женщина, отчаянно защищающая своих детей, не должна признавать поражение.
– И что же нам делать?
– Надеяться. Молиться. А если этого недостаточно, ждать, пока не будет готова новая партия начинающих. – Голос ее звучал мягко, почти сонно, но сопровождал его запах не сновидений, а кошмаров.
– Ждать недолго, всего лет пять. И тогда мы снова восстанем.
– Но ведь они умрут! – воскликнула я, слишком поздно спохватившись. Не удержалась.
– Да. – Ее голова упала на грудь. – Они все умрут.
Я вскочила. Диафрагма горела; жара, как дым, поднималась к горлу, но это было терпимо.
– Как ты можешь сидеть так спокойно и просто отпустить их?
Репа внезапно прекратила раскачиваться, застыла, и я уверена: будь у нее глаза, они прожгли бы во мне дыры.
– Меня убивает мысль о том, что Уоррен там страдает. Он мой любимец. Всегда был любимцем. Но я ничего не могу сделать: только подготовить следующую смену более сильной и умной. Научить не ошибаться там, где ошиблась эта группа… и где я ошиблась с нею вместе.
– Ты винишь себя?
– Как любая мать. – И тише: – Даже такой слепой суррогат матери, как я.
Я не знала, что на это ответить, и потянулись минуты, отмеченные только тиканьем часов у моей кровати; истома нарастала, и цифры циферблата начали расплываться. Свечи действовали расслабляюще, наконец подействовал и аромат, и я, вероятно, поддалась бы, уснула и проснулась, когда все было бы кончено, если бы не всхлипывание из дальнего угла.
– Я всегда их отпускаю, – произнесла дрожащим голосом Рена, – Просто сижу здесь. Сижу сложив руки, даже если сжимаю их в кулаки.
Усталость свалилась с меня, я посмотрела на нее в слабом свете свечей. Она, в своем бесформенном платье, выглядела ангелом с искалеченным в битвах лицом; потерянная и, несмотря на такое количество подопечных, совершенно одинокая.
– А ты бы пошла? Если бы могла?
– Я принесла бы себя в жертву за каждого из них, делала бы это снова и снова, – заявила она, на этот раз каждое ее слово было полно уверенности. Она выпрямилась в кресле. – Я взяла бы твою боль и закуталась в псе так плотно, чтобы она больше никогда не коснулась ни одного из моих детей. Я бы ежедневно и до самой смерти выжигала себе глаза, если бы могла спасти хоть одного.
– Потому что ты мать, и так поступают все матери, – сказала я, кивая и думая о своем. Конечно, все ее жертвы в конечном счете не имеют значения. Я здесь в ловушке в руках этих людей, как годы раньше была в руках Хоакина.
– Нет, – возразила Рена, удивив меня. – Разве ты еще не поняла? Это потому что я Свет, и так мы все делаем. Это сделал Уоррен для Грегора и делал для тебя. Поэтому все остальные готовы пожертвовать собой ради него.
Потому что он Свет.
– О мой Бог! – Я мигнула, сердце мое дважды дало сбои, и я медленно села в кровати, стараясь не допустить, чтобы головокружение снова меня уложило. – Так вот оно что!
Репа вздрогнула, качание прекратилось.
– Что?
Превозмогая боль в желудке, я наклонилась и включила свет; почувствовала, как мое возбуждение, переходя в знание, добралось до Уоррена. Ощутила остатки аромата, протянула руку к стакану с водой на ночном столике и прижала его к щеке, чтобы охладить кожу. Потом выпила воды, чтобы прочистить сознание, заглушить пламя в желудке, не обращая внимания на остальное. Схватив свою спортивную сумку, я порылась в ней, взяла первую попавшуюся темную одежду. Это был костюм черной кошки, наполовину хлопок, наполовину нейлон, с неприлично глубоким вырезом, но тут я ничего не могла поделать.
– Он Свет. Они Свет. Они забрали мой голос.
Детали быстро вставали на место, но мне это продвижение казалось медленным: стрелки всегда стремительно бегут, когда времени не хватает.
– Боже мой, почему я не замечала этого раньше? «Замечала», – подумала я и едва не хихикнула. Мои глаза за твой голос.
– Куда ты? – спросила Рена, подавшись вперед: она услышала шелест моей одежды. Я мимо нее пробежала в ванную, собрала волосы в узел, плеснула в лицо холодной водой. «Мне понадобится помощь», – сообразила я, глядя на свое отражение в зеркале. То, что мне предстоит сделать, кажется невозможным. То, что я буду доказывать, – невероятным, даже мне самой.
