После первых же моих слов он упал в кресло, вытаращил глаза и открыл рот.
– Блин, – взволновано сказал он, когда я закончил. – Ты не мог его поджечь, ты все бычки гасил в банке с водой. У тебя уже месяца три такая привычка. Мы немного помолчали.
– Виталика жалко, – сказал Спицын. Он не на шутку разволновался, морщил лоб, теребил подлокотник. – Нет, ты не виноват, – еще раз повторил он, помотав головой для пущей убедительности. Было видно, что убедить ему хочется не столько меня, сколько самого себя. – Это они без нас. Ё моё!
– Вот именно.
– Что делать-то будем? – истерично спросил он.
– Пошли к Александрычу, обсудим. У нас есть кое-какие соображения.
От кабинета Дальтоника нас отделяло всего восемь шагов, но их было вполне достаточно, чтобы понять, что после глубокого поцелуя с фляжкой мне стало значительно легче. Я даже улыбнулся Ларисе.
Колькина комната напоминала больничную палату. На книжной полке стояла «люстра Чижевского», которая собирала вокруг себя в радиусе метра пыль толщиной в палец. Наша уборщица Фая, боролась этой пылью, страшно матерясь.
В правом верхнем углу у окна висел очиститель воздуха, благодаря которому в кабинете всегда пахло плесенью, под ним стояли больничные весы и, за каким-то лядом, измеритель роста. Видимо на каком-то жизненном этапе Дальтонику казалось, что он катастрофически растет или, наоборот, дает усадку и он периодически измерял свой рост, чтобы доказать или опровергнуть догадку. В свете окна переливалась всеми цветами радуги бутыль с очищенной водой «Святой источник». За стеклом в шифоньере рядом с автомобильной аптечкой лежало три градусника, один обыкновенный, второй в пластмассовом футляре, по всей видимости, водяной, а третий, самый большой, в алюминиевом корпусе, такими, насколько я знал, пользуются ветеринары. Сегодня ко всем этим причиндалам прибавился еще и импортный тонометр, который красовался в центре стола.
Когда мы вошли, Чебоксаров делал дыхательную гимнастику по методу Бутейко. При вдохе он надувал свой и без того немаленький живот до невероятных размеров.
– Слушай, – сказал он закончив. – Что-то я опять зассал на счет этой страховки. Может, ну ее на фиг?
– Это плохая примета, – ответил я с раздражением. – Деньги сами идут в руки, не поднимем – обидятся.
– Вы такие загадочные, – встрял Аркаша.
От Чебоксарова пахло потом, он сел за стол и начал измерять давление. Я рассказал Аркашке об идее со страховой компанией.
– Какая моя доля? – радостно поддержал меня наш генеральный директор. – Хочу треть.
– Пятнадцать процентов, – оживился Коля.
– Двадцать – поднял ставку Аркашка.
– По рукам, – я протянул ему кисть.
– Сто двадцать пять на восемьдесят семь, – констатировал Дальтоник.
– Как у космонавта, – сказал я.
– Слегка завышенное, – не согласился со мной напарник и испуганно посмотрел на тонометр.
Мы начали обсуждать детали. Было решено, что Колька утрясет вопрос с бухгалтерией и в красках расскажет всем нашим работникам о том, как сильно мы погорели в прямом и переносном смысле. Мы с Аркашкой должны были с озабоченными лицами уехать из офиса ко мне домой, по пути купив «Из рук в руки», и уже оттуда заказать три длинномера. Пока машины едут на точку, нам предстояло посетить биржу, нанять алкашей для разгрузки, и отвезти их в два захода к вагону. За это время Чебоксаров должен был приготовить документы для гаишников.
– Хорошо, – подытожил я. – Раз основная работа сегодня ложится на нас с Аркадием, ты, Коля, сообщишь плохую весть родителям Виталика.
– Не согласен, – возразил Дальтоник. – Мне еще перед ментами за вас двоих отдуваться и готовить иск в страховую.
– Без меня, – засуетился Спицын. – У меня морда наглая, скорбь на моем лице выглядит издевательством.
– А ты по телефону, – предложил Чебоксаров.
– По телефону нельзя, – возразил я. – Пусть о его смерти сообщат менты. Коль, сунь им пузырек. А потом, с похоронами мы и сами подтянемся.
Аркашка посмотрел на меня с уважением, а Чебоксаров сказал:
– Ну ты и наглец.
На том и порешили.
