Одри сидела в инвалидном кресле лицом к широкому окну, за которым виднелась лужайка, примыкавшая к внутренней стороне дома.
– Привет, мамочка. – Габриэла обняла ее.
Веки открытых глаз матери затрепетали, на щеках проступил едва заметный румянец. Габриэла опустилась на колени и уже более спокойным голосом сказала:
– Я хочу тебе столько рассказать, но сейчас у меня нет времени. С Диной несчастье. – Она прерывисто вздохнула, пытаясь подавить рыдания. – Я отправляюсь в Коннектикут. – Помолчала немного и потом, словно отвечая Одри на ее вопрос, сказала: – Не знаю, сколько я там пробуду, но я позвоню. Обязательно позвоню и расскажу, как там дела.
Габриэла взглянула на мать. Глаза ее были закрыты, голова опущена, и подбородок касался груди.
– Все будет хорошо, мама. – Она встала. – Я уверена, все будет хорошо. – Габриэла прищурилась, борясь со слезами, грустно покачала головой: – Потому что я не знаю, что еще плохого может случиться в моей жизни?
Больница. Ночь с субботы на воскресенье
– Когда ее только доставили к нам, сестры сообщили, что девушка звала маму, – сказал доктор. – Вот что странно: через несколько часов она впала в легкую кому и начала звать отца. – Он сделал паузу и сунул в рот незажженную трубку. – Мы применили интенсивное лечение, следует проверить, нет ли внутримозгового кровотечения. Причин для паники нет, миссис Моллой, пока речи нет об операции.
Руки у Габриэлы задрожали так, что ей пришлось отставить протянутую ей кем-то чашку кофе.
– Пожалуйста, ничего от меня не скрывайте, я уверена, что вы что-то недоговариваете. Никто не может мне объяснить, в каком состоянии моя дочь.
Доктор с особым интересом взглянул на нее и только потом перевел взгляд на медицинскую карту. Перелистал несколько страниц, пока не добрался до конца.
– Смотрите, у нее сотрясение мозга, сломано несколько ребер, кровоподтеки от ушибов на левой ягодице, нижней части позвоночника и на левом плече, внутреннее кровотечение в брюшной полости, которое в настоящее время остановлено. К тому же в срочном порядке пришлось удалить селезенку.
Волна слабости накатила на Габриэлу – ей пришлось напрячь все силы, чтобы не упасть в обморок.
– С вами все в порядке, миссис Моллой? – встревоженно спросил врач, обращаясь к ней так, как она давно уже отвыкла, но сейчас Габриэле было не до этого.
– Все хорошо, доктор, пожалуйста, продолжайте.
– Как я уже сказал, мы внимательно наблюдаем за девушкой, потому что повреждена голова, она не ориентируется во времени. Одним словом, до вчерашнего дня она была погружена в сон, временами очень глубокий. Проснулась только сегодня. Этого времени не достаточно, чтобы определить… – Он заколебался и смолк.
– Она кого-нибудь узнает? – взволнованно спросила Габриэла.
Врач откашлялся:
– Да, женщину, которая прибыла вчера вечером. Нам показалось, что она признала в ней… э-э… ближайшую родственницу. Я вчера так и предположил, но теперь… – Он замолчал.
– Вы решили, что эта женщина ее мать, – закончила Габриэла его мысль. – Все правильно, доктор, я понимаю, это вполне логично.
– В любом случае все, что мы можем теперь сделать, – это ждать.
Габриэла сначала подумала о Клер, но потом вспомнила женщину, которая была на похоронах Пита, и поняла, что это Адриена. Но в тот момент это ее совершенно не взволновало.
– Когда станет ясно, что Дина находится вне опасности? – спросила она.
Габриэла вспомнила о матери. Только не это, подобного ей не пережить!
– Через два-три дня. Дело в том, что при сотрясении мозга часто случается, что вначале состояние ухудшается. – Доктор провел рукой по коротким волосам. – Разрешите задать вам вопрос, миссис Моллой?
– Конечно.
– Кто сообщил вам, что с вашей дочерью случилась беда?
Габриэла торопливо ответила:
– Моя невестка, ее тетя. – И только потом, как бы защищаясь, поинтересовалась: – Почему вы об этом спрашиваете, доктор?
«У него нос как у боксера», – подумала Габриэла совсем некстати.
– Послушайте, – сказал доктор, – вы можете не отвечать, но мне любопытно это узнать.
– Пожалуйста, – ответила Габриэла внешне спокойно, но сама напряглась.
– Кто та женщина, которую ваша дочь вызвала в реанимацию?
