- То-то слышу - звонок. Но не гадал, что это вы, Викентий Александрович. В такую погоду...
- Путник в непогоду не от праздности.
Трубышев вложил ладонь в пухлую руку булочника, заглянул ему в лицо:
- Кажется, пребываете в печали, Авдей Андреевич? Уж не с мукой ли беда?
Будто ждал этого вопроса Синягин, заговорил торопливо:
- Пришла телеграмма из Омска. Куплен муки один вагон, но выходит задержка. Чулков сообщил, что власти издали какой-то там указ. Сначала все государственное, а в конце частников. И выходит, что придет мой вагон к чистому понедельнику великого поста.
- Ну уж, к чистому понедельнику, - невесело улыбнулся Трубышев. - Но, конечно, весть нерадостная.
Вся эта история была ему известна куда как лучше, чем булочнику. Чулков, еще один комиссионер, в прошлом белый офицер, застрял в Омске. Все было так, как только что наговорил Синягин. Не указ, а постановление вышло на железной дороге: прежде грузы государственные, а потом грузы частные. По какой-то четвертой категории. И жил теперь в Омске комиссионер, и тратил зря деньги. И что тут придумать? Нет постановлений пока еще на водные дороги. Можно бы пароходом. Но ведь реки из Сибири не бегут к Москве. Да и зима. Можно бы лошадей нанять, но ведь тысячи километров до булочника Синягина. Одна надежда, что Москва, тамошние дельцы подошлют муки. Должна сегодня прийти телеграмма. Что в ней только будет?
- Это вот Марголиным хорошо, - как не слыша слов Викентия Александровича, продолжал бубнить булочник. - У них комиссионер оттуда же, из Омска, сообразил отправить груз на "Хлебопродукт". По дубликату на предъявителя получат здесь зерно. Вот как ловко...
- Это риск, - покачал головой Трубышев. - Это дело незаконное, и они могут лишиться своей муки с крупным штрафом... Не надо так рисковать. Что-нибудь придумаете...
- Уж не знаю, - зашептал булочник. - Печали много, Викентий Александрович. Тут арендатор валится, там вот... Какое-то смутное время настает.
- Не такое уж смутное.
- Как не такое, - покачал горестно головой Синягин. - Установили Советы твердый рубль. Фабрики открывают одну за другой. Магазины открывают. Нашего брата теснят и давят всем, чем можно. То налогами, то приказами, то указами. Да и вообще быстро могут покончить с нами, если захотят... Стоит масло подсолнечное в кооперации семьдесят копеек, а у меня в магазине рубль. Заставят и меня торговать по семьдесят копеек. Но я ведь плачу еще налог. И сразу же закрывай магазин и в очередь на биржу.
- Твердый рубль они установили - это верно, - помолчав, соглашаясь, заговорил Викентий Александрович. - И производительность труда у них какая-то, говорят. Но что будет завтра или послезавтра? Так что надейтесь на бога, Авдей Андреевич, а бог с нами, а не с ними.
Булочник облегченно вздохнул, вроде бы повеселел и ласково глянул на Трубышева. Кассир как ждал этой перемены в настроении, напомнил вдруг скучным голосом:
- За вами долг накопился по ссуде, Авдей Андреевич. Хоть сколько бы в возмещение.
- Но вы же видите, - зашептал булочник, вытянув шею, как гусь, и умоляюще глядя на Трубышева. - Торговли никакой. На липочке дело. Вот-вот грохнусь в долговую яму, существуй она сейчас...
- Ну что ж... Можно подождать...
Трубышев осмотрел комнату - сундучок, кровать, окно с темной шторой. Втянул ноздрями воздух, остро пропахший почему-то керосином, хотя висела над головой электрическая лампочка в шелковом абажуре с оборками.
- Жарко и душно у вас. Какой-то древний врач заметил, что воздух для легких - тот же хлеб. И, чем грязнее хлеб, тем в большем расстройстве окажется ваш организм, Авдей Андреевич.
Он не дал открыть рта булочнику, густо побагровевшему, обозлившемуся, что было видно по набыченной шее:
- Слышали, сливочное масло дорожает в цене? Зима, коровы перестают доить, "межмолоки" наступают, и зевать тут нельзя...
- Скудность у меня с маслом, - равнодушно признался булочник. - Но где возьмешь много, и на какие деньги?
- Говорят, в Вологде есть масло. Можно хоть вагон заказать. Ну, а насчет ссуды, так и быть, под масло ссужу...
- Но у меня нет в Вологде знакомых, - вздохнул булочник и прислушался к шагам и голосам в передней.