Пока Аркаша сметал снег со своей десятки и обстукивал дворники, я, сидя впереди, слегка отвернулся и вылил в себя из фляжки последние два глотка. Не то чтобы я стеснялся Спицына, он и не такое видел, просто в окно мог смотреть кто-нибудь из наших. Вино перестало доставлять удовольствие моим вкусовым рецепторам. Кислятина. Но организм требовал и начинал бить по ушам, если ему отказывали.
Когда мы тронулись, я попробовал закурить, но не смог, мне почему-то обязательно надо было, чтобы пепел падал в воду или в снег. Просто стряхивать в пепельницу было страшно. Я отдал горящую сигарету нашему директору и начал думать об этом. Слегка пораскинув мозгами, мне удалось сделать вывод, что такая фигня творится со мной уже довольно давно, просто я не обращал внимания. Сегодня Аркашка сказал об этом, и я вроде как прозрел. Теперь, вспомнив тлеющие головешки, оставшиеся от нашего склада, я съежился от накатившего ужаса.
На светофоре около центрального рынка баба с фиолетовым синяком под правым глазом продала нам «Из рук в руки», и мы поехали ко мне.
Я живу в элитном доме, в самом центре. Окно спальни выходит на тихую улицу, а остальные три комнаты и кухня – в парк. С девятого этажа верхушки сосен кажутся сплошным зеленым ковром. Эту квартиру я купил еще в проекте, вступив в долевое участие. Мне повезло, дом успели сдать до дефолта, и я ни копейки не потерял, в отличие от Чебоксарова, которому, чтобы въехать, пришлось потом еще и доплачивать. Мой сосед по этажу, отставной генерал Макарыч, весьма примечательной личностью. Мы сразу поладили. Нас сблизил ремонт и желание отгородиться от остального подъезда. Мы подкинули строителям пару копеек, и они выложили из кирпича стену, в которую вставили бронированную дверь. Теперь у нас был большой тамбур на двоих, и когда гость выходил из лифта, он упирался в стену с одной единственной дверью и двумя звонками.
Большую часть времени Макарыч жил один, его жена Нина Андреевна постоянно гостила у кого-нибудь из детей. Их у генерала было трое, две дочери и сын. Они жили в разных концах России. Пенсионер всегда и все делал по правилам и был невысокого мнения о детях. Сына за то, что тот не стал военным, Макарыч называл тюфяком, а дочерей – напрасно израсходованной спермой, просто за то, что они женщины. Понятное дело, что отпрыски не горели желанием навестить отца, да и жена, после выхода на пенсию, устала от его солдафонских придирок и большую часть жизни проводила в разъездах. Тетя Нина рассказывала мне, что любовь к порядку Макарыч хотел привить внукам, но и тут потерпел фиаско. Теперь свои педагогические способности генерал обкатывал на маленькой беспородной собачке по кличке Пуля и на студентах юридического института, в котором он преподавал теорию самозащиты.
Своих студентов Макарыч домой не приглашал, поэтому я с ними не знаком и не могу судить о том, как отразились на них его уроки, но Пуля, надо сказать, была вышколена идеально. Мало того, что она выполняла все существующие команды, таскала тапочки и делала стойку, она еще и молчала в тряпочку, что совсем не свойственно дворняжкам ее размера. Почти всегда она тихо сидела у дверей и с наслаждением лизала себе промежность.
На меня Макарыч влиять даже не пытался. Это хорошая солдатская привычка – воспитывать только тех, кто в твоей роте.
Кроме порядка у Макарыча были еще две больших страсти: безопасность и пословицы, поговорки и крылатые фразы собственного сочинения. Потакая первой привязанности, он понавешал на этаже видеоглазков, каких-то мудреных, маленьких, выглядевших на стене простыми царапинами. Они были везде: над лифтом, над дверью, в общем коридоре и даже около мусоропровода. Как только открывалась дверь лифта, видеокамеры автоматически включались и выводили изображение на экран телевизора, поэтому всегда, пока я шел от лифта и открывал дверь, Макарыч успевал нарисоваться на пороге своей квартиры и встречал меня очередным литературным изыском.
Несмотря на преклонный возраст, генерал отличался отменным здоровьем, зимой и летом ходил по квартире босиком, в белой майке и темно-синих солдатских трусах с наглаженными стрелками. Даже мусор он выбрасывал в таком виде, только надевал тапочки небывалого сорок восьмого размера.
Лекций у генерала было мало, два раза в неделю. Еще раз в месяц за ним приезжала черная «волга», он надевал свой парадный мундир с кучей медалей и орденов и куда-то уезжал. Все остальное время Макарыч почти всегда сидел дома.
