– Знаешь, папа, – начала она, сознавая свою правоту и желая высказаться впервые за долгое время. – Его больше нет. Каким бы он ни был – обаятельным или отталкивающим, – его не стало! И знаешь что, папа, он не делал ничего нарочно. У нас не было опыта, мы были так молоды. Что знал он? Что вообще мы понимали в жизни?
Габриэла поняла теперь, что смерть приносит с собой прощение даже закоренелым преступникам, что уж говорить об обычных людях с их ошибками?
Сильвио сочувственно посмотрел на нее:
– Мне дела нет до того, что там случилось между вами когда-то, я просто имел в виду, что он умер слишком молодым.
– Он не мучился, смерть ему досталась легкая. – Выговорив это, Габриэла внезапно задумалась: как быстро человек ко всему привыкает. Еще недавно смерть Пита казалась страшной трагедией, а сегодня они говорят о ней так буднично.
– Легкая смерть – это вовсе не утешение, даже если он сам погубил себя непомерными амбициями. Он два года подряд выигрывал выборы и был окружным прокурором. И в работе был словно одержимый – преследовал преступников на южном побережье, даже каких-то сопливых юнцов, словно они были его личными врагами! Как будто он Бэтмен или что-то вроде того. И все потому, что они не могли ему сунуть в лапу.
Когда дело касалось афер с наркотиками, убийств, мошенничеств с банковскими счетами, различных скандалов, отец не мог обойтись без сравнения с теле– и киногероями.
– Пит Моллой был похож на Роберта Редфорда – улыбка на миллион долларов, одет с иголочки, светлые волосы, зачесанные назад. Он был готов отправлять на электрический стул любого подсудимого, доставленного в зал суда, эдакий правдолюбец, вроде героев Редфорда. – Сильвио пригладил волосы. – Ты знаешь, в чем настоящая беда? Плохо то, что ребятам некуда ткнуться, везде перед ними стена. Им трудно заработать на приличную жизнь, им остается только крушить бизнес таких бедолаг, как я. А если их поймают, то отпускают под залог, и власти смотрят на это сквозь пальцы. И на то, что они продают порошок прямо на улице и стреляют друг в друга. Пит был борцом с преступностью, но чего он добился? Ничего. Теперь его засыпали землей в могиле, а в мой ресторан посетители по вечерам приходят с опаской.
– Так он привык – жить двойной жизнью, – задумчиво сказала Габриэла, – играть две роли – быть бескорыстным и брать взятки. Ему нравилось участвовать в этом спектакле перед публикой и передо мной.
С грустью она вспомнила, каким героем казался ей Пит, когда они познакомились. Деньги, плывущие ему в руки, развратили его, он начал отыгрываться на слабых и угождать сильным и богатым. Было время, когда она верила ему, в его призвание бороться с преступностью и отдавала много сил, чтобы он по утрам имел чистую рубашку, а вечером сытный обед. Если им доставался билет на какой-нибудь концерт, на него отправлялся Пит, а она оставалась дома с Диной; если появлялись деньги, покупали ему костюм. Габриэла верила, что все ее жертвы направлены на то, что он делает карьеру «для них». И эта волшебная фраза «для них» заставляла ее трудиться в поте лица. Для них троих – его, ее и Дины. Вероятно, Дина и сейчас думает о своем отце как о герое, и Габриэла понимала, что разубедить ее в этом будет невозможно.
День рождения
В тот день, когда Дине исполнилось четыре, девочка надулась и решила провести праздник, сидя под столом. Может быть, Габриэле стоило учесть характер дочери и не заставлять дочку играть с приглашенными в гости детьми. Не стоило этого делать. Пит явился домой, когда маленькие гости разошлись по домам, а жена убирала разноцветный серпантин, остатки именинного пирога и недоеденные сладости.
– Где моя девочка? – с порога позвал он.
– Под столом, – спокойно ответила Габриэла, словно это обычное место, где и должна находиться Дина. Пита не было на празднике, откуда ему было знать, что случилось?
– Что она там делает? – спросил он, швыряя на тахту портфель с документами. – Я думал, что у моей девочки сегодня праздник.
– Сам ее спроси, – посоветовала Габриэла, продолжая уборку.
– Чем же моя маленькая доченька занимается под столом? – Он наклонился и заглянул под скатерть. Дина в то же мгновение принялась громко плакать, видимо, рассчитывая на сочувствие отца. Габриэла попросила мужа, чтобы он не потакал ее капризам, но Пит уже улегся на пол, пополз под стол к своей любимице.
