– Ты устал. Пойди отдохни. А я продолжу пока.
Но ствол парабеллума по-прежнему твердо упирался в лоб Джозефа. Теперь Джозеф ждал только смерти, и веки его вздрагивали от напряжения.
Прошла, кажется, целая вечность, пока тот, кого звали Михаилом, не опустил все-таки оружие:
– Ладно. Пойду покурю. Но я предупреждаю тебя, Алексей, что я приду и пущу ему пулю в лоб. – С этими словами палач достал патрон из магазина и сунул ею прямо в лицо Джозефу. – Вот эту самую пулю, подонок. На ней твое имя. Надеюсь, ты понял меня.
Затем мучитель демонстративно вставил патрон в магазин, а магазин послал в рукоять парабеллума. Даже несмотря на ужас, охвативший его, Джозеф не мот не отмстить ловкость, с которой был проделан весь несложный маневр. А затем он обмяк от бессилия, пока палач по имени Вольский выходил из камеры, и стук его сапог еще долго был слышен в коридоре.
Вновь вошедший глубоко вздохнул и сел на стул напротив Джозефа. Он был намного меньше Вольского, чиновничьего вида, с добрым взглядом глаз, спрятанных за стеклами очков в стальной оправе. Новый мучитель взял сигарету из пачки «Лаки» и предложил ее Джозефу.
– Не курю, – прошептал тот.
– Я майор, и меня зовут Алексей Федоров, – произнес чиновник. – Мне стыдно за поведение Вольского. Но ты сам видишь, что это за человек. – С этими словами майор немного наклонился вперед, слегка понизив голос. – Мне кажется, что Вольский немного свихнулся. Между нами говоря, он действительно убил одного пленного на прошлой неделе. Забил его до смерти. – Майор закурил сигарету, выпустил клуб дыма. – Но, к сожалению, он – мой начальник.
Руки Джозефа были в наручниках и запястья лежали прямо на коленях. Он взглянул на свои ладони, пытаясь перевести дыхание. От него разило, но стало ясно, что он не обмочился. Однако в следующий раз этого все равно не избежать.
– Отдохни пока. Вздохни поглубже и успокойся. Я знаю, что это такое. – Федоров еще раз молча затянулся и погрузился в размышления. Наконец он откинулся на спинку стула и произнес: – Вот что я хочу тебе сказать. Давай еще раз пройдемся по всем вопросам. Ты туго соображаешь, дружище. Дай мне хоть что-нибудь, что можно показать Вольскому. Ну хоть что-нибудь. И мне неважно, будет ли это правда или ложь. Понятно? Что-то такое, что может успокоить его, а тебя избавить от смерти, – с этими словами Федоров положил руку на грудь и добавил: – Лично мне все равно. Но Вольскому – нет. Ты слышишь меня?
– Слышу.
– Тогда Вольский закроет дело. И это все, что он хочет. Закрыть дело. А потом мы отпустим тебя. Назад – на родину. Ясно?
Добрый следователь, злой следователь – игра была такой откровенной и такой явной. И хотя Джозефу действительно захотелось уткнуться в плечо этому человеку и разрыдаться как ребенку, но он не мог забыть, что оба они – офицеры НКВД.
– Да, – обессиленно прошептал Джозеф.
– Вот и хороню. Тогда начнем. Как попали к тебе эти документы?
– Они мои, – вновь прошептал Джозеф.
– Погромче, сынок. Я не расслышал.
– Они принадлежат мне.
– Ну-ну, – скептически заметил следователь. – Это самая откровенная фальшивка.
– Нет, – из последних сил выкрикнул Джозеф. – Это не фальшивка. Черт побери! Разве вы не видите, что они подлинные. Покажите их кому-нибудь из Красного Креста. Покажите их британским властям, наконец. Все бумаги подлинные!
Федоров слушал его с напряжением.
– Но Красновский – это русская фамилия. Да и по-русски ты говоришь отлично.
– Моя семья эмигрировала из Латвии. Я же рассказывал.
– Нет. Ты говорил, что ты – американец. Но воевал в английской армии.
– Я доброволец. И повторяю уже это Бог знает какой раз.
– Доброволец. Хорошо. Но, сынок, Варга – это не лагерь для военнопленных. Это концентрационный лагерь. Если ты тот, за кого выдаешь себя, то как же ты смог очутиться в Варге?
– Я уже рассказывал.
– Что ж, расскажи еще раз.
