В дамском клубе замечалась заполошная суета: оказывается, дюжина американских bisnes-woman решила испытать все прелести дикой азиатской любви и обрушилась на предприятие сердечных услуг, подобно тропическому торнадо. Мазанные суриком богатые дамочки из фарисейских, звездно-полосатых США горлопанили и хохотали в голос, как их янки десантирующиеся на райские острова Карибского бассейна. Сотрудники клуба трезвонили по всем телефонам, вырывая плейбоев из прочных объятий отечественных матрешек. Господин Голощеков во фраке с необыкновенным энтузиазмом улыбался импортному куриному племени, при этом успевал строить "страшные" глаза нерадивым подчиненным. Я почувствовал, что мои проблемы незначительны по сравнению с проблемами глобального толка.
- Ба! Дмитрий! - обрадовался управляющий, приметив меня. - Не в службу, а в дружбу: помоги! - И широким жестом указал на восторженно галдящих фурий. - Какие красотки!
Мне повезло: Аркадия Петровича отвлекли сообщением, что вот-вот прибудет группа поддержки российско-американской дружбы (и любви), и я поспешил ретироваться от греха и воинственных грешниц подальше.
Начальника службы безопасности обнаружил в тихом компьютерном зале. На экранах мониторов маршировали полки информации. Хакеры трудились в поте воодушевленных лиц своих. Перед Петей Плевиным холмилась горка из лимонных корок.
- Очищает мозги, - объяснил господин Королев вкусовую причуду взломщика.
- Хай, - сказал тот, грызя очередную фруктовину. - Имеем трупы или как?
- Все у нас впереди, - ответил я и передал главному секъюрити записную книжечку любвеобильной Верочки. - Обработаем?
- Без проблем, - Анатолий Анатольевич пролистал страницы. - Как там Александра Федоровна?
Я ответил, что друг другу мы, кажется, понравились, и все вопросы по настоящему делу будем снимать в рабочем порядке.
- В рабочем порядке, - покачал головой Королев и выразил мысль, что негоже втягивать жену его лучшего товарища в дерьмо нашего страшненького бытия
Я открыл рот: жена лучшего друга? Видя искреннее мое замешательство, АА посчитал нужным объясниться.
История была в духе современного невнятного времени: да, у Александры был муж Валерий, работал на Петровке в 12-ом "убойном отделе", то есть отделе по раскрытию убийств, где трудился и он, Королев. Валера - опер от бога, слушал я, развязывал самые путаные узелки. После развала СССР в РФ наступила эра кровавого передела: дележ собственности и отстрел конкурентов шел такой интенсивный, что у друзей порой возникало впечатление: они работают по горло в крови.
- По горло в крови, - задумчиво проговорил Анатолий Анатольевич.
- Погиб? - догадался я.
- Да, - подтвердил АА. Опера, который под пули ходил, нашли в помойной электричке, истыканным ножами: тридцать семь ранений и почти все в спину. А ехал Валера на дачу последней электричкой: устал, уснул... Конечно, подняли все службы, отловили придорожных ханурей, те на себя взяли мента в гражданке, хотя толком и не помнили такого факта, мол, выпимши были, граждане начальники. - Думаю, не они, - проговорил Анатолий Анатольевич. Зачищали мы тогда крепко в девяносто третьем этих сук реформаторских, да, видать не судьба, - махнул рукой и признался. - Подломился я, Дима, вот в чем дело. Теперь вот стою на страже... "Ариадны"!
Мы помолчали - из коридора накатывал прибой шумного праздника. Кажется, дружба между американскими девочками и российскими мальчиками укреплялась с каждой беглой секундой. Настоящее напоминало о себе, и мы вернулись к текущей проблеме. Любитель лимончиков Петя Плевин обработал всю информацию из записной книжки секретаря косметической фирмы, а также сыскал домашний адресок курьера С.А. Сендека.
Изучая географию столицы и её окрестностей по адресам предполагаемых наших недругов, Анатолий Анатольевич задумался, потом, анализируя ситуацию, сделал несколько серьезных выводов.