– Пит, не делай этого! Пожалуйста! Не стоит жалеть ее. Пусть почувствует, что сама виновата. Хочет сидеть под столом и пусть сидит.
– Вылезай, мое солнышко, – уговаривал он. – Папа вернулся, теперь все будет хорошо. Вылезай, вылезай…
Габриэла с горечью подумала, что Пит ведет себя так, будто не замечает ее усилий, считает, что при ней все идет из рук вон плохо, а стоит появиться ему в конце дня, как все проблемы решаются сами собой.
Именно это и сказала она Питу, который обнимал Дину, устроившуюся у отца на коленях.
– Ты бы сначала выяснил, что произошло, прежде чем выставлять, как всегда, меня чудовищем.
– Что случилось, радость моя? – заворковал Пит.
– Я проиграла, – захныкала Дина.
– И во что же вы играли?
– «Пришпиль за хвостик ослика».
Пит вопросительно глянул на жену:
– Как это получилось, что она проиграла на собственном дне рождения?
– Потому что Анжела Фиорелла была более меткой.
– Ты должна была постараться, чтобы выиграла наша девочка, – недовольно сказал Пит. – Тем более что это ее и хвостик, и ослик, и стрелка.
– Я не согласна, – возразила Габриэла. – Она должна научиться проигрывать.
– Речь не о проигрыше или выигрыше, – холодно заметил Пит. – Я имею в виду преданность.
Габриэла размышляла над его словами, пока счищала с отопительного радиатора кусок налипшего шоколадного торта и протирала пол. Что он имел в виду, когда говорил о преданности? Может, Пит имел в виду их брак?
После того как Габриэла уложила Дину в кровать, она спросила мужа:
– Почему ты унижаешь меня на глазах у Дины?
– Потому что ты не имеешь представления о воспитании детей.
– Как ты можешь судить об этом, тебя же никогда не бывает дома?
– Могу, потому что наблюдал за вами и вижу, что ты ничего не делаешь, чтобы привязать ее к себе. Ты сама выросла без матери.
– Это неправда, до тринадцати лет у меня была мама.
– А до того, как заболеть, она была настолько запугана твоим папочкой, что и шагу без его указаний ступить не могла. Единственное, что она хорошо делала, – это улыбалась и великолепно выглядела.
– Неправда! – воскликнула Габриэла.
Тем не менее она невольно задумалась о том, как похоже относились к женам ее отец и ее муж, третируя каждый свою. Может быть, поэтому к моментку замужества дочери Одри уже разбил паралич? Но что же ждет Габриэлу?
Погруженная в свои размышления, бросая подобострастные взгляды на Пита, потому что ей, вопреки всему, он все еще представлялся самым привлекательным мужчиной на свете, она опустилась на кушетку.
– Почему же ты не развелся со мной сразу же, как только понял, что я плохая мать? – с неожиданным для самой себя вызовом спросила она.
– Потому что я считал, что ты не настолько глупа, чтобы не суметь этому научиться.
– Не смей так обзывать меня! – возмутилась она.
– Я тебя и не обзываю, я просто жду и наблюдаю, к чему ты идешь. Скорее всего, ты превратишься в обыкновенную тупую домохозяйку.
Габриэла уже не могла сдержаться – бросилась на мужа, но тот успел перехватить ее руки. В пылу борьбы они сами не заметили, как оказались на полу. На мгновение они замерли, переводя дыхание. Пит лежал на ней, придавив своей тяжестью, прижимая ее руки к полу, его лицо вплотную придвинулось к ее лицу.
– Не могу понять, – шепнул он, – почему ты по-прежнему возбуждаешь меня куда сильнее, чем любая другая… Правда, ты здорово изменилась… – Он вел себя, как раньше, когда исчезал надолго из дому, а потом появлялся и, сознавая свою вину, льнул к ней. Он был обаятельным, сексуальным, настойчивым в достижении цели. По иронии судьбы Габриэла вышла замуж за него потому, что ее привлекали те качества, которых, как ей казалось, недоставало ей. Пит, в свою очередь, женился на ней, может быть, сам не сознавая этого, в надежде подчинить ее себе полностью, сломать характер, владеть ею безраздельно.
Его губы были совсем близко от ее губ, и Габриэла попыталась освободить руки. Пит ослабил хватку, потом обнял ее за талию, а она обвила руками его шею и притянула к себе.
– Мы оба здорово изменились за это время, я думаю, – пробормотала она, – но бороться с этим глупо.
Он прижался головой к ее груди, одной рукой расстегивая пуговицы на ее блузке, снисходительная улыбка появилась на его красивом лице.
