С этим ясно. Меня другое интересует - зачем вам истина?
Олег Филиппович несколько растерялся.
- Не удивляйтесь моему вопросу. Это не праздное любопытство. Я не думаю, что для вас так уж важны подробности давнего прошлого, через которое вы так мужественно переступили в свое время. Зачем же вам это теперь? Михаил или Сергей, какая разница?
- Большая, Игорь Николаевич. Если отец Михаил, это, как вы выразились, давнее прошлое. Для Натальи горькое. Кое-что я могу теперь себе представить. Но я бы предпочел именно это, горькое. Потому что мне глубоко противна возня вокруг наследства Сергея Ильича, будь то комната или труды его неопубликованные. Вся эта затея Вадима, в которую он мою дочь втянул, - а я говорю "мою дочь", потому что я ее воспитал и вырастил, - вся эта затея меня до глубины души возмущает и пугает, если хотите. Дорого за нее заплатить можно. Себя разменять, человека в себе разменять, понимаете? Потому я и приехал. Чтобы знать правду. Если насчет Сергея Ильича выдумка, нужно их заблуждение рассеять.
- А если нет?
- И в таком случае я против наследства буду. Но тогда уж мне труднее придется.
- Спасибо, Олег Филиппович. Теперь мне позиция ваша понятна, поблагодарил Мазин.
- Что же делать будем? Ваше-то мнение какое?
- Позвольте, я вам частично отвечу. Вы пока поступаете правильно. Жену допрашивать не нужно. Тут история такая получается, что одними семейными разговорами все равно не обойтись. Больше пока сказать ничего не могу. Прошу вас, потерпите. Недолго.
- Тем более что Лена и не хочет на квартиру Сергея переезжать, добавил я.
- Она девочка не корыстная, - согласился Олег Филиппович с удовлетворением. - Но он-то, он! Вадим. Вот ведь до чего безделье доводит... Придумал такое! Фотокарточки собрал, числа вычислил.
Тут Мазин возразил:
- Погодите, погодите. Числа и фотокарточки вещи вполне реальные. Отмахнуться от этих фактов, да и от дневниковых записей не так-то просто. Давайте не ставить точки над "и", будем считать вопрос открытым. Пока. Договорились?
- Я ехал...
- Понимаю. С надеждой выяснить. Но и мы с Николаем Сергеевичем не волшебники. Мы только глубоко сочувствующие вам люди. И сделаем то, что сможем. А вы помогите...
- Все что потребуется.
- На сегодняшний день требуется немного. Жена знает, куда вы поехали?
- Она дала мне телефон.
"А зачем, собственно?" Но он пояснил:
- Я сказал, что собираюсь встретиться с Николаем Сергеевичем, чтобы через него успокоить Полину Антоновну. Она не должна оставлять квартиру.
- Вот и хорошо. Считайте, что задачу вы выполнили. А остальное предоставьте нам.
- Если вы находите...
- Я уже сказал. Мы будем держать с вами связь.
- Спасибо.
Было видно, что он не совсем понял Мазина, но решил положиться на него.
Когда мы прощались, я еще раз с удовольствием пожал руку Олега Филипповича. У него было настоящее мужское рукопожатие. Не такое, что усвоили себе некоторые важничающие, по принципу "держите", и не залихватское, каким иногда хвастают не очень воспитанные здоровяки, демонстрируя свои физические возможности. Рукопожатие Олега Филипповича было искренним, сильным и в то же время достаточно коротким, чтобы не тащить руку из безнадежно сжавшей ее чужой ладони.
Мазин закрыл за ним дверь и вернулся в комнату.
Я ждал каких-то значительных слов, но услышал обычные, хотя и польстившие моему самолюбию.
- У тебя там немного фирменного блюда не осталось? Я не наелся. Вкусно очень.
- Сейчас подброшу. - На кухне я включил газ, чтобы подогреть чахохбили. - Минутку терпения.
- Но не больше! - засмеялся он.
- Игорь! Как тебе все это нравится?
- Я же сказал, очень вкусно.
- Да я не о курице.
- Между прочим, я тоже. Олег Филиппович - колоритная фигура.
- Согласен. Но я больше о Михаиле думаю. Тебе это имя ничего не говорит...
- Ошибаешься. Я о нем очень серьезно думаю.
- Ты согласен с Олегом Филипповичем?
- А ты нет?
- Нет.
- Почему?
- Я мог говорить о прошлом, о том, что помню. Но я приведу другой довод. Ход мыслей Олега Филипповича очень понятен. Это хороший человек, ему трудно смириться с обманом. Поэтому из двоих он предпочитает давно умершего. Он ведь сказал: я верю жене.