– Не мне. Нам, – сказала я, возвращаясь в комнату. И смотрела на Рену, а она на меня, и я бы могла поклясться, что она меня видит. Она встала, и ее лицо оказалось в не скольких дюймах от моего.
– Тебе пора перестать молиться, Рена. – Я взяла ее за руку. – Мы идем спасать твоего любимого сына.
24
Пробраться незаметно через все поселение сверхъестественных существ – трудное дело, хотя и облегченное знанием того, что горсть людей, которых я больше всего должна избегать, либо заперлась, как жюри присяжных перед вынесением приговора, либо по очереди проводит сеансы с Гретой, готовясь к предстоящей битве. Это знание придавало мне смелости, когда я проходила по больнице, пустой и тихой, как морг. Это, а также записка, которую написала мне Текла сразу после смерти своего сына.
У меня не было ключа от ее Палаты – от ее камеры, – но поможет смотровое окошко в двери. Мой план заключался в том, чтобы слегка постучать и привлечь ее внимание. Не так громко, чтобы заинтересовались другие, но вполне достаточно, чтобы она подошла и рассказала, что мне делать дальше. И я только молилась, чтобы она отнеслась ко мне более благосклонно, чем в прошлый раз.
Я прижималась к стенам, втискивалась в углы и едва избежала столкновения с Хантером, который, очевидно, шел на сеанс с Гретой. Он постучал в ее дверь, и мне пришлось поспешно прятаться за углом, когда он повернулся и подозрительно принюхался. Потом я услышала, как открылась дверь и Грета пригласила его зайти.
Я снова выглянула. Единственное освещение в коридоре исходило из окна кабинета. Комната Теклы, по диагонали от этого кабинета, была совершенно темной. Я считала, что у меня не больше десяти минут, может, и меньше, прежде чем на сеанс придет другой агент, и хотя времени казалось достаточно, все это время я буду хорошо видна. И даже десяти секунд хватит, чтобы все погубить.
Когда свет в кабинете Греты потускнел, я двинулась. Мои шаги казались в пустом коридоре ружейными выстрелами, но гораздо большей моей заботой было сдерживать нервную энергию, чтобы меня могли обнаружить только непосредственно, зрением.
Добравшись до двери, я взялась за ручку. Конечно, закрыто. На мгновение мне захотелось принять это как знак. Кто знает, что я обнаружу за этой дверью? Текла сейчас может быть совершенно безумной. Забилась в угол с пеной у рта. Я очень рискую, основываясь только на своей догадке. Но с другой стороны, как сказала Репа, когда я объяснила ей, что собираюсь предпринять, ничего не делать – значит рисковать еще больше. Поэтому я набрала полную грудь воздуха и заглянула в окошко.
Па меня в нескольких дюймах от моих глаз смотрели два больших карих глаза. Я вскрикнула, тут же прикрыв рот рукой, надеясь, что еще не поздно. Карие глаза отпрянули в ответ на мою девичью реакцию, и я в смущении отняла руку от рта. Текла не только не сидела в углу с пеной у рта, она, очевидно, ждала меня. Я подавила страх и замешательство и придвинулась к окну.
Ясность. Вот что я там увидела. Не безумие, которое, как говорили, я могу ожидать, не горе, оживающее на страницах комикса о Страйкере. И не беспомощность и умоляющее выражение лица, как накануне. Я видела оттенок ярости, видела горечь, от которой сжимался рот, но больше всего в этом взгляде было ясности. И этот взгляд объяснил мне, почему заперли Теклу. И какова моя роль во всем этом.
– Ты меня слышишь?
– Нет, но я могу читать по губам, – отчетливо артикулируя, произнесла Текла. И продолжила бы, но тут меня отвлекли звуки бегущих ног, и я оглянулась.
– Черт!
Я достала из-за голенища свой кондуит, зажала его в руке, гадая, что я собираюсь с ним делать. Текла, должно быть, тоже об этом подумала. Ее большие выразительные коровьи глаза расширились, губы снова зашевелились.
– Что? – спросила я, прижимаясь к стеклу. Топот нескольких пар ног приближался.
Текла указала на меня, постучала указательным пальцем по стеклу, потом – на себя. Она как будто хотела, чтобы я в нее выстрелила. Я покачала головой, демонстрируя, что не понимаю. И тут из-за угла появились Майках и Чандра; оба держали перед собой свои кондуиты.
– Оливия! – крикнул Майках. – Отойди!
Чандра, в руках которой был как будто обычный пистолет, направила его на меня. Глаза ее были лишены выражения, но очень холодны.
