- Итак, мы говорили о направлении в Бессарабию представителя солидной парижской газеты...
- Да, конечно, господин редактор. Я немного увлекся. Джео Лондон... Вам что-нибудь говорит это имя? Между прочим, все почему-то считают, что это его псевдоним, однако Лондон - его настоящая фамилия.
- Это тот самый, из "Ле журналь"? - уточнил на всякий случай Федоровский.
- Он самый. Король репортеров, охотник за сенсациями. Вы должны помнить его сенсационное интервью с Леоном Додэ.
- Конечно, господин Клюзо, отлично помню. Высший класс!
Федоровскому, как и многим другим, действительно запомнилось это наделавшее много шума скандальное интервью, которое Лондону удалось заполучить у бежавшего из парижской тюрьмы "Ситэ" печально знаменитого убийцы и гангстера Леона Додэ. Помнил он и другой сенсационный материал Лондона: интервью с знаменитым чикагским гангстером, имя которого по известным причинам названо не было. На подобных сенсациях и сделал себе имя пронырливый репортер.
- Я тоже журналист, господин Клюзо, - продолжал Федоровский, - и как журналист преклоняюсь перед мастерством и изобретательностью господина Лондона. Однако позволю себе высказать и некоторое сомнение. Лондон - не совсем подходящая кандидатура для столь важной миссии. Он не пользуется репутацией солидного журналиста. Хотелось бы...
- А вы что, хотите, чтобы мы Кассандру* туда отправили? Бесцеремонно перебил его француз. - Я не знаю - тот или не тот человек Лондон, но он - наш человек, и это главное. Да, и вот еще что, услуга за услугу, так у вас говорят?
_______________
* К а с с а н д р а - так называли знаменитую французскую
журналистку Женевьеву Табуи.
Федоровскому не раз приходилось выполнять самые разнообразные "услуги", как деликатно называл свои задания майор "Сюртэ женераль", и он напряженно ожидал, чего именно потребует Клюзо сейчас.
- Господин Федоровский, если верить газетам, среди беженцев из Советской России есть и бывшие солдаты Красной Армии. Во всяком случае Бенони в своем душераздирающем репортаже, - Федоровскому показалось, что Клюзо усмехнулся, - приводит беседу с одним из военнослужащих. Скажите, ему можно верить?
- Кому именно? - не понял Федоровский.
- Естественно, Бенони, вы его должны знать, не так ли?
Федоровский действительно был знаком с ведущим журналистом "Бессарабского слова" Бенони не только по газетным публикациям; они встречались и беседовали во время наездов Федоровского в Кишинев.
- Видите ли, господин Клюзо, профессия журналиста весьма сложная. Иногда приходится во имя большой правды прибегать к гиперболизации отдельных фактов. Отсюда и пошло - вторая древнейшая профессия. Нет ничего нелепее этого сравнения, которое выдумали враги свободного слова. Те, кому правда глаза колет.
- Уж не большевиков ли вы, уважаемый Владимир Павлович, имеете в виду? Насколько я понимаю, это определение родилось задолго до того, как вообще появились большевики. - Клюзо весело улыбался, и эта издевательская улыбка задела за живое Федоровского.
- Позвольте вам напомнить, господин Клюзо, что у свободной демократической прессы и без большевиков хватает врагов. Вы сами это прекрасно знаете.
- Что верно, то верно, - философски ответил собеседник. - Кстати, а какая первая древнейшая профессия? Просветите.
- Если вы действительно не знаете, - обиженно парировал Федоровский, - пойдите сегодня вечером на пляс Пигаль и все поймете.
- Ну ладно вам, - миролюбиво произнес Клюзо. - Мы, кажется, отвлеклись. С этими беглыми красными солдатами, насколько я понимаю, беседовали, причем гораздо обстоятельнее, чем господин Бенони, ваши румынские друзья. - Клюзо искоса внимательно посмотрел на своего собеседника.
Федоровский, еще не остывший от нанесенных его самолюбию обид, которые он терпеливо сносил на протяжении всего обеда, на этот раз не выдержал.
- Господин Клюзо, - с тихой злостью прошептал он сквозь зубы, - прошу больше никогда не называть этих людей моими друзьями.
- Пусть будет по-вашему, господин Федоровский, - с усмешкой произнес француз. - Будем их называть нашими друзьями. Согласны?
Федоровский молчал, рассматривая затейливый орнамент на скатерти.