Викентий Александрович покачал горестно головой, промолчал. Он уже прикидывал: Вощинин должен сейчас прибыть с ордером от Миловидова. Ордер пойдет Дымковскому. Ну и через пару дней, на воскресенье, можно будет отправить Вощинина в Вологду. Там Сапожников, Сапожников оборотистый и скорый...
- Тут уж я вам не в силах помочь, - развел руками Викентий Александрович. - У меня тоже нет знакомых в Вологде.
А через неделю, в лавке, Вощинин нагнется к уху приказчика. Шепнет ему насчет сливочного масла. Мол, не надо ли. Приказчик к хозяину...
- Сами бы съездили, Авдей Андреевич, - посоветовал Трубышев. Прогулялись бы.
- Какие прогулки. Нельзя оставлять хозяйство. Живо все спустят.
Булочник махнул рукой, добавил:
- На час нельзя оставить. Боюсь. Особенно в пекарне у меня подобрались зимогоры... Пропьют живо до последнего решета...
Вошла жена Синягина. На подносе - стакан чая с лимоном, в вазочке сухарики, осыпанные маком. Привычки гостя здесь были известны.
- Благодарю, Катерина Юрьевна, - рассеянно произнес Трубышев и чуть склонил голову. Жена Синягина улыбнулась. Этот тонкий рот и редкие зубы заставили его вспомнить о Верочке, их дочери, тощей, длинной девице с малокровной кожей лица, белесыми локонами до плеч, томной и вялой.
- Как Верочка? Все так же страдает зубами?
- Ах, и не говорите!
Хозяйка нагнулась и шепотом, точно дочь в комнате по другую сторону коридора могла услышать разговор:
- То здесь болит, то там. Бессонница. Не ест, а ковыряется. Капризничает...
- Бледная немочь, - изрек голосом доктора кассир. - Это явная немочь. Уверяю. Замуж - и все эти явления исчезнут. Наша старшая так же вот маялась до замужества. Сейчас живет в Тифлисе и превосходно чувствует себя. Для блондинок это свойственно. Так сказать, мление в ожидании...
- Ходит Бронислав Яковлевич чуть не каждый день, - опять шепотом произнесла хозяйка, - а что-то не двигается дело. То мирные, то бранятся... Не поймешь, что у них там за разговоры. А как ваши дочери?
Трубышев так глубоко вздохнул, что послышался всхлип:
- На выданье, на выданье... До коих только... М-да...
Хозяйка горестно покивала головой и пошла к выходу, раздражающе хлопая задниками туфель о паркет.
- А вы собирались взять на паях в аренду какой-нибудь завод? обратился Синягин к кассиру с любопытством, и было видно, что он ждет ответа с каким-то внутренним напряжением и даже злорадством.
Трубышев вытянул ложечкой лимон из стакана, пососал с таким смаком, что у Синягина сам собой челноком заходил кадык:
- Хотелось бы мне взять в аренду лесопилку. А вы бы булочную рядом да пивную. Фирма "Синягин и компания"...
Кассир отхлебнул из стакана, пожевал губами, помолчал, поглядывая как-то странно долго и внимательно на сундучок:
- Но поразмыслил и отложил временно затею сию.
Он допил чай, похрустел сухариком.
Синягин тяжко вздохнул, разговор огорчил его.
- Удивляете вы меня, Викентий Александрович, - вдруг тоненько рассмеялся и пухлыми пальцами погладил себя по розовым проплешинам. - В революцию отобрали у вас дом, двухэтажный, на двадцать квартир, прогнали из подрядчиков, а вы работаете кассиром, трудитесь и, надо полагать, при вашем уме и аккуратности, в благодарностях тонете.
Он открыл рот - и не смех, а хрип заставил кассира нахмуриться и побарабанить пальцами по столу:
- Соизволенье божие, потому и кассир.
Опущенные вниз губы дрогнули в иронической усмешке. Он склонился пониже, едва не прошептал:
- Лучше всего я хотел, чтобы ваши дела процветали, Авдей Андреевич.
В прихожей весело прозвенел звонок, послышался зычный голос, долетело сквозь закрытые двери:
- В здравии ли Авдей Андреевич?
Что ответила жена булочника, было не ясно. Только Синягин опустился в каком-то изнеможении на сундучок, точно прикрыл его, точно спрятал, проговорил уныло:
- Вот и легок на помине наш Бронислав Яковлевич...
- А Верочка? - снова загудело в прихожей. И тут же громогласно, с легким хохотком: - По Рудольфу Валентино мается потому что. Женщины города ослеплены. Изволили смотреть "Кровь и песок"? Ну что ж вы, Катерина Юрьевна. Кровь бычья так и хлещет на головы зрителей. А как он танцует там с этой, с мадам Соль... А как пьет вино, как курит сигары... М-мм... Будешь тут маяться.