– Как ее зовут? – Габриэла решила сначала удостовериться, что это действительно была Адриена, прежде чем столкнуться с ней лицом к лицу у кровати дочери.
Доктор перелистывал историю болезни Дины.
– Адриена Фаст. Она ваша родственница? – спросил он, подняв взгляд от карточки.
– Нет, подруга. Близкий друг семьи, – торопливо добавила Габриэла, словно это могло прояснить недоумение доктора, почему Дина не вызвала мать.
– Ладно, в любом случае, – доктор неожиданно насупил брови, – ближайшие тридцать шесть часов все решат. Пока поводов для беспокойства нет.
– А как с мальчиком, который был с ней?
– Каким мальчиком? – не понял доктор, и его озабоченный, даже несколько отстраненный взгляд чуть смягчился.
– Парень, который вел машину, – объяснила Габриэла. – Я думаю, он ее дружок…
– Миссис Моллой, можно я задам, так сказать, деликатный вопрос?
– Конечно, доктор! – ответила она, хотя ей очень хотелось ответить «нет».
– У вас есть трудности в общении с дочерью? – Она почувствовала, как сердце ее сжалось. Доктор продолжил: – В общем-то, это не мое дело, но я боюсь, как бы ваше появление не принесло Дине вред, – поспешно закончил он.
– Если ее расстроит мой приход, я лучше уйду.
Он, казалось, не слышал ее слов и продолжал говорить:
– Я совершенно не в курсе отношений вашей дочери с этим человеком – ну, тем, который был за рулем… Друг он ей или нет… Могу только сказать, что он легко отделался – сломано запястье, да еще несколько ушибов. Им обоим повезло, что они остались в живых, в рубашках, наверное, родились. Автомобиль вылетел с шоссе и рухнул в глубокий овраг, перевернулся и упал на крышу совсем рядом с кучей застывшего цемента.
– И другая машина тоже?
– Там не было никакого другого автомобиля. Согласно полицейскому протоколу, скорость в момент аварии была около сорока миль, хотя на том участке шоссе знак допускает не больше двадцати. На повороте водитель притормозил, но было поздно – машину занесло, и они совершили «смертельный кульбит», как называют это местные жители. Полиция рассматривает возможность привлечь к уголовной ответственности водителя за неосторожную езду.
Все эти подробности совсем не интересовали Габриэлу. Она больше ничего не хотела слушать, так ей хотелось увидеть свою дочь.
– Доктор, можно я хотя бы взгляну на нее?
– Да, но не более пяти минут.
– Большое спасибо.
– Реанимационное отделение в самом конце коридора. И вот что еще, миссис Моллой, вы не удивляйтесь, что он далеко не мальчик.
– Кто?
– Попутчик Дины. Мне бы никогда в голову не пришло назвать его мальчиком.
Габриэла осторожно приоткрыла дверь в лечебный бокс, замерла на пороге, увидев пациенток в палате. Одна из них была подключена к аппарату «искусственное сердце и легкие», конечности двух других были подвешены к каким-то металлическим планкам, растянуты и как-то замысловато согнуты. Она была не в состоянии двинуться с места.
Ей было больно смотреть на свою девочку, такую бледную, лежащую неподвижно на больничной койке. Какие-то трубки были присоединены к ее рукам, на губах запеклась кровь, лоб скрывался под повязкой. Кое-как заставив себя сделать шаг, Габриэла приблизилась, едва переставляя ноги. Дина чуть шевельнулась, застонала – только тогда Габриэла наконец подошла к кровати. Чуть коснулась ее руки – кожа была сухая, прохладная. Габриэла закусила губу, сдерживая рыдания. – Дина, – прошептала она, – я люблю тебя! – Эти слова прозвучали словно заклинание.
Дина плотнее зажмурила глаза, как будто неяркий свет в палате мешал ей. Прошло несколько секунд, которые показались Габриэле вечностью. Она не смогла сдержать стон. Дина с трудом подняла веки, – казалось, она никак не могла сфокусировать взгляд на стоящей возле кровати матери.
– Привет, мама, – еле слышно сказала она.
Эти два слова дали Габриэле силы, чтобы заговорить с дочерью:
– Как ты себя чувствуешь, миленькая? Боюсь, что ты сейчас не в лучшей форме.
Дина кончиком языка облизнула губы:
– Они вырезали мне селезенку.
– Некоторые люди прекрасно без нее обходятся.