- Так вот, - продолжал француз, как будто ничего не произошло, - мы бы были чрезвычайно благодарны нашим, - он выделил голосом это слово, румынским друзьям за информацию об этих беседах, и не только с красными солдатами, а вообще с людьми с той стороны. Дислокация воинских частей, укреплений, пограничных застав, вооружение, фамилии командиров, их слабые места, политические настроения в армии и среди гражданского населения... Он говорил деловито, четко, будто отдавал приказ. - Снабжение населения продовольствием и промышленными товарами. Слухи, сплетни, анекдоты...
- А это зачем? - Федоровский оторвался наконец от заинтересовавшего его узора на скатерти.
- Сразу видно непрофессионала, - снисходительно улыбнулся Клюзо. Иногда популярный анекдот может сказать о настроениях в стране больше, чем целый том социологических исследований. Вам, как редактору, пора это знать... и не только как редактору, - многозначительно добавил француз. Разумеется, труд наших румынских друзей не останется без вознаграждения. Как всегда. Так же, как лично ваш, уважаемый Владимир Павлович, и вашего друга... как его... Новосельцева. Передайте им, что нужна информация из первоисточников, а не факты, переписанные из советских газет, и всякие эмигрантские побасенки. Запомните: никакая липа - так у вас, кажется, говорят, - не пройдет. Мы здесь тоже читаем советские газеты. И вот еще что, господин Федоровский, нам нужно перебросить на совсторону одного нашего человека, потребуется помощь... - он запнулся, чуть не сказав "румынских друзей", но вовремя спохватился. - Пусть там подумают, как это лучше сделать, а вы поставите меня в известность. У вас есть ко мне еще вопросы? Нет? Прекрасно.
Клюзо подозвал разодетого в живописный костюм а ля рюсс молодцеватого официанта с выправкой гвардейского офицера, заплатил по счету, добавил не очень щедрые чаевые, и они вышли на улицу.
X
Дмитрий Трофимов налегке выскочил на крыльцо, поежился от утреннего морозца. "Однако крепко пробирает, совсем как у нас во Владимире. И снега, снега-то сколько навалило за ночь! Прямо настоящая русская зима, кто бы мог подумать. Весна уже на носу, а вот поди ж ты... А еще говорят солнечная Молдавия..." Он взял в сенях метлу и под одобрительные взгляды тетушки Марии широкими энергичными взмахами стал сметать снег с крыльца, потом расчистил дорожку и раскрасневшийся, довольный проделанной работой вернулся в дом. Сюда, к одинокой тетушке Марии, его определил на постой председатель сельсовета Данилэ Мунтяну. Мария как могла заботилась о своем постояльце, тем более, что с его приходом в доме прибавилось съестного. Вот и сейчас, едва Трофимов вошел в дом, хозяйка позвала к столу, на котором дымилась миска с мамалыгой и брынзой. Трофимову пришлось по вкусу это молдавское кушанье, которое он впервые отведал недавно, когда его перевели служить в эти края. Тетушка Мария сидела тут же, с материнской улыбкой глядя, как ее молодой постоялец управляется с завтраком, и пересказывая ему сельские новости. Словоохотливая женщина, хорошо говорящая по-русски, знала все новости и охотно делилась ими с Трофимовым, находя в нем заинтересованного слушателя. Ясная не по годам память тетушки Марии хранила все сколько-нибудь важные события и происшествия в жизни села. После ее бесконечных и не очень связных рассказов сложившееся у Трофимова первоначальное представление о селе как о замкнутом, однообразном маленьком мирке, значительно расширилось. В Протягайловке кипели подспудные страсти, складывались и рвались сложные отношения между людьми. Бурные события той памятной ночи обнажили и выплеснули страсти наружу. Трофимову предстояло в причудливом переплетении противоречивых слухов, пересудов, домыслов найти единственно правильные ответы на вопросы, стоящие перед всяким следователем: кто, где, когда, с какой целью, каким образом?
Он мог бы узнать больше, если бы люди не сторонились его. Стоило Трофимову завести разговор о тех событиях, как они замыкались в себе, неохотно отвечали на вопросы. Ко всему стояли крепкие для февраля морозы, крестьяне отсиживались по домам, и только в сельсовете или правлении колхоза да еще в кооперативе можно было встретить человека, которого привели туда неотложные дела.
"Хорошо, хоть Гонца и Мунтяну помогают, без них было бы трудно, - с благодарностью подумал Трофимов о председателе колхоза и председателе сельсовета. - Понимают: дело важное, политическое".
