– Конечно, – согласился Кристиан. Но Кэтрин знала, чего стоит ему изобразить эту свою раболепную покорность.
– Существует только один способ воздействия на подобных мерзавцев, – изрек фон Райнгард, со смаком отрезая кусок свинины. – Надо показать им, что такого мы не потерпим. Я без колебаний пойду на ответные действия в своем округе, если кто-то сдуру отважится на похожий поступок.
– Вы хотите сказать?..
– Репрессии. Всякий раз, когда случится что-нибудь подобное, я буду брать по десять заложников из ближайшей деревни и расстреливать их. Думаю, это положит конец безобразиям.
Он произнес эти слова без малейших эмоций, спокойно поглощая свою свинину. У Кэтрин все внутри оборвалось, она почувствовала, что за столом все, за исключением гостя, потрясены.
– Но заложники могут оказаться совершенно невинными людьми! – попробовал запротестовать Гийом. – Деревенскими жителями, которые не сделали ничего плохого.
– Возможно. Им не повезет, согласен. Но я убежден: если над ними нависнет такая угроза, они чудесным образом припомнят все подозрительные происшествия, на которые предпочитали ранее не обращать внимания, и языки у них развяжутся. Думаю, я переловлю саботажников – а если нет, то жители деревни будут знать, что их ждет, если подобные вещи повторятся. Это обеспечит очень эффективную форму контроля.
Контроль за счет страха, подумала Кэтрин. В этом – вся суть нацистского режима.
– Возможно, мой дорогой барон, вы объясните это своим людям, когда в следующий раз будете говорить с ними. Мне не доставит удовольствия прибегать к депортациям или казням мужчин, женщин или детей из Савиньи.
Но вы все равно прибегнете к этому, подумала Кэтрин. И я не верю, когда ты говоришь, что это не доставит тебе удовольствия – ты наверняка порадуешься! Даже теперь, только заявляя о своих намерениях, фон Райнгард весь расцвел от предвкушения подобной расправы.
Как мог Гийом поддерживать приятельские отношения с таким человеком? Делать вид, что это выгодно. Из слов Райнгарда было очевидно, что он ни в грош не ставит их дружеские отношения. Он будет командовать округом так, как сочтет нужным, и если надо будет лишить людей жизни или собственности, его никто не остановит. Внешне он может выразить сожаление об этом, но внутренне будет наслаждаться как законченный садист. Кэтрин вдруг поняла, что не может ни минуты больше сидеть с ним за одним столом. Она почувствовала тошноту и головокружение, она не могла думать о еде.
– Прошу прощения, – извинилась она, отодвигая стул и неуверенно поднимаясь на ноги.
Она побежала в ванную комнату, там ее всю вывернуло.
Когда Кэтрин чуть ли не бегом покидала комнату, Луиза повернулась к Шарлю, взглянув на него острым, чуть ли не проницательным взглядом, который заметно отличался от обычного ее безразличия.
– Что с Кэтрин? Она очень побледнела и почти ничего не ела.
– Не знаю, мама. В последние дни она сама не своя.
– Очень нервная особа, – заметил Гийом, подкладывая себе гарнир. – На мой взгляд, слишком много времени тратит на прогулки вдвоем с ребенком.
– А чем же ей еще заниматься? – спросил Кристиан.
– Могла бы побыть со мной, – проворчала Луиза. – Если говорить честно, Шарль, она так и не стала той женой, какую я желала тебе. Я всегда надеялась, что, когда ты женишься, у меня появится вторая дочь. Но Кэтрин… – Она замолчала в нерешительности, ее лицо стало еще более восковым, – она, кажется, проводит больше времени с воспитателем Ги, чем с кем-либо из нас. Меня удивляет, что ты не замечаешь этого, Шарль.
Лицо Шарля приняло обычное выражение замкнутости и отрешенности.
– Ради всех святых, мама, что вы хотите этим сказать? – спросил он.
– Ничего, абсолютно ничего…
– Воспитатель Ги. Он сегодня не удостоил нас своим присутствием, – заметил, между прочим, Райнгард, и глаза его насторожились.
– Он поехал наведать своих друзей в Бордо, – быстро вставил Кристиан.
– И, возможно, не возвратится, – добавил Шарль. Все удивленно посмотрели на него.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Гийом.
– Мне не очень нравится его работа. Мне не кажется, что он хороший воспитатель. Я собирался переговорить об этом с тобой, папа.
– Вот как? – негромко проговорил Гийом. – А я думал, что он как раз находка для нас.
– Знаю, что квалификация у него неплохая, но специализировался он на предметах, нужных более взрослым детям. Я серьезно подумываю, чтобы отказать ему, когда он возвратится… если он возвратится, в чем я порой сомневаюсь. Думаю, ему надоел Ги, так же, как и Ги надоел он.
– Ты меня удивляешь, – резко заявил Кристиан, обеспокоенный тем, что Пол может лишиться базы в замке. – Как и папа, я считаю, что он именно тот человек, который может заложить хорошие основы. Что думает по этому поводу Кэтрин? Ты уже обсуждал это с ней?
