для постановки спектакля «Гамлет».
Крэг был человек сложный. Очень талантливый, гениальный, наверно, – но абсолютно не приспособленный для коллективной работы. Абсолютно! Поэтому его режиссура всегда балансировала на краю провала.
Он ставил «Гамлета» в Художественном театре долго и мучительно. Его планы менялись каждую неделю. Слухи об этих новых планах разносились по театральной Москве. Станиславский и Немирович вручили ему карт-бланш – разрешили делать все что угодно. Дали ему самых лучших мастеров (Качалов играл Гамлета). Шло это ужасно туго. Крэг не очень ясно представлял себе, как свою идею идеального театра (для него идеальный театр – это театр марионеток) воплотить с живыми, привыкшими к Чехову, Горькому и Островскому актерами. Не было ясного представления об этом и у Станиславского с Немировичем, которые метались между труппой и Крэгом.
Дорошевич в своем фельетоне, который так и называется «Гамлет», еще до выхода спектакля описывает всю эту театральную ситуацию.
ГАМЛЕТ
Мистер Крэг сидел верхом на стуле, смотрел куда-то в одну точку и говорил, словно ронял крупный жемчуг на серебряное блюдо:
– Что такое «Гамлет»? Достаточно только прочитать заглавие: «Гамлет»! Не «Гамлет и Офелия», не «Гамлет и король». А просто: «Трагедия о Гамлете, принце датском». «Гамлет» – это Гамлет!
– Мне это понятно! – сказал г-н Немирович-Данченко.
– Все остальное не важно. Вздор. Больше! Всех остальных даже не существует!
– Да и зачем бы им было и существовать! – пожал плечами г-н Немирович-Данченко.
– Да, но все-таки в афише… – попробовал было заметить г-н Вишневский. (Тот, который прыгал через препятствия в капустнике, – он был директором труппы в это время. – Б. В. )
– Ах, оставьте вы, пожалуйста, голубчик, с вашей афишей! Афишу можно заказать какую угодно.
– Слушайте! Слушайте! – захлебнулся г-н Станиславский.
– Гамлет страдает, Гамлет болен душой! – продолжал г-н Крэг, смотря куда-то в одну точку и говоря, как лунатик. – Офелия, королева, король, Полоний – может быть, они вовсе не таковы. Может быть, их вовсе нет. Может быть, они такие же тени, как тень отца.
– Натурально, тени! – пожал плечами г-н Немирович-Данченко.
– Видения. Фантазия. Бред его больной души. Так и надо ставить. Один Гамлет. Все остальное так, тени! Не то есть, не то нет. Декораций никаких. Так! Одни контуры. Может быть, и Эльсинора нет. Одно воображение Гамлета.
– Я думаю, – осторожно сказал г-н Станиславский, – я думаю: не выпустить ли, знаете ли, дога? Для обозначения, что действие все-таки происходит в Дании?
Здесь пародируется, конечно, стремление Станиславского вытащить на сцену как можно больше реалий жизни. Помните, перед постановкой «На дне» ходили на Хитров рынок, на Сухаревку, приносили оттуда какое-то тряпье из ночлежек. При постановке «Власти тьмы» ездили в Тульскую губернию. Привезли не только утварь деревенскую, но и двух людей – старика и старуху, которых попытались посадить на сцене, но потом пришлось от этого отказаться, потому что слишком уж рядом с ними выглядели ненатуральными актеры.
Мистер Крэг посмотрел на него сосредоточенно.
– Дога? Нет. Может идти пьеса Шекспира. Играть – Сальвини. Но, если на сцене появится собака и замахает хвостом, публика забудет и про Шекспира, и про Сальвини и будет смотреть на собачий хвост. Перед собачьим хвостом никакой Шекспир не устоит.
– Поразительно! – прошептал г-н Вишневский.
– Сам я, батюшка, тонкий режиссер! Но такой тонины не видывал! – говорил г-н Станиславский.
