Лучше объехать ее тремя молчаливыми кварталами вокруг. По крайней мере, так будет честнее и правильнее. Мы не обмолвились ни единым словом об увиденном.
Забыли - проехали. И расстались также, привычно-скромным поцелуем в щечку. Все в общем, как всегда. Как всегда... Я не часто оперирую этим словом?
Но не будем о грустном... Вечером по обыкновению я валялся в горячей воде, курил и размышлял.
Пока Владимир Евгеньевич не среагирует на мой хамский выпад, у меня не было хода. Нужно ждать. Ждать, что он такое сможет придумать в отместку. Опасное, но крайне увлекательное в своей непредсказуемости занятие - ждать... Глава 5. Трактат о любви
Прошло целых два дня, прежде чем я дождался пресловутого хода. Немудреного хода, скорее попытки ввести в игру новую фигуру.
Вечером на околоподъездной скамейке меня ждали. Ждали долго и упорно, судя по огромному количеству разбросанных вокруг окурков "Парламента".
Мусорили Владимир Евгеньевич Соколовы-с собственной персоной-с, на пару с незнакомым хмурым субъектом в короткой кожаной куртке. Субъект был лыс, как отборная селекционная репа. Поодаль стоял уже знакомый "мерс". Рядом - новенькая "Тойота".
Я встретил их более чем радушно:
- Ба, какие люди в Голливуде! Вован, сколько лет, сколько зим! Обнимемся, друг!
Владимир Евгеньевич несколько нервно уклонился от объятий, лысый грозно засопел.
- Прекрати ломать комедию...
Я изобразил искреннее непонимание сути вопроса:
- Какую комедию, Вова? О чем ты?
Какая в его глазах тоска! Ну просто нар без дозы...
- Да все о том же... Оставь Катю в покое!
- Ути-пути...Батюски... - откровенно издеваюсь я. - А то чаво будет?
- А то... - он напрягается и оглядывается на лысого.
Но лысый неожиданно занимает нестандартную позицию по отношению к моей персоне:
- Володя, нам лучше уйти.
- Чего?! - изумляется тот.
Лысый непреклонно суров и насуплен:
- Я узнал его. Он работал в бригаде Гоши Паритова. А когда Гошу закрыли, этот тип свалил в Москву. Помнишь Гошу?
Судя, с какой скоростью месье Соколов хлопает ресницами - помнит. Я тихо балдею. Да, Гошу Паритова, действительно, очень трудно забыть. Особенно тому, кто имел неосторожность оказаться его врагом. А я был его другом. Следовательно, мой недруг автоматически являлся недругом самого Гоши.
Есть такой факт в биографии: поработал на бандитов. От всей души, можно сказать, поработал. И теперь слава этой банды работала на меня. Еще бы! В послужном списке этих живодеров было все: от банально отрезанных ушей до взорванных самолетов. Гоша тогда и сел, вероятно навсегда, даже при полном отсутствии живых доказательств. Правосудие-с... Остатки команды разбежались. Я не был исключением, благополучно смывшись в первых рядах.
Но сейчас я вернулся. Вернулся, чтобы взять свое, завоеванное по праву, и уехать ко всем чертям на теплое побережье Гондураса. Ах, побережье... Там сейчас, наверное, тепло, песок, море и пальмы... Вот бы просто сидеть там в шезлонге, смотреть на играющих в волейбол девчонок, потягивать пиво и не думать абсолютно ни о чем...
- Да при чем тут Паритов! - мерзкой слизью из теплых грез вынырнул голос Владимира Евгеньевича, он что-то доказывал лысому. - Кому он нужен? Сейчас другое время, и вообще...
- Ты ошибаешься, Володя! - мягко убеждает лысый. - Гоша и тогда был фигурой, а сейчас - тем более. Он в системе. И в экономической, и в политической. Ты что, хочешь неприятности на свою голову?
- Заткнись! - капризно отвечает мальчик Вова. - Ты только глянь на этого...
Он тычет загипсованной рукой в мою сторону, я дружественно улыбаюсь.
- Он же последний негодяй, ты посмотри на мою руку, посмотри! - теперь он демонстрирует свой гипс лысому. - А все его хулиганские выходки! Я до сих пор на улицу не могу спокойно выйти, на меня каждая собака косится! А Катя? Как он ей мозги запудрил, а? Она теперь меня и видеть не хочет! Это бес, а не человек, ей-богу!
Но лысый остается тверд и благоразумен:
- Тем более! Я с бесами не борюсь, это не моя компетенция.
Владимир Евгеньевич подбоченивается и встает в независимую и гордую позу:
- В таком случае... Ты уволен!
