- Полина Антоновна дала вам наш адрес?
Адрес Наташи узнал для меня Мазин, поэтому я только кивнул неопределенно.
- Вот и хорошо. Вы освободитесь к обеду?
"Даже раньше", - подумал я.
- Вполне.
- Приходите к обеду. Мама любит гостей и успеет приготовить что-нибудь вкусное.
- Спасибо. А вы подготовьте маму.
- О чем вы?
- Прошло столько лет. Она может и не узнать меня.
- А... Нет, не думаю. У нее хорошая память.
- Она уже знает о смерти Сергея Ильича?
Лена поправила сумку, которую держала на коленях.
- Нет.
Мы оба посмотрели в окно. Поезд тормозил у платформы. Прислонившись к ограде, стояли два рыболова с рюкзаками и удочками, в высоких резиновых сапогах.
- Николай Сергеевич! - услышал я вдруг. - А у вас много дел в городе?
В первый момент я подумал, что Лена разгадала мою нехитрую хитрость и подсмеивается надо мной. Но смотрела она очень серьезно.
- Нет, не очень.
- Тогда, может быть, мы сначала зайдем к нам?
Я несколько растерялся. Ведь мы только что решили иначе.
- Вы считаете...
- Я прошу вас. Я хочу, чтобы вы сказали маме о смерти Сергея Ильича.
- Я, а не вы? Это имеет значение?
- Да. Для меня.
"Ну, вот. Собственно, дальше можно и не ехать. Сойти бы на ближайшей платформе и вернуться. Ведь она фактически признала, что с Сергеем ее связывали определенные отношения. Иначе она не сказала бы "для меня". Что же еще я могу узнать? Копаться в постельном белье? А Женька? Родственник из Киева, при чем тут он?" Но вместо того, чтобы сойти, я пообещал:
- Хорошо, я скажу.
Я подумал, что Наташу, увы, мое сообщение уже не может особенно взволновать. Слишком много лет прошло с тех пор, как Сергей любил ее. Да и он ее, а не она... Что ж, если для Лены тема эта болезненна, я помогу ей. Двое пожилых людей поговорят между собой более спокойно.
- Большое вам спасибо!
- Не стоит. Ведь такой разговор все равно предполагался.
Поезд часто останавливался на короткие промежутки. За окном возникали и уходили простейшие названия типа "Платформа 672 км", и мы ехали дальше. Двигались, как положено, по расписанию, но мне хотелось, чтобы мы ехали быстрее, без остановок. Я чувствовал себя скованно. Однако вместо убыстрения движение замедлилось. Очередная остановка превратилась в стоянку. Пришлось ждать, пока нас обгонит идущий следом пассажирский поезд. Молчать было неудобно.
- Вы часто бываете у мамы?
- Каждую среду.
- Ах, да... Вы говорили. А мама у вас?
- Мама реже.
- Она больше занята?
- Она не любит Вадима.
Сказано было откровенно, но меня покоробило немного.
"Мама не любит... А дочка?.. А что знает мама о Сергее? Попал я с ними, как кур в ощип..."
- Не сложились отношения?
- Вы видели его? - спросила она вместо ответа.
- Имел честь был посредником.
- Кем? - переспросила она в недоумении.
- Посредник. Незаинтересованное лицо. Как в старину говорили, частный маклер.
- Ничего не понимаю.
- Значит, он не сказал вам. И правильно сделал. Я ведь не справился. Он сам добился.
Лена смотрела на меня, а я не знал, что говорить.
Прогрохотал за окнами обгоняющий нас поезд.
- О чем вы?
"Или я полный осел, или она говорит искренне".
- Я о квартире. Полина Антоновна согласилась сдать вам комнату.
Она как-то дернулась, то ли от толчка двинувшейся электрички, то ли возмутившись услышанным.
- Я не обращалась. Не просила.
- Обращался Вадим. Сначала попросил меня. Потом сам.
- И она согласилась?
- Мне отказала. А ему нет.
- Почему?
- Я не знаю.
И я без хитростей рассказал, что произошло.
- Простите, пожалуйста, Вадима. Если бы я знала, я бы ни за что не позволила ему вмешивать вас.
- Вы думаете, он бы послушался?
Ответила она достаточно нелогично:
- Он ничего не понимает.
Не столько по словам, сколько по виду и интонациям Лены можно было предположить, что она вовсе не рада уступчивости Полины Антоновны.
- Разве он действовал... самостоятельно?
- Он не должен был... действовать.
- Вадим показался мне трудным человеком.
- Какой смысл вы вкладываете в это слово? - спросила она живо. Негативный?
"Неужели она еще будет защищать его! Ну, это уж слишком по-женски".
- В основном да, - сказал я прямо. - Не подарок.