Послышались шаги, дверь распахнулась, и гость встал на пороге высокий, в английском костюме, сшитом варшавским портным при магазине "Единение", такой густоволосый, что казалось - на голове парик; сочные, мясистые губы, глаза с томной поволокой, по-женски яркий оскал зубов. От него так и несло дорогими духами, табаком, запахом вина. Бросив взгляд на булочника и кассира, он воскликнул:
- Приветствую деловых людей!
Недавно совсем Трубышев узнал, что родители Мухо и до сего дня где-то на Черноморском побережье. Отец - часовщик, мать - чуть ли не владелица городского ломбарда. Кто принял с такой родословной его на биржу труда сотрудником? Но расспрашивать не желал Викентий Александрович. Мухо весьма полезный человек. Достает он бланки документов, подбирает людей, делает мелкие услуги и частной торговле, арендаторам заводиков и мастерских. За деньги, понятно. Гуляка потому что - бильярдист, картежник.
- Благодарность вам, Бронислав Яковлевич. От Замшева, - проговорил с любезностью в голосе и с радушной улыбкой Викентий Александрович. Пользуется теперь привилегиями безработного, за квартиру платит копейки, получает пособие и торгует на базаре.
- Эту благодарность я давно оставил в "Откосе"...
Мухо сел грузно на стул, вытянул ноги в крепких заграничных башмаках. Улыбка неожиданно исчезла с его красивого лица, точно отрезвел вдруг и как бы впервые увидел и кассира, и булочника:
- Чистят биржу. Выискали, что пособия получали фабриканты, контрреволюционеры, попы. Ну, до вашего Замшева, слава богу, пока не добрались. А то еще, чего доброго, и меня спрашивать начнут.
- Вы же в начальниках, - удивился Викентий Александрович. - Вам ли бояться!
- И начальникам ломают крылья, - хмуро процедил Мухо. Но тут же осклабился, заговорил о другом, указывая пальцем в пол:
- Шел через кондитерскую, под лестницей коечка, а на ней та девчонка. Когда просила на бирже дать ей работу, была похожа на нищенку. И руки тряслись, когда брала у меня бумагу с вашим адресом, Авдей Андреевич; подумал даже, не алкоголичка ли, или курит опиум. Заморыш заморышем, а тут гляжу - румянец, и фигура открылась. Поотъелась на кренделях... Того и гляди, сама вместо кренделя на стол...
Он подмигнул булочнику. Тот насупился, погрозил пальцем:
- Ну-ну... Покорна Аполлинария, работяща, тиха, не требует лишнего.
- Что ж, - прервал его тут же Мухо, - раз вы довольны, то и мне быть бы довольным. Отблагодарите за рабыню, так сказать, Авдей Андреевич. А то собираюсь скоротать этот вечер, а кошелек тощ, как тощ скелет человека.
Он захохотал, а булочник вздохнул. Веселье жениха дочери ему не нравилось. Поднявшись с сундучка, снова отомкнул замок, достал несколько бумажных рублей.
- Много не могу, Бронислав, - проговорил сердито. - Сам в долгах, на ссуды живу.
Тогда двинулся Викентий Александрович. Он вынул из кармана бумажник, из бумажника несколько червонцев, положил с аккуратностью кассира на край стола:
- Будьте любезны, Бронислав Яковлевич. Одинокий, молодой и красивый мужчина. Вам нужен мир шелка и тумана... Когда-нибудь, разбогатеете если, отдадите...
- Сомневаюсь, что я когда-либо разбогатею, - засмеялся Мухо, тем не менее пряча деньги в карман пиджака. - Но за внимание благодарен и чем смогу...
- И договорились, - прервал его с любезной улыбкой Трубышев, как бы дав знак Мухо не продолжать больше разговор о деньгах.
Мухо поднялся, потягиваясь, и мечтательность легла в томные глаза.
- Загляну к Верочке, может, она составит мне компанию. Или в "Хуторок", или в "Откос". В "Хуторке" и до утра можно остаться, есть темные и теплые углы у Ивана Евграфовича. И Тамара - "пивная женщина" поет куплеты про ГПУ забавные, за солидный гонорар, понятно. А в "Откосе" зато публика поприличнее, и скрипки, и аргентинское танго. Только там и танцуют его, да еще падеспань. На днях там были с заведующим нашей секции. Вот вам! - обратился он с каким-то упреком к булочнику и кассиру. Заведующий, а не гнушается, так сказать, мирских удовольствий. Еще год назад боялся кружку пива выпить, а нынче говорит: надо всем нам жить не хуже нэпманов. Ради чего, мол, страдали в революцию да в гражданскую войну.
- Вы его, Бронислав, сманили с пути, - проговорил тихо и уныло Синягин. - Не иначе.
