Я едва не втоптал его в снег и, опасаясь, что одно неосторожное движение может до весны похоронить улику, осторожно попятился назад, затем низко склонился и выковырял из снега небольшие часы в золоченом корпусе и с браслетом.
В отличие от гильз, я долго рассматривал находку, и мой мозг опять никак не мог воспринять действительность таковой, какой она была на самом деле.
Точно такие же недорогие швейцарские часы «омега» с браслетом из мелких колец, напоминающим рыцарскую кольчугу, носил мой бывший друг Влад.

12

Он играет со мной, как кошка с мышью. Он убивает медленно и наслаждается властью надо мной, думал я, прогуливаясь по причалу и отшивая вконец замерзших и уставших от безработицы девчонок. Это в стиле Влада, это весь он: хорошо получив по морде, растягивает момент своего удовлетворения. Что-то похожее уже было в литературе. Кажется, у Пушкина, в «Выстреле»…
У меня не хватало мужества признаться самому себе, что я начал бояться Влада. Если бы этот Кинг-Конг открыто пошел на меня, если бы он действительно решил прикончить меня в одно мгновение, мне намного легче было бы взвести свои внутренние резервы, обозлиться и вцепиться ему в горло мертвой хваткой. Влад же вел себя нестандартно. Он прекрасно стрелял и не мог промахнуться с трех шагов. Это было позерство, он как бы говорил мне: я давно мог сделать тебя покойником, ты у меня на ладони, осталось лишь прихлопнуть тебя, как комара. Теперь мучайся и жди, когда я приведу свой приговор в исполнение.
Я обошел здание вокзала с противоположного торца и, прячась за колоннами, посмотрел на стоянку. «Фольксваген» продолжал стоять на прежнем месте. Он ждет, когда я оформлюсь в гостиницу, предположил я, а потом станет доставать меня до самого утра, просовывая свою глупую голову в иллюминатор.
Я извлек из-за пояса пистолет, сунул его вместе с рукой в карман куртки и быстро пошел к своему «опелю», краем глаза наблюдая за «фольксвагеном». Водитель снова моргнул фарами. Я не отреагировал, напрягшись, как пружина. Нет, сейчас он не станет меня убивать, успокаивал я себя. Если бы он хотел, он бы убил среди елок.
Дойдя до своей машины, я открыл дверь, быстро сел в кабину и только там почувствоввал, как схлынуло напряжение. Для того чтобы выехать со стоянки, мне надо было проехать мимо «фольксвагена» всего в нескольких шагах.
Мой «опель» умел стартовать, как самолет на взлетке. Двухсотсильный двигатель взревел воинственным воплем, колеса с визгом оттолкнулись от прессованного снега, и машина, стремительно набирая скорость, понеслась по узкой рулежке. Я успел заметить, как сбоку от меня мелькнул темный корпус иномарки Влада, и уже через несколько секунд я резко затормозил у выезда на Ленинградку, поровнявшись с памятником женщине, держащей в вытянутых руках парусный кораблик. Прежде чем вырулить на трассу, я взглянул в зеркало заднего вида. Меня никто не преследовал.
Еще не менее четверти часа я кружил по ночному городу, поглядывая в зеркало и прикидывая, что лучше: или арендовать на ночь девчонку с апартаментами, или же нагло завалиться к Жоржу. Во втором случае мне был гарантирован хотя бы спокойный сон до утра. Объективно оценив свое состояние, я выбрал второй вариант и погнал по Волгоградскому шоссе за город.
Я не слишком хорошо запомнил дорогу, когда меня везли на джипе, и проскочил поворот. Пришлось возвращаться, впустую проехав с десяток километров. Свернув на лесную дорогу, я с опозданием заметил, что въехал под «кирпич», но зато вовремя засек белый «жигуленок» ГАИ, стоящий на обочине, и ударил по газам. На таких машинах меня не догнали бы даже все посты ГАИ столицы вместе взятые, и все же отчаянный «жигуль» мужественно преследовал меня минут пять, пока не отстал настолько, что растаял в ночном мраке.
На очередном перекрестке я интуитивно свернул влево и вскоре подъехал к знакомому кирпичному забору с металлическими воротами. Посигналил, ослепил фарами ворота с прорезью для смотрщика, но это не возымело действия. Меня, вместе с моим «опелем», здесь видали в гробу, и мне пришлось выйти из машины и, встав к воротам спиной, бить ногой до тех пор, пока из узкой двери не вышел человек в пуховике и не приставил к моей голове ствол «Калашникова».