– Если бы папа был здесь, он наверняка сказал бы, не волнуйся, я куплю тебе другую. – Дина сморщилась от боли. – Папочка. – Она вдруг тихо зарыдала. – Папочка…
Габриэла нежно коснулась пальцем щек дочери – сначала одной, потом другой, стерла катившиеся слезинки.
– Все будет хорошо, ты скоро поправишься, – мягко сказала она.
Дина кивнула, ее глаза закрылись.
– Простите. – Кто-то тронул Габриэлу за плечо. Она обернулась, сзади стояла медсестра. – Пять минут истекли.
– Не обращай внимания, – неожиданно прошептала Дина.
Когда Габриэла наклонилась, чтобы поцеловать ее, Дина неожиданно открыла глаза и кивнула, то ли разрешая, то ли отстраняя от себя. Габриэла почувствовала, что в душе девочки после этой жуткой беды что-то изменилось и она, мать, теперь не неприятный посетитель, не незваный гость, а родной человек, – может, еще и не совсем близкий, но уже не чужой.
Выйдя в коридор, она почувствовала неимоверное облегчение. Вспоминала каждое слово, сказанное дочерью, свое легкое прикосновение к Дине, чтобы не причинить ей боль, и этот ее кивок. Это давало Габриэле надежду на согласие между ними.
Пепельницы были переполнены окурками, крышки мусорных ведер сброшены, обрывки бумаги, раздавленные банки из-под соков и газированной воды валялись на полу рядом со скомканными обертками от гамбургеров. Зловоние стояло невыносимое. Тихо постанывал молоденький парнишка, вытянувшийся на единственной в приемном покое тахте.
Габриэла, не в силах больше переносить больничного запаха, подошла к окну, попыталась его открыть, но это ей не удалось.
Особый больничный смрад преследовал ее не только в палате, но и в коридоре. Она постояла у окна, потом вернулась в холл, пересекла его и подошла к двери, за которой начиналось реанимационное отделение. Она бесцельно ходила по больничным коридорам, и неожиданные воспоминания о тех событиях двадцатишестилетней давности нахлынули на нее.
Виноват в этом был резкий больничный запах.
Больница – 1964 год
В тот день, кажется, это был четверг, когда с Одри случился удар в холле ее дома во Фрипорте, Габриэла находилась в школе для девочек, посвященной Искуплению Божьей Матери. Учительница, сестра Мириам, при виде матери-настоятельницы, тяжелой походкой входящей в класс, попыталась встать и поднять всех учениц, но директриса школы жестом разрешила девочкам остаться на местах. Рукой, в которой был зажат массивный крест на толстой золотой цепи, она осенила их, обвела учениц взглядом и обратилась к Габриэле:
– Пойдем со мной, дорогая.
Скромно потупив глаза, не говоря ни слова, Габриэла встала и последовала за дородной, грузно ступающей монахиней в черной шелковой рясе.
В коридоре мать-настоятельница обратилась к девочке:
– Габриэла, боюсь, у меня для тебя плохие новости, но я надеюсь, что вера в милосердие отца нашего Иисуса Христа поможет тебе. В ней ты найдешь силу, чтобы укрепить свой дух.
Она перекрестила перепуганную до смерти девочку – Габриэла стояла затаив дыхание. Лицо настоятельницы приняло скорбное выражение, и сочувственным тоном она продолжила:
– Это касается твоей матери. Боюсь, она серьезно заболела…
«Серьезно заболела!» Слишком мягко сказано… Мать ее тогда была при смерти – удар настиг ее в час пятнадцать пополудни, когда она занималась чисткой зимней одежды, хранившейся в стенном шкафу. К счастью, ей хватило сил добраться до входной двери и распахнуть ее прежде, чем она окончательно потеряла сознание. Очевидно, она успела сообразить, что соседи, заметив лежащую на пороге женщину, поднимут тревогу. Так и случилось – ее обнаружил почтальон и позвонил в полицейский участок. Горький юмор заключался в том, что он как раз нес два письма, адресованные Одри. Первое – из букмекерской конторы, на конверте большими красными буквами было напечатано: «Это ваш счастливый день, Одри Карлуччи». Второе – от гинеколога, который сообщал результаты последних анализов.
По счастливой случайности водителю кареты «скорой помощи» пришла в голову гениальная идея поднести ко рту безвременно скончавшейся, еще молодой женщины зеркальце. Обнаружив, что она дышит, водитель и санитар приложили все силы, чтобы скорее доставить ее в больницу.
– Ее настиг удар, дорогая, – печально сказала мать-настоятельница.
