На две недели. На этом наши отношения пока кончаются.
Лена - почти готовый врач, мы с Ефимом - готовые инженеры. Тимофей геодезист из геологической партии, Таня - мастер-строитель. У нее очень громкий голос и мощные жилистые руки. Со стороны незаметно, но на остановках она в одиночку с легкостью втягивает нашу лодку на отмель. Ефим в первый же день намертво приклеил к ней кликуху - Боцман.
Лодки у нас - дерьмо: из стеклопластика, широкие и неуклюжие, называются "Пелла". Уж не знаю, в переводе с какого. Сделаны они для полудурков туристов, возомнивших себя первооткрывателями волжской дельты. Их почти невозможно перевернуть.
На этом достоинства кончаются, и я с завистью смотрю на вытянутые и узкие моторные лодки местных рыбаков, чьи хищные силуэты то и дело проносятся мимо нас. Во многих из них - точно знаю - на дне лежат длинные веретенообразные осетры. Каждый вечер мы жарим осетрину и мажем бутерброды черной слабосоленой икрой, которую покупаем здесь же, у берега, в одной из рыбацких лодок.
Теоретически - это браконьерство. Но я вырос в одной из деревенек, прислонившихся к боку великой реки. У каждого дома - сарайчик, из которого лодка спускается прямо в реку. Во многих домах и ворота открываются в сторону воды. И местные жители просто не могут взять в толк, почему им нельзя поймать и съесть то, то плещется прямо под окнами.
Господи, как же здесь хорошо! Ленивец Ефим никогда не поймет, какой это кайф - устать, орудуя двумя здоровенными веслами и продвигая вперед такое неуклюжее чудище, как наша зелененькая "Пелла". И чтоб было жарко, и чтоб вспотевший торс обвевал легкий волжский ветерок! Береславский - изнеженная жертва города - явно принижал роль плотских, физических удовольствий.
Здесь, правда, нужна поправка. Что касается девушек, то Ефим никогда себе ни в чем не отказывал. Точнее, редко отказывали ему. Ну, как же: крутой мачо, стихи на студвечерах читает, на гитаре бацает, а тут не так давно его вирши начали печатать в настоящих газетах. Он тогда чуть не лопнул от гордости.
А девчонки что, они же глупенькие. Им в уши налил, они твои. В общем, можно сказать, что Ефим все пять курсов прожил вполне весело, ничем себя особо не напрягая. Лабораторные обычно делал я, конспекты ему давала вся группа (даже наша неумолимая староста Маринка), на экзаменах он закатывал спектакли одного актера и - что поразительно - учился на четыре с половиной. Мозги, конечно, у него есть, этого не отнимешь. Но, как говорится, его бы энергию - да в мирных целях.
Совсем другим Ефим был три недели назад. Он приперся ко мне в общагу вообще без лица. Ничего не говоря, сел на койку и стал тупо смотреть в одну точку. Сначала было забавно, но, вернувшись через полчаса - сгонял на кухню пожарить хека, - я застал ту же картину. Вот теперь мне стало страшно.
- Ефим, ты чего, охренел? - деликатно поинтересовался я.
- Порядок, Толстый, - буркнул он.
Тут до меня доперло. Не иначе, как любовь. Весь курс обсуждал пленение Ефима "надменной чукчей", как назвала Ефимову новую девушку девушка предыдущая. Хотя ее даже не назовешь "новой девушкой Ефима". Потому что с внешнего ракурса дело представляется так, что Ефим в этом процессе мало что решает. Он был типа бычка на веревочке. Как он сам любит говорить: "Так и гибнут самые великие!"
Ну, с этим уже проще. Видно, Наташка чем-то обидела гордого юношу.
На свете нет бабы такой,
Чтоб нас опечалить сумела.
Важнее душевный покой,
А бабы - последнее дело!
- продекламировал я его любимый тост. Лицо Ефима затряслось, и я понял, что мужик совсем поломатый.
- Ладно, - сказал я ему. - Сейчас развеем скорбь. - И достал из тайника (наши комнаты частенько шмонал комендант) бутылку "Столичной".
Береславский, обычно слабо пьющий, залпом выкушал стакан. Мы заели хеком. Допили остатки.
На запах заглянули соседи: две комнаты выходили в один коридочик с туалетом и раковиной. У них тоже с собой было. Они принесли две бутылки и ружье для подводной охоты. Пили и стреляли гарпуном во входную дверь, предварительно нарисовав мишень.
- Проблемы с Наташкой? - улучив момент, тихо спросил я.
- О ком ты? - надменно поинтересовался Ефим. - Не знаю такой.