— Звони Жоржу, — сказал я, осторожно отводя рукой ствол в сторону. — Скажи, что приехал Цончик, замерз ший и голодный, как волк.
Моя самоуверенность убедила охранника, и он, отойдя на несколько шагов, связался с кем-то по радиостанции, говорил долго, еще дольше ждал ответа, и когда я уже окончательно потерял терпение, кивнул головой и включил мотор ворот.
У входа в особняк меня встретил вьетнамец. На его лице, лишенном эмоций и предвзятости, застыла маска покорности и готовности услужить. Я не преминул этим воспользоваться.
— Отгони машину в ремонт, — сказал я ему, кидая в его узкую ладонь связку ключей. — Пусть отрихтуют бампер и заменят стекло на правой фаре.
Вьетнамец учтиво склонил голову.
Звонил ваш шеф, — сказал он мне, когда я уже взялся за ручку двери. — Велел вам не занимать телефон и ждать его звонка.
У меня сели аккумуляторы, — ответил я и хотел громко хлопнуть за собой дверью, но вьетнамец подставил под нее ногу.
Сдайте мне оружие, — сказал он.
Ох, не нравится мне этот желтолицый, не нравится!

* * *

Я откупорил бутылку английского джина. Мне нравился этот крепкий напиток, потому что был напоен запахом можжевельника, который напоминал мне Крым. Плеснул в стакан, разбавил обычной водой — тоника не было, — но выпить не успел. Телефонная трубка, которую я лишил питания на всю ночь и лишь под утро вернул аккумуляторы на место, запищала, заморгала зеленым глазком. Злясь на себя за какой-то необъяснимый патологический страх, я залпом выпил содержимое стакана, сел в кресло и только потом взял со стола и включил трубку.
УТарасова, кажется, продолжалась перманентная истерика:
Ты почему не отвечал?! Ты где пропадал?! Что с воим телефоном?! Взял этого выродка или нет? Отвечай, не заставляй меня тянуть из тебя слова!!
У меня разрядились аккумуляторы, — ответил я.
Я спрашиваю о другом!! — рявкнул Тарасов.
Ему удалось уйти, ноя знаю, где он прячется. Взять го — пара пустяков, — ответил я, рассматривая свои когти.
У тебя все пустяки, но я пока не вижу результатов.
Результаты будут, — ответил я, но Тарасов неожиданно закончил разговор:
— Ладно, потом поговорим! — и оборвал связь. два я успел высушить феном волосы, как в комнату вошел вьетнамец.
— Хозяин приглашает вас к завтраку, — доложил он, о своему обыкновению не поднимая глаз.
Причесываясь на ходу, я спустился вслед за вьетнамцем по винтовой лестнице в зимний сад, а оттуда — по длинному коридору — в столовую. Это была небольшая овальная комната с арочными перекрытиями, драпированная в зеленых тонах. Одну стену полностью заменяло огромное окно, закрытое наполовину французскими шторами. Посреди стоял небольшой круглый стол из красного дерева с никелированными приборами.
Жорж ждал меня, прохаживаясь по столовой от окна к стене. Когда я вошел, он оперся о стол обеими руками и смерил меня долгим взглядом.
Наслышан о твоих подвигах, — сказал он, добавив в нтонацию чуть-чуть иронии. — Паша доволен, как бизон.
Не заметил, — ответил я.
Жорж по-отечески подмигнул мне и успокоил:
— Не принимай близко к сердцу. Это он нарочно, тобы ты не расслаблялся и не загордился. А вообще он ебя любит, как, собственно, и я.
Попочку Вики ты любишь, подумал я и вежливо улыбнулся.
Жорж знаком пригласил меня за стол. Я сел напротив. Между нами вырос вьетнамец и принялся раскладывать в тарелки овсянку. Вот дурная мода, подумал я, теперь наши новые русские уподобляются англичанам и давятся по утрам овсянкой, которую англичане, кстати, уже давно не едят.
Я копнул ложкой вязкую кашу и с трудом отправил ее в рот. Жорж ел с аппетитом и все время кидал на меня хитрые взгляды.
— Если тебе все же удастся поймать этого злодея — имею в виду Вацуру, — то, может быть, будет смысл редложить тебе работу у меня… Как тебе эта идея?
Я пожал плечами и отодвинул от себя овсянку.
Смотря чем вы предложите мне заниматься.
Будешь… — Жорж помолчал, размазывая ложкой ашу. Улыбка так и просилась на его физиономию. — будешь валять дурака, вешать лапшу на уши моим друзьям и врагам.
