Я согласился отсрочить арест, однако выторговал оперативников, чтобы устроить слежку за художником. Кроме того, распорядился провести обыск в «Омаре» и повторный обыск в квартире Бригиды Костшицы.
– Теперь мы разве что ухо от селедки найдем! – изрек начальник райотдела. Он считал, что любовница Банащака входила в шайку и наверняка успела спрятать или уничтожить возможные улики.
Я же думал иначе.
– Ваш либерализм, пан прокурор, боком нам выходит! – с ядовитым удовлетворением заметил начальник райотдела, припомнив мне отказ арестовать эту даму сразу после смерти Банащака.
Мрачные предположения не оправдались исключительно благодаря талантам поручика из следственной бригады.
– Известно, что мы ищем деньги, а это уже много, – пояснил он.
Наш поручик был спецом по части обысков, перед ним не устояла ни одна полка, ни одна картина или доска для резки хлеба.
Он разделил квартиру на квадраты и принялся методично их обследовать, один за другим. В ванной его внимание привлекло большое зеркало. Самое обычное зеркало, какое продается в каждом хозяйственном магазине, со стеклянной полочкой и металлической подставкой под стаканы.
Отогнув верхние скобки, державшие зеркало, поручик отодвинул стекло. Между зеркалом и доской покоился пластиковый пакет, в котором оказалось около двадцати тысяч долларов.
Бригада Костшица совершенно искренне остолбенела, когда поручик положил перед ней доллары, извлеченные из-за зеркала.
– Я понятия не имела об этих деньгах и не знаю, откуда они там взялись, – твердо сказала она на допросе. – Про драгоценности, спрятанные в ящике под цветами, знала милиция, их нашла, но я и не скрывала, что они принадлежат Владеку…
– А вы не задумывались, откуда у Банащака драгоценности на сумму более шестисот тысяч злотых? – В такую сумму эксперт-ювелир оценил выкопанные на балконе украшения.
– Шестьсот тысяч? Господи! – ахнула она.
– Когда вы впервые услышали от Банащака об этих вещах?
– Да где-то в конце ноября… Но он мне ничего не сказал… Понимаете, я на зиму всегда выбрасываю землю, а ящики мою и прячу в подвал. Тогда я тоже хотела так поступить, а Владек вдруг запретил! Меня любопытство и разобрало… Как-то раз его не было дома, я и проверила…
Конец ноября! Двадцать восьмого ноября был найден труп Марыли Кулик. Неужели это были ценности, которые Банащак отобрал у нее вместе с жизнью? Значит, его убили, чтобы забрать трофеи? Только убийца не нашел ни спрятанной за зеркалом валюты, ни зарытых в цветочном ящике драгоценностей.
– Вы когда-нибудь видели эти предметы? – Я показал Костшице часики с бриллиантами, кольцо с бриллиантом, серьги и браслет, найденные в металлической коробочке в подвале Халины Клим.
– Да, эти вещи пропали сразу после гибели Владека. Я сказала об этом на первом же допросе… И еще две тысячи долларов, тоже Владе-ковых…
В конце допроса Бригада Костшица объявила, что хочет изменить свои прежние показания насчет телефонного звонка. Это не Банащак вызвал ее в тот страшный вечер, а кто-то неизвестный. Какой-то незнакомый, писклявый голос.
– Он еще сказал: «Из вашей квартиры вода заливает лестницу!» – Она была уверена, что звонит кто-то из соседей. Наверное, Банащак вышел и забыл завернуть кран.
Потом, когда в квартире обнаружился труп, Бригида поняла, что попала в ловушку, но боялась сказать правду, ведь доказать свою непричастность к убийству она не могла.
Интересно, не звонил ли «писклявый голос» и Халине Клим? Но на очереди были более неотложные вопросы.
Итак, кража спирта была поставлена на поток. Халина Клим этого не отрицала, хотя и пыталась по возможности списать большую часть вины на Банащака.
– За предыдущие пятнадцать лет я спирта себе даже на компресс не отлила, – клялась она.
Это была правда. Всю жизнь Халина Клим добросовестно работала, в результате – довольно быстрое продвижение по службе и уважение сотрудников. С бандитами она связалась лишь два года назад.
– Достаточно было всего одного-единственного раза… Я согласилась, и мне нет никакого оправдания. А потом уже отступать было некуда…
Про Казимежа Омеровича пани Клим упорно помалкивала. Нетрудно было догадаться, какую роль художник сыграл в ее драме. Будучи чистопородным сутенером, Банащак подсунул ей смазливого парня, и дело было сделано.
