Может, замуж вышла. Она ведь красавица. Павлику двадцатый год пошел. Совсем взрослый. Так и умру на чужбине, не повидав. Однако заговорил я вас, господин Мачек. Вы уж простите старика.
- Ну какой же вы старик, Александр Васильевич, - запротестовал Фаркаши. - Вам еще жениться не поздно. Вы же один живете? Нет, что ни говорите, а хозяйка в доме нужна.
- А у меня и дома своего нет, - Новосельцев горько улыбнулся. - Разве это дом? - он обвел рукой комнату. - Да и кому я вообще нужен? Нет, так и умру бобылем на чужбине. А до России отсюда рукой подать, вот она, рядом.
- А если вернуться? - Фаркаши решился на откровенный вопрос.
- Чтобы в расход?
- А если бы к стенке не поставили? Другие же возвращаются - и ничего, живут. - Он, кажется, нащупал самую болезненную струну в душе сидевшего напротив него человека: тоска по жене и сыну, страх перед надвигающейся старостью... На этой струне можно было сыграть.
- Странный у нас разговор получается. Вы, добровольно покинувший Россию, как будто бы уговариваете меня вернуться. Здесь нет логики, господин Мачек, если это действительно ваше настоящее имя.
Фаркаши слегка опешил, собираясь с мыслями. "Неужели он о чем-то догадался, не перегнул ли я палку?"
- Логика здесь простая, господин Новосельцев. Мой отец был одним из самых богатых людей в Одессе. Я уже говорил об этом вашему приятелю. Еще до войны он предусмотрительно поместил ценности в швейцарском банке. Кое-что удалось спрятать при обыске. Мне не было смысла оставаться там, если за границей можно жить припеваючи. В общем, уби бене иби патрия, как говорили римляне. Где хорошо, там и родина. Ну, а насчет фамилии вы правы. Отец давно поддерживал не только деловые, но и дружеские связи с чехами. Влиятельные люди помогли получить чешский паспорт, а заодно сменить фамилию. Так, знаете, ли проще. Фамилия отца - Колобов, Старо-Портофранковская, 12. Будете в Одессе - можете убедиться, - с улыбкой закончил Фаркаши.
- Все может быть, - неопределенно отвечал Новосельцев. Но Фаркаши чувствовал: он ему не верит.
- Кстати, и здесь немало бывших русских, - с неприязнью в голосе сказал Новосельцев. - Вчера был Дмитриев, сегодня, глядишь уже Димитриу, Васильев - Василиу, Петров - Петреску, Пономаренко - Паскалуца. И так далее. Однако черт с ними. Я родился русским и умру русским.
- Будем надеяться, это случится еще не скоро. Куда торопиться?
Непритязательная шутка немного разрядила напряженную обстановку. Они расстались не столько довольные, сколько заинтересованные друг другом.
XVIII
Стоял поздний вечер, однако никто из обитателей ремесленного училища не спал. То тут, то там возникали и распадались группки. Люди возбужденно шептались, оглядываясь по сторонам.
Самая многочисленная кучка, в которой были Думитру Затыка и Николай Потынга, сбилась в углу, возле нар Симиона, который только что пришел из города и был немного под хмельком.
- Это что ж такое получается, люди добрые? - горячился Симион. - У кого и там, за Днестром, была земля, тому и здесь дадут, а мы, безземельные, куда денемся?
- На фабрику, сказывают, работать пошлют. И карнеты какие-то выдадут. Заместо паспорта.
- Да на кой... - Симион выругался, - мне их карнет? Мне земля нужна. На фабрике или заводе могли и дома работать.
- Правильно говоришь, Симион! Какой хозяин с этим карнетом на фабрику возьмет? Своих безработных девать некуда. И делать мы ничего на этой фабрике не умеем. Видели, как рабочие у них живут. В магазине, на базаре всего полно, а покупателей не видно. Денег нет у людей.
- В том-то и дело, люди добрые! - все больше распалялся Симион. Обманули нас, дураков, словно детей неразумных. - Он уже почти кричал, забыв об осторожности.
На какой-то миг стало тихо, и в тишине отчетливо раздалось:
- Не слушайте его, добрые люди, не верьте ему, он продался большевикам, я давно его хотел вывести на чистую воду. Такие, как этот большевистский смутьян, заодно с другими врагами великой Румынии - жидами, венграми и болгарами - продают нашу родину. Бейте большевистского шпиона!