Дмитрий Трофимов был молодым сотрудником органов ГПУ и теперь выполнял первое серьезное самостоятельное задание. Он не раз вспоминал наказ своего первого наставника - питерского металлиста, начавшего свою службу в ЧК с первых дней революции: всегда внимательно выслушай человека, с которым беседуешь, не перебивай, дай ему высказаться до конца. Среди ненужных, казалось бы, подробностей может всплыть нечто важное, именно то, что тебя интересует. Все на первый взгляд просто. Однако надо суметь расположить к себе собеседника искренней, а не показной заинтересованностью. Люди всегда чувствуют, насколько интересны они тебе, и ведут себя в зависимости от этого.
Поблагодарив тетушку Марию, Трофимов вышел на заснеженную улицу. Снег прекратился еще ночью, выглянуло солнце, и он с удовольствием вдыхал свежий, пахнущий арбузом воздух. Казалось, село еще не пробудилось от сна; только вьющийся из печных труб дымок говорил, что люди уже проснулись. Однако можно было заметить, что дымились не все трубы. Трофимов уже поравнялся с запорошенным толстым слоем снега крыльцом. Покинутое своими обитателями жилище смотрело на него с молчаливым укором, хотя никакой вины лично его, Трофимова, в том, что произошло на границе, не было. Опустевший дом живо напомнил чекисту о его ответственном задании, выполнение которого продвигалось медленно.
Анализируя и сопоставляя отрывочные, порой противоречивые данные, Трофимов "вышел" на Василия Мугурела, младший брат которого Григорий давно ушел за Днестр. Нашлись и такие, с кем совсем недавно Василий заводил разговоры о распрекрасной жизни на той стороне. Ближайший сосед Мугурела Илие Мадан будто бы видел, как в доме Василия допоздна светились окна и слышал голоса явно подвыпивших мужчин. Сегодня утром Трофимову предстояла встреча с этим Маданом; его вызвал по просьбе Трофимова в сельсовет Мунтяну.
Мунтяну уже сидел за столом. Трофимова обдало волной табачного духа, въевшегося навсегда в стены председательского кабинета. Они обменялись крепкими рукопожатиями.
- Как дела, товарищ агроном? - приветствовал его председатель. Тебе, можно сказать, повезло с погодой, подмораживает, а то бы сеять скоро начали. Уж мы бы тебя тогда запрягли, посмотрели, какой ты есть агроном.
- Я не против, - поддержал его Трофимов. - Если начальство отпустит, что вряд ли. Сначала надо с этим делом кончать, Данила Макарович.
- Как раз звонили вчера вечером. Требует тебя к себе начальство. Срочно!
- Зачем, не сказали? - обеспокоенно спросил Трофимов.
- Да разве ваши скажут? - удивился Мунтяну. - Думаю, не затем, чтобы благодарность объявить. За этим начальство не вызывает, уж поверь мне на слово.
Пока Трофимов раздумывал, ехать сразу же или дождаться Мадана, за дверью послышались неуверенные, робкие шаги, и в дверном проеме показался мужчина лет пятидесяти. Сняв кушму, он остановился, не решаясь войти. Его слезящиеся с мороза глаза обеспокоенно смотрели на председателя.
- Вызывали, товарищ председатель? - произнес он простуженным голосом. - Если насчет поставок, то я же все сдал... Даже больше... - Он тяжело повернулся в сторону Трофимова, связывая, видимо, неожиданный вызов в сельсовет с его, Трофимова, присутствием и явно ожидая от него поддержки.
- Ты не волнуйся, Илие Кондратьевич, - успокоил его Мунтяну. - С поставками у тебя полный порядок. Присаживайся, чего стоишь? Другой у нас, - он кивнул на Трофимова, - разговор будет.
Видимо, эти слова не успокоили, а, напротив, только прибавили беспокойства. Мадан переводил тревожный взгляд с Мунтяну на Трофимова.
- Ладно, хватит в прятки играть, не маленькие, - чуть повысил голос председатель сельсовета. - Расскажи-ка нам, Илие Кондратьевич, о своем соседе Василии Мугуреле.
- А чего о нем рассказывать? - удивился Мадан. - Ушел на ту сторону, и бог с ним. Оно и понятно - брат там у него, Григорий.
- А вы знали Григория? - Трофимов решил, что ему пора вмешаться.