- Да ты, однако, обыватель, - пошутил Игорь. - Считаешь, что женам нельзя верить?
Вместо ответа я пошел и принес чахохбили. Мазин отломил хлебный мякиш и бросил в дымящийся соус.
- Все дело в том, что признание или непризнание Натальи в данном случае решающего значения не имеет.
- Мне трудно следить за ходом твоих мыслей, Игорь. В сущности, мы имеем дело с разными проблемами. Моя - житейская, прошлое моих друзей, их личные отношения, твоя - юридическая, сегодняшнего дня, Перепахин и другое, о чем полностью ты, конечно, мне рассказать не можешь. Я понимаю и не любопытствую. Хотя мне очень хотелось бы знать, каким образом они состыкуются. Из-за этого я и не уеду никак.
- Не преувеличивай секретность проблемы. Я молчу не по профессиональным соображениям. Меня сдерживает обыкновенное незнание, а предположениями делиться пока не хочу. Ты ведь их переоценить можешь. А насчет различия проблем ты не прав. Связаны они неразрывно. И твой разговор с Полиной Антоновной это подтверждает. Снимок сделал Перепахин.
- Я должен был сам об этом подумать. Я помню его с фотоаппаратом. Он тогда увлекался. Но я не совсем понимаю, что ты увидел в этом значительного?
- Так бы я не сказал. Но еще один фактик, который подтверждает мои предположения.
- Сам-то он как?
- По-прежнему. У алкоголиков бывает так называемый амнестический синдром, провалы в памяти. Причем забываются именно ближайшие события.
- И он ничего не помнит?
- Не помнит, почему и когда писал записку, как очутился на даче, был ли на набережной.
- То есть самое важное.
- Но прошлое он помнит. И это единственный путь в настоящее. Поэтому я и рад сведениям о снимке.
- А он знает, что его хотели отравить?
- Нет. Пока нет. Он должен оправиться, чтобы перенести такой шок. Поэтому и формально допросить его пока невозможно. А вот поговорить... Слушай, где ты научился так замечательно готовить?
Но я уже разгадал его ход.
- Игорь, это в самом деле превосходное чахохбили, но я думаю, что восторги твои слишком целенаправленны. Ты хочешь, чтобы я поговорил с Женькой?
Он положил вилку.
- Бывают же такие проницательные люди.
- Что я должен узнать на этот раз?
- Немного. Каким образом, при каких обстоятельствах снимок попал к Вадиму.
- А не к Лене?
- Наверняка она получила его от Вадима. В этом поверь мне на слово.
- А зачем, под каким предлогом я буду расспрашивать больного человека о таком частном случае? Он удивится.
- Скажи, что Наташа интересуется.
- Знаешь, Игорь, я, кажется, первый в мире сыщик, который не представляет себе, что он ищет и для чего.
Свидание с Перепахиным мне устроили в отдельной комнате куда его привезли в больничном кресле.
Я, разумеется, готовился увидеть тяжко пострадавшего человека, но действительность превзошла ожидания. Живой труп в данном случае выражение не самое сильное. Я стоял и не знал, что делать. Слов не находилось.
Вдруг по его мертвенно-желтому лицу поползло нечто напоминающее усмешку.
- Ну и дурацкий у тебя вид, - сказал он тихо, с трудом шевеля прилипшими к деснам губами.
- У меня? - спросил я так же тихо.
- А у кого ж! Ты что, живого алкаша никогда не видел?
"Да ведь жив-то ты по случайности..."
- Тебе плохо? - спросил я неуместно.
- А как ты думал? Согласно законам физического и нравственного разрушения.
Я держал в руке кулек с яблоками.
- Ты что принес?
- Вот...
Я положил кулек на столик рядом с креслом.
- Лучше бы пузырек принес.
- Может быть, хватит?
- Поздно.
Похоже было, что устами этого спившегося младенца глаголет печальная истина.
- А дети?
Это был больной вопрос, и он мучительно сморщился.
- Детей государство не оставит. Государство у нас доброе.
- Женя...
- Только не агитируй, ладно?
Я подавил вздох.
- Не буду.
- Вот и хорошо. Все сам понимаю. Но местами. С памятью провалы.
Он не хитрил. Видно было, что говорит правду.
- И как мы с тобой распрощались, не помнишь?
- Помню, дерево над головой качалось.
"Сам ты качался, старый дуралей".
- Верно, у дерева и расстались. А потом?
- Потом ночь. Ну и что? Сам видишь, не дали мне пропасть.
Пахло медикаментами. В шкафу за стеклом виднелись темного стекла флаконы с притертыми пробками.
- Ничего не помнишь?
