Их не беспокоят несколько «роллсов» и «рено», но они готовы экономить на дешевом шерри.
Райдербейт все еще стоял лицом к окну, но по движению его плеч Мюррей понял, что родезиец беззвучно смеется.
— Мне нравится твоя аргументация, солдат. Это так фантастично, что может оказаться правдой. Но я хотел бы знать, со сколькими еще журналистами трепался твой сержант-янки?
— Он сказал, что до меня никогда не встречался с журналистами.
— Хорошо, тогда он болтал со своими приятелями из военизированной полиции, те со своими, потом заболтал весь город, несколько городов. Бангкок, Сайгон, Гонконг, Вьентьян, может быть, даже Токио, Лос-Анджелес, Бронкс. Так почему мы до сих пор ничего об этом не слышали?
Мюррей пожал плечами:
— Может, это секретная информация. Может, он никому об этом не рассказывал.
— Тебе он рассказал.
— Тогда он слишком много выпил.
— И как часто он слишком много выпивает?
— Откуда мне знать? Может, он уже говорил об этом раньше, но никто не обратил внимания. Может, все слишком заняты войной.
— К черту войну! Если этот сержант не трепло и через Сайгон действительно проходят такие деньги, почему до сих пор не нашелся гений, который бы додумался украсть их?
— Ты можешь также спросить, почему какой-нибудь блистательный юноша из Древнего Рима не изобрел порох и почему греки не изобрели пишущую машинку. Не спорю: во Вьетнаме все воруют и все продают. Оружие, виски, сигареты, бензин, запчасти, грузовики, драгоценности, даже меха, если они там их носят. Один американский интендант заключил стотысячный контракт на лесоматериалы для постройки домов для военных и превратил все дома в бордели. Но это мелкая и кратковременная операция. Идет война, и все, кроме законченных идеалистов, хватают все, что могут. Никто не думает о больших операциях. Никому в голову не приходит продавать несуществующие авианосцы, — он почтительно кивнул в сторону Райдербейта, и тот кивнул в ответ, — потому что такого рода преступления не совершаются во время войны, они из другой лиги. Действительно крупное, организованное преступление совершается в мирное время. Для этого требуется время и стабильность. Во время войны у людей просто нет времени додуматься до такого.
Райдербейт кивнул, все еще глядя в окно:
— А ты тот гений, у которого оно есть? — он резко развернулся и шагнул вперед. — Ты дьявольски хитер, Мюррей Уайлд! Ты умен и напичкан фантазиями, но ты мне так ничего и не сказал. Только какой-то блевонтин, который ты услышал от упившегося сержанта-сосунка в бангкокском баре.
Мюррей облокотился на подушку, боковым зрением наблюдая за стоящим у двери Нет-Входа и приготовившись двинуть родезийца ногой в пах, как только тот приблизится на нужное расстояние.
— А что еще ты хочешь услышать? — спросил он с притворной слабостью в голосе.
— Как ты собираешься пройти на самое строго охраняемое летное поле в мире и угнать самолет с миллиардом долларов на борту, чтобы при этом к тебе не обратился полицейский: «простите, сэр...»
— Мы будем этими полицейскими, — тихо сказал Мюррей. — Мой приятель сержант предложил мне неофициальную прогулку по полю. Он даже согласен одолжить мне форму и пистолет и провести к складу, где с ним все это случилось. Ты прав: Тан Сон Нхут — наиболее строго охраняемое поле в мире, но его охраняют от вьетконговцев, а не от таких, как мы.
Ни у одного вьетнамца нет ни малейшего шанса приблизиться к этим деньгам хотя бы на милю. Но в этом и вся прелесть. Они не хранят деньги там, где складируют оружие, потому что эта территория частая цель ракетных ударов Вьетконга. Они складируют их на задворках. Что же касается нас, журналиста или пилота «Эйр Америка», мы можем пройти на поле, махнув карточкой у ворот. А переодетые в форму военизированной полиции, мы, возможно, даже сможем подобраться к самолету. Главное — узнать время и место.
— И как мы это сделаем? — Райдербейт все еще был напряжен и заметно агрессивен, но он не сделал ни шага в сторону Мюррея.
— Я над этим работаю.
— С помощью Бензозаправки? — усмехнулся Райдербейт. — Или вашего француза из Камбоджи?
— Может быть, только им нужно время.
— Понимаю. Так, значит, твой сержант готов рискнуть нашивками ради того, чтобы переодеть тебя и показать летное поле? Никогда в жизни не слыхал о таких полицейских.