– Казимеж не имеет никакого отношения к этой истории! – Халина Клим яростно защищала любимого.
Она была не в курсе, что хозяин виляновского подпольного заводика куда менее лоялен к своим сообщникам и заложил Омеровича на первом же допросе. Милиция уже нашла и допросила нескольких человек, покупавших спирт через этого несостоявшегося гения. О, по части сбыта краденого Казимеж Омерович оказался настоящим самородком! Этот король ночных баров находил клиентов, пуская в ход все свое обаяние.
– Когда вы в последний раз видели Банащака?
– Утром восьмого декабря.
Банащак был убит восьмого декабря примерно в четыре часа пополудни, как следовало из протокола вскрытия.
– При каких обстоятельствах?
– Накануне вечером он договорился со мной по телефону. Я пришла к нему с утра, может часов в девять… Он предупредил, что увольняется и на заводе больше не появится, заявление пришлет по почте.
– Чем он объяснил свое внезапное решение?
– Не такое уж оно и внезапное. Банащак уже несколько недель собирался со всем покончить. Я ему не верила, думала, притворяется.
– Зачем ему притворяться?
– Н-ну… не знаю… Я не раз просила отпустить меня, но он был непреклонен…
– Его подруга была дома?
– Нет. В это время она всегда в ресторане. При ней мы никогда не обсуждали наших дел.
– Как вы отнеслись к его решению?
– Обрадовалась. Подумала, что наконец-то смогу спокойно вздохнуть.
– К тому времени он уведомил остальных членов вашей команды? Его поведение весьма смахивало на бегство.
– С ними он еще накануне вечером разобрался… Вроде бы заплатил какие-то деньги, остального я не знаю.
– Вам он тоже дал отступного? Выдержав долгую паузу, Халина Клим неохотно призналась, что да, немного дал.
– Это, по-вашему, немного? – Я высыпал перед ней на стол содержимое металлической коробочки.
Она недоуменно посмотрела на меня.
– Все это выкопали в подвале вашего дома!
– Но я никогда не видела этих украшений, и у меня сроду не было золотых монет…
– А таких карт вы тоже никогда не видели?
– По-моему, такие карты делает пан Омерович, но это же не преступление!
Неужели пани Клим не знала, как использовались карты?
– Что вас толкнуло на самоубийство? Смерть Банащака?
– Когда я получила повестку, то еще ничего не знала о его смерти… Я думала, что все открылось, а он удрал, бросив меня на произвол судьбы… Последние два года были как страшный сон… Вечный страх, изо дня в день… И деньги не радовали… Я проиграла свою жизнь!
Больше ждать было нечего. Художник затаился, не было надежды, что он совершит какую-нибудь ошибку, на что мы поначалу рассчитывали. Да это уже и не требовалось…
– Ну что, пакуем клоуна? – сказал про Омеровича начальник райотдела.
* * *
Передо мной лежало содержимое металлической коробочки.
– Когда вы изготовили эти карты?
– Не помню… Я сделал множество таких колод на продажу. – Омерович зачарованно смотрел на разложенные монеты, драгоценности, на веер карт.
Я почти чувствовал его запах. Этот человек напоминал загнанного зверька: он буквально смердел страхом.
– Все это мы нашли в подвале дома Халины Клим. А где две тысячи долларов, которые вы забрали у Банащака? Закопали у Заславских в саду? Чтобы не прятать всю добычу в одном месте?
– Не знаю, о чем вы говорите, – промямлил Омерович с плохо разыгранным возмущением.
– О том, что восьмого декабря вы убили и ограбили своего сообщника.
– Я никого не убивал!
– На этих картах множество отпечатков. Ваших, Банащака, а также содержательницы публичного дома из Свиноустья.
– Ничего удивительного, что вы нашли мои отпечатки, как-никак я ведь нарисовал эти карты. К тому же карты предназначены для игры… И почему я должен отвечать за дела какой-то шлюхи! Почему я должен отвечать за предметы, спрятанные в доме Халины Клим?!
– На них нет отпечатков ее пальцев.
– А уж это меня не касается… Я не обязан доказывать свою невиновность, наоборот, вы должны доказать мою вину!