- Да какой же муж теперь подарок?
"Теперь?"
Я подумал, что не только пожилые склонны приукрашивать прошлое. Но она говорила не о прошлом вообще.
- Вот мой... Олег Филиппович, муж мамы. Он подарок. Причем в самом прямом смысле слова. Подарок судьбы. Они познакомились в поезде. И с тех пор вместе. Он семьянин по природе. Любит дочку, все умеет. Мужчина в доме. Маме остается одно - быть доброй, заботливой и ценить его. Что она, между прочим, всю жизнь и делает.
- Вы иронизируете?
- Ничуть. Какое я имею право! Мама всегда его чтила.
Я не мог понять, насколько убежденно и всерьез произносит она эти слова.
- Все-таки что-то вам не нравится.
- Ничего подобного. У мамы прекрасный муж. Он несет ответственность, как и подобает мужчине. А у меня... Вадим. Современный муж.
- И раньше не все несли ответственность.
Ее реакция никак не соответствовала моим банальным словам. Лена спросила:
- Неужели он все рассказал вам?
Не знаю, как повел бы себя профессионал. Может быть, сделал вид, что ему известно больше, чем на самом деле. Я в такие игры играть не берусь. Как говорится, честность - лучшая политика. Да и справлюсь я.
- Леночка! Я вас не совсем понимаю. С Вадимом мы не так уж тесно общались. Я по его просьбе говорил с Полиной Антоновной. Вы знаете. Потом она согласилась. Хотя, как мне кажется, не очень охотно. Но до подоплеки я не допытывался.
- Значит, догадывались.
- Я не любитель чужих секретов. Если меня в них не посвящают, я стараюсь сдерживать любопытство.
Она посмотрела на меня с сожалением, как смотрят на мелкого лгунишку. Приблизительно так же смотрел и Перепахин, когда услышал, что я не знал о любви Сергея к Наташе.
- Вы мне не верите?
Лена передернула плечами.
- Странно сдерживать любопытство и в то же время судить о людях так категорично. Вы осудили Вадима, а что вы о нем знаете?
Если бы я ответил ей словами философа, который уверял, что знает только то, что ничего не знает, я бы не погрешил против истины. Новая попытка вступиться за Вадима ставила меня в полнейший тупик.
- Конечно, вы знаете больше.
- Его плохо понимают. И много винят. Да, сейчас мужчины слабее женщин. Наверно, это историческая закономерность. Женщины добились самостоятельности. А остались сварливыми бабами. Постоянно ругают мужчин, "слабак" - самое мягкое слово. Наверно, когда заканчивался матриархат, мужчины так же говорили о женщинах: "Ну и бабы пошли! Хлюпики. Сели нам на шею. То ли дело раньше. Женщина женщиной была!.."
Лена улыбнулась.
И тут я увидел то, что видел Женька Перепахин. Я узнал в ней Наташу. До сих пор мне мешало ее выражение лица, то озабоченное, то огорченное, неприветливое. А Наташа, - теперь я хорошо вспомнил, - была ровной, спокойной.
- Вы похожи на маму.
- Да... по праздникам.
- Они... редко бывают?
- Как положено. В основном будни. А вы помните маму?
- Вспоминаю, глядя на вас. Много лет прошло. И уехала она неожиданно.
- У нее были причины.
Улыбка исчезла. Я не мог понять, действительно ли она постоянно нервничает или это мои домыслы, издержки не своего дела, в которое я втянулся.
- Да, я помню. Домашние обстоятельства.
- Не только домашние.
- Об этом я не знал.
Лена посмотрела уже знакомым мне взглядом.
- Простите. Вы же не любитель чужих секретов. Наверно, это хорошо. Своего рода защитная реакция...
"Сейчас про улитку в раковине вспомнит..." Но обошлось без расхожего сравнения.
- Вы удачно адаптировались к жизни. А вот Вадим не может. Что же ему делать?
"Да что это она? Зачем?"
- Боюсь, что это разные вещи - чужие секреты и адаптация к жизни.
- Для вас. А для меня и Вадима... - Она не закончила. - Нам трудно жить.
- Я вижу.
- Все видят. И хотят, чтобы я его бросила.
Я не стал уточнять, что значит - все.
- А вы нет?
- Нет. Хотя вы правы, конечно. Он трудный человек. Но лучше стерпеть, чем предать.
"Кто же из них терпит? И кто предает? Или предавал?"
- Может быть, он просто ревнует вас?
Лена отпустила ремень и сделала недоуменный жест.
- Ревнует? Меня? Откуда вы взяли? Какая ерунда!
"Что там сказал Лев Толстой? Кажется, кто сумасшедший - они или я?.."
- Извините.
- Но откуда вы взяли? Вы же не могли это сказать случайно.