— Ну, может, он считает, что обязан мне, так как я его угощал. И потом у него зуб на старших офицеров. Во время нашей последней встречи я предложил ему одно дельце. Для того чтобы проверить, как у них обстоят дела с безопасностью, я и двое моих друзей-журналистов останутся после комендантского часа на поле и будут его патрулировать по периметру. Сержанту понравилась моя идея, он решил, что из этого может получиться неплохая история за счет штаба.
— Еще бы, черт возьми. И, патрулируя, мы просто-напросто остановимся возле самолета с миллиардом на борту и попросим команду покинуть самолет?
— У тебя есть идея получше?
Райдербейт вздохнул и снова сел в кресло.
— Кинь мне бренди, — Мюррей бросил фляжку, и Райдербейт сделал большой глоток. — Чертовщина какая-то. Это настолько невероятно, что может сработать. Мы захватываем самолет, взлетаем, а потом что? Ты что думаешь, они не поднимут все, что имеют, в воздух, чтобы нас обнаружить?
— Это следующий пункт, над которым предстоит поработать, — сказал Мюррей. — Но от Сайгона до камбоджийской границы пятьдесят миль прямого полета. Им придется действовать очень быстро.
— Твой сержант сказал, каким самолетом они пользуются?
— "Карибоу".
Райдербейт кивнул:
— Замечательный самолет. Загруженный под завязку развивает скорость до ста восьмидесяти — двухсот узлов. Со времени взлета у нас будет пятнадцать минут. И что потом? Приземлимся в Пномпене и задекларируем все на таможне?
— Мы полетим во Вьентьян. Ты знаешь намнгумскую плотину в двадцати милях к северу от города? — Райдербейт кивнул. — Отличное место. Пятьсот футов в длину и достаточно широкое, чтобы посадить тяжелый самолет. При наличии удачи и хорошего пилота. Там полно самой разнообразной техники, чтобы разгрузить самолет и столкнуть его в резервуар. Это очень важно. Мы должны спрятать самолет по крайней мере на сорок восемь часов. Резервуар достаточно глубокий и темный, чтобы скрыть его на недели.
Райдербейт замер в кресле. Мюррей понял: теперь он заинтересован полностью.
— Мы загружаем грузовик на десять тонн и до рассвета перевозим все в аэропорт. Пакуем все в мешки для риса, загружаем их на один из ваших обычных благотворительных рейсов и взлетаем так же, как сегодня утром. С той лишь разницей, что мы не вернемся.
Физиономия Райдербейта растянулась в болезненной улыбке:
— Мне нравится, солдат. Мне все это очень и очень нравится, — он посмотрел на Джонса. — А ты что думаешь, Нет-Входа?
Негр кивнул:
— Мне кажется, вероятность очень велика, мистер Уайлд.
Откуда-то издалека донеслись глухие хлопающие звуки.
— Похоже на вертолет, — пробормотал Мюррей, но никто не сдвинулся с места.
— Итак, это будет наш последний «роллер-коастер» на север, — наконец сказал Райдербейт. — Еще одна команда бедняг из проклятой «Эйр Америка» исчезнет без следа. А что потом?
— Мы оказываемся на территории, где, по твоим же словам, закон не так силен, и можем попробовать сделать многое, за настоящую цену. Опиумные пути. Например, через Бирму в Индию. С такими деньгами мы можем купить все бирманское правительство.
Райдербейт негромко хохотнул:
— Да, мне это нравится. Все больше и больше. Я полагаю, у твоего французского друга есть кое-какие идеи на этот счет?
— Он работает. Вас должен волновать только полет.
— И приземление на пятистах футах. Остается только надеяться, что это будет «Карибоу», у него столько подкрылков. Я видел, как один приземлялся поперек взлетно-посадочной полосы. Но если это будет что-то потяжелее... — Райдербейт тряхнул головой и взглянул на часы. — Ну, ребятки, пора на вертолет, — он встал и улыбаясь подошел к кровати. — Никаких болезненных ощущений, солдат? Меня порадовал наш разговор. Гораздо больше, чем я ожидал, — он взял Мюррея за руку и провел мимо Нет-Входа Джонса, который придержал открытую дверь, а потом закрыл ее за ними.
— Ну что ж, — продолжил Райдербейт, когда они спускались по лестнице, — думаю, мы можем считать себя партнерами, две пятых от миллиарда долларов — и мы поладим.