- Как не знать! - снова удивился Мадан. - На моих глазах вырос. Я и отца ихнего покойного знал. Крепкий был хозяин, ничего не скажешь, но прижимистый. За мешок кукурузы два требовал отдать. Кулак, одним словом, нынче их так называют. Я у него батрачил... - он тяжело вздохнул. Мадану явно не хотелось вспоминать прошлое.
- А о сыне его, Василии, что можете сказать?
Мадан молчал, теребя в руках кушму. Наконец нехотя произнес:
- Сказать ничего не могу.
- Как это - не можешь? - председатель повысил голос. - Если спрашивают, отвечай.
- Погоди, Данила Макарович, - остановил его Трофимов. - Понимаете, уважаемый Илие Кондратьевич, - обратился он уже к Мадану, - мы же не просто так, из любопытства, интересуемся. Тут дело важное, можно сказать даже - государственное.
Мадан по-прежнему молчал, опустив голову.
- Да ты, Илие Кондратьевич, никак боишься этого Мугурела? председатель испытывающе взглянул на него. - Не ожидал, честное слово. Ты ж у нас передовик колхозного производства, ударник! И испугался какого-то кулака. Эх ты!
Мадан, наконец, оставил в покое свою кушму, не глядя ни на кого, пробормотал:
- Не приучен я, товарищ председатель, на людей наговаривать, тем более на соседей. - И еще тише добавил: - А если он вернется и все узнает? Что тогда будет? Дом подпалит, он на все способен...
Мунтяну нахмурился, прошелся по комнате и остановился возле стула, на котором сидел Мадан.
- Запомни крепко и передай всем, кто сомневается. Такие, как Мугурел, никогда не вернутся. Не позволим. А тех мироедов, которые палки в колеса колхозу вставляют, народ мутят, ликвидируем как враждебный класс. Понял? Так всем и передай. Советская власть крепко стоит. А теперь говори.
- А что говорить? Вы спрашивайте... - решился, наконец, крестьянин.
- Вот вы, Илие Кондратьевич, сказали, - обратился к нему Трофимов, вдруг Мугурел вернется и узнает... Что именно он мог узнать, что вы имели в виду?
...Случилось это две недели назад. Мадан уже спал, когда ночью, в котором часу, он не знает, часов у него нет и никогда не было, его разбудил громкий лай соседской собаки. Мадан знал, что пес так лает только на незнакомых людей. Обеспокоенный, он встал, взглянул в окно и увидел, как Мугурел открывал дверь и впустил в дом двоих. Один был повыше, другой ниже ростом и худее. Их лиц не разглядел, ночь была темная, безлунная. Мадан стал не то чтобы приглядывать за домом соседа, нет, просто его одолевало любопытство. Однажды выдалась лунная ночь, не спалось, он услышал, что дверь в доме соседа отворилась, взглянул в окно и обомлел от удивления: по двору шел младший брат Василия - Григорий, тот самый, который сгинул много лет назад. Он, Илие Мадан, в бога верует, но на пришельца с того света Григорий никак не походил: мертвецы малую нужду не справляют, да еще прямо во дворе. Откуда же он взялся? Не иначе, с другой стороны, да еще не один. Видел Мадан, как другой, незнакомый мужчина, ростом пониже Григория и сложением послабее, выходил ночью во двор за тем же самым. Лицо его разглядеть не удалось, хотя луна светила. И вот еще что очень заинтересовало Мадана. Он видел, как в дом Мугурела по вечерам приходили люди, группами по нескольку человек, чему он, Илие Мадан, очень удивился, так как сосед жил уединенно и к нему раньше редко кто захаживал.
Закончив свой рассказ, который изредка прерывал уточняющими вопросами Трофимов, Мадан с облегчением вздохнул, свернул толстыми пальцами самокрутку и нетерпеливо затянулся. Никогда еще за свою жизнь он так много не говорил. Проводив глазами сгорбленную не столько годами, сколько тяжким трудом спину Мадана, председатель задумчиво сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Трофимову:
- Думаешь, он один такой? Многое еще не понимают крестьяне. А те контрики, - он резко вскинул руку в сторону Днестра, - этим и пользуются. Мало, стало быть, я эту контрреволюционную сволочь порубал.
- Может, и мало, - откликнулся Трофимов. - Только тогда война шла в открытую, ясно, кто свой, кто чужой. А теперь, Данила Макарович, другие времена. Шашкой можно таких дров нарубать, что долго расхлебывать придется, чем мы, кстати, сейчас с тобой и занимаемся.
Трофимов, сам того не желая, почти дословно повторил высказывание секретаря обкома по поводу "дров".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22