Вот и сегодня, едва я открыл дверь в предбанник, генерал синхронно возник на пороге. Он критически окинул взглядом наши с Аркашкой физиономии и вместо приветствия помахал рукой.
– Здравствуйте, – сказал Спицын.
– Как спалось? – спросил у меня сосед.
– Херово.
– Сон алкоголика краток и тревожен, – выдал генерал истину, выстраданную поколениями.
– Я к тебе вчера заходил? – догадался я.
– Даже угощал, – сказал генерал, сел на корточки и стал гладить Пулю.
Мне была неприятна прямолинейность Макарыча.
Дома я первым делом основательно приложился к бутылке. Прямо при Аркашке. А что тут такого?
– Слушай, купи таких штуки три, – попросил я его и протянул пустой пузырь. – Только точь-в-точь.
– Будет сделано.
Аркашка взял газету и сел за телефон, а я встал у окна, смотрел на сосны, замерзшее чертово колесо и ждал опьянения, потом допил бутылку и стал искать зимние вещи.
Машины нашлись быстро, второй по порядку диспетчер за пятнадцать минут договорился сразу с тремя водителями и дал номера их сотовых. Аркашка тут же до них дозвонился и объяснил куда ехать.
По дороге на биржу труда я думал о том, что где-то по экватору живут люди, которые вообще не знают, что такое снег. Они ходят по берегу океана босиком круглый год и не представляют себе, какое это счастье. Им не нужно таскать на себе шкуры убитых животных и ощущать тяжесть их предсмертного ужаса. В моем воображении всплывала фигура бородатого Робинзона, я страшно ему завидовал и недоумевал, за каким лядом он вернулся?
Около биржи толпились отбросы общества – бомжи, алкоголики, неудачники и просто несчастные люди. Желающих поработать было хоть отбавляй. На восемь наших вакансий приходилось по десять претендентов. Они выскакивали вперед, ругались между собой, матерились и чуть не подрались. Аркашка выбрал восьмерых самых крепких и трезвых, я наблюдал за кастингом из машины и одновременно пытался запихнуть в бардачок початую бутылку вина, последнюю из трех.
Спицын высадил меня с тремя грузчиками около вагона. Пока мы вскрывали пломбу, приехали первые два КАМАЗа, и тут же Аркашка доставил вторым рейсом оставшуюся пятерку работяг. Проследив за началом процесса, он уехал на поиски вина.
– Возьми не три, а пять, – сказал я ему напоследок. – И еще, организуй, пожалуйста, бабу поприличней, пусть уберется у меня в квартире да приготовит пожрать. Дай ей денег на продукты. Я позвоню генералу, у него есть ключ, он ее пустит.
Аркашка уехал, а я сел в один из грузовиков, смотрел в небо, отхлебывал из фляжки и делал вид, что слушаю болтовню водителя. Я почему-то был уверен, что все у нас со страховкой получится. Периодически на сотовый звонили всякие люди. Шамрук предложил пообедать вместе, я отказался, сославшись на работу. Колька сообщил, что с пожаром все прошло гладко, все поверили. Бухгалтерия в шоке. Юристы готовят документы на возмещение убытка. Приходили менты, задавали дебильные вопросы, обязательно хотят встретиться со мной и с Аркашкой.
Закончили мы в семнадцать пятнадцать. Аркашка повесил на двери ангара два огромных навесных замка и облегченно вздохнул, как будто сам все перетаскал. Теперь все шито-крыто, попробуй найди этих грузчиков и водил. Конечно, если копнуть посильней, то концы отыскать можно, но кто будет копать? Кому это нужно?
Мы вывезли рабочих за проходную, рассчитали и пожелали счастливого пути.
Бутылку я уже допил и слегка окосел. По пути в контору пейзаж плыл перед глазами. Мне было тепло и весело, хотя даже внутри салона чувствовалось, что на улице мороз.
Я поднялся в свой кабинет с черного входа и вызвал по интеркому Ларису. Она зашла с листком бумаги и перечислила всех, кто пытался найти меня по телефону. Ничего важного, всякая мелочь.
– Там вас до сих пор ждет эта девушка, – сказала Лариса в конце доклада.
– Какая девушка?
– Некая Лена. Она с утра тут торчит. Уходила на обед, потом опять вернулась. Такая странная. Достала из сумки бумагу и что-то там рисует и пишет целый день. Николай Александрович, главное, ее спрашивает, может, он чем может помочь? А она говорит, нет, только Сергей Леонидович. Мы вчера с ним договаривались. Я говорю, а если он вообще сегодня не приедет? А она: завтра приду, – Лариса удивленно пожала плечами. – Вроде приличная девушка.