– Надо выпустить Теклу, – заявила я.
– Отойди от двери, – приказала Чандра. – Немедленно. Я проглотила комок и не шевельнулась.
– Оливия, Текла больна.
– Нет, она не больна.
– Ты ведь смотрела ей в глаза? – Майках опустил свое оружие, это хорошо, но сделал шаг ко мне, а это плохо. Я прицелилась в него, и он шагнул назад. – Черт возьми, Оливия. Поэтому мы и не хотим, чтобы сюда приходили. Поэтому двери госпиталя должны быть закрыты. – Они с Чандрой переглянулись. – Она больна, но все еще очень сильна и способна подчинить себе слабый разум. Может заставить тебя поверить, что она права, но как только мы се освободим, она снова начнет бредить.
– Может, она действительно права.
– Ты только отойди от двери. – Он говорил тем голосом, каким разговаривают с теми, кто собирается спрыгнуть с крыши, и это заставило меня стиснуть зубы. Мол/сет, я и сошла с ума, но не потому, что заглянула в глаза Текли.
– Может, она не безумна, – продолжала я, сосредоточившись на том, чтобы прочно держать оружие. – И так ведет себя, потому что никто ее не слушает.
– Уйди от этой чертовой двери! – крикнула Чандра, приняв стойку для стрельбы, и я поняла, что она выстрелит.
Если ты Стрелец этого поколения, то кто она?
«Бродячий агент, – подумала я, глядя на ствол ее пистолета. – А бродячие агенты убивают звездные знаки, чтобы занять их место в Зодиаке».
– Чандра. – Майках повернулся к ней.
Она проигнорировала его, продолжая целиться.
– Опусти оружие и отойди от двери.
Я оглянулась на окошко, но Текла исчезла. Перевела взгляд на Чандру, на которую даже Майках косился с опаской.
– Хорошо, – согласилась я, отчего ее вид стал удивленным… и слегка разочарованным. – Только сначала ответь на один вопрос.
– Какой?
– Майках ввел Уоррену состав, в котором содержатся мои феромоны. Так мы с ним связаны, верно? Чандра, ты можешь приготовить такой состав?
– Конечно.
– Так я и думала. – Я опустила свой кондуит. Майках покачал головой.
– О чем ты говоришь?
– Она сама не знает, – выпалила Чандра, делая шаг вперед. – И она не должна быть здесь.
– А я могу сделать то же самое, имея химикалии из твоей лаборатории и немного знаний?
– Да, – осторожно ответил Майках; брови его опустились.
– Нет, – возразила Чандра. – Нужно не просто немного знаний, нужны правильные знания. Это называется химией.
Я кивнула.
– Как вы узнали, что я здесь?
Если Майкаха удивила неожиданная смена темы, он никак этого не показал. На самом деле он как будто понял, в каком направлении развивается разговор, хотя подробности я выдавала постепенно.
– Нам сообщили, как только ты коснулась двери.
– Кто предупредил?
– Что здесь происходит? – Из своего кабинет вышла Грета, за ней Хантер с настороженным видом.
– Кто предупредил? – повторила я громче и несколько мгновений смотрела в глаза Хантеру. Он сильно поте лицо рукой, как будто мы ему снимся и он хочет проснуться.
– В дверной ручке есть сенсор, – объяснила мне Чандра. Она пыталась отвлечь меня, сокращая расстояние между нами. Теперь она была совсем близко. – Грета решила, что это самый надежный способ не подпускать посторонних.
– Грета решила? – сказала я, взглянув на нее.
– Что ты здесь делаешь Оливия? – спросила Греча чуть более резко, чем нужно. – Ты больна.
– Больна? – произнесла я, словно это слово не имеет смысла. – Больна, как Текла. Такая у меня болезнь?
Чандра издала нетерпеливый звук, почти зарычала.
– Оливия посмотрела ей в глаза. Я вас предупреждала! Нужно было закрыть это окно.
– Текла может Видеть, что происходит с Уорреном, заявила я, заметив, что Хантер полностью взял себя в руки. Он молча следил за мной, взгляд его переходил с моего лица на мой кондуит, зажатый в руке. – Нам она нужна, чтобы определить, где он.
– Вздор, – отмахнулась Грета. – Она уже много месяцев не говорит ничего разумного.
– Потому что кто-то приказал запереть ее в клетке пять на десять футов и никого к ней не подпускать! Кто-то отнял у нее ее голос!
Все четверо уставились на меня как на сумасшедшую, и я начала понимать, каково это.