Я почувствовал, как у меня похолодела спина. Жорж, продолжая рисовать круги на тарелке, исподлобья поглядывал на меня.
Ну, что замолчал, Цончик? — спросил он с вызовом. — Согласен или как?
Я должен подумать, — ответил я, прикрывая рот салфеткой.
Все эти призрачные намеки были совершенной ерундой в сравнении с тем, что произошло мгновение спустя.
Жорж вдруг оторвался от тарелки и, вытянув толстую коротенькую шею, глянул в окно. К особняку на овальную площадку выкатился ослепительно белый «мерседес».
— Очень кстати, очень кстати, — пробормотал Жорж и кивнул вьетнамцу: — Иди встречай!
Тот сложился пополам и, прижимая руки к бедрам, быстро засеменил к выходу.
Жорж вытер губы, кинул салфетку на стол и с улыбкой посмотрел на меня. Ожидая чего-то ужасного, я повернул голову, снова глядя в окно. «Мерседес» остановился, вьетнамец подскочил к передней двери и распахнул ее. Сначала я увидел, как на снег ступили две очаровательные ножки в тонких туфельках, а затем увидел Викторию. На этот раз она была в роскошной белой шубе и шляпке, что так блестяще смотрелось рядом с «мерседесом».
Затем из другой двери, делая неловкие движения, вылез долговязый мужчина. С ужасом я узнал в нем Тарасова.
— Твой шеф, — зачем-то пояснил Жорж, жуя собственную ухмылку и сплевывая на тарелку крошки.
Вот это да! Никогда еще я не попадал в такую ловушку. Каким-то чудом сохраняя спокойствие, хотя никакой необходимости в продолжении игры уже не было, я пожал плечами, мол, шеф так шеф, и потянулся за никелированным кофейником.
Жорж подошел к окну и, сунув руки в карманы, стал покачиваться с пяток на носки, словно ехал в троллейбусе.
— Паша всегда любил внешние эффекты и роскошь. Смазливые бабы, крутые тачки, шубки, золотишко… Это его и подводит, — последнее, что успел сказать Жорж.
С широким замахом снизу-вверх, словно теннисной ракеткой отбивал мячик, я двинул его кофейником по затылку. Кофе, словно деготь, выплеснулось в окно и потекло черными вязкими струями. Крышка отлетела и со звоном закатилась под стол. Жорж, повернувшись ко мне вполоборота, вперил в меня стекленеющие глаза и медленно осел на пол.
Я схватил его за ворот пиджака и волоком потащил в коридор. По лакированому паркету туша скользила легко, и я смог побежать, не выпуская своей ноши, как в детстве тащил за собой большие дедовы сани с гурьбой девчонок на них.
Распахнув дверь ближайшей комнаты, я затащил Жоржа внутрь. Подойдя к будуарному столику с зеркалом, я сдвинул в сторону многочисленные предметы косметики и сорвал скатерть. Скрутив ее жгутом, связал своему пленнику за спиной руки.
Теперь меня расстреляют, подумал я, любуясь своей работой.
Когда я вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, то вспомнил, что именно отсюда вышла Вика в тот момент, когда мы впервые с ней встретились. Наверное, это уютное гнездышко с будуаром Жорж держал лично для нее.
Я вернулся в столовую, чувствуя необъяснимое спокойствие, словно приговоренный к смерти, у которого не осталось ни одного шанса на спасение, прошелся вдоль стола, взял с тарелки кусочек карбоната и, скрутив его в трубочку, с удовольствием отправил в рот.

13

Первой в столовую зашла Вика. Она была одета не по сезону, в легкий цветастый сарафан солнечного цвета, который особенно четко оттенял ее стройные ножки в темных колготках. Розовощекая с мороза, она чисто машинально отвесила мне едва заметный кивок и лишь спустя мгновение узнала меня.
Я в это время сидел в кресле у холодного камина и потягивал сильно разбавленный тоником «бифитор», внимательно наблюдая за выражением ее глаз.
Сначала в них отразилось недоумение. Она словно никак не могла поверить, что здесь, в столовой Жоржа, сидит тот самый человек, с которым она разговаривала вчера вечером у подъезда своего дома. Затем она растерянно произнесла «Здравствуйте» и сделала несколько нерешительных шагов к столу.
Салютуя, я вскинул руку с бокалом вверх.
Привет! Присаживайся, сейчас будем завтракать.
Это вы? — медленно произнесла Вика, и по ее губам прошла блуждающая улыбка.