– Меня взяли в плен в Северной Африке. Затем меня отправили в лагерь для военнопленных в Италии. Итальянцы освободили нас во время перемирия. Мы присоединились к итальянским партизанам и боролись с ними против фашистов. Тогда немцы вновь нас схватили. И в наказание отправили в концлагерь.
Федоров с усердием записывал в блокнот каждое слово Джозефа, повторяя вполголоса услышанное. Затем он прочитал написанное. И рассмеялся с неподдельной веселостью.
– Хорошая история, черт возьми!
– Но это правда! – закричал Джозеф. – Я тот, за кого выдаю себя. И вы не можете держать меня здесь. Я требую, чтобы меня показали представителям Красного Креста! Я хочу видеть представителя британской армии!
Он не мог больше сдерживать слез, они потекли по щекам, и слова потонули в них.
Федоров только вздохнул. Затем демонстративно закрыл свой блокнот.
– Жаль. Я думал, что мы все-таки сможем договориться.
– С ним – никогда. Он профессионал. Крепкий орешек. – Это Вольский вновь появился в дверях, с сигаретой в зубах. – Аргументы должны быть поубедительнее.
Федоров снял очки и протер стекла.
– Думаю, что ты прав, – сказал он с выражением напускного страдания. – Извини, сынок. Я предупреждал тебя.
Вольский сделал знак головой.
В камеру ворвались двое здоровых рослых солдат с резиновыми дубинками.
Адреналин разлился по всему телу Джозефа и растопил остатки усталости. Он попытался встать, но ноги были привязаны к ножкам стула, и поэтому он вновь рухнул на место, дыхание перехватило.
Солдаты с дубинками выступили вперед, Федоров встал, собираясь покинуть камеру. Он прихватил с собой и стул, на котором сидел, чтобы освободить больше места для палачей.
– Хорошо, – вздохнул он с таким видом, что можно было подумать об искреннем сожалении. – Я предоставляю тебя твоей судьбе.
Вольский начал заворачивать рукава, глаза блестели сквозь сигаретный дым.
– Не важно, крепкий ты орешек или нет, – сказал он совершенно спокойно, будто не собираясь тратить силы на крик. – Сейчас мы сломаем тебя.
ИТАЛИЯ
Тео стоял и смотрел на младенца в колыбели, который кричал, не переставая сжимать и разжимать кулачки. Непонятно было, как может исходить такой душераздирающий крик из столь тщедушного тельца.
– Придет день, – шептал Тео девочке, – и ты поблагодаришь меня. Ты настоящий воин, малышка. Ты выжила. А, Катарина?
Он протянул свой указательный палец и коснулся им маленькой ручки. Малышка с такой силой схватилась за протянутый палец, что это даже удивило Тео. Он невольно улыбнулся, ощутив еще раз эту неистребимую жажду жизни.
Малышка замолчала, на мгновение открыв глаза. Они были голубые и с поволокой, хотя кто бы мог сказать, какого цвета они станут потом? Тео заметил, что у девочки длинные черные ресницы. Она очень напоминала Кандиду. Казалось, девочка тоже смотрит на Тео, и, хотя вряд ли она сейчас что-нибудь видела, он как будто почувствовал этот взгляд.
Затем веки слегка задрожали, малышка заснула, ручка разжалась, и он смог освободить наконец свой палец.
Тео поцеловал ребенка в бровь и пошел хоронить свою сестру, Кандиду Киприани.
I
ЗОЛОТОЙ ГОРОД
1992
1
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, РОССИЯ
Генерал возвышался как скала над письменным столом с металлическим покрытием.
Казалось, его лицо высечено из того же гранита, что украшал здание, где находился кабинет (впрочем, многие государственные здания в России были отделаны гранитом). Глаза генерала – карие с желтым ободком в центре – как будто хранили животную страсть бурого медведя. Эти глаза смотрели на Кейт с какой-то напряженной неподвижностью, пока переводчица передавала фразу за фразой тщательно продуманное обращение Кейт.
Несмотря на массивную фигуру, форма на генерале сидела как влитая, без единой складки. Кейт знала, что этому человеку около шестидесяти пяти лет, а разноцветная орденская планка с левой стороны кителя напоминала о страшной сталинградской осени 1942 года, когда молодому герою не было еще и двадцати.
Знала также Кейт, что этот человек пошел служить в НКВД перед самым концом войны, и остальные яркие планки были уже наградами, полученными на службе в органах государственной безопасности, начиная с Берлина и кончая Кабулом.