– Давай ее сюда, – теперь я сгорал от любопытства.
Лариса ушла, но вместо таинственной посетительницы в комнату влетел Аркашка. Он поставил пакет с вином около стола и спросил:
– Шеф, тебя домой подкинуть или ты куда налево?
– Подкинь. Позже.
Он хлопнул дверью.
Вошла девушка, в вельветовой юбке и трикотажной кофточке. На ней было килограмм шесть лишнего веса. Полненькая, круглолицая. Я мигом напрягся. От таких пропорций у меня всегда перехватывает дух. А если прибавить большие глаза и родинку на верхней губе, то понятно, что на моем помятом лице тут же возникла самая обольстительная, в моем понимании, улыбка.
– Здравствуйте, меня зовут Лена, – сказала девушка и села.
– Мы вчера с вами о чем-то договаривались?
– Я немного обманула вашу секретаршу. Это Виталик с вами обо мне вчера договаривался. Вы обещали ему, что примете меня на работу. Виталик сказал, что если шеф что обещал, то это железно, никого не надо слушать, а тупо сидеть и ждать вас, столько сколько понадобится.
Я опешил и машинально спросил:
– Какой Виталик?
– Виталик Наконечный, он у вас на складе работает, компьютерщик. Я вчера вечером была у него сразу после вас. Он сказал, что в конторе есть место менеджера, работать на компьютере, выписывать накладные, приходовать товар, мол, он за меня поручился, и вы обещали.
Вакансия у нас действительно была, но разговора я не помнил.
– Зачем вы приходили к нему вчера? – какой-то неумный вопрос.
– Ну, это, – она застеснялась. – Мы дружим. И еще я помогала ему в компьютерах. Я тоже разбираюсь. – Она покраснела. – В общем, у нас было свидание. И он обещал дать ответ по работе.
Странное место для встреч. Хотя…
– Вы курите? – спросил я.
– Нет.
– Этот вопрос никак не отразится на моем решении. Считайте, что вы уже у нас работаете. Я просто хочу знать, вы вчера курили на складе?
– Я не курю, – теперь она побледнела.
– А сторож курил?
– Нет. Никто не курил. Никого не было. Я пришла, Федорыч спал, ушла – тоже спал. Никто не пил, не курил, – она не понимала, к чему мои вопросы, слегка разозлилась и снова покраснела.
– А склад сгорел.
– Как?
– Дотла. Ночью. Даже крыша обвалилась. Вы во сколько ушли?
– Я не знаю, – она пожала плечами. – А что с Виталиком?
– Он погиб.
– Как?!
Теперь плечами пожал я.
Она внезапно осунулась и постарела. За ее спиной на стене в позолоченной стеклянной рамке висел диплом, выданный нашей фирме московской компанией «ПРО 100» как лучшему региональному оператору канцтоваров и бумаги. В стекле отражался свет настольной лампы, от которого ее волосы светились нимбом. Получился грустный ангел, скрестивший на коленях руки и страдающий за все человечество.
– Не может быть, – растеряно сказала она.
– К сожалению. Но это ничего не меняет. Раз я обещал, то вы будете у нас работать.
Я позвонил Ларисе и попросил пригласить главбуха. Девушка молчала, уставившись в одну точку. Я тоже.
Вошла Петровна. Я объяснил ей, что этого человека нужно будет оформить на работу. Она подойдет на днях, как все утрясется. Петровна сфотографировала Лену и ушла.
– Вы были близки? – глупо спросил я, устав от тишины.
– Нет. Он только один раз погладил меня по спине, – она, наконец, разрыдалась. Как-то странно завыла, противно всхлипывая, как пенопласт по стеклу. Я ни разу не слышал, чтобы человек издавал такие звуки. Было непонятно, от чего она рыдает – оттого, что Виталик умер вообще или оттого, что он так и не успел трахнуть ее перед смертью.
Мне было радостно. Появление этой дамы реабилитировало меня перед самим собой, перед Колькой, ментами и всем миром. Я уже больше не злостный и неосторожный поджигатель, ведь она была на складе после нас.
Лена все рыдала и рыдала и не собиралась останавливаться. Черная юбка, новые полусапожки, скорее всего из кожзама, и колготки с затяжками. Обыкновенная русская деваха, безнадежно несчастная. Интересно, через сколько она про все забудет и, стесняясь и хлопая глазищами, ляжет ко мне в койку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Блин, – взволновано сказал он, когда я закончил. – Ты не мог его поджечь, ты все бычки гасил в банке с водой. У тебя уже месяца три такая привычка. Мы немного помолчали.