Габриэле тогда было тринадцать лет, но она невольно отметила про себя, как неприятно и тяжело звучат эти слова. Хотя она и не поняла, что это значит – «настиг удар», но ничего хорошего в них не было.
Габриэла только робко и молчаливо взглянула на директрису, словно ожидая разъяснения или, на худой конец, продолжения этой жуткой истории про маму, про удар, который «настиг» ее… Габриэла теперь точно не помнила – плакала она тогда или нет. Скорее всего, нет, так она была ошеломлена.
– Тебя сейчас отвезут в больницу Святого Креста, дорогая. Все теперь в руках Божьих. Молись…
То, что мама теперь в руках Божьих, как-то не успокаивало. Ни слова не говоря, Габриэла, не дожидаясь машины, бегом бросилась в больницу, где в нише справа от входа был крест со Спасителем в терновом венце. Бежала, а в голове билась одна мысль – что же теперь будет?
Воскресенье, утро
Сквозь дрему Габриэла услышала свое имя, потом почувствовала чье-то осторожное прикосновение. Сначала, открыв глаза, она не могла понять, где находится. Потянувшись в обшарпанном кресле приемного отделения, она вдруг обнаружила, что рядом стоит Адриена Фаст.
– Я, должно быть, уснула, – пробормотала она и взглянула на часики.
– Шесть утра, – сказала Адриена и села в соседнее кресло, лицом к Габриэле.
Откинув назад волосы, Габриэла потерла виски.
– Вы тоже здесь ночевали?
– В другом приемном отделении.
Напряженная тишина разделила их, и, хотя Габриэла уже кончательно проснулась, она сделала вид, что никак не может справиться с сонливостью.
– Доктор сказал мне, что вы приехали прошлой ночью, – начала Адриена.
Габриэла взглянула на нее:
– Я видела Дину.
– Знаю.
– А вы ее сегодня навещали?
– Нет, еще слишком рано, – ответила Адриена. – К ней можно будет подняться после восьми. Простите, что я вас разбудила, – сказала Адриена виновато. – Это было так глупо, но я хотела сказать, что мне удалось найти мотель.
Габриэла улыбнулась:
– Правильно, что вы меня разбудили. В больнице я бы не выдержала еще одну ночь.
– Я думала, может быть, мы снимем там номера и между посещениями Дины сможем немного отдохнуть.
Габриэла смутилась, встретившись взглядом с Адриеной. Они несколько мгновений смотрели друг на друга. Неожиданно Габриэла испытала странную гамму чувств – облегчение, возмущение и грусть одновременно.
– Доктор сказал, что Дина первым делом вызвала вас.
Адриена бросила на нее виноватый взгляд:
– Да, но…
– Мне не нужны ваши объяснения, – отрезала Габриэла. – Они меня не интересуют. – Но тут же спохватилась: – Простите…
– Нет, не извиняйтесь! Я понимаю, как это для вас трудно, – быстро сказала Адриена, стремясь перебросить мостик через разделяющую их пропасть.
Но Габриэла не поддержала ее стремления, в тот момент слишком поглощенная мыслями о Дине.
– Конечно, мне нелегко, но это не ваша вина.
– Не знаю, поверите ли вы мне или нет, я всеми силами пыталась примирить ее с вами. Еще когда Пит был жив, и это иногда вызывало у него недовольство. – Она помолчала. – Знаете, я собиралась встретиться с вами еще до этого случая, поговорить.
– А тут такое произошло, да? – спросила Габриэла тихо. Она выпрямилась в кресле. – Я благодарна, что вы разбудили меня, я в любом случае отыскала бы вас сегодня. – Ее волнение улеглось, тон стал дружелюбным. – Я тоже хотела поговорить с вами.
– Может, мы выпьем кофе? Вероятно, здесь поблизости есть ресторан.
Габриэла кивнула и надела жакет, прежде чем встать. Какие-то воспоминания всплыли в ее памяти, и она неожиданно сказала:
– Просто невероятно, каким сердитым человеком был Пит.
Адриена тоже поднялась, перекинула сумочку через плечо.
– Нет, он не был сердитым, – поправила она Габриэлу, – это, скорее, походило на слепое раздражение. Питер, казалось, был зол на весь мир, и за те полтора года, что я его знала, это чувство усилилось.
– Не понимаю этого. – Габриэла задержала взгляд на лице Адриены, потом они вышли в коридор. – Как он мог стать таким?
– Это все из-за вас, – просто сказала Адриена.
– Он тоже причинял мне много страданий.
– В этом я не сомневаюсь.