– Именно этим я и занимаюсь, пан Омерович. Халина Клим не могла закопать эти предметы. Кусок газеты, в который они завернуты, вырван из номера за одиннадцатое декабря, а она девятого попала в больницу…
Художник посерел и обмяк. Мне казалось, что передо мной студень, который вот-вот растает.
Только теперь Омерович осознал, какую ошибку совершил. Банальную ошибку всех преступников. Они думают только о том, как бы завладеть добычей, но совершенно не представляют, что будет, если эту добычу найдет милиция. В этом отношении их воображение вдруг дает сбой, преступники почему-то всегда уверены в собственной неуязвимости, в своем гениальном предвидении. И, как правило, попадаются на сущей мелочи.
И вот сейчас одна такая мелочь дошла до сознания несравненного пана Казимежа. Омеровича охватило отчаяние.
– Я же был порядочным человеком! – взвизгнул он. – Это все он! Это Банащак втоптал меня в грязь! Это он заставил меня заниматься этим…
Немного успокоившись, художник в подробностях поведал, как стал правой рукой Владислава Банащака, о собственной методе сбыта спирта.
– Сколько же мне пришлось намучиться! – Он бросил на меня жалобный взгляд. – Я ведь был чужаком среди этой гнусной публики! Лишь по воле судьбы я оказался вымаранным в грязи. Кстати, – в его глазах сверкнуло злорадство, – наша профессорша Заславская в молодости была шлюхой!
Вилла Заславских оказалась прекрасным прикрытием для Омеровича. Там он мог спокойно обделывать свои делишки, договариваться с покупателями, прятать деньги. Бизнес процветал. Машина, зарегистрированная на имя Заславской, эксплуатировалась вовсю, и при этом бандиты чувствовали себя в полной безопасности – ведь никому и в голову не могло прийти, что на машине всеми уважаемых людей развозят ворованный спирт.
– А потом что-то вдруг сломалось… – Омерович рассказал, как из библиотеки пропали десять тысяч долларов. – И этот бульдог обвинил меня, сказал, что я попросту украл…
– А почему вы спрятали деньги в библиотеке?
– Это было самое надежное место, какое только можно придумать. Потом деньги отправлялись прямиком в Париж, на рю Лафайетт, где жил один тип, с которым Банащак давным-давно наладил контакты. Этот человек открыл счета в парижском банке, куда и текли деньги из Варшавы; разумеется, посредник брал немалые комиссионные.
Дележ был прост: деньги из карт красной масти шли на счет шефа, из черной – на счет Омеровича. Но наличность уплывала у художника сквозь пальцы, хотя Банащак и караулил его, как цепной пес, – боялся, что художник завалит все дело из-за своей склонности к мотовству.
– Узнав, что колоды в Париж пришли пустые, этот барбос измордовал меня. Я тогда был уверен, что это работа мадам Заславской. Мне и в голову не пришло заподозрить соплячку… Не понимаю, почему Банащак доверял этой старой шлюхе! Он вычел из моей доли пять тысяч… А потом этот орангутанг вдруг чего-то испугался. Я видел, как он комбинирует, пытается покончить с бизнесом… А тут еще глупая курица из Свиноустья встряла. Ей уже давно пора было завязать со своими делами и продать виллу, если не хотела ее совсем потерять. Старая хрычовка бабками наелась до отвала, а все не собиралась уходить на покой… Приторговывала не только девками, но и золотишком. У нее были контакты в Вене через бывших клиентов «Русалки», и до недавнего времени доллары посылались туда, а из Австрии через Чехию к нам перебрасывалось золото…
– А Банащак решил сменить канал? И переправлять деньги через профессора Заславского и его знакомых?
– Да. А когда Марыля пришла со своими деньгами, он сломался, потому как почуял легкую добычу! Давай, говорит, я их сам переправлю. Кабы старая шалашовка купилась тогда на его туфту, сейчас была бы живехонька! Но эта слониха, на все четыре ноги кованная, всю ночь надо мной торчала, пока я ее грины в карты запихивал…
А потом Марыля сунула карты с долларами в сумочку. Нетрудно догадаться, какая судьба постигла несчастную женщину.
Банащак предложил мадам Кулик подвезти ее до гостиницы. В машине он задушил свою бывшую сообщницу, выгреб все содержимое ее сумочки и выбросил труп на шоссе. Тщательно примерившись, Мишура переехал лицо своей жертвы, чтобы обезобразить до неузнаваемости. Наутро в газетах опубликовали сообщение о дорожном происшествии, а в гараже Заславских появилась знакомая Омеровичу машина. Как потом оказалось, часть Марылиных драгоценностей Банащак успел зарыть в цветочном ящике на балконе, а доллары спрятал за зеркалом в ванной.