– Скажи, чего ты хочешь, детка? – Большего, – шепнула она ему на ухо.
– Большего, чем это?
– Да, большего.
– Развод?
– Да, – пробормотала она, – но потом.
Она зажал ей рот поцелуем, расстегнул брюки, потом ее блузка полетела в угол, за ней бюстгальтер.
– Никогда! – свирепо сказал он. – Ты так красива и всегда будешь моей!
Она, уже не владея собой, принялась ласкать его. Пит стянул с нее джинсы, отбросил их в сторону, за ними последовали ее туфли.
– Почему нет? – выдохнула она в тот момент, как он овладел ею. – Чего ты боишься?
Он дышал учащенно, в такт движениям.
– Мы будем вместе всегда, – прошептал он.
– Почему?
– Потому что я католик, – переводя дыхание, сказал он, поднимаясь на локтях, чтобы лучше видеть ее, – ирландский католик…
Габриэла откинула голову, прижала ладонь к губам.
– А я? Кто… я? – прошептала она.
– Габриэла, – выдохнул Пит.
– О Боже! – У нее перехватило дух.
– Мы же одной веры, – наставительно проговорил он.
– Только сидим на разных скамьях, – шепотом уточнила она, задумчиво глядя в потолок.
– Как бы там ни было, – пробормотал Сильвио, – этот засранец вовсе не нуждался в этой престижной шелухе со всеми ее экстравагантными костюмами, сверкающими машинами и длинноногими девками. Ему этого ничего не надо было, потому что у него была ты! – Он нахмурился. – Это его в конце концов и привело к такому концу. Он хотел сразу и все! Это его и погубило.
В голосе отца прозвучали нотки неподдельного уважения к бывшему зятю. Вообще-то Сильвио не очень любезно отзывался о Пите, особенно когда дело касалось их отношений с Габриэлой. Они настороженно относились друг к другу, хотя между ними было много общего. В свои шестьдесят пять отец Габриэлы был очень представительным мужчиной. И Сильвио, и Питу была присуща какая-то яркая, агрессивная красота. В юности Сильвио был настоящим красавчиком. Сначала он работал грузчиком, потом играл на кларнете в каких-то второразрядных заведениях, потом ему удалось открыть на побережье киоск и торговать жареными кальмарами. Его руки, мускулистые, покрытые шрамами, до сих пор хранили следы прежней деятельности. Сколько рыбы ему пришлось выпотрошить, сколько кальмаров нарезать и приготовить, сколько устриц открыть! Роскошная грива иссиня-черных волос, едва тронутая сединой на висках, украшала его крупную, красивую голову; улыбаясь, он обнажал ряд ровных белоснежных зубов. Женщины до сих пор заглядывались на него. Каждый день Сильвио вставал в шесть утра, чтобы встречать и разгружать грузовики, доставлявшие в его ресторанчик продукты.
Теперь он с такой неожиданной печалью сокрушался о бывшем зяте, что Габриэла невольно улыбнулась.
– А ребенок? Я не хотел заводить о ней разговор, все ждал – может, ты сама заговоришь о девочке.
– Она, папа, очень сердится на меня.
– За что это она сердится?
– Я не знаю.
– Как так?
– Это все, что я могу тебе сейчас сказать. Так уж получилось…
– Но теперь-то, когда этот сукин сын отдал концы, что ей надо? – Он возмущенно взмахнул рукой. – Я потрясен случившимся, еще до конца не верю в это, но я никогда не желал ему смерти, мир его праху. – Он откинулся на спинке стула. – Иногда мне хотелось придушить его собственными руками, когда я видел, что он сделал тебя несчастной!
– Папа, все в прошлом, забудь об этом.
– Как же я могу забыть! Я надеялся, что Дина позовет меня, особенно в самом начале, когда она осталась с ним, а ты улетела в Париж. Я все ждал, что она ответит на мои послания, которые я пересылал через него, но она даже ни разу не позвонила.
– Она просто стеснялась, это не относилось лично к тебе, папа.
– Ага, она совсем смутилась, моя собственная внучка. – Он потряс головой. – Если хочешь знать, что я думаю обо всей этой истории, то я тебе скажу. – Он вдруг рассердился и продолжил, не дожидаясь ответа: – Я чувствую себя обманутым, и не один раз! Прежде всего ты меня обманула, выйдя замуж за этого чужака. Этот красавчик забрал у меня моего ребенка, потом и ребенка моего ребенка.
– Я же вернулась.
– Да, да, ты вернулась, но надолго ли?
