Манекенщицы еще могут, в лучшем случае, позволить себе заказать обед в ресторане, или пойти в ночной бар… Но мы!..
– Он одевает тебя?
– Да… Особенно с тех пор, как я живу на авеню Карно… В прошлом месяце он подарил мне шикарное каракулевое манто с норковым воротником.
– Норковым воротником?
– Да. Я как-нибудь его одену, чтобы тебе показать.
– Значит, ты начала «работать» после того, как обосновалась в новой квартире?
– Сначала нужно было, чтобы он посвятил меня в курс дела, помог освободиться от предрассудков, а как же! Я ведь ничего не понимала в ремесле!
– И это тебе нравится?
– Что за вопрос! Как и тебе! Мы все одинаковы: нам надоело горбатиться, надрывать свое здоровье ради того, чтобы зарабатывать гроши! А сейчас у меня красивая жизнь: есть машина, квартира, любящий мужчина… Абсолютно все! А чем занималась ты до того, как встретила Андре?
– Ничем. Я просто жила с родителями…
– У тебя есть семья? А у меня никого нет: я из приюта… Чем же я рисковала? Но ты!.. Как ты могла бросить своих?
– Они умерли.
– А, тогда понимаю: и ты тоже чувствовала себя одинокой… Мне это так знакомо, это хуже всего! Если бы я не встретила Фреда, наверное, мне пришлось бы утопиться… Видишь ли, он для меня – все! Думаю, что у тебя с Андре то же самое?
– Да, правда…
– Знаешь, моя самая заветная мечта – выйти за него замуж! Но у него есть жена, которая вцепилась в него…
Аньес окинула ее долгим взглядом. В ней проснулась симпатия к этой девушке, симпатия, смешанная с жалостью. Такие же ответы, такие же планы могла бы выложить и она всего лишь несколько месяцев назад перед Сюзанн, если бы у той было время ее расспрашивать. Сомнений больше не могло быть: месье Фред, и месье Боб – одно и то же лицо. Тактика, примененная по отношению к юной ученице-закройщице, носила отпечаток его когтей. Аньес холодела при мысли о том, что сутенер, даже не дождавшись смерти Сюзанн, нашел ей замену. Осторожно, тайком он пополнял штат своих «подопечных», вылавливая очередную жертву на улице Понтье. И он нашел именно такую: красивую, с налетом вульгарности, в общем, достаточно похожую на Сюзанн, чтобы наследовать ее клиентуру. Придерживаясь своей традиции, он снова остановил выбор на девушке из мира моды, но в этот раз не нашлось манекенщицы. Он удовлетворился девушкой, взятой не из элитного слоя, но имевшую для него свою цену.
– Мы слишком заболтались, – сказала Аньес, – а время идет… Я счастлива, что познакомилась с тобой. И поскольку я старше тебя…
– Не намного!
– И все-таки! Эта привилегия дает мне право угостить тебя джин-тоником. Я сразу заметила, пока мы так глупо исподтишка разглядывали друг друга, что нам нравится одно и то же… Бармен, возьмите деньги!
Она бросила на стойку банкноту. Этот жест напомнил ей жест Сюзанн, платившей когда-то за такси на площади Трокадеро, когда, открыв дверцу своей «Эм-Жи», она сказала тоном, не терпящим возражений: «Садись»!
Теперь она, Аньес, повелевала, в свою очередь, той, которая была еще только неопытной ученицей. И это сравнение помогло ей окинуть мысленным взором весь пройденный путь. Правда, легковерная «ученица», верившая в любовь этого месье Фреда, была не похожа на нее…
– Ты остаешься здесь? – спросила Аньес.
– Бесполезно, – ответила Жанин. – Здесь и не пахнет клиентами! Когда ты позвонишь мне по тому номеру, который я тебе дала?
– Завтра вечером. А послезавтра можно встретиться.
– Идет!
Они вернулись, каждая к своей машине. Аньес не слишком торопилась, ожидая, когда отъедет «Эм-Жи» со своей новой владелицей. Брюнетка заменила рыжеволосую, и ярко-алая машина, которая выгодно подчеркивала внешность брюнетки, заменила зеленую, которая больше подходила рыжеволосой. Но тень одного и того же мужчины неизменно вырисовывалась позади «Эм-Жи»…
Когда Аньес снова увидела Боба, она, конечно, промолчала о своей встрече с брюнеткой. Он был в хорошем настроении. Подсчитав выручку, он соизволил высказать свое удовольствие.
– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросил он, разыгрывая из себя доброго малого.
– Ничего особенного.