Никто не тронулся с места. Все только повернули голову в сторону невесть откуда подкравшегося Марчела. Первым пришел в себя Симион. Он шагнул к Марчелу, рванув на груди рубаху.
- На, стреляй, гад! - он подошел почти вплотную. Марчел попятился. Испугался?! А стрелять в наших людей там, на Днестре, не боялся? Я же все видел, пусть мои глаза лопнут, если вру! Это он убил наших, а не советские пограничники. Он!
На крики Симиона со всех концов большой комнаты сходились остальные. Растерянный, оцепеневший от страха, Марчел оказался в плотном людском кольце. Опомнившись, открыл было рот, чтобы ответить, но его опередили громкие, исполненные ненависти голоса:
- Так это ты, гад, убил мою жену!
- И мой Павелаш... сынок, тоже там остался... на льду...
- Брат мой погиб.
Марчел затравленно озирался. Углядев небольшую брешь, он метнулся туда, но люди сомкнулись, и он так и остался в кольце. Страшный удар вскинул ему голову, он сделал еще одну попытку вырваться, но тщетно. Со всех сторон обрушились удары. Били куда попало, не разбирая, давая выход отчаянию, безысходности, гневу. Марчел жалобно охал, потом повалился на пол, прикрывая руками голову. Пошли в ход тяжелые башмаки. Он затих, бессильно раскинув руки и закатив глаза. Все молча, загипнотизированно смотрели, как струйка алой крови медленно вытекала из полуоткрытого рта и стекала на грязный, заплеванный пол.
- Мы же его убили. Мы пропали, люди, - послышался в тишине голос.
- Собаке - собачья смерть, - жестко, без сожаления сказал Симион. Туда ему и дорога.
- Теперь уже ничего не исправишь. Надо уходить, скорее, пока они не спохватились, скорее, - торопил Думитру Затыка.
- А куда? Они же везде нас найдут, - раздались неуверенные голоса.
- Домой, за Днестр, больше некуда. Там они нас не достанут. Только быстро, немедленно, - повторял он. - Уходим по два-три человека.
- Вы что, совсем с ума сошли? - раздался злой голос Федора Круду. - В Сибирь захотели?
- Врешь ты все про Сибирь, кулацкое отродье. - Думитру снова поторопил группу замешкавшихся было односельчан. - Скажем, что обманули нас такие, как этот, - он ткнул пальцем в сторону Круду.
В ту же ночь им удалось проскользнуть мимо румынских пограничников и перейти Днестр по еще крепкому льду.
XIX
Выпавший ночью обильный снег быстро таял под мартовским солнцем, растекаясь грязным месивом по проезжей части дороги и тротуарам. Проклиная городские власти за отсутствие ливневой канализации, Новосельцев с трудом ковылял в свою лавочку. Несмотря на ранний час и непогоду, старик-газетчик, русский эмигрант, с которым он уже успел познакомиться, занимал свое обычное место на углу. Перекинувшись с ним парой слов о капризах местного климата, Новосельцев купил "Бессарабское слово". Непогода распугала покупателей, и он развернул газету. Пробежав заголовки и несколько сообщений из-за рубежа, он хотел уже отложить газету, как внимание его остановила заметка в разделе "Происшествия". Тигинский корреспондент сообщал, что в местном ремесленном училище, где временно размещены беженцы из СССР, обнаружен труп некоего Марчела Кравченко со следами тяжких побоев. Подробности пока неизвестны, однако предполагают, что несчастный беженец, которому удалось проскочить невредимым сквозь огонь чекистских пулеметов, стал жертвой большевистских агентов. Полиция уже приступила к анкете.
"Анкета"! Неужели нельзя сказать по-русски - "расследование", поморщился Новосельцев и перечитал заметку. Его не волновала участь, постигшая Марчела. Скорее, наоборот. В глубине души он даже почувствовал нечто похожее на удовлетворение. "Закономерный конец, этого следовало ожидать", - холодно констатировал Новосельцев. И тут же со смутным чувством тревоги и беспокойства вспомнил о русском коммерсанте из Чехословакии, с которым его познакомил покойный Марчел. Этот неведомо откуда взявшийся русский с чешской фамилией не выходил у него из головы. Он интуитивно чувствовал, что это не тот человек, за которого себя выдает. А вдруг существует связь между смертью Марчела и появлением этого русского? Если этот Мачек - советский агент, то в его интересах было убрать Марчела, который их познакомил. Теперь никто, кроме них двоих, не знает, что именно Марчел их познакомил, если Марчел сам не проболтался кому-нибудь из сигуранцы. Неужели этот Мачек все так хорошо рассчитал и подбирается к нему? Не зря же говорят, что искусство разведчика состоит в том, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте среди нужных людей. Рассказать обо всем комиссару Георгиу или Тарлеву? А если его и след простыл? Георгиу и Тарлев спросят: где вы были, господин Новосельцев, раньше? Опять он виноват. Да и о чем, собственно, докладывать, фактов у него никаких нет.
