Самодельный "Град" не подвел. В наступающих сумерках огневой налет (абсолютно безобидный по сути - до футбольного поля долетали только обгорелые "спички") был весьма эффектен. Огненные хвосты потрясли крепких, но морально неподготовленных футболистов. Они просто разбежались. Авиамоделисты были отомщены.
Одна из громких Ефимовых акций - запуск летающего батона. Купленный в булочной, он стал причиной потери Шмагиным зуба - такой оказался черствый. Возмущенный Шмагин, человек традиционного менталитета, предложил написать жалобу. Но прошло предложение Береславского. Золотые руки Шмагина (у Ефима здесь был прокол: он мало чему научился в рукоделье, разве что приобрел пожизненную любовь к хорошим инструментам) плюс надежный моторчик МК-12В позволили выставить летающий батон на городские соревнования, где тот был отмечен призом за оригинальность. А присутствующий на празднике секретарь горкома партии, узнав о предыстории феномена, говорят, прилюдно обругал директора хлебного треста. Так что шмагинский зуб также не остался неотмщенным.
Максим Флеров в подобных акциях, как правило, не участвовал, но одобрял. Вообще они с Ефимом чувствовали взаимную симпатию. Хотя что-то мешало Береславскому искать с ним дружбы.
Была, например, такая ситуация. В кружок ввалилась драка. Один - приятель кружковского деятеля. Собственно, поэтому он и искал спасения в авиамодельном. Двое других, соответственно, его лупили.
Флеров сидел у входа, паял бензобак к своей модели. Делал он это мастерски. Когда клубок ввалился в дверь, Макс вытер жало паяльника, большого, стопятидесятиваттного, - и повернулся к дерущимся. Прямо перед ним маячила задница одного из преследователей. Вот к ней-то и приложил Флеров свой здоровенный паяльник! Даже не приложил, а ткнул им несчастного. Через мгновение раздался пронзительный вопль, и пацан, не переставая орать, покинул помещение. Максим чуть передвинулся и повторил экзекуцию со вторым. Все это время с его губ не сходила спокойная улыбка.
Остальные ребята откровенно хохотали. Это и в самом деле было смешно. Кроме того, паяльник Флерова наказал злодеев, вдвоем избивавших одного.
Не смеялся, наверное, один Ефим. Он хорошо представлял себе ожог под синтетическими спортивными штанами пэтэушника, и смешным ему это не казалось.
Как ни странно, Флеров заметил реакцию Ефима. Еще более странно, что это его задело.
- А если тебя будут убивать, ты тоже будешь их жалеть? - спросил он.
- Тебя же не убивали.
- Но они первые начали, - уже злился Максим. Береславский отмалчивался.
Флеров действительно был справедливым парнем. Не было случая, когда он первым кого-то задевал. Но, на взгляд Ефима, его ответ далеко не всегда соответствовал причине.
И все же именно Флеров положил руку на плечо Ефиму, когда его выстраданный самолет на первом же витке превратился в груду обломков. Береславский изо всех сил старался не зареветь. Но Флеров подошел и поздравил. С первым полетом. Ведь полет-то был! И подарил солдатский ремень. Весьма ценный для любого пацана подарок.
Потом Володя объяснил причину неуправляемости модели.
- Значит, ты все заранее знал? - расстроился Ефим.
Володя кивнул.
- Почему же не сказал?
- Ты не спрашивал.
Позже Береславский оценил преподанный урок. Он, безусловно, стоил дороже разбитой авиамодели.
Вообще, кружок сильно сказался на Ефимовом развитии, несмотря на то что во взрослой жизни он отношения к авиации не имел. И хоть после десятилетки он почти не общался с кружковскими, но воспоминания остались теплыми.
С Флеровым же контакты были. Пересекались то в секции карате (Береславский - любитель, больше сражался с растущим собственным весом, чем со спарринг-партнерами; Максим - почти профессионал, уже имевший собственных учеников), то на стоянке, где ставили на ночь свои "Запорожцы". С удовольствием перебрасывались фразами: взаимная симпатия осталась.
И лишь пару лет назад Ефим узнал о новой ипостаси Флерова, или Флера, как величали его криминалитет и правоохранительные органы. Он стал известным "авторитетом", своего рода объединителем славянского криминального сообщества против засилья кавказских преступников.
Короче, парень сделал недюжинную карьеру. Это известие расстроило Ефима. Он всегда резко отрицательно относился к преступному миру, не веря ни в какие романтические представления о нем. Бандит есть бандит, и этим все сказано.