Во-первых, его смущает логическая несуразица в действиях тех, кто устранял подругу Пехиловой и моего друга Мамина. Если ликвидаторы работали по приказу, скажем, братьев Хубаровых, то надо найти ответ на вопрос: зачем им подставлять "свою" Аллочку и так вызывающе грязнить жестокостью и кровью дачу. Во-вторых, приход курьера в фотомастерскую? Бессмыслица? Зачем братьям или той же Пехиловой ещё картинки с жиголо? Распространять на Арбате среди гостей столицы ближнего и дальнего зарубежья? В-третьих, душегубы прибывают на авто с четким государственным номером, указывающим его хозяина - не самого последнего человека в молодой республике.
- Как бы я не относился к этим поц-реформаторам, - сказал Королев, но чую, паленый запах, Дима.
В-четвертых, такое впечатление, что кровавая резня была показательной, точно предупреждала о будущих тяжелых намерений по отношению... Вот только к кому?
В-пятых, те, кто решил сдать меня в "ментовку", были уверены в силу своего воздействия на правоохранительные органы. Правильно действовали, хитро, да не учли фартового случая для жертвы.
В-шестых, суммируя все, можно сделать вывод, что скоро нужно ждать серьезных действий по отношению ко мне со стороны тех, кто решает какие-то свои проблемы.
- И какие они, эти проблемы?
- Какие угодно, Дмитрий. Наркотики, торговля оружием, нефть, газ, проституция, капиталы. На выбор, родной. Как говорится, "Вперед, Россия!"
То есть будущее рисовалось предо мной в самых радужных красках. И краска эта была - кровь. Она уже хлюпала под моими ногами на ночной веранде; и над этой питательной субстанцией, помнится, колыхал мерзкий зудящий гнус. И если я не хочу разделить участь своего друга, то к выводам оперативного в прошлом работника должен отнестись серьезно: ситуация усложняется. Я только сделал первый шаг в лабиринт, а камни и стены его уже начинают кровоточить. Не поздно отступить, сержант; отступи и живи в полное удовольствие, как это делает большинство граждан бывшей великой страны.
- И что будем делать, Анатолий Анатольевич? - спросил я.
Начальник службы безопасности дамского клуба, напомнив китайское изречение: "если хочешь смерти врага, сиди на пороге дома своего и жди, когда его пронесут мимо", пояснил, что поскольку времена ныне другие и ждать хороших весточек не имеет смысла, то остается одно - действовать.
- Но с холодной головой, - заметил Королев, - как айсберг в океане.
- И горячем сердцем, - хмыкнул я, - как утюг в армейской коптерке, когда его забывают выключить на ночь.
- Вот именно: надо работать так, чтобы нас не отключили раньше срока, - предупредил АА и указал глазами на ночные небеса, похожие из-за ярких саркастических звезд на дырявое одеяло вселенной.
Вдохновив таким образом меня и себя на вечную жизнь, господин Королев предложил следующий план действий на ближайшие сутки: он и его команда берут в разработку братьев Хубаровых и прочую публику, имеющую отношение к подозрительным "Russia cosmetic", я же навещаю с полуночным дружеским визитом курьера С.А. Сендека, а поутру отправляюсь в редакцию скандальной газетенки, там, по уверению секъюрити, трудилась на полосах некто Анна Горлик.
- Горлик?
- Фамилия такая. Со Стешко работала в одном отделе. Дамочка с придурью, да вдруг поможет.
- С какой придурью, - решил уточнить, - Горлик?
- Она рыбок любит, - засмеялся Анатолий Анатольевич. - И мужиков с рыбками в штанах.
- Понял, - заскреб потылицу: по-видимому, тетка из газеты была активной клиенткой дамского клуба; как бы не угодить в жернова её земноводного вожделения.
- Нам бы найти верную ниточку, Дмитрий, - напутствовал Королев, - а там размотаем весь клубочек.
Нельзя сказать, что желание главного секъюрити "Ариадны" было оригинальным. Да, как показывают последние события, не всегда наши желания исполняются. Прощаясь, напоминаю о своей мечте - ППС (пистолет-пулемет Судакова), удобен при ближних боях в каменных джунглях. Рано пока, смеется АА, действуй подручными средствами, диверсант, и выдал мне... мобильный телефон для срочной связи.
Позвоню на днях, шучу и покидаю дамский клуб, где трудились такие обстоятельные мужчины.
Полуночный город и его жители засыпали после затяжных дневных боев. Чернеющие крестовины окон напоминали о мимолетности судеб, маркированных уже тлением. Большинство из нас не понимает, что обречены на бесславие и забвение. Большинство рождается, чтобы умереть, потому что рождается в стране, где трудно быть свободным. Большинство из нас страшится засылать аэростат души своей к заоблачным далям.