* * *
Им еще предстоял пятнадцатиминутный разговор в штабе USAID, который располагался на небольшой затопленной водой французской площади. Начался дождь. Они опаздывали на пятнадцать минут. Вертолет летел за ними от самого Луангпхабанга, и пожилой пилот с седеющим ежиком был взбешен из-за их опоздания, но не сказал ни слова.
Появление троицы не помогло. Веджвуд был ошеломлен; он сразу представил ужасный инцидент, связанный с местным населением, с которым по работе он был обязан жить в мире и гармонии до конца срока службы здесь. Но объяснение Райдербейта было настолько неискренне правдивым, что Веджвуд был окончательно обезоружен. По Райдербейту, они выпили слишком много преподнесенного им бурбона, что повлекло за собой небольшой кулачный бой, из которого Мюррей вышел победителем. В это можно было поверить, так как все ушибы Мюррея в основном были скорее в брюшной области, нежели в области лица.
Райдербейт был в прекрасной форме. Он предложил пустую фляжку пилоту вертолета, рассмеялся и извинился, потом предложил американцу деньги за бурбон, на что тот, отказываясь, беспомощно замахал руками. Все это время Жаки тихо сидела на стуле у стены с выражением скуки и легкого презрения на лице. Мюррей попробовал перехватить ее взгляд, но попытка не удалась, и он решил больше не пробовать. Потом они гуськом пошли за пилотом к вертолету — изящному скелету со стеклянным пузырем-черепом. Таиландцы так и не появились, «Бедолаги, — подумал Мюррей. — Вот что значит быть привилегированными».
Когда они удивительно спокойно, если вспомнить почивший С-4 6, летели через тучи, Жаки взяла Мюррея за руку. Никто этого не заметил. Райдербейт и Джонс погрузились в глубокий сон, пилот вертолета был занят управлением.
— Спасибо за то, что вы сделали, — сказала она. — Это было очень благородно, — а потом добавила: — У вас из-за меня много неприятностей, да?
— Нет. Ничего серьезного.
— Они избили вас, да?
— Не очень сильно, — сказал он и кивнул на распухшую физиономию Райдербейта. — Я его тоже избил.
Жаки сжала его руку:
— Он сумасшедший. И опасен. Ему должны запретить оставаться в этой стране. У него нет никаких принципов, он обыкновенный убийца. Он рассказывал о Легионе, но он ничего о нем не знает. Он знает только худших из них — накипь, подонков — немцев и выходцев из Восточной Европы, которые ничего не помнят и только знают, как убивать. Я презираю этих людей. Ненавижу их.
Хотя она говорила негромко, склонившись к Мюррею, в голосе ее было столько эмоций, что он прорывался сквозь шум двигателя вертолета. Мюррей не спускал глаз с Райдербейта и думал, не слышит ли их родезиец, пусть даже его африканский французский из рук вон плох. Но Райдербейт спал. «Интересно, какие кошмары являются ему во сне?» — подумал Мюррей.
Жаки поцеловала его в щеку и тихо промурлыкала:
— Извините. Мне следовало остаться.
— Вы ничего не смогли бы сделать.
— Но их было двое, еще этот негр. Я должна была остаться.
— Нет, нет, — разговор был бессмысленным: она не осталась, и говорить было не о чем.
А потом она преподнесла ему сюрприз:
— О чем вы говорили после того, как я ушла?
Мюррей отодвинулся от Жаки и внимательно посмотрел на нее:
— Говорили? — повторил он.
— Вы так долго там оставались, наверное, что-то обсуждали.
— Просто зализывали раны. Я неважно себя чувствовал, — Мюррей постарался улыбнуться, но что-то, должно быть, выдало его.
— Вас что-то беспокоит, — сказала Жаки. — Что-то не так?
— Ничего.
— Вы о чем-то говорили, и это вас беспокоит.
— Merde! Мы ни о чем не говорили. Подрались, и все. Подрались из-за вас.
Она вдруг крепко его обняла и снова поцеловала в щеку холодными губами, ее зубы коснулись его. У Мюррея сжалось горло и пересохло во рту, он попробовал сглотнуть. Сейчас он многое бы отдал за глоток бренди. Жаки прижалась к Мюррею и не отпускала. В ее поведении было что-то истеричное. Он попытался отодвинуться, но она быстро прошептала:
— Не уходи, не оставляй меня!
Мюррей не двигался, он не мог двигаться. Если бы он захотел оставить ее, было только одно место, куда он мог отправиться — на несколько тысяч футов вниз, в джунгли. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, она испытывает какую-то беспричинную страсть к нему, поэтому решил быть осторожным. Он предпочитал сам проявлять инициативу в этих делах. Женщина, первая делающая шаги навстречу, обычно «плохая новость», особенно если она состоит в несчастливом браке с американским агентом.