Рассуждая так, Новосельцев даже с собой не был до конца откровенен. Его удерживало другое. Встреча затронула за живое, напомнила о России. Мысли о родине, жене и сыне в последнее время неотвязно преследовали, даже во сне. Он просыпался среди ночи в холодной сырой комнате и с открытыми глазами дожидался утра. Жизнь в Кишиневе складывалась не совсем так, даже совсем не так, как ему представлялось. Здесь он так ни с кем и не сблизился, его мучило одиночество, чувство собственной неполноценности, даже унизительности своего существования. Полковник генерального штаба - а кто он теперь? Мелкий лавочник, содержатель явки, вербовщик, осведомитель.
Новосельцев так глубоко ушел в свои мысли, что не сразу услышал звяканье колокольчика на двери. Он поднял голову лишь тогда, когда под самым его ухом раздался громкий хрипловатый голос:
- Здравия желаю, господин полковник! О чем задумались, хотел бы я знать? Эдак всю вашу лавочку вместе с хозяином могут унести, - говоривший засмеялся своей шутке и изучающе устремил свой единственный глаз на Новосельцева. Другой покрывала черная повязка.
- Здравствуйте, господин полковник, - сдержанно ответил Новосельцев.
Фамилия одноглазого была Жолондовский, однако был он больше известен под кличкой Циклоп. Жолондовский был значительно старше Новосельцева и участвовал еще в русско-японской войне. Находясь в подпитии, что случалось довольно часто, он любил прихвастнуть своим боевым прошлым и с гордостью говорил, что глаз потерял при осаде Порт-Артура. Судьбы Новосельцева и Жолондовского в чем-то были схожи. Оба - полковники, оба служили в артиллерии, оба вкусили горький хлеб чужбины. Но, в отличие от Новосельцева, Жолондовский происходил из семьи шляхтича, владевшего до революции огромным поместьем на Украине. Революция лишила его всего. Он был из тех, по его же словам, эмигрантов, которые ничего не забыли и ничему не научились.
- Есть что-нибудь новенькое, Александр Васильевич? - спросил Циклоп. - Свежего материала, как я понимаю, достаточно. - Он хрипло засмеялся.
- Вы сегодня газеты читали, господин полковник? - Новосельцев кивнул на лежащий перед ним номер.
- Не успел, - пробормотал Циклоп, - а при чем здесь газеты? О наших делах они, слава богу, еще не пишут.
- Очень даже при чем. Вот, - он протянул газету, ткнув пальцем в заметку, которую только что прочитал.
Циклоп, далеко отставив от себя газету, на удивление скоро пробежал единственным глазом заметку.
- Нашли чем удивить. Ну и что такого случилось особенного? Обычное дело. Подрались холопы, пся крев. Марчела, конечно, жаль, способный был агент, однако ничего не поделаешь. Неизбежные издержки. Нам нужны люди и свежая информация, Александр Васильевич, - в голосе Циклопа зазвучали требовательные нотки, - вы давненько ничего нам не подбрасывали стоящего.
С Циклопом Новосельцева познакомил Тарлев вскоре после того, как помог открыть лавочку. Циклоп занимал какую-то незначительную должность в кишиневском трамвайном депо, где работало много русских эмигрантов. Однако служба в депо была отнюдь не основным его занятием. Одноглазый был резидентом "Интеллидженс сервис" в Кишиневе, о чем он сам сказал Новосельцеву, предложив сотрудничать. Удивленный, даже шокированный этим необычайным предложением, Новосельцев не дал определенного ответа и сразу сообщил обо всем Тарлеву. Пока Новосельцев говорил, снисходительная усмешка не сходила с полного лица майора.
- Вы должны пойти на сотрудничество с Циклопом. Это вполне достойный человек, которому мы доверяем. Советы, господин Новосельцев, наш общий враг, и мы обязаны работать сообща. Не понимаю, почему вас так удивляет его предложение? Вы поддерживаете точно такое же сотрудничество с господином Федоровским.