Я с любопытством смотрю на лысого. И лысый не подкачал. Зевнул, расслабился и подчеркнуто равнодушно ответил:
- Как угодно. Я без работы не останусь.
Я делаю шаг вперед и подаю лысому руку. Лысый демонстративно крепко ее жмет, садится в "Тойоту" и уезжает. Владимир Евгеньевич так растерянно смотрит вслед удаляющемуся автомобилю, что мне даже становится его немного жалко.
Искренне пытаюсь утешить:
- Плюнь, не расстраивайся! Поскреби баксы по сусекам и найми себе нового бойца, делов-то!
Утешения не получилось. Он смотрит на меня с каким-то странным выражением злобной тоски. Такие глазенки бывают у подвальной крысы, загнанной дворовой шпаной в угол.
- Ты! Животное!
Это он мне такое говорит! Каково? Хам.
- Ты даже не животное, просто какой-то механизм, не способный любить!
Он бы еще кому-нибудь об этом рассказал....
- Даже не думай, что я оставлю тебя в покое, я доберусь до тебя, обязательно доберусь!
Ой, как страшно... Боюсь, боюсь...
Нагрузив меня всей этой мешаниной и галиматьей, он с трудом забирается в "мерседес". Машина обдает меня облаком выхлопных газов и шустро удаляется. Я смотрю ему вслед и медленно вытягиваю сигарету из пачки.
Нет! Все-таки он не прав, этот сукин сын, тысячу раз не прав! Я сумел испытать это болезненное чувство, которое неизвестный хитрец так безопасно обозвал "любовь". А между тем история была стара, как мир: она была замужем, а я считался другом ее мужа. Мне даже кажется, что она догадывалась о том, что я к ней неравнодушен. Я сходил с ума от одного только ее взгляда, тщательно скрывая свои чувства показной небрежностью, временами, возможно, даже обманывая самого себя. Да-с! И вот этак бывает...
Дело доходило до того, что вечерами, взяв бинокль, я ехал к ее дому, забирался на крышу многоэтажки напротив и подолгу наблюдал за ней, как она ходит в своем коротком халатике по квартире, что-то делает на кухне, читает, смотрит телевизор...
Я не мог слышать звуки, но видеть-то я все видел... Как она встречала его после работы, а он ей что-то говорил, озабоченно и устало. Судя по виноватому фейсу - оправдывался, почему так поздно, отчего, и все такое... А потом валился на диван к телевизору, а она хлопотала вокруг него...
С одной стороны, я прекрасно понимал, что это подло и грязно, подглядывать с крыши в окна чужой квартиры... Фу! Мерзость. А с другой... Я ничего не мог с собой поделать. Ведь именно в эти минуты я был почти счастлив, бывая с ней совсем рядом, порой совершенно забывая, что нас разделяет добрая сотня метров.
Сквозь линзы бинокля она казалась такой близкой, такой доступной, казалось, только протяни руку... Иногда объектив внезапно застилала туманная пелена, и, оглянувшись по сторонам, я вдруг понимал, что уже давным-давно льет дождь и сам я вымок до нитки.
В итоге случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Однажды, изрядно отметив чей-то день рождения, я случайно встретил ее, и воспользовавшись удачным моментом, выложил ей все, как на духу. Я рассказал ей все, всю свою жизнь, от собственной храбрости у меня перехватывало дыхание и дрожали руки.
Я был смел, как тигр, наивно полагая, что эти признания хоть что-то изменят... Как я ошибался! Она продуманно предпочла сделать вид, что ничего особенного не произошло. Ровным счетом ничего. Все, что она смогла сказать: "Ты знаешь, мне кажется, ты все это придумал".
Сначала я взбесился. Но потом успокоился и оценил всю глубину ее женской мудрости. В конце концов, у нее отличный муж: всегда вежливый и спокойный, как мамонт. Со временем он станет замечательным отцом ее ребенка, пусть даже они оба окажутся несколько скучноваты... Но это, как нынче говорят, издержки производства.
А я... Что я ей мог предложить? Свихнувшийся ветеран с кучей недостатков плюс законченный эгоист... Да, мне это попросту не дано! Не дано и все тут. Кроме того, я боялся, что весь мой семейный ад повторится заново, сначала, а к этому испытанию я был не готов, совсем не готов.
Как знать, быть может, именно она и могла все изменить в лучшую сторону. Быть может... А может, и нет. Жить в ожидании счастья и любви тяжело. Очень тяжело. Так зачем тратить драгоценное время и энергию, гоняясь за несбыточными химерами?