Но Флер - особый случай. Ефим помнил его руку на своем плече. И еще одна неприятная мысль не уходила: если в стране, хоть и временно (Береславский не сомневался, что временно) перестали работать законы, если их почти полностью подменили "понятия", то пусть уж в неидеальном мире за соблюдением "понятий" присматривает действительно справедливый (или хотя бы старающийся быть таковым) Флер, чем кто-нибудь другой.
Для себя Ефим никогда ни о чем бы его не попросил, равно как и генерала Юрку. Но Саша - случай особый. Нельзя быть щепетильным, рискуя жизнью другого человека.
Вот почему сейчас Ефим несся по ночному шоссе, спеша на встречу с Флером. Договорился о встрече он через секретаря (бандиты теперь обязательно имеют секретарей). А номер телефона узнал от одноклассника, который тоже кашеварил на этой кухне. Флер, поняв, кто звонит, моментально взял трубку и после обмена приветствиями назначил место и время встречи.
Место оказалось приятным. Старый подмосковный ресторан, около которого много лет назад молодой репортер Береславский с ребятами из угрозыска дежурили, пытаясь отследить валютных проституток. Кстати, статью тогда опубликовать не дали, тема считалась закрытой.
Теперь валютных проституток, в связи с конвертируемостью рубля, не стало. Наверное, это должно вызывать гордость...
Флер и Ефим сидели за столиком на двоих, в дальнем углу зала.
- Хорошо выглядишь! - одобрил Флер.
- Ты вроде тоже не жалуешься, - усмехнулся Береславский. Тренер по карате явно продолжал поддерживать боевую форму.
- Не боишься со мной общаться? Всех, кто ко мне приезжает, пишут на видеокамеру.
- Значит, войду в историю.
- Ты никогда особо не боялся. Только в тебе струны нет.
- Какой еще струны? - не понял Ефим.
- Мало иметь храбрость и кураж. Нужна еще струна. Чтобы в других резонанс вызывать. Если ты не влия-ешь на других, то зачем тебе твои достоинства?
- Макс, мои достоинства нужны мне. И моим детям. Я не хочу никого завоевывать.
- Я тоже не хочу. Ты же помнишь, я никогда не лез первым. Ну, ладно. А то я как перед тобой оправдываюсь. Чего ты хотел?
- Мой друг попал в СИЗО. В Матросскую Тишину. Он защищал свой дом и убил четверых.
- И чего ты хочешь?
- Он служил срочную в конвойных войсках.
- Сейчас с этим помягче. Кто из нас не был в комсомоле, а то и в партии.
- Но в конвойных были не все. Хотя он себе службу не выбирал.
- Понятно. Ладно, есть у меня некоторые возможности. Как зовут твоего друга?
- Орлов Александр Петрович.
- Не тронут твоего Александра Петровича, - подытожил Флер и сменил тему разговора. - А ты тоже бизнесом занимаешься?
- Что значит - тоже? - усмехнулся Ефим.
- Ты - говнюк! - вскочил Макс. - Ты же презираешь меня!
В дальнем конце зала синхронно вскочила на ноги охрана. Флер взмахом руки усадил ее обратно.
- Что, не так? - не унимался Флер. Его лицо исказила злобная гримаса.
- Такой ты мне не нравишься, - согласно кивнул Береславский.
- Ты говнюк и засранец, - с горечью сказал Флер. - Ты приехал ко мне за помощью и презираешь меня.
- За помощью своему другу, - уточнил Ефим. - Свои дела я решаю сам.
- Во-первых, не всегда сам. Я тут случайно узнал про твои игры с Ахметом. И немножко изменил ход событий. А во-вторых, какая разница, для себя или для друга? Можешь сам - сделай сам! Пойди в Матросскую Тишину и попроси граждан не опускать своего товарища за его грехи. Настоящие или мнимые - какая разница, если тот, кто решает, обладает силой?
...Замечание про Ахмета было для Ефима неожиданным. Это один из немногих случаев, когда Береславский повел себя как абсолютный кретин. Года три назад, Ефим еще ездил на "Жигуле", - он парковался около крупной московской гостиницы. Приехал по делам. Долго не мог найти места, наконец встал на только что освободившееся.
Не успел выйти из машины, как подъехала белая "Волга". Из нее шустро вышли двое: среднего роста славянин и кавказец. Второй, маленький хмырь, роста с метр шестьдесят, назвался Ахметом и велел Ефиму освободить место. На недоумение того ответил, что Ефим найдет себе другое, а его, Ахмета, машине надо много места, потому что машина большая.