Она взяла Габриэлу под руку, и они направились к лифтам. Молча дождались кабины лифта, спустились в вестибюль и вышли из госпиталя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Привет, мамочка. – Габриэла обняла ее.
Веки открытых глаз матери затрепетали, на щеках проступил едва заметный румянец. Габриэла опустилась на колени и уже более спокойным голосом сказала:
– Я хочу тебе столько рассказать, но сейчас у меня нет времени. С Диной несчастье. – Она прерывисто вздохнула, пытаясь подавить рыдания. – Я отправляюсь в Коннектикут. – Помолчала немного и потом, словно отвечая Одри на ее вопрос, сказала: – Не знаю, сколько я там пробуду, но я позвоню. Обязательно позвоню и расскажу, как там дела.
Габриэла взглянула на мать. Глаза ее были закрыты, голова опущена, и подбородок касался груди.
– Все будет хорошо, мама. – Она встала. – Я уверена, все будет хорошо. – Габриэла прищурилась, борясь со слезами, грустно покачала головой: – Потому что я не знаю, что еще плохого может случиться в моей жизни?
Больница. Ночь с субботы на воскресенье
– Когда ее только доставили к нам, сестры сообщили, что девушка звала маму, – сказал доктор. – Вот что странно: через несколько часов она впала в легкую кому и начала звать отца. – Он сделал паузу и сунул в рот незажженную трубку. – Мы применили интенсивное лечение, следует проверить, нет ли внутримозгового кровотечения. Причин для паники нет, миссис Моллой, пока речи нет об операции.
Руки у Габриэлы задрожали так, что ей пришлось отставить протянутую ей кем-то чашку кофе.
– Пожалуйста, ничего от меня не скрывайте, я уверена, что вы что-то недоговариваете. Никто не может мне объяснить, в каком состоянии моя дочь.
Доктор с особым интересом взглянул на нее и только потом перевел взгляд на медицинскую карту. Перелистал несколько страниц, пока не добрался до конца.
– Смотрите, у нее сотрясение мозга, сломано несколько ребер, кровоподтеки от ушибов на левой ягодице, нижней части позвоночника и на левом плече, внутреннее кровотечение в брюшной полости, которое в настоящее время остановлено. К тому же в срочном порядке пришлось удалить селезенку.
Волна слабости накатила на Габриэлу – ей пришлось напрячь все силы, чтобы не упасть в обморок.
– С вами все в порядке, миссис Моллой? – встревоженно спросил врач, обращаясь к ней так, как она давно уже отвыкла, но сейчас Габриэле было не до этого.
– Все хорошо, доктор, пожалуйста, продолжайте.
– Как я уже сказал, мы внимательно наблюдаем за девушкой, потому что повреждена голова, она не ориентируется во времени. Одним словом, до вчерашнего дня она была погружена в сон, временами очень глубокий. Проснулась только сегодня. Этого времени не достаточно, чтобы определить… – Он заколебался и смолк.
– Она кого-нибудь узнает? – взволнованно спросила Габриэла.
Врач откашлялся:
– Да, женщину, которая прибыла вчера вечером. Нам показалось, что она признала в ней… э-э… ближайшую родственницу. Я вчера так и предположил, но теперь… – Он замолчал.
– Вы решили, что эта женщина ее мать, – закончила Габриэла его мысль. – Все правильно, доктор, я понимаю, это вполне логично.
– В любом случае все, что мы можем теперь сделать, – это ждать.
Габриэла сначала подумала о Клер, но потом вспомнила женщину, которая была на похоронах Пита, и поняла, что это Адриена. Но в тот момент это ее совершенно не взволновало.
– Когда станет ясно, что Дина находится вне опасности? – спросила она.
Габриэла вспомнила о матери. Только не это, подобного ей не пережить!
– Через два-три дня. Дело в том, что при сотрясении мозга часто случается, что вначале состояние ухудшается. – Доктор провел рукой по коротким волосам. – Разрешите задать вам вопрос, миссис Моллой?
– Конечно.
– Кто сообщил вам, что с вашей дочерью случилась беда?
Габриэла торопливо ответила:
– Моя невестка, ее тетя. – И только потом, как бы защищаясь, поинтересовалась: – Почему вы об этом спрашиваете, доктор?
«У него нос как у боксера», – подумала Габриэла совсем некстати.
– Послушайте, – сказал доктор, – вы можете не отвечать, но мне любопытно это узнать.
– Пожалуйста, – ответила Габриэла внешне спокойно, но сама напряглась.
– Кто та женщина, которую ваша дочь вызвала в реанимацию?