Это оказалось самым важным, поворотным решением для меня, хотя мне казалось, что я опять совершил убийство, на это раз в самом себе. Я убил в самом себе желание любить и быть любимым.
В тот день я жутко напился. Один, за кухонным столом. Моим единственным собеседником был стакан, которому я что-то невнятно бормотал до утра. Я так и уснул за этим столом. А проснувшись, увидел среди сигаретного пепла и разлитого вина шатающиеся строчки стихов, написанных прямо на серой пластмассе столешницы:
Любимая, прости меня,
Что я звоню тебе так поздно.
Мне не хватило света дня
И света глаз твоих бездонных.
"Не отрекаются любя... "
Я смел отречься. Каюсь, каюсь!
Хотя... Наверно, это зря,
Зря говорить с тобой пытаюсь.
Тебя, наверно, ждет другой.
Гадает, кто звонит подруге.
Прости, нарушил ваш покой...
Поверь... Ты... Ты у трубки?
Я помню все: твое дыханье,
Вкус губ и аромат духов,
Твой бархат рук, твое лобзанье...
Хотел забыть... Увы! Не смог.
Еще жетон. Он был последним,
Надул проклятый автомат...
Последний луч из мира тени
Твой голос... Как я виноват!
Надеюсь, ты простишь меня,
Что я звонил тебе так поздно.
Мы не увидим никогда
Друг друга... Да и слава богу!
Прочитав все это, я просто обалдел. Вряд ли стакан сумел бы такое состряпать самостоятельно. Следовательно, это сделал я. Поразительно. Ведь я никогда даже не пробовал писать стихи! Я не силен в поэзии, но эти строчки казались рожденными неким дыханием души. Нет, все-таки удивительно, как это вообще могло произойти.
Жутко болела голова. Верный знак необходимой экстренности опохмелки и грядущего решения на тему, как жить дальше. Быстро сбегав за парой бутылок крепкого пива, я жадно высосал одну и понял, что головная боль отступила, сменяя настроение на расслабленное и спокойное. Следующая бутылка была выпита прямо в горячей ванне, за сигаретой и размышлениями.
А в общем... Плевать. На щедро политой пивом почве разочарования взошла свежая идея, которой я незамедлительно увлекся. Увлекся настолько, что тут же выскочил из ванной, побрился и прямо перед зеркалом поклялся отныне не прикасаться к бутылке.
Я решил добиться невероятного успеха на каком-нибудь денежном поприще, желательно повалютнее. И тогда она поймет, какой шанс она упустила, я докажу, я всем докажу, черт их всех дери!
В ошалевшей от алкоголя и фантазий голове возникали грезы, одна дурней другой. Все кончилось тем, что я опять сходил за вином и опять в "последний раз" напился в совершеннейший дрызг.
Так длилось полгода. Технологию этого занятия стоит описать, настолько она занятна и проста. День следует начинать с крепких напитков, а к вечеру добавляться более слабыми, но (очень важно!) усиливающими эффект предыдущих, например - крепким пивом. Рекомендуемый сорт - "Балтика". Это не реклама, а признание фирме за отлично сваренное средство душевной анестезии, в результате употребления коего появляется совершенно реальное ощущение, что ты, как минимум, пришелец из космоса.
Как правило, это ощущение обманчивое, но по приобретении его можно хотя бы просто заснуть, с тайной надеждой не проснуться никогда...
Но пока наступало неизбежное утро. "Эври факин дэй...". Причем, как ни грустно, "форевер". Я просыпался. Для чего, зачем? Наверное, уже просто по привычке...
А на самом пике своего вдохновенного пьянства я встретил ее, ту самую, ради которой я в свое время самоотверженно мок на крышах.
Встретил очень нехорошо. Я не брился уже дней десять, а на повестке дня особенно остро стоял вопрос о крайней необходимости опохмелки. Судьбоносный вопрос весьма энергично решался при поддержке двух незнакомых корешей, в изобилии водящихся в любом магазине около витрин с винно-водочной благодатью.
Сначала она меня не заметила, прошла мимо. Но мои вкрученные кореша не смогли пропустить такое зрелище без комментариев, в основном касаемых длины и стройности ее ног. Она гневно обернулась...
На мгновение мне показалось, что пол магазина превратился в раскаленную сковородку, на которой меня собираются поджарить дикошарые поддатые черти.
Она увидела и узнала меня... На ее лице отразилась сложная гамма чувств - от жалости и удивления до крайнего отвращения и разочарования.
- Ты?!
Брезгливая гримаска.
- Я, - отрицать бесполезно.