- Мне показалось, что Вадим не очень... доброжелательно относился к Сергею Ильичу.
- Господи!
Она воскликнула и остановилась, видимо, не зная, как продолжить.
- Простите. Я думала, вы просто избегали. А вы и в самом деле... Вам никто не говорил? Ни Вадим? Ни Полина Антоновна? Ни... Сергей Ильич?
Мне оставалось в ответ только головой повести.
- Но вы же сказали: и раньше не все несли ответственность?
- Да. Это же общая фраза.
- А я думала...
- Скажите, пожалуйста, что вы думали?
Я не спросил, а попросил, готовый в случае отказа действительно сойти на ближайшей остановке.
Лена, однако, колебалась.
Но недолго.
- Ах!.. Может быть, это и к лучшему. Вы ведь к маме едете. Должна же она когда-нибудь узнать, что я знаю... А вы правда не...
- Правда, Лена, правда.
- Ну, так узнайте чужой секрет. От жизни не укроешься. Я же не укрылась. И не нужно. Они должны были сказать мне вовремя. В свое время. Когда я выросла. Неужели они думали, что я могу изменить отношение к Олегу Филипповичу? Странно. Почему люди не понимают друг друга?
Я не ответил. Я ждал ее ответа.
- Мой настоящий отец Сергей Ильич. Неужели вы не подозревали?
Подозревал я многое. Но такое?
- Вы мне ошеломили.
"Она спрашивала, не говорил ли мне сам Сергей? Да он и себе говорить такое не решался!"
Я вспомнил дневник: "Она согласилась встретиться".
Строчка без комментариев и продолжения. Так я думал. А вся прожитая жизнь Сергея была продолжением этой строчки. В одно мгновенье жизнь эта предстала передо мной в ином свете. То есть просто осветилась, потому что раньше я ее не видел, не понимал по-настоящему.
- Он сам сказал вам?
- К сожалению, нет.
- И вы осуждаете его?
- Вы сами говорили об ответственности.
Мне захотелось вступиться.
- Я говорил не о Сергее. Это не такой человек. Бывает, что и женщины поступают своенравно, неразумно. Случайная вспышка, ссора. Они расстаются. Она уезжает, ничего не открыв. Возникают новые обстоятельства, другой человек. Он становится мужем, и говорить уже поздно и не нужно...
Звучало это довольно сумбурно, и Лена остановила меня короткими словами:
- Он знал.
"Конечно, знал, конечно". Но по инерции я спросил:
- Вы уверены?
- Еще бы! Вы бы видели, как он смотрел на меня. Как старался помочь. Он готов был написать за меня диссертацию. До последней строчки. Он смотрел... виноватыми глазами.
- Но сейчас... Неужели вы и сейчас осуждаете?
- Не знаю. Вы говорите о ссоре, о вспышке. О случайных обстоятельствах. Но ребенок для женщины - это самое главное. Я знаю маму. Если мама уехала, это не блажь. Наверно, он оскорбил ее. Мама очень самолюбивая, хотя и мягкая.
- Вы сказали - наверно. Значит, и мама не объяснила, почему они расстались?
- Мама ничего мне не сказала, как и Сергей Ильич. И этого я тоже не могу понять. Я говорила, она чтит Олега Филипповича... Но ведь правда есть правда. И я не все могу понять. Я давно не девочка. Лучше отца, чем Олег Филиппович, не может быть на свете. Не понимаю, почему они смалодушничали. По-моему, это умолчание только оскорбило нас всех.
Дважды она произнесла глагол "оскорблять". Она мучилась. Может быть, потому, что кто-то вторгся в душу с такой болезненно-личной тайной. Посторонний?
- Откуда же вы узнали?
Лена рывком раскрыла сумочку и выхватила оттуда паспорт.
- Это написано черным по белому. Посмотрите на дату моего рождения.
Я посмотрел, но, признаться, прямого вывода сделать не смог.
- Такая дата у каждого в паспорте.
- Вы же должны знать, что за полгода до этой даты мама еще училась вместе с вами и не была знакома с Олегом Филипповичем. Не помните?
Я мог и не помнить, когда уехала Наташа, но я помнил. Она уехала после смерти Михаила, а это число мы с Сергеем не забывали никогда, если даже он и допустил в волнении описку в дневнике, ошибся числом.
- Да, так.
Я хорошо запомнил Наташу на похоронах. Она держала на руках ребенка Михаила, когда жена его подходила к гробу прощаться.
- Вот вам и вся тайна.
Лена взяла у меня из рук паспорт и спрятала в сумку.
- Вы сопоставили даты.
Она подняла голову, мельком глянула в окно.
- Мы уже приехали!