– Ты запуталась, дорогая, – легким успокаивающим голосом сказала Грета. – Потому что посмотрела прямо в глаза Текле.
– Нет, не запуталась, – ровно ответила я. – На самом деле как раз наоборот. Я посмотрела Текле в глаза, и мне впервые все стало ясно.
Грета долго молчала. Все ожидали.
– Мне следовало разобраться в этом раньше. Но все здесь так тебе доверяют. – Я рассмеялась, почувствовав ироничность положения. – Доверяют больше, чем себе.
– О чем ты говоришь? – спросила Грета, но я видела, что она знает. Но я все равно объяснила, чтобы знали и все остальные.
– Я говорю о том, как ты внушила кое-кому, что мне понравится читать новости дня, новости, в которых есть информация, причиняющая мне боль. Новости, которые заставят меня броситься к тебе. – Я направилась к ней, пошла спокойно и уверенно, хотя сама такой уверенности не чувствовала: ведь пистолет Чандры был по-прежнему нацелен на меня. – Ты хотела загипнотизировать меня, проникнуть ко мне в сознание, как сделала это со всеми остальными. Но тут возникла одна проблема. Моя мать тоже была там.
– Сука! Хватит ее слушать! – закричала Чандра, переводя взгляд с Греты на меня, и я удостоверилась, что была права. Но она снова прицелилась в меня, и ее оружие – смертных или пег, – на таком расстоянии сделало бы свое дело. Но теперь, когда в коридоре появились и другие звездные знаки: Ванесса, поддерживающая Грегора, сразу за ней Феликс – Чандра представляла меньшую угрозу. Поэтому я сосредоточилась на женщине, которая была угрозой для них всех.
– Не думаю, что поняла бы все, если бы не кошмары. Раньше у меня никогда их не было. Я никогда не встречала Тульпу, поэтому не боялась его и он не мог приходить ко мне в кошмарах. И я никогда не позволяла себе возвращаться во сне прошлое. Но ты своими алхимическими средствами все это открыла. Некоторые называют это химией. А позвольте поинтересоваться, кому из вас она в своем кабинете не давала чашку чая?
Грета раскрыла рот, но я не стала ждать ее ответа. Да и вопрос был адресован не ей. Я видела, как остальные начинают постепенно понимать, по мере того как я продолжала неторопливо распутывать загадку.
– Легко вселить недоверие в сознание и души тех, кто тебе верит, правда, Грета? Они обращались к тебе со своими величайшими страхами, которые приходили к ним в кошмарах, и ты цементировала эти страхи на своих сеансах. – Я остановилась прямо напротив нее и сложила руки на груди, по-прежнему держа в одной кондуит. – Вы все искали причину поражений своего Зодиака. Причина в Грете. Ее истинная роль здесь – крот.
– Чушь! – взорвалась Чандра, и ее палец на курке дрогнул.
– Оливия. – Терпеливый голос Майкаха едва скрывал раздражение. Таким голосом отец разговаривает с капризным ребенком. – Грета никогда не покидает убежище. Уже два года.
Я приподняла плечо.
– Превосходное прикрытие.
Взгляд Хантера стал ясным, и это было бы хорошо, если бы он не буравил меня им, как ястреб.
– Тебе нужно побольше доказательств.
– Придержите немного эту гермафродитку, и я предоставлю их вам.
Пистолет находился в опасной близости от моего виска. Я ждала, зная, что моя судьба зависит от нескольких следующих мгновений.
– Чандра. Опусти оружие.
– Что? – Она повернулась к Грегору, который распрямился, насколько мог. – Не могу поверить, что мы слушаем это! Меньше чем через два часа нам предстоит сразиться со всеми Тенями города. – Она дышала порывисто, продолжая держать меня под прицелом. – Начнем с этой!
Я стояла совершенно неподвижно и смотрела на точку над ее головой: не хотела видеть, как она нажимает на курок.
– Ты сейчас опустишь оружие. – Грегор произносил слова ровно, словно размещая их на нотной строке. – В отсутствие Уоррена главным становлюсь я, а он отсутствует, потому что обменял свою жизнь на мою. Если Оливия может сказать что-нибудь, что поможет ему вернуться к нам живым, ты дашь ей это сделать. Опусти оружие! Немедленно!
Грегор говорил громко, и голос его отражался от стен длинного коридора, прежде чем замереть. Он стоял с одной рукой, выступающей из бесформенной больничной одежды, и тот юмор, который я привыкла с ним ассоциировать, совершенно исчез. Он больше походил бы на пациента, если бы не широко расставленные ноги и сжатый кулак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– И что же нам делать?