– У тебя нет свидания?
– Нет. Отдыхаю! Я собираюсь пойти в кино.
– В кино! Все вы женщины одинаковые: вы помешаны на экране! Раз уж ты свободна, то приглашаю тебя…
– Куда?
– В казино: мы там прекрасно поужинаем в ресторане, а затем я попытаю удачи… Ты увидишь: тебя это заинтересует! Это лучше всех фильмов на свете.
– И в честь чего это приглашение?
– Это необходимо для того, чтобы продолжить твое обучение, малышка! Ты скоро узнаешь.
Три часа спустя, месье Боб уже сидел за столом, покрытым зеленым сукном, рядом с соседками по игре, двумя далеко не юными дамами в драгоценностях. Аньес, вначале стоявшая позади него, перешла на другую сторону стола и села справа от крупье, откуда было удобнее наблюдать за действиями мужчины в его любимом занятии.
А вечер начался так. Во время ужина он сказал ей: «Ты увидишь, как я играю, и поймешь, на что я способен». Эти слова возбудили ее любопытство. С той же развязной уверенностью он направился к кассе. Небрежно бросив несколько пачек, он взял пятьдесят жетонов по пять тысяч франков. «Я никогда не ставлю на меньше», – объяснил он, когда они направились в игорный зал.
«Двести пятьдесят тысяч, – мысленно сказала себе Аньес. – Вот куда идут наши деньги: и те, которые приношу я, и те, что приносит Жанин… Но если он часто играет на такие суммы, то ни она, ни я никогда не сможем заполнить эту бездонную бочку. Откуда возьмется излишек? Загадка!»
Месье Бобу неслыханно везло. Жетоны скапливались перед ним под завистливые взгляды других игроков. Время от времени он бросал на Аньес торжествующий взгляд, который должен был означать: «Ты видишь, какой я мужчина!» Аньес прикинула, что перед ним больше миллиона. Удовлетворение, которое он пытался не проявлять слишком явно, тем не менее, сквозило в его широких непринужденных жестах, в его гримасах, выражающих превосходство, во взгляде из-под полуопущенных век, которые не могли погасить огонь этих глаз.
Сама того не желая, Аньес снова попала под гипноз этого человека. Мужчина, которого она увидела сейчас, внушал ей уважение. Она открыла в нем новое существо, которого раньше не знала. Он казался ей персонажем какой-то мистерии, который не принадлежал ни времени, ни пространству, а парил над всем: зеленым сукном, движением карт, объявлениями крупье, чтобы присоединиться к другому миру – миру поэтов, суперменов, канатоходцев или наркоманов. Впрочем, и другие сидящие вокруг стола, участвовали в том же действе, но месье Боб возвышался над всеми: он был ИГРОК.
Много раз у молодой женщины возникало желание крикнуть ему:
– Остановись! Разве ты не видишь, что твои ставки выросли вчетверо? Ворочая такими деньгами, ты мог бы оставить нас в покое навсегда!
Но она молчала, не смея вмешиваться в этот чужой для нее мир, чувствуя всю бесполезность этого вторжения: ведь здесь шла речь не о проигрыше или выигрыше… Весь смысл состоял в том, чтобы реагировать на малейшие колебания в игре, отдаваться во власть азарта, идти еще выше, еще дальше, стремясь к самой крайней грани. В этой игре, как чувствовала она, остановки не будет, судя по тому, сколько жетонов имел каждый перед собой. Она чувствовала также, что когда у него не будет больше денег, все средства будут для него хороши, чтобы выманить их у других: принуждение несчастных женщин к проституции, кражи, может быть, убийство… Карты горели у него в руках. Он был так же подвержен этому пороку, как другие – алкоголю. Чем больше она наблюдала за ним, тем больше чувствовала себя захмелевшей от зрелища игры, увлекаемой ощущением риска, с удовольствием подходя к той черте, за которой начиналось безумие. Но, испугавшись внезапно, она поняла, наконец, истинный смысл, ради которого этот ненасытный человек заставил ее так низко пасть. Она поняла и то, что он никогда не пожалеет ее, что он не способен вообще испытывать жалость. Его мозг, его сердце, душа были целиком поглощены игрой и ничем, кроме игры! Остальное не шло в счет.
От этого жестокого разоблачения, от этого бессмысленного спектакля молодая женщина едва не лишилась чувств; ей пришлось ухватиться за спинку кресла крупье, позади которого она сидела. Собрав все силы, она продолжала смотреть на танец карт в руках невозмутимого балетмейстера… В страхе она закрыла глаза.