Да, сельская местность давно закончилась. Теперь за окном был виден большой завод с целым частоколом высоких труб, старые кирпичные цехи соседствовали с новыми, бетонными, обильно остекленными. Между ними тянулись рельсы узкоколейки. Миновав завод, электропоезд прошел под путепроводом и остановился у вокзала, построенного в пятидесятых годах на месте разрушенного при отступлении немцами. Здание было типичным для своего времейи, с колоннадой и капителями. Под арками колоннады по-южному говорливый народ толпился у вынесенного на воздух буфета с мороженым.
- Девчонками мы бегали сюда покупать мороженое из города. На вокзал привозили, а в городе не было, - сказала Лена.
Разговор, который так взволновал меня, прервался. Я бы с удовольствием сел на скамейку под колоннадой и тоже съел мороженое, чтобы отдалить его продолжение. Ведь предстояла встреча с Наташей, и о чем бы мы ни заговорили, для меня главным останется то, что я только что услышал.
Лена понимала, наверное, мое состояние.
- Хотите, пойдем пешком? Это не так далеко, если по набережной.
- Да, да, конечно, - обрадовался я.
Мы молча прошли пару привокзальных кварталов и вышли к реке. Когда-то она несла воды у самой каменной стенки, и тогда набережная называлась набережной по праву, то есть находилась на берегу. Теперь положение изменилось. Река ушла, обмелела или сменила русло, оставив у стенки обширное песчаное пространство, недавно засаженное молодыми деревцами. В осенний день они смотрелись приятно, с золотым отливом. "Когда они подрастут, здесь будет обыкновенная парковая аллея, которую по привычке еще долго будут величать набережной", - думал я, отвлекаясь от мыслей о предстоящей встрече. Отвлекался, конечно, неправомерно, потому что следовало посоветоваться, как себя вести, распределить роли, ведь она просила меня сказать о смерти Сергея. Тогда просьба не показалась мне сложной, теперь дело выглядело иначе.
- Вы по-прежнему хотите, чтобы именно я сообщил о смерти Сергея Ильича?
- Я хочу больше, - сказала Лена и остановилась.
Мне тоже пришлось остановиться. Вдали между деревьями поблескивала полоска ушедшей от нас сузившейся реки.
- Да, пожалуйста, - отозвался я, вспоминаю поговорку о грузде, попавшем в кузов.
- Если можете... Я прошу вас. Зайдите один.
- А вы?
- Тут рядом автовокзал. Я уеду. Назад.
Невольно я улыбнулся. Мы, кажется, поменялись ролями. Недавно я собирался покинуть ее приблизительно таким же образом.
Однако ее решение показалось мне более разумным. Во всяком случае, меня оно устраивало. Прийти и говорить вместе было бы тяжелее для обоих.
- Я уеду, - повторила Лена, сламывая с дерева засохшую веточку. - А вас я прошу... Скажите матери, что я все знаю.
До этого она говорила только "мама".
"Ну, совсем хорошо!.."
- Сама я не набралась смелости. Поэтому и прошу вас. Пусть знает, что я знаю. Может быть, она станет терпимее к Вадиму.
Я колебался.
- Но если вам трудно...
- Ничего. Я попытаюсь.
- Спасибо.
- Я провожу вас до автовокзала.
Лена не возразила, и мы опять пошли молча. На площади, откуда отправлялись автобусы, женщины продавали цветы. Я взял несколько белых астр, половину протянул Лене.
- Спасибо. Скажите маме, что у меня все в порядке. И вот еще передайте, пожалуйста.
Это были какие-то бумаги, завернутые в газету.
- Передам.
- Вы найдете дорогу?
- Найду.
- Счастливо. Я позвоню вам.
- Хорошо, - кивнул я, позабыв, что перебрался к Мазину.
К дому Наташи я шел тихой улицей, где старые деревья выстроились рядами вдоль еще более старых, поблекших особняков, когда-то принадлежавших зажиточным владельцам, а потом превращенных в общий городской жилфонд. Фонд этот порядком обветшал и понемногу сносился. На его месте возникали панельные дома, почему-то выходившие на улицу торцом, а не фасадом. В одном из них и жила Наташа. Все было, как положено: овощной магазин в первом этаже и детская площадка во дворе. На площадке здоровые мужики забивали "козла".
В подъезде я справился со списком жильцов и поднялся на пятый этаж. Дверь отворили сразу, не спрашивая.
"Дочку ждала", - подумал я, разглядывая Наташу.
Конечно, я не узнал бы ее, встретив случайно на улице. Но я был достаточно подготовлен к встрече.
- Здравствуй, Наташа.
Полная женщина в фартуке держала, разведя в стороны, руки, покрытые мукой, и с недоумением смотрела на меня. Она-то подготовлена не была.
- Не узнаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16