Г-н Качалов уединился.
Гулял по кладбищам.
Ел постное.
На письменном столе положил череп.
Читал Псалтырь.
Г-н Немирович-Данченко говорил:
– Да-с! Крэг-с!
Г-н Вишневский решил:
– Афишу будем печатать без действующих лиц.
* * *
Г-н Крэг бегал по режиссерской, хватался за голову, кричал:
– Остановить репетиции! Прекратить! Что они играют?
– «Гамлета»-с! – говорил испуганно г-н Вишневский.
– Да ведь это одно название! Написано: «Гамлет», – так Гамлета и играть? А в «Собаке садовника», что ж, вы собаку играть будете? Может быть, никакого Гамлета и нет?!
– Дело не в Гамлете. Дело в окружающих. Гамлет – их мечта. Фантазия. Бред. Галлюцинация! Они наделали мерзостей – и им представляется Гамлет. Как возмездие!
– Натурально, это так! – сказал г-н Немирович-Данченко.
– Надо играть сильно. Надо играть сочно. Надо играть их! – кричал мистер Крэг. – Декорации! Что это за мечты о декорациях? За идеи о декорациях? За воспоминания о декорациях? Мне дайте сочную, ядреную декорацию. Саму жизнь! Разверните картину! Лаэрт уезжает. Вероятно, есть придворная дама, которая в него влюблена. Это мне покажите! Вероятно, есть кавалер, который вздыхает по Офелии. Дайте мне его. Танцы. Пир! А где-то там, на заднем фоне, через все это сквозит… Вы понимаете: сквозит?
– Ну, еще бы не понимать: сквозит! Очень просто! – сказал г-н Немирович-Данченко.
– Сквозит, как их бред, как кошмар, – Гамлет!
– Я думаю, тут можно будет датского дога пустить? – с надеждой спросил г-н Станиславский.
Мистер Крэг посмотрел на него с восторгом.
– Собаку? Корову можно будет пустить на кладбище! Забытые кладбища! Забытые Йорики!
– Ну, вот. Благодарю вас!
Г-н Станиславский с чувством пожал ему руку.
Г-н Качалов стал ходить на свадьбы, посещать литературный кружок, беседовать там с дантистами, – вообще, начал проводить время весело.
Г-н Вишневский спрашивал встречных:
– Какие еще в Дании бывают животные? Мне для Станиславского. Хочется порадовать.
Г-н Немирович задумчиво поглаживал бородку:
– Неожиданный человек.
* * *
Мистер Крэг даже плюнул.
– Чтоб я стал ставить эту пьесу? Я? «Гамлета»? Да за кого вы меня принимаете? Да это фарс! Насмешка над здравым смыслом! Это у Сабурова играть. Да и то еще слишком прилично!
– Да, пьеса, конечно, не из лучших! – согласился г-н Немирович-Данченко.
– Бессмыслица! Ерунда! Сапоги всмятку! Пять актов человек колеблется, убить ли ему Клавдия, – и убивает Полония, словно устрицу съел! Где же тут логика? Ваш Шекспир, – если только он существовал, – был дурак! Помилуйте! Гамлет говорит: «Что ждет нас там, откуда никто еще не приходил?» – а сам только что своими глазами видел тень своего отца! С чем это сообразно? Как можно такую ерунду показывать публике?
– Конечно! – сказал г-н Станиславский. – Но мне кажется, что если на сцену выпустить датского дога, – появление собаки отвлечет публику от многих несообразностей пьесы.
– И гиппопотам не поможет! Нет! Хотите играть «Гамлета» – будем играть его фарсом! Пародией на трагедию!
Г-н Вишневский говорил знакомому генералу:
– А вы знаете, ваше превосходительство, ведь Шекспира-то, оказывается, нет!
– Как нет, мой друг?!
– Так и нет. Сегодня только выяснилось. Не было и нет! Г-н Немирович-Данченко ходил, зажав бороду в кулак.
– Парадоксальный господин!