Кейт, можно сказать, тоже была при параде, не хуже генерала в форме с погонами. Надо заметить, что генерал и его жена с дочерьми до перестройки уже успели вкусить сладости западной жизни, которых были лишены так называемые рядовые коммунисты. Поэтому ее костюм от Донны Каран не требовал комментариев, а духи Тиффани должны были поразить обоняние генерала даже через широкий письменный стол. Кейт очень хотела, чтобы этот человек не сомневался в том, что разговаривает с богатой и весьма осведомленной западной женщиной, а самое главное – готовой хорошо заплатить.
Кейт заметила, как тяжелый взгляд сначала задержался на ее лице и волосах, затем – на руках, пополз по одежде, по дорогим украшениям и остановился на ногах. Как-то по-особому долго взгляд остановился на ее аккуратном маленьком кейсе из крокодиловой кожи, который лежал на коленях у Кейт.
Это была непростое для нее путешествие, оно стоило немалых усилий, но интуиция подсказывала ей: сейчас, в этом кабинете, она наконец-то после трех недель пребывания в России – сначала в Москве, а потом в Петербурге – приблизилась к главной цели поездки. При воспоминаниях о Москве перед глазами Кейт вставали очереди за хлебом, марши протеста, напряженные лица людей. Она припоминала также, что московский воздух был словно пропитан чувством подавленности, нервозности.
Кейт никак не могла забыть одну сцену в аэропорту: под ослепительными лучами прожекторов из транспортных самолетов ВВС США выгружали огромные коробки с едой и медикаментами. А полковник Сандерс в центре Москвы распределял мороженые куриные ножки. Это было, пожалуй, почище, чем если бы она увидела на улицах марксистской столицы изображения свастики.
Кейт избегала содействия американского посольства и предпочитала контакты с русскими напрямую. У нее были кое-какие связи. Среди них – генерал Дмитрий Волкогонов, военный историк, близкий к кругам президента Бориса Ельцина; подполковник Борис Южин, недавний агент, изменивший КГБ и освобожденный только в феврале; а также представители так называемого «Арк-Проекта», частной сыскной конторы с великолепным знанием советской системы.
Эти связи помогли Кейт попасть в здание на площади Дзержинского, где и начались ее поиски. Войдя внутрь, Кейт ощутила, будто вся Лубянка – у нее за спиной. Ей пришлось столкнуться нос к носу со страшным ликом КГБ, лицемерно спрятанным за привлекательным фасадом здания, как ужасное лицо прячется за золотой маской. И беспричинный страх завладел ее душой.
А позднее Кейт испытала еще больший страх, но уже по другой причине: она потеряла надежду найти то, ради чего ей пришлось совершить столь долгое путешествие.
Кейт посылали из одного здания КГБ в другое. Они были разбросаны по всей Москве – часть из них в современном стиле, а другие в стиле модерн начала века, – и казалось, эти здания окружают весь центр города плотным кольцом.
Кейт посетила все указанные ей места, и в каждом из них столкнулась с ощущением плохо скрываемого замешательства. Многие чиновники, которых она так хотела бы увидеть, оказались просто недосягаемы. Казалось, весь КГБ был озабочен одной проблемой: как удержать под контролем десятки тысяч ядерных боеголовок, разбросанных по всей агонизирующей и истекающей кровью территории, совсем недавно называемой Советским Союзом. Неприглядное лицо прошлого открыто смотрело в невообразимо ужасное будущее, и поэтому никого не интересовали дела Кейт.
Помимо всего прочего, Кейт была лишь одной из многих страждущих в этих коридорах власти – бессмысленно выкрикивающих свои вопросы и предъявляющих свои требования, так и не получая на них ответ. Каждый из этих страждущих, как и Кейт, хотел только одного – проникнуть в тайные архивы государства. И каждый, как и она, верил, что где-то, в этих бесконечных кабинетах лжи, скрывается все-таки правда и единственный ответ, способный заглушить острую боль.
Но, несмотря ни на что, надежда Кейт была настолько сильной и неистребимой, что ее не смог бы омрачить и поглотить даже непроходимый русский лес, из древесины которого и были выработаны все эти бесконечные бумаги, документы, протоколы и приказы.
Целыми днями она просиживала в архивах, и отчаяние уже не раз проникало в душу. Кейт начинало казаться, что все это не более чем игра, которую устроили с ней и с такими же, как она, историки и чиновники новой формации, чтобы ловить рыбку в мутной воде.