Райдербейт и Нет-Входа спали, Жаки все еще не отпускала его. Было около пяти часов. До Луангпхабанга оставалось совсем немного, и Мюррей с некоторым опасением подумал о том, будет ли вечером какой-нибудь транспорт до Вьентьяна. В королевской столице было только одно место, где можно было остановиться, — отель для туристов, построенный французами, и Мюррей уже думал о предстоящем вечере. Еще одна кварта виски, выпрошенная у местных американцев; трое мужчин и одна девушка; проблемы. И Максвелл Конквест должен начать интересоваться, что произошло с его женой.
И еще одна мысль пришла в голову Мюррею, она беспокоила его даже больше. Может ли быть так, что именно муж послал Жаки на «роллер-коастер», чтобы она обольстила его и шпионила за ним? Не были ли эти сцепленные руки и эта страсть очередной хитростью ЦРУ? Может, Максвелл Конквест что-то пронюхал и решил копнуть дальше?
— Почему ты отправилась на этот «роллер-коастер?» — спросил Мюррей.
— Захотелось.
— Но почему?
— Мне было скучно и нечем заняться.
Он почувствовал щекой ее теплое дыхание и вспомнил, как увидел ее на приеме в свой первый вечер во Вьентьяне, ее гибкое тело в темно-синем шелке... и Мюррею вдруг захотелось, чтобы в этот вечер не было самолетов из Луангпхабанга.
Глава 5
Ночь Цицеры
Он закрыл дверь изнутри и положил ключ на столик возле кровати. Под потолком со слабым постукиванием крутился вентилятор, в отеле было холодно и тихо. Стало почти совсем темно.
Мюррей посмотрел на Жаки. Повернувшись к нему спиной, она стояла у окна и смотрела на острые черные листья банановых пальм. Окно было открыто, насекомые с писком бились о сетку. Не включая света Мюррей подошел к Жаки и взял ее за руки, чуть ниже плеч. Ее лицо было погружено в тень черных волос, тело напряжено и таинственно, сквозь грубый полевой френч Мюррей ощутил ее дрожь. В момент, когда они выехали на автобусе из аэропорта и поехали вокруг холма с блестящей, как кинжал на солнце, пагодой в центр города, Мюррей уже знал, как все это будет.
Самолетов на Вьентьян не было — ничего до полудня следующего дня. Отель представлял собой обшарпанное бетонное здание с садиком, где в клетке сидел живой медведь, и два французских пилота попивали в баре перно. Кроме них был только один постоялец — датчанин, прибывший в Луангпхабанг для составления словаря местных диалектов, он слонялся по холлу и ворчал, недовольный тем, что в отеле нет розетки для его электробритвы. Бесплатного виски не оказалось, но после экономного ужина Райдербейт завязал разговор с пилотами, и они купили ему и Джонсу бутылку паршивого вина. Мюррей и Жаки осторожно уклонились от выпивки и смогли скромно удалиться наверх.
Мюррей поцеловал Жаки в шею, и она спросила:
— Дверь закрыта?
— Закрыта, — прошептал он, не шевеля губами. — Насколько я знаю Райдербейта, они будут пить внизу не один час.
Она согласно кивнула головой:
— Французские пилоты, пустой отель, плохое французское вино. Тебе не кажется, что это грустно?
— Почему? Они сами выбрали эту работу, их не призывали.
— Раздень меня, — сказала она, не двигаясь с места.
Одну за другой он расстегнул пять оливково-зеленых пуговиц, и френч упал на пол. Ее тело было очень темным на фоне белого бра, которое он выключил, чувствуя, как она вся снова задрожала. Гладкие покатые плечи, округлый живот с крохотным диагональным пупком — символом французской хирургии. Мюррей сжал полную грудь с напряженными сосками, развернул Жаки к себе, прижался к ней, чувствуя охватывающее его возбуждение, и, умело расстегнув молнию у нее на брюках, стянул их с бедер вниз по длинным ногам. «Слишком хорошо, слишком быстро, — думал он, лежа на постели рядом с Жаки, целуя темный треугольник волос и чувствуя, как изгибается ее тело, — я сошел с ума, она сошла с ума». Насекомые с писком бились о сетку, а вентилятор со стуком продолжал медленно вращаться под потолком.