– Надеяться. Молиться. А если этого недостаточно, ждать, пока не будет готова новая партия начинающих. – Голос ее звучал мягко, почти сонно, но сопровождал его запах не сновидений, а кошмаров.
– Ждать недолго, всего лет пять. И тогда мы снова восстанем.
– Но ведь они умрут! – воскликнула я, слишком поздно спохватившись. Не удержалась.
– Да. – Ее голова упала на грудь. – Они все умрут.
Я вскочила. Диафрагма горела; жара, как дым, поднималась к горлу, но это было терпимо.
– Как ты можешь сидеть так спокойно и просто отпустить их?
Репа внезапно прекратила раскачиваться, застыла, и я уверена: будь у нее глаза, они прожгли бы во мне дыры.
– Меня убивает мысль о том, что Уоррен там страдает. Он мой любимец. Всегда был любимцем. Но я ничего не могу сделать: только подготовить следующую смену более сильной и умной. Научить не ошибаться там, где ошиблась эта группа… и где я ошиблась с нею вместе.
– Ты винишь себя?
– Как любая мать. – И тише: – Даже такой слепой суррогат матери, как я.
Я не знала, что на это ответить, и потянулись минуты, отмеченные только тиканьем часов у моей кровати; истома нарастала, и цифры циферблата начали расплываться. Свечи действовали расслабляюще, наконец подействовал и аромат, и я, вероятно, поддалась бы, уснула и проснулась, когда все было бы кончено, если бы не всхлипывание из дальнего угла.
– Я всегда их отпускаю, – произнесла дрожащим голосом Рена, – Просто сижу здесь. Сижу сложив руки, даже если сжимаю их в кулаки.
Усталость свалилась с меня, я посмотрела на нее в слабом свете свечей. Она, в своем бесформенном платье, выглядела ангелом с искалеченным в битвах лицом; потерянная и, несмотря на такое количество подопечных, совершенно одинокая.
– А ты бы пошла? Если бы могла?
– Я принесла бы себя в жертву за каждого из них, делала бы это снова и снова, – заявила она, на этот раз каждое ее слово было полно уверенности. Она выпрямилась в кресле. – Я взяла бы твою боль и закуталась в псе так плотно, чтобы она больше никогда не коснулась ни одного из моих детей. Я бы ежедневно и до самой смерти выжигала себе глаза, если бы могла спасти хоть одного.
– Потому что ты мать, и так поступают все матери, – сказала я, кивая и думая о своем. Конечно, все ее жертвы в конечном счете не имеют значения. Я здесь в ловушке в руках этих людей, как годы раньше была в руках Хоакина.
– Нет, – возразила Рена, удивив меня. – Разве ты еще не поняла? Это потому что я Свет, и так мы все делаем. Это сделал Уоррен для Грегора и делал для тебя. Поэтому все остальные готовы пожертвовать собой ради него.
Потому что он Свет.
– О мой Бог! – Я мигнула, сердце мое дважды дало сбои, и я медленно села в кровати, стараясь не допустить, чтобы головокружение снова меня уложило. – Так вот оно что!
Репа вздрогнула, качание прекратилось.
– Что?
Превозмогая боль в желудке, я наклонилась и включила свет; почувствовала, как мое возбуждение, переходя в знание, добралось до Уоррена. Ощутила остатки аромата, протянула руку к стакану с водой на ночном столике и прижала его к щеке, чтобы охладить кожу. Потом выпила воды, чтобы прочистить сознание, заглушить пламя в желудке, не обращая внимания на остальное. Схватив свою спортивную сумку, я порылась в ней, взяла первую попавшуюся темную одежду. Это был костюм черной кошки, наполовину хлопок, наполовину нейлон, с неприлично глубоким вырезом, но тут я ничего не могла поделать.
– Он Свет. Они Свет. Они забрали мой голос.
Детали быстро вставали на место, но мне это продвижение казалось медленным: стрелки всегда стремительно бегут, когда времени не хватает.
– Боже мой, почему я не замечала этого раньше? «Замечала», – подумала я и едва не хихикнула. Мои глаза за твой голос.
– Куда ты? – спросила Рена, подавшись вперед: она услышала шелест моей одежды. Я мимо нее пробежала в ванную, собрала волосы в узел, плеснула в лицо холодной водой. «Мне понадобится помощь», – сообразила я, глядя на свое отражение в зеркале. То, что мне предстоит сделать, кажется невозможным. То, что я буду доказывать, – невероятным, даже мне самой.
