– А теперь вставай, – велел он, – и медленно иди к выходу.
– Еще чего!
Я ни за что не позволю этому молодчику оказаться у меня за спиной… все инстинкты кричали мне, что нужно убираться, и побыстрей. Я могу перегнать его: он не выглядит таким быстрым, но ведь и спятившим не выглядел.
– Вставай, – повторил он громче, – или я перебью всех в этой комнате, начиная с женщины у меня за спиной.
Я посмотрела на эту женщину – маленькую блондинку с модной прической, такой что ее нежная белая шея была обнажена. Блондинка сидела к нам спиной, наклонив голову и зайдясь в беззвучном смехе. Своим тонким колючим лезвием Аякс может перерезать ей горло, так что она даже вдохнуть еще раз не успеет.
Ее спутник, красивый мужчина с блестящими глазами, заметил мой взгляд и улыбнулся. Я опустила глаза. У него была внешность человека, не знакомого с насилием; у меня во взрослой жизни никогда не было такого вида. И сомневаюсь, чтобы у моего партнера по столику тоже.
– А мне все равно, – солгала я, возвращая взгляд Аяксу. Он рассмеялся, как будто мы тоже наслаждаемся приятным вечером в обществе друг друга.
– Нет, конечно. Именно поэтому ты хороший парень, а я – плохой. – Улыбка исчезла с его лица, и он приказал: – А теперь поднимай свой зад со стула.
Я продолжала сидеть.
Гладкие белые кости за его щеками сверкнули. Слегка зашелестела ткань, безошибочно звякнуло оружие, высвобожденное под столом, и плечо Аякса начало поворот, который завершился бы смертельным ударом. Живот у меня свело, но я продолжала сидеть неподвижно. Аякс заворчал, и это был предупреждающий, выжидательный звук.
– Подожди, – попросила я, видя, как напряглись его мышцы. Он смотрел на меня своими бездушными глазами, и я знала, что он это сделает. Убьет эту женщину не моргнув глазом, и мужчина напротив нее никогда больше не сможет улыбаться.
– Видишь? – негромко произнес Аякс. – Я же говорил, что ты из добрых парней.
Я ничего не ответила, только поднялась со стола, не отрывая от него взгляда. А потом сделала то, чего даже сама не могла предвидеть: взяла бокал, поболтала в нем вино и поднесла к губам.
Возможно, сказалась напряженность момента, а может, урок Аякса по усвоению запахов достиг цели, Но аромат, который я вдохнула, был самым сложным, самым живым, самым богатым, какой мне приходилось встречать. Я чувствовала запах глины с горного склона во Франции, где рос виноград, и то, что винодел постоянно брал пробу из бочонка стальной ложкой, чтобы его нёбо точно определило, когда надо разливать вино по бутылкам. Я вдыхала все это – что не должна была чувствовать, и оно становилось частью меня, это знание проникало до мозга костей.
Я пила вино, почти в экстазе, как святые, которых можно увидеть на потолке кафедральных соборов, как мученики, в надежде глядящие на небо в свой последний момент пребывания на земле. И все это время Аякс следил за мной своими мертвыми глазами, как будто мог точно сказать, что я вижу и ощущаю. Я опустила бокал и дунула в направлении Аякса.
Он застыл, лоб его тревожно наморщился. Не знаю, что он распознал во мне тогда, но не страх, как, очевидно, ожидал. Однако он сохранил уверенное выражение лица и кивком указал на дверь. Не желая оставлять вино, в котором было так много жизни и страсти, я забрала с собой бокал и, поглаживая его ножку, как монахиня перебирает четки, медленно пошла к выходу.
Отель и казино «Валгалла» похожи на остальные драгоценности в короне гигантской игорной корпорации. Масса развлечений, отличный стол и вышколенные служители, готовые осуществить любое желание тех, кто бродит под кричащими огнями между щелкающими машинами и игровыми полями. И все навязчиво сосредоточено на теме викингов; конечно, пока все это не мешает главному – отдавать людям свои деньги. И то, что «Валгаллой» владеет мой отец, ничего в этом не меняет.
Но это, однако, означает, что меня узнают, считаются со мной, ко мне часто обращаются те, кто здесь работает, и именно на это я надеялась, выйдя в фойе ресторана и остановившись перед главным входом в казино. Может, кто-нибудь особо подозрительный заметит, как собственнически держит меня за левую руку Аякс. Или, может, я смогу, проходя мимо камер наблюдения, дать знать охране: внутренняя система наблюдения здесь такая совершенная, что улавливает даже незаметные движения шулеров за столом, когда они подменяют кости. Но она, к сожалению, не способна остановить острое лезвие, готовое разрезать мне спину, так что, хотя я и уповала на эту систему, здравый смысл подсказывал, что я могу рассчитывать только на себя.