Береславский не придумал ничего умнее, как посоветовать купить Ахмету ишака, потому что ишак занимает много меньше места, чем "Волга". Славянин улыбнулся, а Ефим сразу понял, что ответ был опрометчивым. Во-первых, потому что он поддался антикавказским настроениям. То есть сделал то, что презирал в других. Во-вторых, потому что Ахмету явно хотелось уничтожить Ефима немедленно, не откладывая на завтра. С трудом сдерживался.
Береславский, найдя приключение, срочно продумывал, как из него выходить.
Однако, несмотря на тревожные ощущения, дело, не дав бурных всходов, так и заглохло. Теперь понятно - почему.
В общем, как ни крути, Флер прав во всем. Ефим так и сказал:
- Ладно, ты прав. Нет разницы, за кого просишь. И ты меня серьезно выручил с Ахметом.
- Но...
- Что - но?
- После такого ответа, судя по твоей роже, должно последовать "но"...
Теперь уже разозлился Ефим:
- А ты кем себя считаешь? Робин Гудом? И с Ахметом - тоже как Монте-Кристо. Предупредил бы меня - и все. Сам бы разрулил. Я что - с другой планеты, что ли?
- Да, ты прав. Я пришел за помощью. Но я тебя что, не выручил бы, если б мог? И еще: ты хочешь, чтоб твой сын жил так же, как ты?
Флер вздохнул, налил по полбокала сухого и положил руку на Ефимово плечо. Как когда-то. Во вторую взял бокал.
- Ты чертовски умный, Ефим. Я тебе иногда завидую. И смелый. Моя смелость дешевле. У меня оружие, охрана. Да я и без оружия кирпичи колю. Ты же толстый, очкастый и неуклюжий. Значит, твоя смелость дороже.
- Макс, ты за что предлагаешь пить? За мою смелость, за твою охрану? Я уже запутался что-то.
- Ты говнюк, Ефим. Ты даже дослушать не можешь старшего. Я предлагаю выпить за то, чтобы мои дети жили иначе.
- Принимаю, - согласился Ефим и выпил вино.
ГЛАВА 11
Страшный шел на меня со своей скотской улыбкой и здоровущим ножом. Я стрелял из "беретты", видел, как пули пробивали его рубашку, толкая назад. А ему хоть бы хны!
Я проснулся в тот момент, когда ужас достиг апогея.
Вот уж действительно, старик Эйнштейн прав! Проснулся в тюрьме. В вонючей камере. На жесткой шконке. А по лицу - я чувствовал это - растеклась идиотская счастливая улыбка. Слава богу, сокамерники не видели. А то бы подумали спятил, сиделец.
Но старик Эйнштейн был прав по-крупному. Справив свои утренние дела на камерных удобствах и ощутив не головным, а, наверное, костным мозгом толщину стен, я потерял большую часть первоначального оптимизма.
Ну да ладно. Бог не выдаст, курица не съест.
Соседи мои оказались людьми спокойными. Никто и не думал отнимать у меня пайку или делать из меня женщину. Владимир Павлович, средней руки чиновник. Наверное, взяточник. На воле такие вызывают у меня отвращение. Здесь же он показался мне вполне милым человеком.
Инженер Николай убил свою жену. И похоже, не раскаивался. Опять-таки, я ему не судья. Я свою бы точно не убил. После того, как столько за ней пробегал.
Даже случайное воспоминание о Ленке вызвало теплую волну в душе. И конкретное желание. От второго пора отвыкать. Кто знает, когда мы теперь свидимся?
Третий сосед - Витя. Молодой парень. Ему инкриминируют квартирную кражу. И, как он говорит, пытаются навесить на него все нераскрытые преступления.
Но в основном он не говорит, а молча лежит лицом к стене. (Саша сильно бы удивился, узнав, что именно Витя по приказу "кума"-оперативника внимательно вслушивается в каждое произнесенное им слово...)
Первый день моего заключения обещал быть спокойным. У ребят имелись домино и шахматы. Так что, если бы не запах и печальные, а главное, длительные перспективы, я бы только приветствовал такой перерыв. Чего-то в последнее время уработался.
Честно говоря, Ефим все меньше уделяет внимания работе, и все больше своим увлечениям. Ничего не скажу, серьезные заказы по-прежнему идут через него. И, посидев часок за компьютером, он может на креативе* принести денег больше, чем наша типография за неделю. Но все зависит от его царственного желания. Не захочет - будет заниматься какой-нибудь ерундой. Раскручивать никому не нужного гениального художника, который к тому же забудет заплатить. Или писать стихи, которые нужны в этом мире десятку человек (среди них, к сожалению, моя Ленка). Или, что меня окончательно убило, - изучать японский язык. Он положил на это дело месяц! Месяц!!! Чтоб потом так же внезапно бросить это занятие.