Ого, значит, все серьезно. Я думаю, это к лучшему. Мне надоело смотреть, как моего друга буквально на ходу стреножат. И дело не в разрезе глаз, по мне хоть чукча, хоть негра. Да и сам Ефим - не совсем чистый ариец. Но уж больно лихо его эта девочка скрутила.
А Ефим тем временем неспешно налил себе еще стакан и, как зомби, спокойно опрокинул его в глотку.
Дальше - страшно вспомнить. То он заряжал ружье, убивать Наташку. То запирался в туалете и там тихо стонал. То желал немедленно найти какого-то мужика с четвертого курса, с которым что-то ранее не поделил.
А потом он просто лег на пол и перестал шевелиться. К тому времени все разошлись, и я до смерти испугался. Перевернув бездыханное тело на живот, чтоб в случае чего не захлебнулся, я рванул за Маринкой. Она жила через комнату от нас.
На счастье там оказалась и Лена, давняя Маринкина подружка, мы через нее познакомились. Я даже обиделся: пришла в соседнюю комнату, а мне, почти официально по ней вздыхавшему, даже не объявилась! Но надо было спасать Ефима.
Я объяснил ситуацию. Лена поморщилась. Она относилась к Ефиму сугубо отрицательно, презирая его за излишнюю половую активность и считая пустым двуногим. Я не возражал против такой версии, так как мне очень бы не хотелось конкурировать на этом фронте с Береславским. Я свои шансы всегда оцениваю трезво. Но Ленка, как оказалось, была не падкой на внешние эффекты, а я как раз человек спокойный и терпеливый.
Увидев тело, Лена нисколько не растерялась. И хотя далее процесс был грязный, я в тот момент просто гордился ею. Девчонки заперли дверь, сняли, несмотря на мое присутствие, платья, чтобы не испачкать их о то, что они общими усилиями с помощью тонкого шланга извлекали из Ефима. То есть шлангом только заливали, а вытекало само.
На пятой или шестой процедуре - я устал считать - Ефим открыл глаза и тупо посмотрел на присутствующих. Лена пощелкала пальцами перед его лицом, посветила в зрачки моим фонариком. Потом скормила ему таблеток двадцать активированного угля. Ефим покорно ел. Постепенно он приобретал осмысленное выражение.
- Все, - облегченно сказала моя любовь. - Жить будет.
И в этот момент Береславский рванул к выходу. Правда, перепутал дверь, приняв балконную за выходную. Думаю, что если б я в прыжке не схватил его за ноги, он так бы напрямик и вышел с одиннадцатого этажа!
Ефим грохнулся на пол, я железной хваткой его держал, а девчонки сноровисто и умело связали буяна простынями и полотенцами. Где только научились?
Теперь Ефим был абсолютно недвижим. Девочки убрали в комнате и пошли в душ мыться. Потом нагрели электрический чайник, втроем стали пить чай. Береславский лежал, спеленутый, на полу и печально смотрел на нас.
- Может, развяжем? - не выдержала Маринка. Она почему-то всегда жалела Ефима, видимо считая его слабоватым на голову.
- Нет, подождем еще часок, - спокойно ответила Ленка. - Скоро он будет в норме. Непонятно, чего это с ним? Он же вроде раньше не пил.
- Любовь, - с веселенькой интонацией объяснил я.
И тут Ленка, моя Ленка, с неприязнью посмотрела на меня! Я сник, поняв, что шутку не одобрили.
К ночи мы распаковали Ефима. Он был, как всегда. Не скажешь, что два часа назад так бесновался. Девчонки ушли к себе, а я заложил Ефима на койку своего соседа, который уже отбыл на каникулы.
Утром Ефим тихо смылся, явно смущенный всем происшедшим. Я думал, что он быстро забудет Наташку, но оказалось - не так. Он бродил какой-то потерянный, и именно Ленка предложила забрать его с нами в поход по дельте Волги, практически на мою родину, которую я хотел показать своей девушке.
Эта идея меня абсолютно не привлекала, но сопротивляться - значило показать свои страхи. Мы съездили в турбюро на Петроверигский, и, к сожалению, путевки оказались недефицитными.
Вот почему я сейчас гребу, овеваемый волжскими ветрами, а мой друг Ефим нагло рулит и одновременно ловит рыбу.
К счастью, мои опасения оказались напрасными. Лена, правда, относилась к Ефиму намного лучше, чем раньше. (Черт, может, и мне впасть в какое-нибудь буйство? Бабы любят убогих...) Но я не сомневался, что в родной стихии смогу продемонстрировать свои лучшие качества.
Мы тем временем вошли в ерики, узкие извилистые рукава. После очередного поворота увидели, что первые три лодки, ведомые инструктором, причалили к берегу.