Он занимался с ней любовью в ритме вентилятора, пока его стук не перекрыли ее вздохи и стоны и последний долгий вскрик, отлетевший в ночной Луангпхабанг, в сердце джунглей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Райдербейт все еще стоял лицом к окну, но по движению его плеч Мюррей понял, что родезиец беззвучно смеется.
— Мне нравится твоя аргументация, солдат. Это так фантастично, что может оказаться правдой. Но я хотел бы знать, со сколькими еще журналистами трепался твой сержант-янки?
— Он сказал, что до меня никогда не встречался с журналистами.
— Хорошо, тогда он болтал со своими приятелями из военизированной полиции, те со своими, потом заболтал весь город, несколько городов. Бангкок, Сайгон, Гонконг, Вьентьян, может быть, даже Токио, Лос-Анджелес, Бронкс. Так почему мы до сих пор ничего об этом не слышали?
Мюррей пожал плечами:
— Может, это секретная информация. Может, он никому об этом не рассказывал.
— Тебе он рассказал.
— Тогда он слишком много выпил.
— И как часто он слишком много выпивает?
— Откуда мне знать? Может, он уже говорил об этом раньше, но никто не обратил внимания. Может, все слишком заняты войной.
— К черту войну! Если этот сержант не трепло и через Сайгон действительно проходят такие деньги, почему до сих пор не нашелся гений, который бы додумался украсть их?
— Ты можешь также спросить, почему какой-нибудь блистательный юноша из Древнего Рима не изобрел порох и почему греки не изобрели пишущую машинку. Не спорю: во Вьетнаме все воруют и все продают. Оружие, виски, сигареты, бензин, запчасти, грузовики, драгоценности, даже меха, если они там их носят. Один американский интендант заключил стотысячный контракт на лесоматериалы для постройки домов для военных и превратил все дома в бордели. Но это мелкая и кратковременная операция. Идет война, и все, кроме законченных идеалистов, хватают все, что могут. Никто не думает о больших операциях. Никому в голову не приходит продавать несуществующие авианосцы, — он почтительно кивнул в сторону Райдербейта, и тот кивнул в ответ, — потому что такого рода преступления не совершаются во время войны, они из другой лиги. Действительно крупное, организованное преступление совершается в мирное время. Для этого требуется время и стабильность. Во время войны у людей просто нет времени додуматься до такого.
Райдербейт кивнул, все еще глядя в окно:
— А ты тот гений, у которого оно есть? — он резко развернулся и шагнул вперед. — Ты дьявольски хитер, Мюррей Уайлд! Ты умен и напичкан фантазиями, но ты мне так ничего и не сказал. Только какой-то блевонтин, который ты услышал от упившегося сержанта-сосунка в бангкокском баре.
Мюррей облокотился на подушку, боковым зрением наблюдая за стоящим у двери Нет-Входа и приготовившись двинуть родезийца ногой в пах, как только тот приблизится на нужное расстояние.
— А что еще ты хочешь услышать? — спросил он с притворной слабостью в голосе.
— Как ты собираешься пройти на самое строго охраняемое летное поле в мире и угнать самолет с миллиардом долларов на борту, чтобы при этом к тебе не обратился полицейский: «простите, сэр...»
— Мы будем этими полицейскими, — тихо сказал Мюррей. — Мой приятель сержант предложил мне неофициальную прогулку по полю. Он даже согласен одолжить мне форму и пистолет и провести к складу, где с ним все это случилось. Ты прав: Тан Сон Нхут — наиболее строго охраняемое поле в мире, но его охраняют от вьетконговцев, а не от таких, как мы.
Ни у одного вьетнамца нет ни малейшего шанса приблизиться к этим деньгам хотя бы на милю. Но в этом и вся прелесть. Они не хранят деньги там, где складируют оружие, потому что эта территория частая цель ракетных ударов Вьетконга. Они складируют их на задворках. Что же касается нас, журналиста или пилота «Эйр Америка», мы можем пройти на поле, махнув карточкой у ворот. А переодетые в форму военизированной полиции, мы, возможно, даже сможем подобраться к самолету. Главное — узнать время и место.
— И как мы это сделаем? — Райдербейт все еще был напряжен и заметно агрессивен, но он не сделал ни шага в сторону Мюррея.
— Я над этим работаю.
— С помощью Бензозаправки? — усмехнулся Райдербейт. — Или вашего француза из Камбоджи?
— Может быть, только им нужно время.
— Понимаю. Так, значит, твой сержант готов рискнуть нашивками ради того, чтобы переодеть тебя и показать летное поле? Никогда в жизни не слыхал о таких полицейских.