– На подземную парковку, – велел Аякс, стоя так близко ко мне, что я чувствовала сквозь пиджак тепло его тела. Я выполнила его приказ, стараясь не только сохранить свои внутренности в целости, но и увести его подальше от других посетителей.
Мы проходили мимо игроков с остекленевшим взглядом, уворачивались от официанток, одетых валькириями, разносивших напитки павшим и еще живым героям битвы в копии Большого зала. И все это время Аякс был совсем рядом, и его дыхание напоминало мне о том зле, которое таится под его плохо скроенным смокингом.
Когда мы подошли к лифтам и свернули в коридор, ведущий в служебные помещения, толпа поредела. Я почувствовала, как Аякс расслабился, и это хорошо. Я хотела, чтобы он расслабился. И хотела, чтобы он был уверен в себе. Если добавить небольшой отвлекающий маневр, то с Божьей помощью я, может, и останусь в живых.
– Кого ты имел в виду, – спросила я, надеясь, что в моем голосе звучит только боязливое любопытство, – говоря «им», что знаешь, кто я такая?
– Мы давно охотимся за тобой, Джоанна. Ты не поверишь, какие силы и средства мы потратили на то, что найти тебя и расшифровать твою личность.
– Какую личность? И кто такие «мы»? – осведомилась я, глядя на наше отражение в зеркале. Мы похожи на любую другую пару этим вечером в Лас-Вегасе: торопящиеся, чуть напряженные, но определенно намеренные использовать все возможности для развлечений. Я в черных брюках, черном свитере с капюшоном и на высоких каблуках. Шарф и сумка у меня в правой руке, а в левой – полупустой бокал вина. Конечно, не самая подходящая одежда для боя, но двигаться мне в ней легко, если… как же… если мне к спине прижмут зазубренную кочергу.
Аякс бросил на меня снисходительный взгляд.
– Разве это важно?
Думаю, нет. Поэтому я перешла к тому, что важно.
– Как ты меня нашел?
– Скажем так: ты поразительно похожа на одного из наших врагов.
Он усмехнулся, явно собираясь давать уклончивые ответы.
Мы обогнули еще один угол – я в одном шаге перед ним, – и я обратила внимание на людей, располагавшихся в широком, застеленном коврами холле; некоторые их них пили кофе из крошечных чашечек, другие беседовали группами по три-четыре человека. Почти у всех были значки участников какого-то сегодняшнего съезда, с заседаний которого они благополучно сбежали. К несчастью, никто из них не выглядел так, будто мог хотя бы остановить автобус, а уж тем более маньяка с острым лезвием.
– Сверни сюда, – произнес Аякс, указывая на мраморную нишу перед входом в лифт. И положил правую руку – убивающую – мне на плечо, чтобы обеспечить выполнение приказа.
Знаю, что в ого не так легко поверить, но именно такого момента я ждала. Я так долго тренировалась в контактной схватке, что подобной возможностью воспользовалась инстинктивно. Это мой шанс, и он может быть единственным.
Легко вывернув плечо из-под его руки, я полуобернулась, полуспоткнулась, нацелив на него свой бокал с вином. Пьяным голосом закричала:
– Извращенец! Не смей притрагиваться ко мне!
Газеты опустились, взгляды поднялись, головы повернулись. Гости Вегаса всегда готовы посмотреть шоу, и публичные споры и скандалы – одно из самых любимых зрелищ. Я сыграла свой эпизод для Джерри Спрингера от всей души.
– Кстати, я солгала, когда сказала, что твоя палка не так уж мала! – Вылив остатки вина на костюм Аякса, я встретила его зомбический взгляд своим презрительным, потом покачнулась, ударилась об угол степы и неэлегантно растянулась на полу.
После этого все происходило очень быстро. Звякнула дверь лифта. Аякс зарычал. Закричала женщина. А я приподнялась на коленях, сжимая в руке обломок разбитого бокала. Схватив за плечо, Аякс развернул меня, и когда он сделал это, я изо всех сил воткнула острый край сломанного бокала ему в шею.