Разумеется, я такой, как и все, но мне посчастливилось бултыхаться в свободном небесном океане с островами облаков, где живут сияющие души тех, кого мы любили и кого потеряли. И поэтому по мне лучше скоротечное вольное падение в одиночку, чем длительное коллективное разложение...
Северный район столицы громадными домами новостроек напоминал гавань с океанскими лайнерами. Казалось, гигантские панельные "Титаники" вот-вот отдадут швартовы и отправятся в смертельную пучину ночи.
Дурные предчувствия возникли у меня по мере приближения к "гавани". Через перекресток (у станции подземки) пронеслись карета "скорой помощи" и милицейский "уазик", не обращающие внимания на пунцовое око светофора. Эти резвые транспортные средства я увидел потом близ подъезда нужного мне дома под номером 13. Надежды на то, что прорвало общую канализацию, или жильцы учуяли бытовой газ, было мало. И не ошибся. Из трепа словоохотливых собачников узнал, что четверть часа назад из балкона семнадцатого этажа вывалился парнишка.
- Летел, как в кино, - говорил мордатенький толстяк, похожий кумачовым цветом обвисших щек на правительственного чинушу. - Я видел, вот мой Черномор... - потрепал за холку слюнявого бульмастифа, - ка-а-к гавкнет.
- И что? - нетерпеливо переминался интеллигентик в золотистых очках с американским стаффордширским терьером.
- Хлопнулся на козырек, что тот мешок.
- Небось, нажрался? - предположил лысоватый НТРовец с ленинской бородкой, удерживающий на поводке благородного фила бразилейро. - Небось, двери спутал; эк! молодежь!
- Да, не пил он, - вмешался дюжий "спортсмен", привычно топыря пальцы. - Пацана я знал. Сенька Сендек это с четыреста семьдесят второй. - И цыкнул на своего бернского зенненхунда, густым баском тявкнувшего на подбежавшего кане корсо. - Цыц, жопа!
- Сам ты, козел! - не вникла в суть происходящего воинственная, с остатками овощной маски на лице хозяйка кокетливого песика.
Естественно, завязался лютый скандалец с хаем и лаем: остервенелые люди были похожи на собак, а те - на своих хозяев. Я бы посмеялся - было не до смеха. Тот, кто был мне нужен, почему-то решил срочно взять расчет и убыть на другие планеты, быть может, более цветущие и плодородные. Вопрос лишь в одном: полет совершен добровольно или некие силы помогли астронавту стартовать в неизведанное?
Меж тем у подъезда суматошились бестолковые и крепко матерящиеся мужички: приставляли лестницу к бетонному козырьку. Умаявшийся за смену врач в белом халате громко переговаривался с двумя милиционерами, убеждая их в своей профессиональной бесполезности в данном конкретном случае. С ним не соглашались: вдруг произошло чудо и человек научился летать.
- Я вызываю труповозку, - заключил врач и ушел к "скорой".
Наконец инициативные алкаши установили лестницу и один из них, мелкий и костлявый, как черт, вскарабкался на козырек подъезда. Мужичок был под крепким хмельком и поэтому действовал так, как считал нужным.
Ночные собаки и люди замолчали, стояли, ждали, следили за ним, задрав головы. Алкашик, осознавая, что наступил его звездный час, почему-то плюнул на ладони, потер их, как передовик пролетарского производства, и, сделав несколько шагов, сгорбился над выпавшим из уютного домашнего гнезда. Я невольно огорчился от мысли: не хотел бы так умереть, чтобы первым меня опознавал пропойный ханурик. Хотя, собственно, какая разница?.. Пока рассматривают твой ненадежный телесный костюмчик, вечная душа уже спешит в небесную канцелярию для пунктуального отчета за проделанную на земле работу. А это куда значимее, не правда ли?
Тем временем алкашик воротился на край козырька и произнес в ночь то, что и должен был произнести:
- Ну что? - развел руками. - Пиздец!
Лучше и не скажешь - это и есть правда жизни, переходящая в правду смерти. Услышав такое экспрессивное заключение, мир будущих теней вновь ожил: залаяли собаки, взвыла сирена "скорой", убывающей к тем, у кого ещё тлела малиновая душа, милиционеры в милитаристических бронежилетах и с короткими автоматами на боку с неохоткой тянулись к лестнице.