— Ну, может, он считает, что обязан мне, так как я его угощал. И потом у него зуб на старших офицеров. Во время нашей последней встречи я предложил ему одно дельце. Для того чтобы проверить, как у них обстоят дела с безопасностью, я и двое моих друзей-журналистов останутся после комендантского часа на поле и будут его патрулировать по периметру. Сержанту понравилась моя идея, он решил, что из этого может получиться неплохая история за счет штаба.
— Еще бы, черт возьми. И, патрулируя, мы просто-напросто остановимся возле самолета с миллиардом на борту и попросим команду покинуть самолет?
— У тебя есть идея получше?
Райдербейт вздохнул и снова сел в кресло.
— Кинь мне бренди, — Мюррей бросил фляжку, и Райдербейт сделал большой глоток. — Чертовщина какая-то. Это настолько невероятно, что может сработать. Мы захватываем самолет, взлетаем, а потом что? Ты что думаешь, они не поднимут все, что имеют, в воздух, чтобы нас обнаружить?
— Это следующий пункт, над которым предстоит поработать, — сказал Мюррей. — Но от Сайгона до камбоджийской границы пятьдесят миль прямого полета. Им придется действовать очень быстро.
— Твой сержант сказал, каким самолетом они пользуются?
— "Карибоу".
Райдербейт кивнул:
— Замечательный самолет. Загруженный под завязку развивает скорость до ста восьмидесяти — двухсот узлов. Со времени взлета у нас будет пятнадцать минут. И что потом? Приземлимся в Пномпене и задекларируем все на таможне?
— Мы полетим во Вьентьян. Ты знаешь намнгумскую плотину в двадцати милях к северу от города? — Райдербейт кивнул. — Отличное место. Пятьсот футов в длину и достаточно широкое, чтобы посадить тяжелый самолет. При наличии удачи и хорошего пилота. Там полно самой разнообразной техники, чтобы разгрузить самолет и столкнуть его в резервуар. Это очень важно. Мы должны спрятать самолет по крайней мере на сорок восемь часов. Резервуар достаточно глубокий и темный, чтобы скрыть его на недели.
Райдербейт замер в кресле. Мюррей понял: теперь он заинтересован полностью.
— Мы загружаем грузовик на десять тонн и до рассвета перевозим все в аэропорт. Пакуем все в мешки для риса, загружаем их на один из ваших обычных благотворительных рейсов и взлетаем так же, как сегодня утром. С той лишь разницей, что мы не вернемся.
Физиономия Райдербейта растянулась в болезненной улыбке:
— Мне нравится, солдат. Мне все это очень и очень нравится, — он посмотрел на Джонса. — А ты что думаешь, Нет-Входа?
Негр кивнул:
— Мне кажется, вероятность очень велика, мистер Уайлд.
Откуда-то издалека донеслись глухие хлопающие звуки.
— Похоже на вертолет, — пробормотал Мюррей, но никто не сдвинулся с места.
— Итак, это будет наш последний «роллер-коастер» на север, — наконец сказал Райдербейт. — Еще одна команда бедняг из проклятой «Эйр Америка» исчезнет без следа. А что потом?
— Мы оказываемся на территории, где, по твоим же словам, закон не так силен, и можем попробовать сделать многое, за настоящую цену. Опиумные пути. Например, через Бирму в Индию. С такими деньгами мы можем купить все бирманское правительство.
Райдербейт негромко хохотнул:
— Да, мне это нравится. Все больше и больше. Я полагаю, у твоего французского друга есть кое-какие идеи на этот счет?
— Он работает. Вас должен волновать только полет.
— И приземление на пятистах футах. Остается только надеяться, что это будет «Карибоу», у него столько подкрылков. Я видел, как один приземлялся поперек взлетно-посадочной полосы. Но если это будет что-то потяжелее... — Райдербейт тряхнул головой и взглянул на часы. — Ну, ребятки, пора на вертолет, — он встал и улыбаясь подошел к кровати. — Никаких болезненных ощущений, солдат? Меня порадовал наш разговор. Гораздо больше, чем я ожидал, — он взял Мюррея за руку и провел мимо Нет-Входа Джонса, который придержал открытую дверь, а потом закрыл ее за ними.
— Ну что ж, — продолжил Райдербейт, когда они спускались по лестнице, — думаю, мы можем считать себя партнерами, две пятых от миллиарда долларов — и мы поладим.
* * *
Им еще предстоял пятнадцатиминутный разговор в штабе USAID, который располагался на небольшой затопленной водой французской площади. Начался дождь. Они опаздывали на пятнадцать минут. Вертолет летел за ними от самого Луангпхабанга, и пожилой пилот с седеющим ежиком был взбешен из-за их опоздания, но не сказал ни слова.