Когда она их открыла, перед месье Бобом больше не было жетонов. Он смотрел на нее. Его глаза, несколько минут назад горевшие азартом, снова обрели свой холодный блеск – блеск стали. На его лице еще оставалась надменная маска, но рот сводила судорожная полуулыбка. Он вновь спустился на землю. И, хотя он делал над собой усилие, она чувствовала, что он еле держится на ногах.
Он оставил свое место, которое тотчас было занято другим игроком, горевшим, в свою очередь, желанием испытать те же чувства, то же опьянение… Поднимаясь, он сделал ей знак, и она, одурманенная атмосферой игорного зала, послушно направилась к нему. Единственными словами, которые у него нашлись для нее, были слова:
– Ты принесла мне неудачу. У тебя дурной глаз. Я не должен был приводить тебя сюда.
– Но, Боб…
– Молчи! У тебя есть деньги?
– Две или три тысячи франков, наверное…
– Нищета! – сказал он презрительно, даже с ненавистью.
Словно разряд тока прошел по ее телу.
– Ну ладно, что будем делать? – продолжал он. – Ты можешь себе представить, каким я буду посмешищем, если сяду играть с такой ничтожной суммой? Я должен поддерживать здесь свою репутацию. Мне непременно нужно достать деньги. Сейчас ты мне поможешь. У тебя осталось как раз столько, чтобы заказать два виски в баре. Пойдем!
Несколько минут спустя, когда они угрюмо сидели перед своими бокалами, он сказал ей:
– Видишь, идет мужчина? Это большой игрок, у него всегда полно денег! Очаруй его немного, он это обожает. Он даст тебе несколько жетонов, которые ты отдашь мне потом. Поняла? Я исчезаю…
Жизнерадостный «большой игрок» не заставил долго приглашать себя к разговору, и Аньес, пустив в ход свое искусство, принялась объяснять ему, что в продолжение всего вечера ее преследовала неудача…
– Можете не продолжать! – добродушно ответил игрок. – Я все понял: я Вас выручу. Попробуйте отыграться. Если игра пойдет, Вы даете мне половину выигрыша, а если нет – не упорствуйте и возвращайтесь домой. Бывают дни, как у Вас сегодня, когда игра не клеится! Но Вы можете особенно не волноваться: такая красивая девушка всегда может отыграться в любви! Держите: это в Ваше распоряжение!
Он высыпал перед ней на стойку бара пять жетонов по десять тысяч франков и вернулся в свой игорный зал. Она взяла жетоны и пошла искать Боба, чтобы отдать ему их. Он взял жетоны в руку и, небрежно подбросив, словно оценивая их вес, сказал недовольно:
– Это не золото инков, но все-таки…
Две минуты спустя он вновь сидел за столом, покрытым зеленым сукном, и в его руках снова танцевали карты. Аньес не отрывала глаз от принесенных ею жетонов. Ей казалось, что от них зависит вся ее судьба. Дьявольская лихорадка, с которой Боб манипулировал картами, передалась ей, как если бы она сама участвовала в игре… В тот миг, когда он открыл свои карты, она почувствовала, что ее сердце останавливается. Но когда крупье подвинул к нему лопаткой кучку жетонов, которые Боб выиграл, ее охватила неистовая радость. Боб действительно был сильным игроком! За каких-нибудь несколько секунд ему снова удалось собрать перед собой триста тысяч франков: триста тысяч, которые она считала потерянными… У нее не было даже желания крикнуть ему: «остановись!»: он все равно этого не сделал бы. Он продолжал… Скоро он имел вдвое больше, затем втрое! Недаром Боб сказал ей, что вернет свой миллион. В следующий заход он это сделал!
Взволнованная, она упрекала себя в том, что видела в Бобе только человека для плотских удовольствий: он был властелином всех удовольствий. И она прониклась к нему чувством, близким к поклонению… В каком-то смысле Сюзанн была права, когда сказала, что он удивительный мужчина! Чудо длилось не долго: несколько открытых карт – и оно снова исчезло. Перед Бобом больше ничего не было. Когда он взглянул на нее, его лицо было искажено. Выдержать это было выше ее сил. Она не закричала, не лишилась чувств, она затряслась в припадке нервного смеха. Игроки обернулись к ней с явным неодобрением, но она даже не обратила на это внимания: ее смех становился все истеричнее. Боб продолжал смотреть на нее с холодным бешенством. Вдруг, резко отойдя от стола, он подошел к ней. С неистовой силой он схватил ее за запястье и потянул к выходу, прошипев:
– Это тебя смешит? Ты что, издеваешься надо мной? Или тебя отхлестать, чтобы ты успокоилась?