А уж вникать в такие мелочи, как бухгалтерия и уменьшение налогового бремени, он не станет никогда. Не царское это дело! Подмахнет документы - и привет. Доверяет, паразит.
В налоговой наш красавец ни разу не появился. Цветы ношу я, конфеты тоже. Конечно, у нас не та фирма, которой сильно интересуются, но все равно злит.
Кстати, если бы Ефим занимался бизнесом серьезно, мы бы были среди первых. Ведь нас, несмотря на финансовую немощь, все знают. Мы выполняли десятки заказов, которые не смогли сделать другие. Ефиму за час консультации платят столько, сколько второму бухгалтеру за месяц. Он честно отдает заработанное в кассу, которую веду я (не он же!). И продолжает заниматься идиотскими делами.
Я пытался с ним серьезно поговорить. Он только отсмеивается. Курево не рекламирует, хотя предложения были. Политику не обслуживает. Говорит, чтоб перед детьми потом не стесняться.
Взяток не дает. "Откатные" схемы у нас не в ходу. По крайней мере, по его контрактам. Как в таких условиях конкурировать?
Но самое паскудное - вот подумал о нем, обругал даже, а на душе лучше стало. Теплее.
Я, похоже, понял. Береславский - опиум для народа. С ним весело и хорошо. Но к нему привыкаешь. А его передозировка ведет к большим проблемам.
Надо это все не забыть и при встрече ему изложить. Не все же Ефиму насмехаться над людьми.
25 лет назад
Я родился в деревне Каменке, под Астраханью, в устье Волги. Почему Каменка - не знает никто. Кругом вода: бесчисленные протоки ерики рассекают равнину. По берегам - кусты. Можно заснуть в пяти метрах от протоки и не знать об этом. Многие ерики очень глубокие, несмотря на узость.
Капитанам "ракет" можно ходить только по обозначенным фарватерам, но которые местные, не сильно слушаются наставлений, и один чуть не сделал меня сумасшедшим.
Мы с Анютой отлично провели время в небольшом стожке, на который набрели уже ночью, и в нем же заснули. Проснулся я рано-рано утром. Анька еще спала.
Я вылез из стожка, сладко потянулся, возвращаясь к жизни, в полном смысле слова прекрасной и удивительной. Я так любил это время! Утренняя дымка рассеивалась, воздух - свежайший! Дышать - само по себе становится удовольствием!
И вдруг - прямо по полю, чернея на фоне встающего солнца, на меня двинулась "ракета"! Я, конечно, не боюсь судов на подводных крыльях - они у нас вместо автобусов. Но чтобы утром, по полю - и на меня!
Я похолодел, не в силах двинуться. В голове - мысли идиотские. Про летучих голландцев. Даже лицо рулевого в рубке вижу. С сигаретой в зубах.
Я чуть не спятил, ей-богу! Но метрах в десяти от меня "ракета" довольно резко повернула направо, подставив под обзор свой бок. Пассажиров на палубе не было. Капитан, видно, решал личные проблемы, гуляя по ерику лишь чуть шире судна.
Я расхохотался, спустился к воде и умылся. Потом вернулся к Анюте. Она спала на боку, подложив под голову руку. Юбка здорово задралась, обнажив красивые и крепкие Анькины ноги. И не только ноги: я же сам ночью и отшвырнул, что мешало.
Я встал на колени, приблизился к ее лицу и поцеловал в губы. От нее смешно, как от ребенка, пахло молоком. Мне в ней нравилось все! Я обнял ее, теплую, доверчивую, перевернул на спину. Она капризно поворчала, но сама помогла мне, и через минуту мы с ней уже летали в облаках.
Мы не успели пожениться по чистой случайности. Никто не верит, но мой паспорт сжевала корова. Было невтерпеж, и мы с ней устроились ночью в стоге прямо за моим домом. Все было здорово, но из кармана рубашки выпал паспорт. Утром я побежал искать, однако сено, умятое нашими разгоряченными телами, дед уже скормил корове. Дед у меня полуслепой, что с него взять! Еще меньше претензий к Милке. Короче, я нашел только обрывок красной обложки. И ушел в армию холостым.
После "учебки" в вагонзаках сопровождал заключенных. Вот почему, едва попав за ворота тюрьмы, узнал запах. Он един для всех тюрем, хоть каменных, хоть на колесах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38