Ефим тут же стал руководить:
- Боцман, привяжи лодку. Толстый и Тимоха, на разгрузку. Ленка, ты держи фотоаппарат. - Он передал ей "Зенит", перелез через борт, вылез на берег. Потом забрал у Лены камеру и, забыв подать ей руку, потопал к кострищу. Вот поджигать все, что горит, он обожал!
Мы перекусили сухпаем, запили чайком с разожженного Ефимом костра, после чего народ стал развлекаться, как умел. Береславский, например, подбил Тимоху и еще двух "безбашенных" на ловлю лягушек для вечернего ужина. Сам, понятно, не пошел. Думаю, и лягушек пробовать не станет. Но идею подал.
Потом крикнул желающих пойти ловить с ним рыбу. Надо сказать, что ловить красноперых в этих ериках было неромантично. Больше времени уходило насадить червяка и стащить рыбу с крючка, чем ждать поклевку. Поэтому Ефим в первый же день объявил, что боится червей. И ходил на рыбалку только за тем, чтоб побалаболить с девчонками, его непременно сопровождавшими. Ну, что они в нем находят? Не понимаю!
На этот раз меня ждало большое разочарование. Пожалуй, разочарование слишком слабое слово для описания того, что я испытывал. Пойти ловить рыбу с Ефимом изъявила желание... Лена!
Я стоял в полной растерянности. Не знал, что делать. Конечно, они пошли на берег рыбу ловить, а не в стог развлекаться, но у меня было тяжелое ощущение, что теперь все возможно.
Это не могло быть случайностью. Лена заинтересовалась Ефимом после его дебоша. Уже здесь, в походе, я пару раз ловил ее изучающий взгляд, направленный, к сожалению, не на меня. А вчера я обнаружил, что она читает его стихи, напечатанные на поганенькой синей бумаге, наверняка уворованной из нашего деканата: у него там работала старая подружка. Ленка даже смутилась.
- Мне Марина дала почитать, - объяснила она.
- А чего ты оправдываешься?
- Я не оправдываюсь, - вспыхнула она, и я же опять начал заглаживать неловкость.
Короче, Ефим ее интересовал, вот и все. Надеюсь, не сердечно. Но поручиться ни за что нельзя.
Тем более что за спиной неприятное для меня воспоминание.
На третий день путешествия мы заплыли в залив лотосов. Я сто раз или больше видел, как цветут лотосы, но остаться равнодушным все равно не мог. Огромные красно-желтые бутоны больше наших голов, они лежали среди гигантских зеленых листьев и буквально притягивали взгляд. Хотелось смотреть и смотреть. Рядом цвели небольшие, но тоже очень красивые лилии.
Ефим вовсю щелкал "Зенитом", фиксируя и водные растения, и наших девчонок. Судя по тому, что парней он почти не фотографировал, я сделал вывод, что "Зенит" у него в основном для "отмазки". Просто такой клевый метод безнаказанного разглядывания девичьих прелестей. Причем его объектив частенько останавливался на Ленке. Меня аж трясти начало! Там было на что смотреть: синий Ленкин купальник отнюдь не скрывал ее крепкие и стройные формы.
Я предложил плыть обратно. Меня не поддержали: им хотелось еще ощущений. Потом мы набрели на поляну (если так можно сказать про часть залива), густо поросшую чилимом - водным орехом. По вкусу он напоминает фундук, но в отличие от него имеет очень колючую шкурку. Ефим надрал до черта орехов и сложил на носу лодки.
Когда наконец угомонились, я предложил ему сесть на весла. Но не таков наш герой! Он тормознул проплывавшую мимо моторку и в момент договорился о буксировке. Быстро закрепили трос, моторка рванула нашу "Пеллу", девчонки покрепче схватились за борта, и, подгоняемая их визгом, лодчонка буквально поскакала вперед.
Вот тут душа моя запела! Ефим, как самый умный, сидел на носу, и когда на скорости "Пелла" задрала нос, то колючий чилим аккуратно ссыпался ему под рубашку! Он аж заорал от возмущения! Мы хохотали, как безумные.
А потом я "прокололся". Мы уже подплыли к стоянке и отцепились от моторки. Я предложил понырять с борта. Ленка сверкающей рыбкой ввинтилась в воду. За ней, менее ловко, но без промедления, занырнула Боцман. Тимоха плавать отказался.
После них продемонстрировал класс я. Для меня что дышать, что ходить, что плавать одинаково естественно. Я в воде чувствую себя лучше, чем на суше. Несмотря на глубину, я достал дно, поторчал там, пугая девчонок, и поднялся на поверхность с красивой речной раковиной-"жемчужницей". Девчонки зааплодировали. Лена посмотрела на меня с уважением.