– Как ее зовут? – Габриэла решила сначала удостовериться, что это действительно была Адриена, прежде чем столкнуться с ней лицом к лицу у кровати дочери.
Доктор перелистывал историю болезни Дины.
– Адриена Фаст. Она ваша родственница? – спросил он, подняв взгляд от карточки.
– Нет, подруга. Близкий друг семьи, – торопливо добавила Габриэла, словно это могло прояснить недоумение доктора, почему Дина не вызвала мать.
– Ладно, в любом случае, – доктор неожиданно насупил брови, – ближайшие тридцать шесть часов все решат. Пока поводов для беспокойства нет.
– А как с мальчиком, который был с ней?
– Каким мальчиком? – не понял доктор, и его озабоченный, даже несколько отстраненный взгляд чуть смягчился.
– Парень, который вел машину, – объяснила Габриэла. – Я думаю, он ее дружок…
– Миссис Моллой, можно я задам, так сказать, деликатный вопрос?
– Конечно, доктор! – ответила она, хотя ей очень хотелось ответить «нет».
– У вас есть трудности в общении с дочерью? – Она почувствовала, как сердце ее сжалось. Доктор продолжил: – В общем-то, это не мое дело, но я боюсь, как бы ваше появление не принесло Дине вред, – поспешно закончил он.
– Если ее расстроит мой приход, я лучше уйду.
Он, казалось, не слышал ее слов и продолжал говорить:
– Я совершенно не в курсе отношений вашей дочери с этим человеком – ну, тем, который был за рулем… Друг он ей или нет… Могу только сказать, что он легко отделался – сломано запястье, да еще несколько ушибов. Им обоим повезло, что они остались в живых, в рубашках, наверное, родились. Автомобиль вылетел с шоссе и рухнул в глубокий овраг, перевернулся и упал на крышу совсем рядом с кучей застывшего цемента.
– И другая машина тоже?
– Там не было никакого другого автомобиля. Согласно полицейскому протоколу, скорость в момент аварии была около сорока миль, хотя на том участке шоссе знак допускает не больше двадцати. На повороте водитель притормозил, но было поздно – машину занесло, и они совершили «смертельный кульбит», как называют это местные жители. Полиция рассматривает возможность привлечь к уголовной ответственности водителя за неосторожную езду.
Все эти подробности совсем не интересовали Габриэлу. Она больше ничего не хотела слушать, так ей хотелось увидеть свою дочь.
– Доктор, можно я хотя бы взгляну на нее?
– Да, но не более пяти минут.
– Большое спасибо.
– Реанимационное отделение в самом конце коридора. И вот что еще, миссис Моллой, вы не удивляйтесь, что он далеко не мальчик.
– Кто?
– Попутчик Дины. Мне бы никогда в голову не пришло назвать его мальчиком.
Габриэла осторожно приоткрыла дверь в лечебный бокс, замерла на пороге, увидев пациенток в палате. Одна из них была подключена к аппарату «искусственное сердце и легкие», конечности двух других были подвешены к каким-то металлическим планкам, растянуты и как-то замысловато согнуты. Она была не в состоянии двинуться с места.
Ей было больно смотреть на свою девочку, такую бледную, лежащую неподвижно на больничной койке. Какие-то трубки были присоединены к ее рукам, на губах запеклась кровь, лоб скрывался под повязкой. Кое-как заставив себя сделать шаг, Габриэла приблизилась, едва переставляя ноги. Дина чуть шевельнулась, застонала – только тогда Габриэла наконец подошла к кровати. Чуть коснулась ее руки – кожа была сухая, прохладная. Габриэла закусила губу, сдерживая рыдания. – Дина, – прошептала она, – я люблю тебя! – Эти слова прозвучали словно заклинание.
Дина плотнее зажмурила глаза, как будто неяркий свет в палате мешал ей. Прошло несколько секунд, которые показались Габриэле вечностью. Она не смогла сдержать стон. Дина с трудом подняла веки, – казалось, она никак не могла сфокусировать взгляд на стоящей возле кровати матери.
– Привет, мама, – еле слышно сказала она.
Эти два слова дали Габриэле силы, чтобы заговорить с дочерью:
– Как ты себя чувствуешь, миленькая? Боюсь, что ты сейчас не в лучшей форме.
Дина кончиком языка облизнула губы:
– Они вырезали мне селезенку.
– Некоторые люди прекрасно без нее обходятся.
– Если бы папа был здесь, он наверняка сказал бы, не волнуйся, я куплю тебе другую. – Дина сморщилась от боли. – Папочка. – Она вдруг тихо зарыдала. – Папочка…
Габриэла нежно коснулась пальцем щек дочери – сначала одной, потом другой, стерла катившиеся слезинки.