– Не мне. Нам, – сказала я, возвращаясь в комнату. И смотрела на Рену, а она на меня, и я бы могла поклясться, что она меня видит. Она встала, и ее лицо оказалось в не скольких дюймах от моего.
– Тебе пора перестать молиться, Рена. – Я взяла ее за руку. – Мы идем спасать твоего любимого сына.
24
Пробраться незаметно через все поселение сверхъестественных существ – трудное дело, хотя и облегченное знанием того, что горсть людей, которых я больше всего должна избегать, либо заперлась, как жюри присяжных перед вынесением приговора, либо по очереди проводит сеансы с Гретой, готовясь к предстоящей битве. Это знание придавало мне смелости, когда я проходила по больнице, пустой и тихой, как морг. Это, а также записка, которую написала мне Текла сразу после смерти своего сына.
У меня не было ключа от ее Палаты – от ее камеры, – но поможет смотровое окошко в двери. Мой план заключался в том, чтобы слегка постучать и привлечь ее внимание. Не так громко, чтобы заинтересовались другие, но вполне достаточно, чтобы она подошла и рассказала, что мне делать дальше. И я только молилась, чтобы она отнеслась ко мне более благосклонно, чем в прошлый раз.
Я прижималась к стенам, втискивалась в углы и едва избежала столкновения с Хантером, который, очевидно, шел на сеанс с Гретой. Он постучал в ее дверь, и мне пришлось поспешно прятаться за углом, когда он повернулся и подозрительно принюхался. Потом я услышала, как открылась дверь и Грета пригласила его зайти.
Я снова выглянула. Единственное освещение в коридоре исходило из окна кабинета. Комната Теклы, по диагонали от этого кабинета, была совершенно темной. Я считала, что у меня не больше десяти минут, может, и меньше, прежде чем на сеанс придет другой агент, и хотя времени казалось достаточно, все это время я буду хорошо видна. И даже десяти секунд хватит, чтобы все погубить.
Когда свет в кабинете Греты потускнел, я двинулась. Мои шаги казались в пустом коридоре ружейными выстрелами, но гораздо большей моей заботой было сдерживать нервную энергию, чтобы меня могли обнаружить только непосредственно, зрением.
Добравшись до двери, я взялась за ручку. Конечно, закрыто. На мгновение мне захотелось принять это как знак. Кто знает, что я обнаружу за этой дверью? Текла сейчас может быть совершенно безумной. Забилась в угол с пеной у рта. Я очень рискую, основываясь только на своей догадке. Но с другой стороны, как сказала Репа, когда я объяснила ей, что собираюсь предпринять, ничего не делать – значит рисковать еще больше. Поэтому я набрала полную грудь воздуха и заглянула в окошко.
Па меня в нескольких дюймах от моих глаз смотрели два больших карих глаза. Я вскрикнула, тут же прикрыв рот рукой, надеясь, что еще не поздно. Карие глаза отпрянули в ответ на мою девичью реакцию, и я в смущении отняла руку от рта. Текла не только не сидела в углу с пеной у рта, она, очевидно, ждала меня. Я подавила страх и замешательство и придвинулась к окну.
Ясность. Вот что я там увидела. Не безумие, которое, как говорили, я могу ожидать, не горе, оживающее на страницах комикса о Страйкере. И не беспомощность и умоляющее выражение лица, как накануне. Я видела оттенок ярости, видела горечь, от которой сжимался рот, но больше всего в этом взгляде было ясности. И этот взгляд объяснил мне, почему заперли Теклу. И какова моя роль во всем этом.
– Ты меня слышишь?
– Нет, но я могу читать по губам, – отчетливо артикулируя, произнесла Текла. И продолжила бы, но тут меня отвлекли звуки бегущих ног, и я оглянулась.
– Черт!
Я достала из-за голенища свой кондуит, зажала его в руке, гадая, что я собираюсь с ним делать. Текла, должно быть, тоже об этом подумала. Ее большие выразительные коровьи глаза расширились, губы снова зашевелились.
– Что? – спросила я, прижимаясь к стеклу. Топот нескольких пар ног приближался.
Текла указала на меня, постучала указательным пальцем по стеклу, потом – на себя. Она как будто хотела, чтобы я в нее выстрелила. Я покачала головой, демонстрируя, что не понимаю. И тут из-за угла появились Майках и Чандра; оба держали перед собой свои кондуиты.
– Оливия! – крикнул Майках. – Отойди!
Чандра, в руках которой был как будто обычный пистолет, направила его на меня. Глаза ее были лишены выражения, но очень холодны.