- Ни фига. Удивляюсь только, почему сюда привезли, а не в вытрезвитель. Видно, совсем дуба давал.
- Да, было плохо.
- А ты как объявился? Ты разве уезжать не собирался? Путается у меня в голове. Кажется, про море говорили...
- Было и такое. Но я задержался. А с памятью у тебя тогда еще началось, под деревом.
- Заметил?
- Еще бы! Ты даже Михаила забыл.
Я сознательно не смотрел в этот момент на Перепахина и не могу сказать, как прореагировал он на мой вопрос внешне, но задел он его несомненно.
- Опять ты... Ну и что? Забыл.
Тогда он говорил "не знал".
- А Наташу помнишь?
Перепахин молчал, видно, соображал, как лучше ответить, "вспомнить" или прикинутсья непомнящим. Потом повторил свое:
- Ну и что?
Это уже можно было принимать за согласие.
- Я был у нее.
- Ну и что?
- Да наплел ты тогда мне много.
- Что наплел?
Это он спросил быстро, заинтересованно.
- Насчет Сергея.
- Не помню.
- Тогда что говорить...
Женька снова погрузился в трудные размышления.
За дверью мимо простучали две пары каблучков. Послышался женский голос:
- Я сразу обратила внимание. Такой интересный больной...
Ответа я не расслышал.
Перепахин медленно произнес:
- А ты скажи. Может, я что-нибудь и вспомню. Мне же нужно память восстанавливать.
- Ерунду говорил. Про Сергея и Лену. На любовь намекал. Даже ребенка приплел.
- Ну и что?
Теперь это "ну и что?" звучало совсем не так равнодушно, как вначале.
- Бред, клевета, вот что.
- Не помню.
Меня это начало раздражать, хотя я и понимал, что человек, сидящий передо мной, болен, что он жертва злого умысла, и я пришел проведать его. Но ясно было и другое - он сам главный источник своих бед, и я пришел не только сочувствовать, но и узнать нечто важное. Важное, между прочим, для него самого. О чем, однако, говорить было невозможно.
- Женя, - решился я, взяв себя в руки. - На самом деле Сергей отец Лены?
На этот раз я смотрел прямо на Перепахина.
Он снова сморщился.
- Брехня.
Так коротко и ясно мог говорить только человек, который ничуть в словах своих не сомневается. Я несколько растерялся.
- Позволь...
- Брехня.
- Да ты сам подтвердил это!
Конечно, эту фразу он не понял. Нужно было пояснить.
- Снимок на кладбище ты делал?
- Еще что... У меня с памятью...
Но сомнений не было, на этот раз он укрывался, и укрывался сознательно.
- Ну ты же понимаешь, о каком снимке идет речь?
- Мало ли что! Я много снимал. Я был известный фотолюбитель. На выставках участвовал.
Про выставки он врат.
- Ты снимал похороны Михаила, а говоришь, что не знал его.
Все-таки пьяницы - народ живучий. У него еще сохранилось чувство юмора.
- Я всех покойников знать не обязан.
Юмор сомнительный, что и говорить, но раз у него хватает сил на такое, говорить с ним можно.
- Эта фотография и подтвердила, что Лена дочь Сергея.
И я вкратце попытался разъяснить ему цепочку Вадимовых доказательств.
Мои слова, несомненно, производили впечатление, но какого рода, разобраться было трудно.
- Значит, я это снимал?
- Ты.
Я нажал на это короткое местоимение, и он сдался.
- Ну и что?
"Сказка про белого бычка!"
- Зачем ты отдал ему фото? Сам отдал? Или он попросил у тебя?
- Конечно, попросил.
- Зачем?
- Очень просто. Теще хотел подарить. Она ж там снята.
Выходило в самом деле просто.
- Вот и подарил.
- Ну и что?
- Да прекрати ты это свое "ну и что"! - невольно повысил я голос.
- А что кричишь? Ты куда пришел? Тут больные люди. Ты зачем пришел? Что ты выспрашиваешь? Я больной, понял?
Возразить было трудно.
- Извини.
Он тут же обрадовался.
- Вот. Другое дело. Пусть я последний человек, но и меня уважать надо. Потому что, хоть и последний, но человек! А доказательства эти липа. Подумаешь, вычислитель. Хлюст он.
Не знаю, почему, но мне показалось, что в настроении Перепахина произошло изменение. Что-то приободрило его. Но что, я догадаться не мог.
- Ты Вадима все время хлюстом называешь.
- А разве не хлюст? Говорил, сюрприз для тещи, а что выдумал! Хлюст. Я знал, что он выдумает. Обязательно выдумает и запугает всех, чтобы имущество получить.
- Какое имущество?
- Сергеево.