* * *
– Друг мой! – кинулся мистер Крэг. Г-н Немирович-Данченко даже вскрикнул. Так Крэг схватил его за руку.
– Какую ночь я провел сегодня! Какую ночь! Вчера я взял на сон грядущий книгу. Книгу, которую все знают! Книгу, которой никто не читает, потому что все думают, будто ее знают! «Гамлет»!
Мистер Крэг схватил г-на Немировича-Данченко за плечо.
– Какая вещь! Так каждый день смотришь на свою сестру и не замечаешь, что она выросла в красавицу! Первая красавица мира!
Мистер Крэг схватил его за ногу.
«Буду весь в синяках!» – подумал с отчаянием г-н Немирович-Данченко.
– Какая вещь! Эти слова: «Быть или не быть?» А! Мороз по коже! Или это: «Ты честная девушка, Офелия?» А? Ужас-то, ужас? Нет, вы понимаете этот ужас?!
– Кому ж и понять! – сказал г-н Немирович-Данченко, становясь подальше. – Шекспир!
– Гений! Гений! Давайте репетировать «Гамлета»! Сейчас! Сию минуту! День и ночь будем репетировать «Гамлета»! Ни пить, ни есть! Давайте ничего, ничего не делать всю свою жизнь, только играть «Гамлета». Без перерыва! Играть! Играть!
– Про собаку разговору не было? – осведомился г-н Станиславский.
– Владимир Иванович, как же теперь, – полюбопытствовал с тревогой г-н Вишневский, – насчет Шекспира? Есть Шекспир или нет Шекспира?
– Вот вопрос! – пожал плечами г-н Немирович-Данченко. – Как же Шекспиру – и вдруг не быть?
– Ну, слава Богу!
Г-н Вишневский облегченно вздохнул:
– А то, знаете, привык к Шекспиру, – и вдруг его нет. Прямо словно чего-то недостает.
Г-н Станиславский крутил головой.
– Большой энтузиаст!
* * *
Мистер Крэг посмотрел на вошедших к нему господ Немировича-Данченко и Станиславского с глубоким изумлением.
– Чем могу служить, господа?
– Да мы насчет «Гамлета»! – сказал Немирович-Данченко.
Мистер Крэг переспросил:
– Как вы сказали?
– Гамлета.
– Гамлет? Это что же такое? Город, кушанье, скаковая лошадь?
– Гамлет! Пьеса Шекспира!
– Кто ж это такой, этот Шекспир?
– Боже мой! Драматург!
– Н-не знаю. Не припомню. Не слышал. Может быть.
– Что ж он такое сделал, этот господин, про которого вы говорите?
– «Гамлета» написал.
– Ну, и господь с ним! Мало ли пьес пишут!
– Да, но вы… ставить… в нашем театре…
– Извините, господа! Кто-то написал какую-то пьесу Кто-то зачем-то хочет ее играть. Мне-то до всего этого какое дело? Извините, господа! Я думаю сейчас совсем о другом!
И мистер Крэг погрузился в глубокую задумчивость.
– Капризный у человека гений! – погладил бороду г-н Немирович-Данченко.
– Придется вместо «Гамлета» на сцену просто датского дога выпустить! – вздохнул г-н Станиславский. – Не пропадать же догу.
А г-н Вишневский так даже заплакал:
– Господи! Я-то всем знакомым генералам, графам, князьям даже говорил: «Гамлет»!
Поскольку у меня в руках уже оказался том Дорошевича, я не могу отказать себе в удовольствии, чтобы не обратиться еще к одной замечательной его фельетонно-пародийной работе. Это, правда, пародия общественно-политическая, политическая сатира. Но, во-первых, мне очень хочется вспомнить ее вместе с вами; во-вторых, ее дважды, насколько мне известно, играли на театральной сцене. И это все же своего рода театральная пародия, только объектом пародии является не театр как вид искусства, театр абсурдной политики, театр политических теней. Это тоже своеобразная сцена – сцена истории. И написана она чрезвычайно театрально, как некий хор голосов.