Я, вспомнив про этикет, поднялся с кресла и шагнул к ней навстречу. Виктория, словно испугавшись того, что я сейчас кинусь ее целовать, отшатнулась от меня и, невольно ухватившись за край стола, быстро прошептала:
— Я не одна! Я с Павлом Григорьевичем! Вы понимаете, что он сейчас войдет сюда?
Теперь ее лицо не отражало ничего, кроме страха. Такая реакция женщины меня озадачила. Неужели она в самом деле решила, что я способен проявить вольности, которые могли скомпрометировать ее перед мужем?
Я сделал руками широкий жест, который мог означать все, что угодно, в том числе и гостеприимство. Ты все еще думаешь, что я работаю у твоего мужа, мысленно сказал я ей, глядя в ее прекрасные глаза. Придется тебе вместе с Тарасовым пережить несколько неприятных мгновений.
Вернувшись в кресло, я вновь занялся «бифитором». Вика опустилась на стул там же, где стояла. Мне казалось, что она очень напряжена, что хочет сказать мне нечто важное, но боится, что сейчас в столовую войдет Тарасов.
Так оно и получилось. Белая дверь бесшумно распахнулась, и на пороге выросла фигура моего «хозяина». Он стоял как раз напротив меня и первое, что увидел — мои глаза поверх бокала с джином.
Стоило попасться между двух жерновов, чтобы хотя бы раз в жизни увидеть столь сильно вытянутую от изумления физиономию. Тарасов был в шоке. Несколько секунд он не мог произнести ни слова.
— Не стой на входе, Паша, — сказал я ему. — Сквозняк. Присаживайся к столу!
Вика потянулась за графином с вином и нечаянно опрокинула на стол бокал. Тарасов на мгновение оторвал от меня взгляд, стрельнул глазами в сторону жены, и его рука медленно поползла за обшлаг пиджака.
— Не делай глупостей, — посоветовал я ему. — Овсянка стынет.
— Вацура? Что это значит? — произнес Тарасов, стараясь придать голосу угрожающий тон. — Почему ты здесь?
Я пожал плечами, словно хотел сказать: а где же мне еще находиться, встал с кресла, подошел к столу, зачерпнул серебряным половником в фарфоровой посудине и вывалил на свободную тарелку комок остывшей каши.
— Прошу!
Тарасов стоял за спиной жены, словно защищал свое тело на всякий случай.
Где Жорж? — спросил он.
Наверное, у себя, — ответил я, старательно сервируя место для Тарасова. — Он решил не мешать нам.
Вика часто отпивала из бокала, искоса поглядывая на мои руки, танцующие над столом то с вилкой, то с ножом.
— В каком смысле — не мешать? — все еще пытаясь казаться грозным и сердитым, спросил Тарасов, на полшага подходя к столу.
В этот момент дверь приоткрылась и на пороге появился вьетнамец.
— Пошел вон, — попросил я его, на что слуга отреагировал мгновенно.
Тарасов продолжал вопросительно пялиться на меня, дожидаясь ответа. Я налил в его бокал минеральной воды, хотя не был уверен, что ему сегодня придется вести машину. Перед каждым ответом я тянул время. Импровизировать было неимоверно трудно. Отвечая, мне приходилось просчитывать ходы на несколько шагов вперед. Сама ситуация подсказывала мне легенду, которую я должен был сходу сочинить. Причем легенда эта должна была быть максимально правдоподобной.
— Мне казалось, что ты обо всем догадался уже вчера,
— сказал я, отодвигая стул. — Может быть, ты просто прикидываешься дурачком?
Тут Тарасов дал волю своим чувствам, и эти чувства, кажется, были самыми искренними среди тех, которые наполняли столовую.
— Какого черта?! — взревел он, откидывая стул в сторону. — Это не я прикидываюсь, а ты и Жорж держите меня за дурачка! Куча намеков и недосказок! Я привык раговаривать прямым текстом! Ты уже пять минут ведешь со мной какой-то ублюдочный разговор, словно чистоплюй, увязший по горло в говне!
Вика медленно поднялась из-за стола, отставила бокал с вином и, не глядя на нас, произнесла:
— Пожалуйста, поругайтесь без меня!
Она прошла к двери с таким гордым видом, что мы с Тарасовым молча уставились на нее, а затем еще несколько мгновений смотрели на дверь, закрывшуюся за ней.
— Ничего не понимаю, — наконец произнес он упавшим голосом, опустился на стул, который я ему приготовил, и дурным взглядом уставился на овсянку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20