Его рычание перешло в приглушенное бульканье, глаза округлились от неожиданности и боли. Он все еще мог использовать свое оружие, но моя подготовка и ярость оказались сильнее, и я ребром ладони ударила его по носу со всей силой женщины, которая знает, как вложить в удар движение бедер и плеч. Теперь пусть попробует отдышаться.
Я ударила его каблуком по колену, и он закричал, рухнув на пол, как марионетка по окончании представления. Я хотела большего и собралась врезать ему по почкам. Вспомнив радостную улыбку женщины, которую он грозился убить, я безжалостно нацелилась самую значимую часть его тела. Пнула…
И промахнулась. Кто-то набросился на меня, и я отскочила, но не смогла сохранить равновесие на своих трехдюймовых каблуках. Я уткнулась бы в стальную дверь, но лифт открылся, и я вместе с новым нападавшим свалилась в открывшийся зев. Ахнула, когда стена прервала мое движение, воздух вырвался из моих легких.
Аякс на полу боролся с двумя мужчинами в черных костюмах, пытаясь добраться до меня, протягивая ко мне правую руку. Я остро чувствовала его запах – черную ненависть и кислоту поражения, его боль и пылающую ярость. Затем дверь лифта закрылась. Я избавилась от этого ужасного Аякса, но оказалась запертой в металлической клетке с новой и непонятной угрозой.
В мире и так мало определенного, но особенно трудно что-то понять, когда адреналин и жажда битвы еще не улеглись. Лифт спускался, лишь это не вызывало сомнений. Меня прижимал к стене мужчина. Он был тяжелее меня по меньшей мере на пятьдесят фунтов. Как только я получу возможность, он потеряет левое яйцо. Мужчина прижимался теснее, как будто тоже знал это.
Мы боролись за позицию: я пыталась отдалиться, чтобы нанести удар, он не давал мне этого сделать, но сам не нападал. Но мне было все равно. Я хотела освободиться – из его хватки, из этой клетки. Вырваться из всего этого кошмара. Однако постепенно его голос начал проникать сквозь туман гнева и страха, все еще окутывавший меня.
– Перестань! Все в порядке. Ты в безопасности… – Он выдохнул это, стараясь защитить свое орудие продолжения рода. – Послушай, Джо-Джо! Я не причиню тебе вреда!
Джо-Джо. Только один человек во всем мире называет меня так. Я потрясение посмотрела на лицо, которое не видела почти десять лет. И застыла.
Может ли сердце одновременно падать и взмывать? Потому что, клянусь, именно это произошло. Я осела у стены: мое тренированное тело неожиданно ослабло.
Мгновение я потратила на то, чтобы проклясть свои предательские, слишком активные, перенасыщенные эстрогеном, несущие двойную Х-хромосому гормоны. Потом повернулась и принялась созерцать своего первого возлюбленного.
Черты лица его стали более угловатыми и четкими, хотя с выражением этого лица я была очень близко знакома – выражением внимательной расслабленности. На лбу, ниже линии волос, – шрам от раны, которую, вероятно, потребовалось зашивать, и я на мгновение задумалась, как он эту рану получил. Темные волосы вились над воротником рубашки, не слишком длинные, чтобы он мог выглядеть респектабельно, но их было вполне достаточно, чтобы при желании можно было изменить внешность. Мне всегда нравились эти непокорные завитки, и пальцы у меня непроизвольно дернулись, когда я их увидела.
Он был выше того мальчика, которого я видела в последний раз, и шире в плечах, но бедра под темными тесными джинсами – я почувствовала это, когда он прижимал меня к стене лифта, – по-прежнему худощавые, но крепкие, а запах – все та же головокружительная смесь пряностей, мыла и жаркого пота, которая меня всегда завораживала. Как собака Павлова, я едва не пустила слюну.
– Здравствуй, Бен, – сказала я, сопротивляясь импульсу протянуть руку и поправить прядь волос на его лбу. Не очень впечатляющее приветствие после стольких лет разлуки. Я судорожно глотнула, понимая, что сейчас его взгляд оторвется от моего лица. Я знала, что он разглядывает меня, как я разглядываю его, и попыталась улыбнуться и найти что-нибудь более соответствующее ситуации. – У тебя… твердый значок.
Он мгновенно отодвинулся, так что его грудь больше не касалась меня, и я сразу пожалела, что вообще заговорила. Глядя на свой значок, словно забыв о его присутствии, Бен покачал головой. Лифт прозвонил остановку на пятом этаже. Двери открылись, и мы оказались на парковке, где было угнетающе тихо.