– Виталика жалко, – сказал Спицын. Он не на шутку разволновался, морщил лоб, теребил подлокотник. – Нет, ты не виноват, – еще раз повторил он, помотав головой для пущей убедительности. Было видно, что убедить ему хочется не столько меня, сколько самого себя. – Это они без нас. Ё моё!
– Вот именно.
– Что делать-то будем? – истерично спросил он.
– Пошли к Александрычу, обсудим. У нас есть кое-какие соображения.
От кабинета Дальтоника нас отделяло всего восемь шагов, но их было вполне достаточно, чтобы понять, что после глубокого поцелуя с фляжкой мне стало значительно легче. Я даже улыбнулся Ларисе.
Колькина комната напоминала больничную палату. На книжной полке стояла «люстра Чижевского», которая собирала вокруг себя в радиусе метра пыль толщиной в палец. Наша уборщица Фая, боролась этой пылью, страшно матерясь.
В правом верхнем углу у окна висел очиститель воздуха, благодаря которому в кабинете всегда пахло плесенью, под ним стояли больничные весы и, за каким-то лядом, измеритель роста. Видимо на каком-то жизненном этапе Дальтонику казалось, что он катастрофически растет или, наоборот, дает усадку и он периодически измерял свой рост, чтобы доказать или опровергнуть догадку. В свете окна переливалась всеми цветами радуги бутыль с очищенной водой «Святой источник». За стеклом в шифоньере рядом с автомобильной аптечкой лежало три градусника, один обыкновенный, второй в пластмассовом футляре, по всей видимости, водяной, а третий, самый большой, в алюминиевом корпусе, такими, насколько я знал, пользуются ветеринары. Сегодня ко всем этим причиндалам прибавился еще и импортный тонометр, который красовался в центре стола.
Когда мы вошли, Чебоксаров делал дыхательную гимнастику по методу Бутейко. При вдохе он надувал свой и без того немаленький живот до невероятных размеров.
– Слушай, – сказал он закончив. – Что-то я опять зассал на счет этой страховки. Может, ну ее на фиг?
– Это плохая примета, – ответил я с раздражением. – Деньги сами идут в руки, не поднимем – обидятся.
– Вы такие загадочные, – встрял Аркаша.
От Чебоксарова пахло потом, он сел за стол и начал измерять давление. Я рассказал Аркашке об идее со страховой компанией.
– Какая моя доля? – радостно поддержал меня наш генеральный директор. – Хочу треть.
– Пятнадцать процентов, – оживился Коля.
– Двадцать – поднял ставку Аркашка.
– По рукам, – я протянул ему кисть.
– Сто двадцать пять на восемьдесят семь, – констатировал Дальтоник.
– Как у космонавта, – сказал я.
– Слегка завышенное, – не согласился со мной напарник и испуганно посмотрел на тонометр.
Мы начали обсуждать детали. Было решено, что Колька утрясет вопрос с бухгалтерией и в красках расскажет всем нашим работникам о том, как сильно мы погорели в прямом и переносном смысле. Мы с Аркашкой должны были с озабоченными лицами уехать из офиса ко мне домой, по пути купив «Из рук в руки», и уже оттуда заказать три длинномера. Пока машины едут на точку, нам предстояло посетить биржу, нанять алкашей для разгрузки, и отвезти их в два захода к вагону. За это время Чебоксаров должен был приготовить документы для гаишников.
– Хорошо, – подытожил я. – Раз основная работа сегодня ложится на нас с Аркадием, ты, Коля, сообщишь плохую весть родителям Виталика.
– Не согласен, – возразил Дальтоник. – Мне еще перед ментами за вас двоих отдуваться и готовить иск в страховую.
– Без меня, – засуетился Спицын. – У меня морда наглая, скорбь на моем лице выглядит издевательством.
– А ты по телефону, – предложил Чебоксаров.
– По телефону нельзя, – возразил я. – Пусть о его смерти сообщат менты. Коль, сунь им пузырек. А потом, с похоронами мы и сами подтянемся.
Аркашка посмотрел на меня с уважением, а Чебоксаров сказал:
– Ну ты и наглец.
На том и порешили.