– Надо выпустить Теклу, – заявила я.
– Отойди от двери, – приказала Чандра. – Немедленно. Я проглотила комок и не шевельнулась.
– Оливия, Текла больна.
– Нет, она не больна.
– Ты ведь смотрела ей в глаза? – Майках опустил свое оружие, это хорошо, но сделал шаг ко мне, а это плохо. Я прицелилась в него, и он шагнул назад. – Черт возьми, Оливия. Поэтому мы и не хотим, чтобы сюда приходили. Поэтому двери госпиталя должны быть закрыты. – Они с Чандрой переглянулись. – Она больна, но все еще очень сильна и способна подчинить себе слабый разум. Может заставить тебя поверить, что она права, но как только мы се освободим, она снова начнет бредить.
– Может, она действительно права.
– Ты только отойди от двери. – Он говорил тем голосом, каким разговаривают с теми, кто собирается спрыгнуть с крыши, и это заставило меня стиснуть зубы. Мол/сет, я и сошла с ума, но не потому, что заглянула в глаза Текли.
– Может, она не безумна, – продолжала я, сосредоточившись на том, чтобы прочно держать оружие. – И так ведет себя, потому что никто ее не слушает.
– Уйди от этой чертовой двери! – крикнула Чандра, приняв стойку для стрельбы, и я поняла, что она выстрелит.
Если ты Стрелец этого поколения, то кто она?
«Бродячий агент, – подумала я, глядя на ствол ее пистолета. – А бродячие агенты убивают звездные знаки, чтобы занять их место в Зодиаке».
– Чандра. – Майках повернулся к ней.
Она проигнорировала его, продолжая целиться.
– Опусти оружие и отойди от двери.
Я оглянулась на окошко, но Текла исчезла. Перевела взгляд на Чандру, на которую даже Майках косился с опаской.
– Хорошо, – согласилась я, отчего ее вид стал удивленным… и слегка разочарованным. – Только сначала ответь на один вопрос.
– Какой?
– Майках ввел Уоррену состав, в котором содержатся мои феромоны. Так мы с ним связаны, верно? Чандра, ты можешь приготовить такой состав?
– Конечно.
– Так я и думала. – Я опустила свой кондуит. Майках покачал головой.
– О чем ты говоришь?
– Она сама не знает, – выпалила Чандра, делая шаг вперед. – И она не должна быть здесь.
– А я могу сделать то же самое, имея химикалии из твоей лаборатории и немного знаний?
– Да, – осторожно ответил Майках; брови его опустились.
– Нет, – возразила Чандра. – Нужно не просто немного знаний, нужны правильные знания. Это называется химией.
Я кивнула.
– Как вы узнали, что я здесь?
Если Майкаха удивила неожиданная смена темы, он никак этого не показал. На самом деле он как будто понял, в каком направлении развивается разговор, хотя подробности я выдавала постепенно.
– Нам сообщили, как только ты коснулась двери.
– Кто предупредил?
– Что здесь происходит? – Из своего кабинет вышла Грета, за ней Хантер с настороженным видом.
– Кто предупредил? – повторила я громче и несколько мгновений смотрела в глаза Хантеру. Он сильно поте лицо рукой, как будто мы ему снимся и он хочет проснуться.
– В дверной ручке есть сенсор, – объяснила мне Чандра. Она пыталась отвлечь меня, сокращая расстояние между нами. Теперь она была совсем близко. – Грета решила, что это самый надежный способ не подпускать посторонних.
– Грета решила? – сказала я, взглянув на нее.
– Что ты здесь делаешь Оливия? – спросила Греча чуть более резко, чем нужно. – Ты больна.
– Больна? – произнесла я, словно это слово не имеет смысла. – Больна, как Текла. Такая у меня болезнь?
Чандра издала нетерпеливый звук, почти зарычала.
– Оливия посмотрела ей в глаза. Я вас предупреждала! Нужно было закрыть это окно.
– Текла может Видеть, что происходит с Уорреном, заявила я, заметив, что Хантер полностью взял себя в руки. Он молча следил за мной, взгляд его переходил с моего лица на мой кондуит, зажатый в руке. – Нам она нужна, чтобы определить, где он.
– Вздор, – отмахнулась Грета. – Она уже много месяцев не говорит ничего разумного.
– Потому что кто-то приказал запереть ее в клетке пять на десять футов и никого к ней не подпускать! Кто-то отнял у нее ее голос!
Все четверо уставились на меня как на сумасшедшую, и я начала понимать, каково это.