Я вернулся к машине - не имело смысла более задерживаться по причинам известным: информация была получена исчерпывающая. Молоденького курьера зачистили банально, но надежно; к сожалению, он так и не научился летать. Жаль, мог бы и рассказать чью настырную просьбу выполнял по выемке занятных картинок.
Из бардачка извлекаю мобильный телефон и пересылаю последнюю новость в дамский клуб. Господин Королев бодрствует и сообщает, что по известным адресам пока не наблюдается никакого движения.
- Странно...
- "Все вымерло вокруг до рассвета", - напевает Анатолий Анатольевич.
- Вымерло, как здесь, - уточняю, - в Медведково?
- Вымерло, как в песне, - смеется секъюрити и поясняет, что скорее всего интересующие нас лица (братья Хубаровы, Житкович и госпожа Пехилова) находятся в бегах, что подтверждает нашу догадку о некоторой их зависимости от житейских обстоятельств.
Я недоумеваю: почему не проверяют квартиры и жильцов на благонадежность? Мне напоминают о времени - второй час ночи, да и утро вечера мудренее. И советуют перевести дух: день выдался хлопотливым, не так ли?
- Так, - вынужден подтвердить.
- Да, завтра похороны, - вспоминает Королев. - На Хованском.
- Во сколько?
- В полдень.
- Спасибо, - говорю я.
Кто бы мне, дураку, объяснил, за что благодарим в подобных случаях? Нет ответа на этот детский вопрос, равно как нет ответа на вопрос: есть ли жизнь после смерти и есть ли смерть после жизни?
Помню, мне было лет семь и, когда выпал первый краснооктябрьский снежок, я без ума и шапки катался на санках и кидался снежками в однолеток-визгуньев, а ночью у меня поднялась температура - около сорока. И я сгорал, точно восковая свечечка на жертвеннике вечности.
Болезненная жарынь, как понимаю, пыталась прожечь мою ещё непрочную оболочку. И я это чувствовал - чувствовал приближение опасной вулканической магмы. Потом воспаленный хворью мой мозг "восстановил" странный плоский мир. Он был двухмерен и тошнотворен. В его удушливом воздухе провисала копоть дымящихся вулканов: по их рваным мертвым склонам текли метастазы раскаленной магмы. И была страшная смрадная пещера, где копошились в страхе и ненависти мерзкие существа. Эти чавкающие твари походили на гигантских коленчатых червей, имеющих человекоподобные несообразные головы. Создания геенны огненной двухмерной планеты пожирали себе подобных - и тошнотворная кровянистая слизь...
Однако не это было самое страшное - среди этих тварей жил и я, маленькое отвратное их подобие. Правда, находясь на более высшем уровне эволюционного развития, я чувствовал приближение огнеопасной лавы, постигая, что промедление смерти подобно. И моей целью стал выход из пещеры - он угадывался некой своей мутноватой просветленностью. И я ползу туда, к холодному пасмурному спасительному свету; ползу сквозь отравленную слизь и жаркий смрад, сквозь вой и боль, сквозь ненависть... И выдравшись из пещеры, падаю в проточную воду горной реки, и её стремительное течение терзает мое коленчатое тело ничтожества, сдирая с него проказу прошлого, и скоро, очутившись на светлой отмели настоящего, испытываю себя Божественным творением - человеком. А после поднимаюсь на ноги и босиком ступаю по теплому песку счастливого будущего.
Позднее, припоминая тот детский бредовый сон, я всегда был уверен, что наши души вечны, они вне времени и пространства, они кочуют из одного планетарного мира в другой, из одной системы координат в другую, из одной телесной оболочки в другую.
Души - бессмертные странники Божественного мироздания.
Те, кто прозябает в пещерах своего жалкого ничтожества, этого не понимают, довольствуясь тем, что у них есть: хлев, пища и генитальные утехи. Мне, кажется, удалось вырваться из кошмара прошлого и теперь живу в настоящем, прожить бы его так, чтобы не пришлось возвращаться назад, а оказаться наконец в блистающем свете многомерного грядущего.
Усталость почувствовал, когда автомобиль закатил в родной дворик, похрапывающий подстанцией. Укрыв брезентом драндулет, направился к подъезду. Прошедший день висел на плечах, как облезлое байковое одеяло. Должно, из-за этого не ощущал угрозы собственной безопасности. Заметив на ступеньках лестницы, ведущей к лифту, россыпь червленых капель, подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39