Пока Аркаша сметал снег со своей десятки и обстукивал дворники, я, сидя впереди, слегка отвернулся и вылил в себя из фляжки последние два глотка. Не то чтобы я стеснялся Спицына, он и не такое видел, просто в окно мог смотреть кто-нибудь из наших. Вино перестало доставлять удовольствие моим вкусовым рецепторам. Кислятина. Но организм требовал и начинал бить по ушам, если ему отказывали.
Когда мы тронулись, я попробовал закурить, но не смог, мне почему-то обязательно надо было, чтобы пепел падал в воду или в снег. Просто стряхивать в пепельницу было страшно. Я отдал горящую сигарету нашему директору и начал думать об этом. Слегка пораскинув мозгами, мне удалось сделать вывод, что такая фигня творится со мной уже довольно давно, просто я не обращал внимания. Сегодня Аркашка сказал об этом, и я вроде как прозрел. Теперь, вспомнив тлеющие головешки, оставшиеся от нашего склада, я съежился от накатившего ужаса.
На светофоре около центрального рынка баба с фиолетовым синяком под правым глазом продала нам «Из рук в руки», и мы поехали ко мне.
Я живу в элитном доме, в самом центре. Окно спальни выходит на тихую улицу, а остальные три комнаты и кухня – в парк. С девятого этажа верхушки сосен кажутся сплошным зеленым ковром. Эту квартиру я купил еще в проекте, вступив в долевое участие. Мне повезло, дом успели сдать до дефолта, и я ни копейки не потерял, в отличие от Чебоксарова, которому, чтобы въехать, пришлось потом еще и доплачивать. Мой сосед по этажу, отставной генерал Макарыч, весьма примечательной личностью. Мы сразу поладили. Нас сблизил ремонт и желание отгородиться от остального подъезда. Мы подкинули строителям пару копеек, и они выложили из кирпича стену, в которую вставили бронированную дверь. Теперь у нас был большой тамбур на двоих, и когда гость выходил из лифта, он упирался в стену с одной единственной дверью и двумя звонками.
Большую часть времени Макарыч жил один, его жена Нина Андреевна постоянно гостила у кого-нибудь из детей. Их у генерала было трое, две дочери и сын. Они жили в разных концах России. Пенсионер всегда и все делал по правилам и был невысокого мнения о детях. Сына за то, что тот не стал военным, Макарыч называл тюфяком, а дочерей – напрасно израсходованной спермой, просто за то, что они женщины. Понятное дело, что отпрыски не горели желанием навестить отца, да и жена, после выхода на пенсию, устала от его солдафонских придирок и большую часть жизни проводила в разъездах. Тетя Нина рассказывала мне, что любовь к порядку Макарыч хотел привить внукам, но и тут потерпел фиаско. Теперь свои педагогические способности генерал обкатывал на маленькой беспородной собачке по кличке Пуля и на студентах юридического института, в котором он преподавал теорию самозащиты.
Своих студентов Макарыч домой не приглашал, поэтому я с ними не знаком и не могу судить о том, как отразились на них его уроки, но Пуля, надо сказать, была вышколена идеально. Мало того, что она выполняла все существующие команды, таскала тапочки и делала стойку, она еще и молчала в тряпочку, что совсем не свойственно дворняжкам ее размера. Почти всегда она тихо сидела у дверей и с наслаждением лизала себе промежность.
На меня Макарыч влиять даже не пытался. Это хорошая солдатская привычка – воспитывать только тех, кто в твоей роте.
Кроме порядка у Макарыча были еще две больших страсти: безопасность и пословицы, поговорки и крылатые фразы собственного сочинения. Потакая первой привязанности, он понавешал на этаже видеоглазков, каких-то мудреных, маленьких, выглядевших на стене простыми царапинами. Они были везде: над лифтом, над дверью, в общем коридоре и даже около мусоропровода. Как только открывалась дверь лифта, видеокамеры автоматически включались и выводили изображение на экран телевизора, поэтому всегда, пока я шел от лифта и открывал дверь, Макарыч успевал нарисоваться на пороге своей квартиры и встречал меня очередным литературным изыском.
Несмотря на преклонный возраст, генерал отличался отменным здоровьем, зимой и летом ходил по квартире босиком, в белой майке и темно-синих солдатских трусах с наглаженными стрелками. Даже мусор он выбрасывал в таком виде, только надевал тапочки небывалого сорок восьмого размера.
Лекций у генерала было мало, два раза в неделю. Еще раз в месяц за ним приезжала черная «волга», он надевал свой парадный мундир с кучей медалей и орденов и куда-то уезжал. Все остальное время Макарыч почти всегда сидел дома.