Подумать только, в какой-то миг она могла принять Боба, это жалкое существо, этого позера, чуть ли не за всемогущего повелителя! Как он мог снова растрогать и почти очаровать ее? И ее смех перешел в молчаливые слезы.
Когда они ехали в машине через весь Париж обратно, он сказал ей:
– Надеюсь, ты усвоила?
– Что?
– Не думаешь же ты, что я возил тебя туда развлекаться? Нет? Значит, ты поняла, что могла бы вечерами, после твоей работы еще помогать мне?
– Разве тебе не достаточно того, чем я занимаюсь целый день?
– Те деньги, которые ты мне приносишь, слишком малы для твоей профессии. Я вижу, мое предложение не вызывает у тебя восторга? По крайней мере, ты увидела бы, что я нахожу деньгам благородное применение.
– Но Боб… А как же те сбережения, о которых ты мне как-то говорил?
– О нет, только не это слово! Это не к лицу ни тебе, ни мне! Ты что, считаешь меня буржуа? Боб со своими сбережениями в кубышке, ты можешь себе такое представить? Деньги ради денег, на остальное мне наплевать!
Она не отвечала, и он добавил уже тише:
– Впрочем, и тебе тоже: ты доказала это за три года, отдавая мне все.
Она тихо плакала.
– Эти грязные деньги, – сказала она, – ты пустишь на ветер, сколько бы их ни было. А я, по крайней мере, с сегодняшнего вечера вообще не уверена, что знаю им цену.
– Ну, хорошо, – усмехнулся он, – ты видишь: главное открытие этого вечера в том, что я не больше тебя заинтересован в деньгах!
– Это не спасет нас от ада, – пробормотала она.
– Значит, ты говоришь, что ничего не имеешь против такой работы? В тех случаях, когда игра не пойдет, как сегодня, мы будем применять тот же метод: ты идешь в бар; там всегда найдется добряк, готовый покровительствовать «красивым девушкам, которым не везет», и праздновать свою удачу или утешать свое поражение в их очаровательной компании.
Она пожала плечами… Что ответить на это?
И все же ответ у нее был. Личный, тайный, один и тот же на все раздиравшие ее вопросы. Он поднимался из глубины ее души, когда она чувствовала бессилие: Элизабет!
В то же утро Аньес снова пришла на авеню дю Мэн. Элизабет была еще слаба и не поднималась с постели. Перед тем, как Аньес появилась у ее изголовья, у нее состоялся короткий разговор с привратницей, сестрой Агат.
– Доктор приходил к ней? – спросила Аньес взволнованно.
– Да, вчера. Он сказал, что болезнь может затянуться надолго. Организм нашей дорогой сестры ослаблен, и он плохо сопротивляется. Но она так мужественна! Мы все бьемся над разгадкой ее болезни.
Аньес промолчала: она знала, что выздоровление наступит только тогда, когда Элизабет будет уверена, что ее сестра освободилась, наконец, от своей тревоги. Но что делать? Сказать ей сейчас всю правду? В том состоянии, в котором находилась Элизабет, это означало бы нанести ей новый удар, причинить новые страдания. Лучше промолчать. Единственное, что Аньес могла сделать для поддержания духа сестры, – это притвориться жизнерадостной, счастливой, словно этот тайный кошмар был полностью забыт ею. Пока Аньес поднималась по лестнице к комнате Элизабет, она прилагала все усилия, чтобы заставить себя улыбаться и выглядеть спокойной.
– Ну, вот и я! – сказала она, приближаясь к кровати. – Я решила почаще навещать тебя… А знаешь, ты намного лучше выглядишь!
Аньес лгала, но это было необходимо. На самом деле она была напугана бледностью лица сестры, ее обострившейся худобой. Воспаленные глаза Элизабет, казалось, стали еще больше. Они смотрели на нее с таким дружелюбием и преданностью, что ей стало тяжело выдерживать взгляд сестры. Этот взгляд, все более вопрошающий, потряс молодую женщину до такой степени, что все ее попытки выглядеть веселой потерпели крах в одно мгновение.
Аньес не смогла сыграть свою роль до конца. Они молчали. Наконец Элизабет спросила:
– Зачем ты обрезала свои чудесные волосы? На глазах Аньес выступили слезы.
– Не знаю, – тихо сказала она. – Так, просто, захотелось… И потом, это сейчас модно…
Она добавила с жалкой улыбкой:
– Эту моду, наверное, ввела ты. А парикмахер, в самом деле, преобразил мою голову!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22