В конце концов она пришла к выводу, что не архивы, а сам КГБ и сможет вывести ее на верный путь.
И тогда Кейт решила сменить тактику. Пользуясь вновь приобретенными связями и знаниями, Кейт довольно быстро узнала имя генерала КГБ в Санкт-Петербурге. Ей сказали, что только этот человек и может помочь, но стоить такая сделка будет немало. Кейт уже была готова ко всему. На следующее утро она отправилась самолетом Аэрофлота в Петербург, зная, что это последняя ее надежда.
Самолет доставил Кейт в город, одетый в золото и снег. Во дворце на Кировском проспекте, из окон которого была видна Нева, казалось, порядок еще не сдал своих позиций. Тот самый порядок, от которого уцелели только жалкие остатки и который еще совсем недавно держал в страхе целую страну. Порядок, казалось, исходил от всей фигуры генерала, и, как только она ощутила эту ауру стабильности, надежда вновь ожила в ее сердце.
Но вот переводчица передала в точности последнюю фразу Кейт, и ей осталось только сидеть и терпеливо ждать ответа. Нервы ее были напряжены до предела.
Последовала долгая пауза, в течение которой генерал оставался совершенно неподвижен и продолжал рассматривать Кейт. Наконец он заговорил грубым голосом, часто делая паузы, чтобы дать возможность переводчице уловить все сказанное.
– Мадам, генерал хочет заявить, что данные темы обычно являются предметом официального обсуждения и в очень высоких сферах. Подобное наведение справок было санкционировано еще Михаилом Горбачевым перед концом его карьеры. По личной просьбе президента Буша президент Ельцин предоставил еще больше возможностей для таких просителей, как вы.
– Я знаю.
– Генерал удивлен, почему вы не пошли по официальным каналам?
Кейт понизила голос:
– Передайте генералу, что я предпочитаю избегать официальные каналы, по опыту зная, насколько они неэффективны. Кроме того, я не люблю огласки.
Переводчица произнесла все это по-русски и теперь напряженно ожидала ответа. Это была студентка Ленинградского университета: бесцветный очкарик, плохонькая одежонка которой контрастировала с элегантностью западной леди. Несмотря на разоблачения последнего времени, переводчица испытывала панический страх перед столь высоким чином из КГБ. Повернувшись к Кейт, она продолжила:
– Генерал хочет сказать, что он не уполномочен помогать вам, даже если бы и мог это сделать.
Однако цепкий генеральский взгляд сказал Кейт нечто другое, и она почувствовала, как растет в ней нервное напряжение.
– Пожалуйста, передайте ему, что, по моим данным, он – наиболее авторитетный человек в этих вопросах.
Генералу явно понравилась открытая лесть.
– Он говорит, – начала вновь переводчица, – что это слишком деликатный вопрос.
– Скажите, что я это понимаю.
– Генерал вновь советует вам, чтобы вы обратились в отдел международных связей.
– Хорошо, хорошо. Только, пожалуйста, скажите ему, что я уже окончательно отказалась от всяких официальных каналов. Мне, вообще, нужно только одно имя, несколько дат и еще кое-какая информация.
– Генерал хочет знать, чем же все-таки привлекло вас это имя?
– Я хочу найти правду.
Переводчица повторила за Кейт последнюю фразу по-русски, и генерал не выдержал и расхохотался. Теперь он говорил отрывисто, будто приказывая.
– Мадам, генерал говорит, что правда в России будет вам не по карману.
Неожиданный холод пробежал по всему телу Кейт. Внезапно она почувствовала себя совершенно спокойной. Она посмотрела прямо в глаза этому человеку и подумала о том ужасе, боли и страданиях, которые генерал, как и многие другие, подобные ему, вселяли в души миллионов людей в течение долгого времени. И наконец все кончилось простой сделкой. Кейт холодно улыбнулась переводчице и сказала:
– Спросите у генерала, можете ли вы выйти в туалет.
Девушка недоуменно моргнула.
– Простите, мадам?
– Попросите генерала извинить вас, но вам надо сейчас удалиться в туалет и не возвращаться оттуда, пока вас не позовут.
Девушка поколебалась еще немного, а потом обратилась с просьбой к генералу. В ответ он только махнул рукой в сторону двери. Переводчица встала и вышла из кабинета. Генерал скрестил покрепче пальцы обеих рук и кивнул женщине, сидящей напротив, словно приглашая к настоящему разговору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10