– Боже, Джо. – Бен нарушил молчание. – Ты в порядке?
G тех пор, как он в последний раз задавал мне этот вопрос, я стала специалистом по самозащите… а Бен – копом. Не надо быть психологом, чтобы понять, что ни тот, ни другой результат не удивительны. Тогда он в первый раз положил меня на лопатки и заплакал, его молодое лицо искажали слезы и чувство вины. Но я знак) Бена лучше других, вернее, знала тогда: независимо от того, что произошло со мной – и с ним, с нами, – он всегда хотел стать копом.
Широко разведя руки жестом «посмотри сам», я убедилась, что не могу остановить дрожь, и тут же скрестила их на груди. Тем не менее я, очевидно, не пострадала.
– Боже, когда я увидел этот нож… – Он прижался лбом к стене, закрыл глаза и так глубоко выдохнул, словно много лет сдерживал дыхание. Однако почти сразу пришел в себя, выпрямился во весь свой семидесятичетырехдюймовый рост. – Если бы я сообразил, что этот парень вооружен, приказал бы своей команде действовать раньше.
– Это было бы очень кстати, – шутливо ответила я, но тут же у меня неожиданно закружилась голова. У тебя есть своя команда? В каком возрасте ты стал сержантом? И какого дьявола ты здесь делаешь?
Ты по-прежнему улыбаешься во сне?
– Мы много месяцев следим за этим парнем, – продолжил между тем Бен, – Его обвиняют в нападениях, побоях, попытках изнасилования и бог знает в чем еще. Он также мошенничает при игре в кости…
– Ублюдок.
– … так что нам приходилось все делать осторожно. Все шло очень гладко, но когда я увидел тебя в ресторане… – Он замолчал и посмотрел на меня так, словно, умер бы, если бы снова потерял меня.
Неожиданно восемь лет семь месяцев три недели пять дней пятнадцать часов и еще горсть минут, прошедших с того момента, как я видела его в последний раз, испарились, превратились в бессмысленную пыль. И я поняла, что властная, сильная и способная женщина, какой я гордо считала себя, отдаст все за то, чтобы Бен Трейна еще раз так посмотрел на нее. Жалкая картина, верно? Но реальная.
И тут началась проповедь.
– Ты в своем уме. Какого дьявола ты здесь делаешь с таким: парнем? Ты лучше всех должна понимать это.
Мои глаза сузились. Он на два года старше меня и всегда считал, что имеет право читать мне нравоучения.
– Ну, я умею их выбирать.
Он лишь слегка покраснел, не тем багровым румянцем, какой я помнила.
«И это идет ему, – подумала я. – Вырос и стал еще более властным».
– Вижу, твой острый язычок не затупился.
– Заострился сегодня утром, – парировала, я. Это ты во мне любил больше всего.
Он долго смотрел на меня, потом покачал головой и: рассмеялся. Низкий богатый звук затронул во мне все нужные струны.
– Пошли. – Он нажал кнопку лифта, который вернет пас на первый этаж. – Нам надо серьезно поговорить.
Мы вернулись в фойе, забитое полицейскими и медиками. Аякс, несмотря на его раны, был в наручниках. И хотя он смотрел в другую сторону, голова его немедленно повернулась, как только я вышла из лифта. Странно, но я этому нисколько не удивилась.
Я тоже чувствовала его запах.
И чтобы отметить эту близость, я послала ему победоносный поцелуй. Не обращая внимания на ругающегося, извивающегося на полу преступника, Бен увел меня, раздвигая болезненно любопытных зрителей. Отличаясь практичностью и будучи тоже немного зевакой, я воспользовалась возможностью и поглядела на его зад. И вздохнула. По-прежнему великолепен.
И с этой мыслью я вслед за первым и единственным мужчиной, которого любила, прошла назад в «Валгаллу».
2
Мне никогда ничего не удавалось скрыть от Бенджамена Трейны. Мы познакомились, когда я была в пятом классе, а он в седьмом, когда наши тела были скорее похожи, чем различались. Мы одинаково любили кикболл и пятнашки и одинаково не любили хулигана по имени Чарльз Трейси, которого мы удачно прозвали Рвотой. Когда он попадался нам на глаза в коридоре, мы всегда издавали такие звуки, словно нас тошнит. Хотя дружба наша была мгновенной, основанной на юношеской энергии и детской вере в то, что все вещи и всех людей можно разделить на две группы – хороших и плохих, добрых и злых, черных и белых, влюбленность расцвела только четыре года спустя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45