Она ничего не ответила, обдумывая его слова.
– Я предупреждал тебя, чтобы ты не выходила замуж за этого типа. Он же ирландец, помнишь, я говорил тебе, Габриэла? Можешь ходить с ним на танцы, гулять, можешь даже варить ему кофе по утрам, только не выходи замуж, потому что у этих ирландских парней нет совести.
– Папа, – возразила Габриэла, – также можно сказать, что все итальянцы – мафиози.
В этот момент ей вспомнился Николас Тресса, словно он был самым типичным представителем клана. Если ей придется встретиться с ним еще раз, она тактично объяснит, что их разделяет. Если доведется встретиться…
– Теперь, значит, ты защищаешь Пита? – оторопел Сильвио.
– Может, и так, – согласилась Габриэла, удивляясь тому, что не испытывает больше мстительного раздражения к человеку, который обманул ее, унизил и, в конце концов, отобрал у нее ребенка.
– Ну, конечно, – кивнул отец. – Теперь-то что? Теперь его нет…
Габриэла не ответила, ласково вытирая матери подбородок углом салфетки. Игнорируя присутствие отца, она как бы безмолвно общалась с матерью. Несмотря на это, Сильвио продолжал молоть языком:
– Ты совершила ошибку, когда сбежала в Париж, тебе следовало остаться и попытаться объясниться с дочерью после того, как буря утихнет и она успокоится. Надо было не покидать ее, чтобы она видела, как ты любишь ее. В этом ты виновата, Габриэла!
– Кого это ты обвиняешь? – спросил Рокко Карлуччи, появляясь на кухне. Его черные глаза, как всегда, блестели, он заметно похудел, волосы с проседью были зачесаны назад и чуть смазаны миндальным маслом. – Можешь начать с меня!
Габриэла вскочила и обняла дядю.
– Как я рада видеть тебя. Я так соскучилась по тебе.
– Я тоже, моя куколка. – Пожилой человек тяжело, с присвистом дышал – его эмфизема еще более обострилась за последние годы. – Рад, что приехала домой, даже по такому случаю.
Глядя на него, Габриэла поняла, как сильно сдал дядя. Брюки на нем болтались, из впалой груди вырывалось хриплое дыхание, он исхудал до такой степени, что руки его, тоненькие, хрупкие, буквально светились, пальцы были холодны как лед.
– Пока человек жив, все можно поправить. Когда уложили в могилу – пиши пропало. Ничего уже не вернешь, дорогая. – Он повернулся к брату: – Если ты ищешь, кто виноват, то начни с меня. Это я должен был получше приглядывать за ней. – Он сделал паузу и коснулся пальцами ее щеки. – Конечно, ей не следовало выходить за этого парня.
Когда Одри сразил недуг, Рокко заботился о Габриэле, словно родная мать. Он заправлял всеми делами семейства Карлуччи, заботился о нравственном воспитании и манерах племянницы и больше других страдал, когда она сбежала с Питом.
– Нет, Рокко, – возразил Сильвио, – лучше начнем с меня. Я должен был в оба смотреть за ней.
– Что сделано, то сделано, Сильвио!
– Может, и мне будет дозволено вставить слово? – сказала Габриэла, протягивая дяде тарелку каши.
– Говори! – в один голос сказали братья.
– Я любила его, – просто сказала она. Ее охватило чувство огромного облегчения – казалось, наступила та ясность, которую она так долго искала. Пусть даже это признание вызвало на мгновение безмерную боль; пусть кому-нибудь и показалось неподходящим в данной ситуации, но как будто вся ее жизнь в этот миг прошла перед ее глазами.
– Любила! – пренебрежительно фыркнул Сильвио. – Что ты знала о любви в девятнадцать лет!
Габриэла инстинктивно коснулась маминой руки.
– Столько же, сколько мама в свои девятнадцать, когда вышла за тебя.
– Ах, Сильвио, – мечтательно сказал Рокко, – ты сам знаешь, что она права. Вспомни музыку, вечеринку, вспомни Пасху, когда ты завоевал сердце Одри, удар грома, когда вы встретились – ты и la belle Одри!
– С тех пор много воды утекло, Рок, – запротестовал Сильвио, голос его дрогнул. – Тогда была совсем другая жизнь.
Фрипорт
Расположенный на южном побережье Лонг-Айленда, примерно в сорока пяти милях от Манхэттена, Фрипорт в последнее время прославился как фешенебельный морской курорт, один из наиболее дорогих пригородов Нью-Йорка. В течение долгого времени этот городок служил местом проведения всевозможных праздников и фестивалей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28