– Банащак забурел, в Монополии уже воровал чисто символически, я чуял, что он вот-вот ликвидирует контору…
Все это я уже прекрасно знал по рассказам Дороты. В то время девушка уже начала бомбардировать Банащака анонимками, а Омерович остался совсем без гроша. Он выплачивал пропавшие деньги, отлично сознавая, что шеф в любую секунду может смыться и оставить всех с носом.
Художник был в бешенстве, он чувствовал себя обманутым и ограбленным. Планы жениться на дочери Заславских накрылись, Банащаку до него не было дела. Словом, близился тот день, когда бедный пан Казик останется и без крыши и без легкого заработка. Разве что его приютила бы Халина Клим.
– Этот бандюга всю жизнь мне покалечил! – Омерович готов был пустить слезу.
Запинаясь, он поведал, как, копаясь в библиотеке Заславских, наткнулся на ту статью о пенициллине. Тогда он еще не помышлял об убийстве. Но позже, когда решение окрепло, в памяти всплыло прочитанное. Омерович знал, что у Банащака аллергия на пенициллин.
Он нашел статью и внимательно ее проштудировал.
– Банащак рассказал, что соплячка выдвинула ему ультиматум… И объявил, что пора расстаться по-хорошему. Ничего себе «по-хорошему», да он меня вышвырнул, словно безродного пса! Мы условились на следующий день встретиться у него дома, Костшица уже ушла в «Омар»… Банащак дал мне какие-то жалкие гроши и посулил долю из тех денег, которые вечером должна была вернуть младшая Заславская!
– А он не подозревал, что вы…
– Нет! И в мыслях не держал, что я на такое способен! – В голосе художника прозвучали горделивые нотки.
Невероятная смесь инфантильности и заносчивости. Человек без характера и принципов, он никогда не смог бы ударить, но яд – совсем другое дело. Бескровная, чистая работа.
План показался пану Казику совершенством. Убийство спишут на Марию Заславскую, у нее мотив – лучше не придумаешь. К тому же Заславская – опытная медсестра, у нее найдут экземпляр журнала с обведенной красным фломастером статьей.
– Потом мы выпили… – Омерович уже не хвастался, он выдавливал слово за словом. – Банащак сказал, что никогда не напишет признания, как требует эта малявка! Вручит ей заявление об увольнении и смоется в даль синюю…
– Вы влили ему в алкоголь сильное снотворное…
– Этот хам глушил коньяк по-черному… Только после второго стакана заснул, вот тогда-то я и вколол ему пенициллин. Пан прокурор, я же спас эту девчонку!
Вот как? Он убил Банащака ради спасения Доротки? Герой, да и только!
Я спокойно пресек вопли художника и продолжил допрос.
Омерович рассказал, как обшарил квартиру шефа, забрал все, что нашел. Он считал Банащака богачом, а добыча оказалась с гулькин нос. Потом убедился, что Банащак умер, и вышел из квартиры. Произошло это в шесть часов. Дверь он запирать не стал, ключи выкинул по дороге. И занялся запутыванием следов.
Омерович проскользнул в мансарду Заславских, никто из домашних его возвращения не видел. Включил магнитофон. Весь вечер у него играла музыка. В семь часов из автомата позвонил Дороте. Притаившись на другой стороне улицы, он увидел, как девушка сломя голову выбежала из дома, – первая попытка удалась!
Он вернулся к себе, какое-то время пошатался по дому, чтобы помозолить глаза Анеле. Потом позвонил доктор Конрад Рамер. Омерович взял трубку, порадовавшись, что у него будет еще один свидетель.
Марии Заславской художник позвонил в клинику около восьми. Но ему в голову не могло прийти, что Заславская, желая спасти дочь, приведет совершенно постороннего человека, что еще больше усложнит расследование.
Я закончил допрос, чувствуя безмерную усталость.
Пиковый туз, найденный возле Марыли Кулик, скользнул в отдельный конверт. Из расщепленной карты выглядывал уголок светло-зеленой банкноты.
Туз пятой масти, подумалось мне. Не знаю, относилось ли это к спрятанным в карте деньгам или к Казимежу Омеровичу…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26