Я невольно залюбовался ею. Повзрослела, похудела, стала еще женственней и грациозней... И как она картинно красива своей холено-ухоженной красотой, даже в этой брезгливой гримаске!
- А я так и думала, что ты этим закончишь! - сказала она с интонацией некоего злорадного восторга.
- Я тоже, - вздохнул я ароматами вчерашнего перегара.
Она сморщила свой очаровательный носик, подарила мне еще один презрительный взгляд, фыркнула, круто развернулась и ушла.
- Кто это? - спросили меня кореша. - Жена?
- Нет, - ответил я. - Это, наверное, была любовь...
- Вот стерва! - искренне посочувствовал один. - Нет чтобы мужику на бутылку дать...
Я посмотрел на него так, как будто он был тем самым афганским духом, который когда-то душил меня в почти уже забытом кишлаке. Еще мгновение, и я бы сломал ему челюсть: один удар чуть сбоку, чуть снизу - и он бы долго ничего не мог говорить.
Я крепко схватил его за отвороты драного плаща, затуманенным яростью взглядом раздирая зрачки его вдруг сразу обмочившихся глаз. Тварь! Какая-то поганая тварь смеет судить ее и мои чувства? Ах ты...
- Ты это... - залепетал он быстро и умоляюще. - Братан! Я же не хотел, не знал!
Я медленно остывал, а остывая, еще раз основательно тряхнул кореша за слабую грудку:
- Нет, это ты гони бабки на бутылку! Слышишь?! Ты, двоечник!
Кореш засуетился, вытаскивая из карманов смятые бумажки, зачем-то пытаясь их сортировать. Я вырвал эту смятую кучу у него из рук, ехидно поблагодарив:
- Спасибо за гуманитарную помощь ветерану, "братан". Родина тебя не забудет!
Ну вот. Проблема похмелья снята. По крайней мере, на текущие сутки. А придя домой, я сделал то, что проделывал каждый божий день: открыл вино, сел в кресло, слева пепельница, справа стакан, в руках Джек Лондон.
Когда комната погрузилась в вечерний полумрак, я отложил книгу и просто сидел, уставясь взглядом в одну точку. Курил сигарету за сигаретой и вспоминал...
Вот дерьмо-то... Я точно сошел с ума, и время отказалось меня лечить. Случилось то, чего я всегда ждал и боялся: я навечно остался там, с ними, моими друзьями, отдавшими свою кровь и молодые жизни всепоглощающей афганской пыли.
Помнится, лейтенант Ефремов говаривал: "Жизнь, парни, штука занятная, но уж больно дешевая. Высший шик - самому назначать за нее цену. Главное - не продешевить, но упаси Бог зарваться..."
Я где-то слышал, что один раз побывав там, за гранью дозволенного, двадцать из ста остаются жить там, в том мире и даже готовы платить любую цену за этот билет в один конец, ибо там все прямо, просто и понятно...
Он был прав, этот сумасшедший лейтенант, узнавший все о превратностях жизни и смерти. "Прав, прав, прав..." - стучало в висках вино. К тому моменту, когда заканчивалось вино, мои воспоминания понемногу начинали переплетаться со своими собственными фантасмагорическими грезами. Это я расценивал как сигнал "пора спать" и нетвердой походкой начинал пробираться к смятой постели.
И вот этак было каждый день. В аккурат до того момента, пока мне не стало скучно в своих страданиях. Я понял, что мне нужно срочно бросить пить и попробовать обзавестись свежими впечатлениями.
Эта совсем юная, с иголочки, мысль, разумеется, была щедро обмыта. И естественно - не молоком. И как следует поддав, я уже, как обычно, клялся самому себе, что это и был тот самый последний и решительный раз, когда я держал в руке стакан... Словом, все как всегда.
И тем более удивительно, что тогда я свои пьяные клятвы сдержал. И именно тогда принял решение познакомиться с Гошей Паритовым.
Знакомство состоялось. Я просто пришел к нему в офис, представился, сказал, что на войне убил шестерых и теперь пламенно желаю на него, Гошу, работать. Специальность? Произвольна.
Я умел все. Спецназовец. Как-никак это всегда звучало гордо. Мне было глубоко плевать на то, что конкретно требовалось исполнять. Мне нужны были деньги и статус. Деньги - непременно твердой валютой, а статус - непременно крутого бандита.
Все люди во все времена уважают деньги и силу. Настоящий бандит олицетворяет и первое, и второе. Он крут - и этим все сказано. Он выше серого большинства, морали и глупых законов, придуманных этим самым серым большинством. Он плюет на все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14