– Ты запуталась, дорогая, – легким успокаивающим голосом сказала Грета. – Потому что посмотрела прямо в глаза Текле.
– Нет, не запуталась, – ровно ответила я. – На самом деле как раз наоборот. Я посмотрела Текле в глаза, и мне впервые все стало ясно.
Грета долго молчала. Все ожидали.
– Мне следовало разобраться в этом раньше. Но все здесь так тебе доверяют. – Я рассмеялась, почувствовав ироничность положения. – Доверяют больше, чем себе.
– О чем ты говоришь? – спросила Грета, но я видела, что она знает. Но я все равно объяснила, чтобы знали и все остальные.
– Я говорю о том, как ты внушила кое-кому, что мне понравится читать новости дня, новости, в которых есть информация, причиняющая мне боль. Новости, которые заставят меня броситься к тебе. – Я направилась к ней, пошла спокойно и уверенно, хотя сама такой уверенности не чувствовала: ведь пистолет Чандры был по-прежнему нацелен на меня. – Ты хотела загипнотизировать меня, проникнуть ко мне в сознание, как сделала это со всеми остальными. Но тут возникла одна проблема. Моя мать тоже была там.
– Сука! Хватит ее слушать! – закричала Чандра, переводя взгляд с Греты на меня, и я удостоверилась, что была права. Но она снова прицелилась в меня, и ее оружие – смертных или пег, – на таком расстоянии сделало бы свое дело. Но теперь, когда в коридоре появились и другие звездные знаки: Ванесса, поддерживающая Грегора, сразу за ней Феликс – Чандра представляла меньшую угрозу. Поэтому я сосредоточилась на женщине, которая была угрозой для них всех.
– Не думаю, что поняла бы все, если бы не кошмары. Раньше у меня никогда их не было. Я никогда не встречала Тульпу, поэтому не боялась его и он не мог приходить ко мне в кошмарах. И я никогда не позволяла себе возвращаться во сне прошлое. Но ты своими алхимическими средствами все это открыла. Некоторые называют это химией. А позвольте поинтересоваться, кому из вас она в своем кабинете не давала чашку чая?
Грета раскрыла рот, но я не стала ждать ее ответа. Да и вопрос был адресован не ей. Я видела, как остальные начинают постепенно понимать, по мере того как я продолжала неторопливо распутывать загадку.
– Легко вселить недоверие в сознание и души тех, кто тебе верит, правда, Грета? Они обращались к тебе со своими величайшими страхами, которые приходили к ним в кошмарах, и ты цементировала эти страхи на своих сеансах. – Я остановилась прямо напротив нее и сложила руки на груди, по-прежнему держа в одной кондуит. – Вы все искали причину поражений своего Зодиака. Причина в Грете. Ее истинная роль здесь – крот.
– Чушь! – взорвалась Чандра, и ее палец на курке дрогнул.
– Оливия. – Терпеливый голос Майкаха едва скрывал раздражение. Таким голосом отец разговаривает с капризным ребенком. – Грета никогда не покидает убежище. Уже два года.
Я приподняла плечо.
– Превосходное прикрытие.
Взгляд Хантера стал ясным, и это было бы хорошо, если бы он не буравил меня им, как ястреб.
– Тебе нужно побольше доказательств.
– Придержите немного эту гермафродитку, и я предоставлю их вам.
Пистолет находился в опасной близости от моего виска. Я ждала, зная, что моя судьба зависит от нескольких следующих мгновений.
– Чандра. Опусти оружие.
– Что? – Она повернулась к Грегору, который распрямился, насколько мог. – Не могу поверить, что мы слушаем это! Меньше чем через два часа нам предстоит сразиться со всеми Тенями города. – Она дышала порывисто, продолжая держать меня под прицелом. – Начнем с этой!
Я стояла совершенно неподвижно и смотрела на точку над ее головой: не хотела видеть, как она нажимает на курок.
– Ты сейчас опустишь оружие. – Грегор произносил слова ровно, словно размещая их на нотной строке. – В отсутствие Уоррена главным становлюсь я, а он отсутствует, потому что обменял свою жизнь на мою. Если Оливия может сказать что-нибудь, что поможет ему вернуться к нам живым, ты дашь ей это сделать. Опусти оружие! Немедленно!
Грегор говорил громко, и голос его отражался от стен длинного коридора, прежде чем замереть. Он стоял с одной рукой, выступающей из бесформенной больничной одежды, и тот юмор, который я привыкла с ним ассоциировать, совершенно исчез. Он больше походил бы на пациента, если бы не широко расставленные ноги и сжатый кулак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45