Вот и сегодня, едва я открыл дверь в предбанник, генерал синхронно возник на пороге. Он критически окинул взглядом наши с Аркашкой физиономии и вместо приветствия помахал рукой.
– Здравствуйте, – сказал Спицын.
– Как спалось? – спросил у меня сосед.
– Херово.
– Сон алкоголика краток и тревожен, – выдал генерал истину, выстраданную поколениями.
– Я к тебе вчера заходил? – догадался я.
– Даже угощал, – сказал генерал, сел на корточки и стал гладить Пулю.
Мне была неприятна прямолинейность Макарыча.
Дома я первым делом основательно приложился к бутылке. Прямо при Аркашке. А что тут такого?
– Слушай, купи таких штуки три, – попросил я его и протянул пустой пузырь. – Только точь-в-точь.
– Будет сделано.
Аркашка взял газету и сел за телефон, а я встал у окна, смотрел на сосны, замерзшее чертово колесо и ждал опьянения, потом допил бутылку и стал искать зимние вещи.
Машины нашлись быстро, второй по порядку диспетчер за пятнадцать минут договорился сразу с тремя водителями и дал номера их сотовых. Аркашка тут же до них дозвонился и объяснил куда ехать.
По дороге на биржу труда я думал о том, что где-то по экватору живут люди, которые вообще не знают, что такое снег. Они ходят по берегу океана босиком круглый год и не представляют себе, какое это счастье. Им не нужно таскать на себе шкуры убитых животных и ощущать тяжесть их предсмертного ужаса. В моем воображении всплывала фигура бородатого Робинзона, я страшно ему завидовал и недоумевал, за каким лядом он вернулся?
Около биржи толпились отбросы общества – бомжи, алкоголики, неудачники и просто несчастные люди. Желающих поработать было хоть отбавляй. На восемь наших вакансий приходилось по десять претендентов. Они выскакивали вперед, ругались между собой, матерились и чуть не подрались. Аркашка выбрал восьмерых самых крепких и трезвых, я наблюдал за кастингом из машины и одновременно пытался запихнуть в бардачок початую бутылку вина, последнюю из трех.
Спицын высадил меня с тремя грузчиками около вагона. Пока мы вскрывали пломбу, приехали первые два КАМАЗа, и тут же Аркашка доставил вторым рейсом оставшуюся пятерку работяг. Проследив за началом процесса, он уехал на поиски вина.
– Возьми не три, а пять, – сказал я ему напоследок. – И еще, организуй, пожалуйста, бабу поприличней, пусть уберется у меня в квартире да приготовит пожрать. Дай ей денег на продукты. Я позвоню генералу, у него есть ключ, он ее пустит.
Аркашка уехал, а я сел в один из грузовиков, смотрел в небо, отхлебывал из фляжки и делал вид, что слушаю болтовню водителя. Я почему-то был уверен, что все у нас со страховкой получится. Периодически на сотовый звонили всякие люди. Шамрук предложил пообедать вместе, я отказался, сославшись на работу. Колька сообщил, что с пожаром все прошло гладко, все поверили. Бухгалтерия в шоке. Юристы готовят документы на возмещение убытка. Приходили менты, задавали дебильные вопросы, обязательно хотят встретиться со мной и с Аркашкой.
Закончили мы в семнадцать пятнадцать. Аркашка повесил на двери ангара два огромных навесных замка и облегченно вздохнул, как будто сам все перетаскал. Теперь все шито-крыто, попробуй найди этих грузчиков и водил. Конечно, если копнуть посильней, то концы отыскать можно, но кто будет копать? Кому это нужно?
Мы вывезли рабочих за проходную, рассчитали и пожелали счастливого пути.
Бутылку я уже допил и слегка окосел. По пути в контору пейзаж плыл перед глазами. Мне было тепло и весело, хотя даже внутри салона чувствовалось, что на улице мороз.
Я поднялся в свой кабинет с черного входа и вызвал по интеркому Ларису. Она зашла с листком бумаги и перечислила всех, кто пытался найти меня по телефону. Ничего важного, всякая мелочь.
– Там вас до сих пор ждет эта девушка, – сказала Лариса в конце доклада.
– Какая девушка?
– Некая Лена. Она с утра тут торчит. Уходила на обед, потом опять вернулась. Такая странная. Достала из сумки бумагу и что-то там рисует и пишет целый день. Николай Александрович, главное, ее спрашивает, может, он чем может помочь? А она говорит, нет, только Сергей Леонидович. Мы вчера с ним договаривались. Я говорю, а если он вообще сегодня не приедет? А она: завтра приду, – Лариса удивленно пожала плечами. – Вроде приличная девушка.