Относится она ко времени реакции после революции 1905 года, когда правительство принимало отчаянные и свирепые меры по подавлению всякого вольномыслия, и меры эти порой были абсурдны, исходили часто из пустячных поводов, перетолкованных превратно.
Итак, пародия, отчасти театральная, которая называется:
ДЕЛО О ЛЮДОЕДСТВЕ
(Извлечено из архива)
I
Его превосходительству г-ну полицмейстеру города Завихряйска пристава 1-го участка
Рапорт
Честь имею донести Вашему превосходительству, что во вверенном мне участке околоточный надзиратель Силуянов Аким с 12-го февраля пропал и на службу более не является. По наведенным на дому у него справкам, Силуянов 12 февраля, выйдя утром из дома, более в оный не возвращался, и где находится, ни жене, ни детям, ни прислуге, – неизвестно. Равно и спрошенные по сему поводу лица, знающие Силуянова, отозвались незнанием. О вышеозначенном исчезновении околоточного надзирателя вверенного мне участка честь имею довести до вашего превосходительства для надлежащих распоряжений.
Пристав Зубов.
Резолюция. Нивазможна дапустить, штоп акалодашные прападали, как еголки. Пирирыть весь горад а акалодашного найти.
Полицмейстер Отлетаев.
II
Протокол
Сего числа в управление участка был доставлен в бесчувственно-пьяном виде неизвестный человек, по наружным признакам купеческого звания, который, ходя по базару, бесчинствуя и раскидывая у торговок грибы и топча соленые грузди ногами, похвалялся, что он ел пирог с околоточным надзирателем. Ввиду чего проезжавшим казачьим патрулем и был задержан по подозрению в людоедстве. Арестованных вместе с ним торговок и лиц публики, проходивших в это время по базару, постановлено освободить, а неизвестное лицо в пьяном виде задержать и отправить для вытрезвления в арестантскую. О происшедшем сообщить судебному следователю.
III
Дознание
Сего числа, я, пристав 1-го участка гор. Завихряйска, опрашивал задержанного накануне в бесчувственно-пьяном виде человека, подозреваемого в людоедстве. При опросе, с упоминанием о статье 0000 уголовного судопроизводства, оказалось: рост задержанный имеет два аршина восемь вершков, лицо чистое, лет от роду 48, зовут Семипудовым, по имени Афанасий, званием третьей гильдии купец. Показал, что ранее занимался торговлей скобяным товаром, но вследствие забастовок оказался несостоятельным и с тех пор, по его словам, сильно запил, так что часто бывает в бесчувственно-пьяном виде. 12-го сего февраля, по случаю прощеного воскресенья, Семипудов, по его словам, имея намерение испросить прощения у всех своих родственников, пошел сначала к своему куму, где, по принятому им обыкновению, принял столько, что, что было дальше, не помнит. Помнит только, что был во многих домах, но в каких именно, – за крайним опьянением указать не может. Пил и плакал, ел пироги с белугой и с севрюжиной и с осетровой тешкой. Кого-то бил и был от кого-то бит. На поставленный же мною прямой вопрос, с предупреждением, что закон строго карает за упорство в несознании: ел ли он, Семипудов, также пирог с околоточным надзирателем? – чистосердечно сознался: «Ел». На вопрос: не звался ли этот околоточный надзиратель Силуяновым Акимом, – отвечал, что имени околоточного надзирателя не знает, но знает отлично, что пирог ел с околоточным надзирателем. На предложенный вопрос: в чьем доме был съеден этот пирог, – отозвался незнанием, ссылаясь на крайнее опьянение и потерю памяти от выпитой водки. На предложенный же мною вопрос: не принадлежал ли он раньше к преступным организациям, поставивишим себе целью путем террористических актов уничтожение начальствующих лиц, – Семипудов попросил квасу, ссылаясь на головную боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22