Появление троицы не помогло. Веджвуд был ошеломлен; он сразу представил ужасный инцидент, связанный с местным населением, с которым по работе он был обязан жить в мире и гармонии до конца срока службы здесь. Но объяснение Райдербейта было настолько неискренне правдивым, что Веджвуд был окончательно обезоружен. По Райдербейту, они выпили слишком много преподнесенного им бурбона, что повлекло за собой небольшой кулачный бой, из которого Мюррей вышел победителем. В это можно было поверить, так как все ушибы Мюррея в основном были скорее в брюшной области, нежели в области лица.
Райдербейт был в прекрасной форме. Он предложил пустую фляжку пилоту вертолета, рассмеялся и извинился, потом предложил американцу деньги за бурбон, на что тот, отказываясь, беспомощно замахал руками. Все это время Жаки тихо сидела на стуле у стены с выражением скуки и легкого презрения на лице. Мюррей попробовал перехватить ее взгляд, но попытка не удалась, и он решил больше не пробовать. Потом они гуськом пошли за пилотом к вертолету — изящному скелету со стеклянным пузырем-черепом. Таиландцы так и не появились, «Бедолаги, — подумал Мюррей. — Вот что значит быть привилегированными».
Когда они удивительно спокойно, если вспомнить почивший С-4 6, летели через тучи, Жаки взяла Мюррея за руку. Никто этого не заметил. Райдербейт и Джонс погрузились в глубокий сон, пилот вертолета был занят управлением.
— Спасибо за то, что вы сделали, — сказала она. — Это было очень благородно, — а потом добавила: — У вас из-за меня много неприятностей, да?
— Нет. Ничего серьезного.
— Они избили вас, да?
— Не очень сильно, — сказал он и кивнул на распухшую физиономию Райдербейта. — Я его тоже избил.
Жаки сжала его руку:
— Он сумасшедший. И опасен. Ему должны запретить оставаться в этой стране. У него нет никаких принципов, он обыкновенный убийца. Он рассказывал о Легионе, но он ничего о нем не знает. Он знает только худших из них — накипь, подонков — немцев и выходцев из Восточной Европы, которые ничего не помнят и только знают, как убивать. Я презираю этих людей. Ненавижу их.
Хотя она говорила негромко, склонившись к Мюррею, в голосе ее было столько эмоций, что он прорывался сквозь шум двигателя вертолета. Мюррей не спускал глаз с Райдербейта и думал, не слышит ли их родезиец, пусть даже его африканский французский из рук вон плох. Но Райдербейт спал. «Интересно, какие кошмары являются ему во сне?» — подумал Мюррей.
Жаки поцеловала его в щеку и тихо промурлыкала:
— Извините. Мне следовало остаться.
— Вы ничего не смогли бы сделать.
— Но их было двое, еще этот негр. Я должна была остаться.
— Нет, нет, — разговор был бессмысленным: она не осталась, и говорить было не о чем.
А потом она преподнесла ему сюрприз:
— О чем вы говорили после того, как я ушла?
Мюррей отодвинулся от Жаки и внимательно посмотрел на нее:
— Говорили? — повторил он.
— Вы так долго там оставались, наверное, что-то обсуждали.
— Просто зализывали раны. Я неважно себя чувствовал, — Мюррей постарался улыбнуться, но что-то, должно быть, выдало его.
— Вас что-то беспокоит, — сказала Жаки. — Что-то не так?
— Ничего.
— Вы о чем-то говорили, и это вас беспокоит.
— Merde! Мы ни о чем не говорили. Подрались, и все. Подрались из-за вас.
Она вдруг крепко его обняла и снова поцеловала в щеку холодными губами, ее зубы коснулись его. У Мюррея сжалось горло и пересохло во рту, он попробовал сглотнуть. Сейчас он многое бы отдал за глоток бренди. Жаки прижалась к Мюррею и не отпускала. В ее поведении было что-то истеричное. Он попытался отодвинуться, но она быстро прошептала:
— Не уходи, не оставляй меня!
Мюррей не двигался, он не мог двигаться. Если бы он захотел оставить ее, было только одно место, куда он мог отправиться — на несколько тысяч футов вниз, в джунгли. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, она испытывает какую-то беспричинную страсть к нему, поэтому решил быть осторожным. Он предпочитал сам проявлять инициативу в этих делах. Женщина, первая делающая шаги навстречу, обычно «плохая новость», особенно если она состоит в несчастливом браке с американским агентом.