– Давай ее сюда, – теперь я сгорал от любопытства.
Лариса ушла, но вместо таинственной посетительницы в комнату влетел Аркашка. Он поставил пакет с вином около стола и спросил:
– Шеф, тебя домой подкинуть или ты куда налево?
– Подкинь. Позже.
Он хлопнул дверью.
Вошла девушка, в вельветовой юбке и трикотажной кофточке. На ней было килограмм шесть лишнего веса. Полненькая, круглолицая. Я мигом напрягся. От таких пропорций у меня всегда перехватывает дух. А если прибавить большие глаза и родинку на верхней губе, то понятно, что на моем помятом лице тут же возникла самая обольстительная, в моем понимании, улыбка.
– Здравствуйте, меня зовут Лена, – сказала девушка и села.
– Мы вчера с вами о чем-то договаривались?
– Я немного обманула вашу секретаршу. Это Виталик с вами обо мне вчера договаривался. Вы обещали ему, что примете меня на работу. Виталик сказал, что если шеф что обещал, то это железно, никого не надо слушать, а тупо сидеть и ждать вас, столько сколько понадобится.
Я опешил и машинально спросил:
– Какой Виталик?
– Виталик Наконечный, он у вас на складе работает, компьютерщик. Я вчера вечером была у него сразу после вас. Он сказал, что в конторе есть место менеджера, работать на компьютере, выписывать накладные, приходовать товар, мол, он за меня поручился, и вы обещали.
Вакансия у нас действительно была, но разговора я не помнил.
– Зачем вы приходили к нему вчера? – какой-то неумный вопрос.
– Ну, это, – она застеснялась. – Мы дружим. И еще я помогала ему в компьютерах. Я тоже разбираюсь. – Она покраснела. – В общем, у нас было свидание. И он обещал дать ответ по работе.
Странное место для встреч. Хотя…
– Вы курите? – спросил я.
– Нет.
– Этот вопрос никак не отразится на моем решении. Считайте, что вы уже у нас работаете. Я просто хочу знать, вы вчера курили на складе?
– Я не курю, – теперь она побледнела.
– А сторож курил?
– Нет. Никто не курил. Никого не было. Я пришла, Федорыч спал, ушла – тоже спал. Никто не пил, не курил, – она не понимала, к чему мои вопросы, слегка разозлилась и снова покраснела.
– А склад сгорел.
– Как?
– Дотла. Ночью. Даже крыша обвалилась. Вы во сколько ушли?
– Я не знаю, – она пожала плечами. – А что с Виталиком?
– Он погиб.
– Как?!
Теперь плечами пожал я.
Она внезапно осунулась и постарела. За ее спиной на стене в позолоченной стеклянной рамке висел диплом, выданный нашей фирме московской компанией «ПРО 100» как лучшему региональному оператору канцтоваров и бумаги. В стекле отражался свет настольной лампы, от которого ее волосы светились нимбом. Получился грустный ангел, скрестивший на коленях руки и страдающий за все человечество.
– Не может быть, – растеряно сказала она.
– К сожалению. Но это ничего не меняет. Раз я обещал, то вы будете у нас работать.
Я позвонил Ларисе и попросил пригласить главбуха. Девушка молчала, уставившись в одну точку. Я тоже.
Вошла Петровна. Я объяснил ей, что этого человека нужно будет оформить на работу. Она подойдет на днях, как все утрясется. Петровна сфотографировала Лену и ушла.
– Вы были близки? – глупо спросил я, устав от тишины.
– Нет. Он только один раз погладил меня по спине, – она, наконец, разрыдалась. Как-то странно завыла, противно всхлипывая, как пенопласт по стеклу. Я ни разу не слышал, чтобы человек издавал такие звуки. Было непонятно, от чего она рыдает – оттого, что Виталик умер вообще или оттого, что он так и не успел трахнуть ее перед смертью.
Мне было радостно. Появление этой дамы реабилитировало меня перед самим собой, перед Колькой, ментами и всем миром. Я уже больше не злостный и неосторожный поджигатель, ведь она была на складе после нас.
Лена все рыдала и рыдала и не собиралась останавливаться. Черная юбка, новые полусапожки, скорее всего из кожзама, и колготки с затяжками. Обыкновенная русская деваха, безнадежно несчастная. Интересно, через сколько она про все забудет и, стесняясь и хлопая глазищами, ляжет ко мне в койку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32