- Да что там за имущество особенное?
Перепахин даже приподнялся в кресле.
- А ты посчитай. Считать умеешь? Арифметику проходил? Сколько одни книги стоят? А?
Честно говоря, с этой точки зрения я на происходившее не смотрел. А было многое на поверхности. Библиотека Сергея создавалась десятилетиями.
- А коллекция? Думаешь, от кого я рубли спасал?
- От Вадима?
- Точно.
- Как же ты в его замыслы проник?
- Что, Перепахин дурней других?
- Почему ты все это заподозрил?
Он вдруг ослабел, прикрыл глаза.
- Не помню. Память у меня...
И было похоже, что с памятью и сейчас что-то происходит. Вроде бы он пытался вспомнить... И вдруг вспомнил. Но не прошлое, а то, что было сказано минуту назад.
- Сергеева дочка?
- Ты не веришь в это.
Перепахин раскрыл широко глаза, оглянулся, поманил меня пальцем.
- Михаил ее отец.
- Как ты можешь знать такое?
Но он уже снова закрыл глаза.
- Перепахин сказал. Пусть не поддаются на провокации.
- Женька! Это очень важно. Даже Наташа не возражает...
- Я сказал. Больной я. Мне отдых нужен.
- Сейчас уйду.
И в самом деле, лучше было уйти. Перепахин нес уже явно избыточную нагрузку.
- Ешь яблоки, поправляйся.
- Теперь я понимаю, отчего Сергей грохнулся. Такое услыхать... Хлюст.
- Что ты сказать хочешь?
- Иди, иди.
Собственно, для такой ограниченной и непродолжительной беседы сообщил он немало. Я вышел на улицу и озадаченным, и во многом с прояснившимся пониманием одновременно.
Что для меня прояснилось? Скажу прямо, я поверил Перепахину в том, что отец Лены Михаил. Конечно, он никаких доказательств не привел, но сама его убежденность заставляла по-новому рассмотреть факты, которые вначале показались "упрямыми". Ясно, что подсчеты времени и снимки о самой личности отца говорили только косвенно. Больше всего на меня подействовало поведение Наташи. Она не отвергла "доказательства". Но и не приняла их определенно. Явно не приняла. Можно считать, что она не сказала ни да, ни нет. И, как я видел теперь, это было вполне естественно. Почему, на каком основании была обязана она открывать мне, почти случайному человеку, то, что было великой тайной и болью души много лет!
Нет, прямо и откровенно могла она говорить только с Леной и с мужем. И в свое время правду мужу сказала. И он верит ей до сих пор. А с Леной просто разговора еще не было. Вот так.
И второе, что сказал Перепахин, тоже без доказательств. Вернее, даже не сказал, а упомянул косвенно, но так, что вывод сделать можно было. Вадим пришел к Сергею с собственной версией, и потрясенный Сергей не выдержал. Но тут возникало два необходимых вопроса: знал ли Перепахин о разговоре Вадима с Сергеем наверняка, и, что, может быть, самое главное, верил ли Вадим в свои "доказательства" или подло извлекал собственные выгоды, по сути дела, шантажом?
"Вот этого мы никогда не узнаем. Такое ни при каких обстоятельствах не скажет... Хлюст", - повторил я мысленно словцо Перепахина.
Так я думал, не сомневаясь, что правду Вадим не скажет и спрашивать у него бесполезно, а одновременно испытывал сильнейшее желание спросить, прямо спросить, глядя в глаза.
И не скрою, подталкивало меня еще одно обстоятельство. Ведь именно Вадим был тем человеком, который, по видимости, подсыпал снотворное Перепахину. Но по видимости только! Зачем?! Вот вопрос, на который ответа у меня не было, а встреча с потерпевшим от возможного ответа и вовсе увела. Убивать Перепахина у Вадима не было оснований, необходимости. Пусть его предположение о Сергеевом отцовстве и зародилось под влиянием разговоров и воспоминаний Перепахина, что из этого?
Поведение Вадима было в худшем случае житейской подлостью, но не преступлением против закона. Верил он в свою версию или не верил, закона не нарушал. Он имел право предположить и высказать свои доводы. Пусть даже потрясенный Сергей умер, с позиции юридической Вадим за это отвечать не мог. Но если нет преступления, нет и сообщника. А тем более такого, от которого нужно избавляться всеми средствами.
Да и почему умирать Сергею? Разве мог Вадим его запугать, шантажировать? Наглый домысел было легко рассеять...
Все эти мысли снова создали сумбур в голове, прояснившейся было после разговора с Перепахиным. Опять что-то не вязалось, одно исключало другое. Теперь я уже просто чувствовал необходимость повидать Вадима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16