– Все будет хорошо, ты скоро поправишься, – мягко сказала она.
Дина кивнула, ее глаза закрылись.
– Простите. – Кто-то тронул Габриэлу за плечо. Она обернулась, сзади стояла медсестра. – Пять минут истекли.
– Не обращай внимания, – неожиданно прошептала Дина.
Когда Габриэла наклонилась, чтобы поцеловать ее, Дина неожиданно открыла глаза и кивнула, то ли разрешая, то ли отстраняя от себя. Габриэла почувствовала, что в душе девочки после этой жуткой беды что-то изменилось и она, мать, теперь не неприятный посетитель, не незваный гость, а родной человек, – может, еще и не совсем близкий, но уже не чужой.
Выйдя в коридор, она почувствовала неимоверное облегчение. Вспоминала каждое слово, сказанное дочерью, свое легкое прикосновение к Дине, чтобы не причинить ей боль, и этот ее кивок. Это давало Габриэле надежду на согласие между ними.
Пепельницы были переполнены окурками, крышки мусорных ведер сброшены, обрывки бумаги, раздавленные банки из-под соков и газированной воды валялись на полу рядом со скомканными обертками от гамбургеров. Зловоние стояло невыносимое. Тихо постанывал молоденький парнишка, вытянувшийся на единственной в приемном покое тахте.
Габриэла, не в силах больше переносить больничного запаха, подошла к окну, попыталась его открыть, но это ей не удалось.
Особый больничный смрад преследовал ее не только в палате, но и в коридоре. Она постояла у окна, потом вернулась в холл, пересекла его и подошла к двери, за которой начиналось реанимационное отделение. Она бесцельно ходила по больничным коридорам, и неожиданные воспоминания о тех событиях двадцатишестилетней давности нахлынули на нее.
Виноват в этом был резкий больничный запах.
Больница – 1964 год
В тот день, кажется, это был четверг, когда с Одри случился удар в холле ее дома во Фрипорте, Габриэла находилась в школе для девочек, посвященной Искуплению Божьей Матери. Учительница, сестра Мириам, при виде матери-настоятельницы, тяжелой походкой входящей в класс, попыталась встать и поднять всех учениц, но директриса школы жестом разрешила девочкам остаться на местах. Рукой, в которой был зажат массивный крест на толстой золотой цепи, она осенила их, обвела учениц взглядом и обратилась к Габриэле:
– Пойдем со мной, дорогая.
Скромно потупив глаза, не говоря ни слова, Габриэла встала и последовала за дородной, грузно ступающей монахиней в черной шелковой рясе.
В коридоре мать-настоятельница обратилась к девочке:
– Габриэла, боюсь, у меня для тебя плохие новости, но я надеюсь, что вера в милосердие отца нашего Иисуса Христа поможет тебе. В ней ты найдешь силу, чтобы укрепить свой дух.
Она перекрестила перепуганную до смерти девочку – Габриэла стояла затаив дыхание. Лицо настоятельницы приняло скорбное выражение, и сочувственным тоном она продолжила:
– Это касается твоей матери. Боюсь, она серьезно заболела…
«Серьезно заболела!» Слишком мягко сказано… Мать ее тогда была при смерти – удар настиг ее в час пятнадцать пополудни, когда она занималась чисткой зимней одежды, хранившейся в стенном шкафу. К счастью, ей хватило сил добраться до входной двери и распахнуть ее прежде, чем она окончательно потеряла сознание. Очевидно, она успела сообразить, что соседи, заметив лежащую на пороге женщину, поднимут тревогу. Так и случилось – ее обнаружил почтальон и позвонил в полицейский участок. Горький юмор заключался в том, что он как раз нес два письма, адресованные Одри. Первое – из букмекерской конторы, на конверте большими красными буквами было напечатано: «Это ваш счастливый день, Одри Карлуччи». Второе – от гинеколога, который сообщал результаты последних анализов.
По счастливой случайности водителю кареты «скорой помощи» пришла в голову гениальная идея поднести ко рту безвременно скончавшейся, еще молодой женщины зеркальце. Обнаружив, что она дышит, водитель и санитар приложили все силы, чтобы скорее доставить ее в больницу.
– Ее настиг удар, дорогая, – печально сказала мать-настоятельница.
Габриэле тогда было тринадцать лет, но она невольно отметила про себя, как неприятно и тяжело звучат эти слова. Хотя она и не поняла, что это значит – «настиг удар», но ничего хорошего в них не было.