- А ты чего не прыгаешь, Ефим? Боишься? - крикнул я. Хоть в чем-то он уступал мне полностью. Я ж знал, что плавать он не умеет вообще. И воды боится с детства: сам рассказывал. - Давай, Ефим! На тебя девушки смотрят!
- Давай, Ефим! Не бойся! - заорали девчонки.
Ефим встал, снял очки, аккуратно положил их на лодочную скамейку и с отрешенным видом шагнул в воду. Он утонул так быстро, что даже трудно представить. Действительно, как топор. Я мгновенно нырнул за ним, но не рассчитал скорость течения, а видимость в мутной воде была нулевая. Меня охватила сначала паника, потом ужас! Ведь это я его утопил!
Лишь с третьего захода мне удалось нащупать его на илистом дне. Я ухватил его за длинную хипповую прическу (куда что девается?..) и выволок на поверхность. Мы вытащили дурака на берег, и среди притихшего народа Лена быстро привела Береславского в чувство. Придя в себя, этот шут гороховый поднял вверх руки и сказал:
- Але - оп!
Все с облегчением заржали. Раз выделывается, значит, не умер. Я отошел за палатку и сел прямо на землю. Колени тряслись. Там меня и нашла Лена. Она присела около меня, посмотрела мне в глаза и спросила:
- Ты знал, что он не умеет плавать?
Я молчал.
- Знал или нет? - переспросила Лена.
- Знал, - выдохнул я. Она встала и, ничего не говоря, ушла.
Позже мы с Ленкой помирились. Я объяснил, что и подумать не мог о таком Ефимовом кульбите. Это было полной правдой, и Ленка мне поверила. Тем не менее факт остается фактом: именно она пошла с Береславским за красноперками. И именно ее звонкий смех доносился сейчас от берега, где Ефим что-то вешал ей на уши. Плохо...
А вечером у нас был пир. "Безбашенные" притащили кучу убиенных ими лягушек. Береславский объяснил, что едят в лягушках лапки, а девчонки эти самые лапки потушили с томатной пастой. Разложенные по бутербродам, они выглядели устрашающе. Уже после мы узнали, что во французских ресторанах пальчики с лягушачьих лапок все-таки отрезают...
Ефим, как я и думал, есть земноводных не стал, объяснив, что уже сыт. "Безбашенные", боясь показаться идиотами (зря, что ли, весь вечер ползали по болоту?), показали пример. Остальные их поддержали, уговаривая друг друга, что все это сильно смахивает на курятину. Береславский, по-моему, просто давился от смеха. И предложил назавтра сварить суп из полоза. Змеиный супчик. И его опять поддержали!
Затем последовала самая романтичная часть вечера. Пошла по кругу гитара, глаза наших девочек заблестели. И ясно, кто был центром всеобщего внимания.
А дальше и вспоминать не хочется. Народ разбредался по округе с самыми конкретными намерениями. Лена не разбредалась. Она просто залезла с Ефимом в палатку, и, судя по ее смеху и его довольному бубнению, им было хорошо.
Мне в голову пришла мысль, что я ведь мог и не найти его на дне. И сам ужаснулся своим мыслям. Было так горько, как никогда раньше. Какая-то вселенская обида.
Я пошел на берег и сел на перевернутую вверх днищем "Пеллу". На западе догорала последняя полосочка заката. Первые звезды проявились. Вдруг прорезались птицы. Все у всех было хорошо. Кроме меня. Мне было плохо. Я впервые всерьез подумал о самоубийстве. Нет, не то чтоб у меня появились суицидальные планы. Просто волей-неволей размышляешь о состояниях, в которых тебе было бы не так больно, как сейчас.
* * *
Как он подошел, я не заметил.
- Не злись, Толстый, - прозвучало над ухом. Я обернулся. Вид у него был виноватый.
- Я не злюсь, - честно ответил я. Мои ощущения действительно нельзя было назвать злостью.
- У нас с Ленкой ничего не было. Ты не думай.
- Я и не думаю.
- Она очень хорошая, - вдруг сказал Ефим. - Но тебе придется сильно потрудиться.
- Я ничего никому не собираюсь доказывать.
- Тогда сиди остаток жизни на перевернутой лодке, - внезапно разозлился он. И ушел с Боцманом в темноту.
Я не стал остаток жизни сидеть на днище "Пеллы". И, чтобы убедить Лену в том, что я стою ее любви, мне хватило всего-навсего семи лет. И я все равно слегка ревную ее к этому фраеру.
Придя в "хату", я раздал приближенным жратву и сигареты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38