Мухо осмотрел булочника с каким-то сожалением:
- А может, в "Бахус", в бильярд? Или в "Хуторок", Авдей Андреевич? Закажем стол, танцы будут. Тамара в красном платье, как палач на помосте. Пойдете в танце, как Рудольфо Валентино...
Он похлопал по плечу Синягина с барской милостивостью и, не прощаясь, шагнул в дверь - сам как знаменитый тореро. Шляпу бы только ему да еще шпагу к широкому поясу.
Трубышев тоже поднялся.
- Ну и мне пора на вокзал... Так, если понадобятся деньги под сливочное масло, я к услугам... Сообщите, - проговорил, протягивая руку. Занесу ссуду. Ничего не поделаешь, - вздохнул он устало, - придется заложить еще одно кольцо покойной жены. Как не порадеешь для вас, Авдей Андреевич.
5
Он выбрался возле вокзала из саночек, поднялся на ступеньки. Толкался народ, больше с мешками, а то плотники с пилами, завернутыми в мешковину, с топорами за кушаком. Целая орава с топорами да пилами. Что-то строить едут. В лаптях, валенках, ободранных кожушках, замотанные от ветра шарфами и башлыками. Строить новый мир, как поется в песне. А у самих, поди, в животах бурчит.
Викентий Александрович остановился возле телеграфного окошечка. Его здесь знают. Барышня в кудряшках, этакий барашек, не бякающий только, улыбнулась, словно был он юношей со "взором горящим":
- Есть-есть вам телеграммка...
Прочел бегло, выругался. И Москва отказала в муке. Что-то случилось. Перебои ли в снабжении, то ли арестовали кого там.
Да, еще день-два - и вешай замок, Синягин, на булочную. Еще день-два - и распускай своих пекарей, поваров, приказчиков, прачек, сторожей. Чем платить им? Да еще надо искать отступные нанятому народу, а то ведь вспомнят профсоюз или будут шуршать кодексом о труде, за инспектором по труду помчатся на рысях. Народ после революции стал грамотный и дотошный. А помочь надо Синягину.
На заготовленном чистом листке бумаги Викентий Александрович набросал текст телеграммы в Казань. На другом листке составил текст в Балаково знакомым торговцам. Намечалась сделка на русское масло за туалетное мыло.
Сдав телеграммы, он прошел в буфет, присел возле окна.
А в буфете вдруг задвигались, загомонили. Издалека донесся свист паровоза, деревянное здание вокзала стало тихо вздрагивать. Сияя бельмом во лбу, покашливая трубой, паровоз прокатил мимо, поплевывая паром в ноги набежавшей толпе. Вот вагоны остановились, повалили из них пассажиры, прибывшие из соседнего города. С чемоданами, корзинами, с мешками, с баулами, редикюлями.
Вскоре перрон опустел. Викентий Александрович отступил к входной двери, собираясь выйти на улицу, но тут увидел, как боком шагнул внутрь Вощинин. Сразу бросилась в глаза бледность лица под каракулевой шапкой. Короткое пальто было не застегнуто, точно он проспал в вагоне да вот на ходу выпрыгнул. Заметив Викентия Александровича, остановился - уж не назад ли на перрон решил кинуться? Но сделал шаг вперед, даже постукал белыми бурками - одна о другую, сбивая невидимый снег.
- Арестовали Миловидова, - проговорил быстро, оглядывая зал. - Вчера утром.
Был спокойный вечер, было тепло печей, легкие саночки, девушка-телеграфистка с милым взглядом. И все закрылось этими бледными щеками, этими нервными руками, которые не находили покоя, этими глазами, высматривающими уже, наверное, в зале агента уголовного розыска.
- Что случилось, Георгий? - спросил Викентий Александрович, тоже невольно оглядываясь на бредущие между скамьями толпы пассажиров, прибывших с поездом. - Или догадались?
- Откуда мне ведомо, - отвернувшись от Трубышева, со злобой уже ответил комиссионер. - Заметили, значит. И где только вы его отыскали?
Миловидова нашел Иван Евграфович. Как-то в зале он увидел маленького квадратного человека, стоявшего с бутылкой в руке возле пианиста и под военный марш топавшего ногами, подпевающего музыканту. В зале смеялись на него. Трактирщик с первого взгляда узнал в смешном певце одного из бывших посетителей ресторана "Царьград", тогда еще, в дореволюционное время. Он приезжал в город по каким-то железнодорожным делам, останавливался в гостинице "Европа" и приходил кутить к ним в "Царьград". Кутил он шумно, звучно, так что на другой день весь ресторан от рабочих до поваров только я говорил про вчерашнего Анатолия Сергеевича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28