Габриэла только робко и молчаливо взглянула на директрису, словно ожидая разъяснения или, на худой конец, продолжения этой жуткой истории про маму, про удар, который «настиг» ее… Габриэла теперь точно не помнила – плакала она тогда или нет. Скорее всего, нет, так она была ошеломлена.
– Тебя сейчас отвезут в больницу Святого Креста, дорогая. Все теперь в руках Божьих. Молись…
То, что мама теперь в руках Божьих, как-то не успокаивало. Ни слова не говоря, Габриэла, не дожидаясь машины, бегом бросилась в больницу, где в нише справа от входа был крест со Спасителем в терновом венце. Бежала, а в голове билась одна мысль – что же теперь будет?
Воскресенье, утро
Сквозь дрему Габриэла услышала свое имя, потом почувствовала чье-то осторожное прикосновение. Сначала, открыв глаза, она не могла понять, где находится. Потянувшись в обшарпанном кресле приемного отделения, она вдруг обнаружила, что рядом стоит Адриена Фаст.
– Я, должно быть, уснула, – пробормотала она и взглянула на часики.
– Шесть утра, – сказала Адриена и села в соседнее кресло, лицом к Габриэле.
Откинув назад волосы, Габриэла потерла виски.
– Вы тоже здесь ночевали?
– В другом приемном отделении.
Напряженная тишина разделила их, и, хотя Габриэла уже кончательно проснулась, она сделала вид, что никак не может справиться с сонливостью.
– Доктор сказал мне, что вы приехали прошлой ночью, – начала Адриена.
Габриэла взглянула на нее:
– Я видела Дину.
– Знаю.
– А вы ее сегодня навещали?
– Нет, еще слишком рано, – ответила Адриена. – К ней можно будет подняться после восьми. Простите, что я вас разбудила, – сказала Адриена виновато. – Это было так глупо, но я хотела сказать, что мне удалось найти мотель.
Габриэла улыбнулась:
– Правильно, что вы меня разбудили. В больнице я бы не выдержала еще одну ночь.
– Я думала, может быть, мы снимем там номера и между посещениями Дины сможем немного отдохнуть.
Габриэла смутилась, встретившись взглядом с Адриеной. Они несколько мгновений смотрели друг на друга. Неожиданно Габриэла испытала странную гамму чувств – облегчение, возмущение и грусть одновременно.
– Доктор сказал, что Дина первым делом вызвала вас.
Адриена бросила на нее виноватый взгляд:
– Да, но…
– Мне не нужны ваши объяснения, – отрезала Габриэла. – Они меня не интересуют. – Но тут же спохватилась: – Простите…
– Нет, не извиняйтесь! Я понимаю, как это для вас трудно, – быстро сказала Адриена, стремясь перебросить мостик через разделяющую их пропасть.
Но Габриэла не поддержала ее стремления, в тот момент слишком поглощенная мыслями о Дине.
– Конечно, мне нелегко, но это не ваша вина.
– Не знаю, поверите ли вы мне или нет, я всеми силами пыталась примирить ее с вами. Еще когда Пит был жив, и это иногда вызывало у него недовольство. – Она помолчала. – Знаете, я собиралась встретиться с вами еще до этого случая, поговорить.
– А тут такое произошло, да? – спросила Габриэла тихо. Она выпрямилась в кресле. – Я благодарна, что вы разбудили меня, я в любом случае отыскала бы вас сегодня. – Ее волнение улеглось, тон стал дружелюбным. – Я тоже хотела поговорить с вами.
– Может, мы выпьем кофе? Вероятно, здесь поблизости есть ресторан.
Габриэла кивнула и надела жакет, прежде чем встать. Какие-то воспоминания всплыли в ее памяти, и она неожиданно сказала:
– Просто невероятно, каким сердитым человеком был Пит.
Адриена тоже поднялась, перекинула сумочку через плечо.
– Нет, он не был сердитым, – поправила она Габриэлу, – это, скорее, походило на слепое раздражение. Питер, казалось, был зол на весь мир, и за те полтора года, что я его знала, это чувство усилилось.
– Не понимаю этого. – Габриэла задержала взгляд на лице Адриены, потом они вышли в коридор. – Как он мог стать таким?
– Это все из-за вас, – просто сказала Адриена.
– Он тоже причинял мне много страданий.
– В этом я не сомневаюсь.
Она взяла Габриэлу под руку, и они направились к лифтам. Молча дождались кабины лифта, спустились в вестибюль и вышли из госпиталя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28