- Я действительно передаю господину Федоровскому кое-какие сведения, полученные из беженских источников, но исключительно для использования в газете, - горячо ответил Новосельцев.
- Неужели вы так действительно считаете? - удивился Тарлев. - Разве вам не известно, что Федоровский тесно сотрудничает с "Сюртэ женераль", особенно с ее "Сервис д'Ориан"? Службой Востока, - пояснил он по-русски.
- Я достаточно знаю французский, господин майор, чтобы понять, что это означает. - Новосельцев обиженно замолчал. - Однако...
- Однако, господин Новосельцев, - бесцеремонно перебил Тарлев, предоставьте нам самим решать, что к чему. Советы - наш общий враг, господин полковник, - уже мягче, как бы вразумляя Новосельцева, продолжал майор, - и мы должны выступать против них единым фронтом, не исключая, разумеется, и разведывательных служб. И потом, - Тарлев понизил голос, правительство недооценивает всю важность и значение нашей деятельности. Я говорю об этом с величайшим сожалением. Поэтому мы вынуждены оказывать кое-какие услуги нашим друзьям во Франции и Англии. Они на разведку денег не жалеют.
В тот раз Новосельцев поверил Тарлеву не до конца. Но однажды в лавку пришел молодой русский, судя по выправке, из бывших офицеров. Он передал Новосельцеву письмо Федоровского, в котором тот просил помочь подателю письма в переходе через Днестр, для чего ему, Новосельцеву, надлежало обратиться именно к Тарлеву. И тогда он окончательно убедился, что майор говорил правду. Свидание молодого офицера и Тарлева состоялось в лавке. Они долго беседовали, не стесняясь присутствия Новосельцева. Тарлев заверил, что румынские пограничники не будут чинить ему никаких препятствий, и обещал свести с лодочником-переправщиком Гицей, который перевезет его на тот берег. Удалось ли ему перейти границу, Новосельцев так и не узнал. Он видел, как русский под конец разговора вытащил из кармана толстую пачку денег - Новосельцев сразу узнал франки - и передал Тарлеву. Тот подержал пачку на ладони, подумал, отсчитал несколько купюр и протянул Новосельцеву. Избегая взгляда майора, Новосельцев деньги взял.
Эти сто франков обошлись ему дорого. Тарлев действовал уже открыто, не таясь. Регулярно встречался в лавке с Жолондовским и еще какими-то людьми, передавая им, а точнее, продавая сведения, стекающиеся по различным разведывательным каналам, в том числе и те, которые добывал Новосельцев. Эту же информацию Тарлев через Новосельцева пересылал Федоровскому в Париж, а тот, в свою очередь, - дальше, своим хозяевам. Информация, как не раз убеждался Новосельцев, носила случайный характер, не перепроверялась и часто была откровенной липой. Однажды поделился своими сомнениями по этому поводу с Тарлевым, однако тот цинично ухмыльнулся и махнул рукой.
Новосельцев окончательно понял: громкие слова Тарлева, Федоровского и прочих "идейных" борцов против большевиков - не более чем ширма. Главное, что их действительно интересовало, - это собственный карман. Постепенно он стал свыкаться со своей двойной, даже тройной жизнью лавочника, вербовщика и агента-связника, содержателя явочной квартиры, тем более, что эта жизнь имела и свои преимущества: ему тоже кое-что перепадало.
Лишь когда Тарлев завел разговор о жене и сыне, оставшихся в Петрограде, он взглянул на себя как бы со стороны и ужаснулся, как низко пал.
- Помните, Александр Васильевич, - мягко начал Тарлев, - мы говорили о вашей семье, оставшейся в Петрограде. Я сказал тогда, что мы вернемся к этому разговору.
При первых же словах Тарлева Новосельцев внутренне насторожился. Он уже достаточно узнал своего собеседника, чтобы понять: Тарлев завел об этом речь неспроста, он что-то задумал.
- Так вот, - продолжал Тарлев, - пришло время вернуться к этому разговору. По нашим данным, супруга ваша Мария Григорьевна пребывает в добром здравии и проживает с сыном по адресу: Литейный проспект, 129, квартира 15. Вы ведь там и до октябрьского переворота жили, не так ли? Тарлев взглянул на Новосельцева, желая убедиться, какой эффект произвели его слова.
Новосельцеву показалось, что сердце проваливается куда-то вниз, а ноги стали ватными, он никому, даже Федоровскому, не говоря уже о Тарлеве, не называл адреса жены. Стало быть, майор не лгал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22