Райдербейт и Нет-Входа спали, Жаки все еще не отпускала его. Было около пяти часов. До Луангпхабанга оставалось совсем немного, и Мюррей с некоторым опасением подумал о том, будет ли вечером какой-нибудь транспорт до Вьентьяна. В королевской столице было только одно место, где можно было остановиться, — отель для туристов, построенный французами, и Мюррей уже думал о предстоящем вечере. Еще одна кварта виски, выпрошенная у местных американцев; трое мужчин и одна девушка; проблемы. И Максвелл Конквест должен начать интересоваться, что произошло с его женой.
И еще одна мысль пришла в голову Мюррею, она беспокоила его даже больше. Может ли быть так, что именно муж послал Жаки на «роллер-коастер», чтобы она обольстила его и шпионила за ним? Не были ли эти сцепленные руки и эта страсть очередной хитростью ЦРУ? Может, Максвелл Конквест что-то пронюхал и решил копнуть дальше?
— Почему ты отправилась на этот «роллер-коастер?» — спросил Мюррей.
— Захотелось.
— Но почему?
— Мне было скучно и нечем заняться.
Он почувствовал щекой ее теплое дыхание и вспомнил, как увидел ее на приеме в свой первый вечер во Вьентьяне, ее гибкое тело в темно-синем шелке... и Мюррею вдруг захотелось, чтобы в этот вечер не было самолетов из Луангпхабанга.
Глава 5
Ночь Цицеры
Он закрыл дверь изнутри и положил ключ на столик возле кровати. Под потолком со слабым постукиванием крутился вентилятор, в отеле было холодно и тихо. Стало почти совсем темно.
Мюррей посмотрел на Жаки. Повернувшись к нему спиной, она стояла у окна и смотрела на острые черные листья банановых пальм. Окно было открыто, насекомые с писком бились о сетку. Не включая света Мюррей подошел к Жаки и взял ее за руки, чуть ниже плеч. Ее лицо было погружено в тень черных волос, тело напряжено и таинственно, сквозь грубый полевой френч Мюррей ощутил ее дрожь. В момент, когда они выехали на автобусе из аэропорта и поехали вокруг холма с блестящей, как кинжал на солнце, пагодой в центр города, Мюррей уже знал, как все это будет.
Самолетов на Вьентьян не было — ничего до полудня следующего дня. Отель представлял собой обшарпанное бетонное здание с садиком, где в клетке сидел живой медведь, и два французских пилота попивали в баре перно. Кроме них был только один постоялец — датчанин, прибывший в Луангпхабанг для составления словаря местных диалектов, он слонялся по холлу и ворчал, недовольный тем, что в отеле нет розетки для его электробритвы. Бесплатного виски не оказалось, но после экономного ужина Райдербейт завязал разговор с пилотами, и они купили ему и Джонсу бутылку паршивого вина. Мюррей и Жаки осторожно уклонились от выпивки и смогли скромно удалиться наверх.
Мюррей поцеловал Жаки в шею, и она спросила:
— Дверь закрыта?
— Закрыта, — прошептал он, не шевеля губами. — Насколько я знаю Райдербейта, они будут пить внизу не один час.
Она согласно кивнула головой:
— Французские пилоты, пустой отель, плохое французское вино. Тебе не кажется, что это грустно?
— Почему? Они сами выбрали эту работу, их не призывали.
— Раздень меня, — сказала она, не двигаясь с места.
Одну за другой он расстегнул пять оливково-зеленых пуговиц, и френч упал на пол. Ее тело было очень темным на фоне белого бра, которое он выключил, чувствуя, как она вся снова задрожала. Гладкие покатые плечи, округлый живот с крохотным диагональным пупком — символом французской хирургии. Мюррей сжал полную грудь с напряженными сосками, развернул Жаки к себе, прижался к ней, чувствуя охватывающее его возбуждение, и, умело расстегнув молнию у нее на брюках, стянул их с бедер вниз по длинным ногам. «Слишком хорошо, слишком быстро, — думал он, лежа на постели рядом с Жаки, целуя темный треугольник волос и чувствуя, как изгибается ее тело, — я сошел с ума, она сошла с ума». Насекомые с писком бились о сетку, а вентилятор со стуком продолжал медленно вращаться под потолком.
Он занимался с ней любовью в ритме вентилятора, пока его стук не перекрыли ее вздохи и стоны и последний долгий вскрик, отлетевший в ночной Луангпхабанг, в сердце джунглей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29