– Нет. Не обсуждал, – напористо заявил Шарль. – У Кэтрин предвзятое отношение, ведь он ее старый приятель. Думаю, мне лучше знать, какое обучение нужно моему сыну.
– Уверена, что сейчас не время обсуждать это – Луиза с беспокойством взглянула на фон Райнгарда. – Нам не стоит морочить голову генералу нашими домашними заботами. И, Шарль, я действительно думаю, что тебе надо пойти и посмотреть, все ли в порядке с Кэтрин. Она мне показалась нездоровой.
– Перестаньте суетиться, мама, – с раздражением начал Шарль, но тут же замолчал: за дверью послышались голоса и приветствия, женские каблучки застучали по плитам пола.
– Что там такое?
Отворилась дверь, и на пороге появилась высокая стройная девушка с длинными, прямыми волосами. Под ее глазами были синяки, хлопчатобумажная блузка и юбка помяты, к груди она прижимала брезентовую сумку.
– Селестина! – ахнула Луиза. – Ты ли это! Ты же должна быть в Париже!
Этими словами она выразила общее недоумение.
– Я вернулась домой, – объявила Селестина. – Не могу больше этого вынести. Там ужасно. Я взяла билет на поезд, но вышла задержка и… – Она замолкла, увидев вдруг фон Райнгарда. Тот сидел спиной к двери, но, как и другие, повернул голову. И без того бледное лицо Селестины стало совсем белым.
– Кто это такой? Что тут делает немецкий офицер?
– Селестина! – резко одернула ее Луиза, вмешался и Гийом.
– Моя дочь, видимо, устала. Не понимает, что говорит.
Но никто и ничто не могли остановить Селестину.
– Не могу в это поверить! – вскрикнула она. По ее щекам текли слезы. – Вы поспеваете всюду, правда? Даже здесь, в моем собственном доме! О, не могу вынести это! Боши – даже у меня дома!
В замке впервые прозвучал голос, порицающий немцев. Его отзвук повис в воздухе, как предвестие грядущих событий.
– Селестина, дорогая, входи и садись, – к удивлению всех, Луиза пришла в себя первая: она просто не понимала возможных последствий выходки Селестины. Она поднялась со стула – хрупкая фигура в экстравагантном довоенном наряде из Парижа, – обняла дочь за худенькие плечи и подвела ее к стулу, на котором только что сидела Кэтрин. – Бриджит накроет для тебя. Уверена, ты проголодалась, ведь ты приехала из самого Парижа.
– Нет – я не голодна, – пыталась отговориться Селестина. – Хочу пойти прямо в свою комнату, мама. Принять ванну и поспать.
– Селестина, делай, как тебе говорит мать, и садись! – приказал Гийом. Он редко говорил повелительным тоном, но когда делал это, то ослушаться было невозможно. Селестина бросила на него взгляд из-под своих дугообразно загнутых ресниц и села на краешек стула, все еще прижимая к себе сумку. Кристиан, сидевший рядом, взял у нее сумку и положил на пол. Он подумал, что сумка слишком легка, если Селестина приехала домой на продолжительное время; хотя подобное недомыслие ей свойственно: сестру никогда не занимали особенно вещи.
Когда она села, фон Райнгард поднялся.
– Хочу поблагодарить вас за отличный ужин и откланяться, – произнес он. – Не буду мешать семейному разговору.
– Отто… что вы? – запротестовал Гийом и тоже поднялся. – Пожалуйста, не уходите, хотя бы пока не закончится ужин. Наши кушанья, правда, превращаются в какой-то фарс, я согласен, но…
– Отнюдь нет, – возразил любезно фон Райнгард, пожалуй, даже, слишком любезно, но глаза его оставались очень холодными, и суровыми. – Не хочу навязывать себя и доставлять неудобство молодой даме. Как я уже говорил, саботажники начинают создавать для нас неудобства. Постараюсь, чтобы ничего подобного не случилось в моем округе. Желаю вам всем доброй ночи. – Его глаза слегка сощурились. – Искренне надеюсь, что мадам Кэтрин вскоре почувствует себя лучше.
Гийом проводил его до дверей.
– Очень сожалею… надеюсь, мы вскоре опять увидим вас…
– Я тоже надеюсь.
Когда большая черная штабная машина отъехала, Гийом возвратился в столовую. Его глаза сверкали несвойственным ему гневом.
– Селестина, о чем ты думала, позволь тебя спросить? Ты же знаешь, что не подобает так разговаривать с немецким офицером. Как ты вообще добралась сюда? Сейчас же комендантский час.
– Меня подвез станционный смотритель. Очень добрый человек, – ответила Селестина, удобнее устраиваясь на стуле. – Что же касается моего тона, то да, я не должна поступать так, знаю; но мне надоело пресмыкаться перед бошами. Париж запружен ими – это ужасно. И меня потрясло, что здесь, в своем доме, я увидела одного из них. Как мог он оказаться за нашим обеденным столом?
– Мы должны ладить с ним, – объяснил ей Шарль. – Он командует округом. Одному Господу известно, какого ты наделала вреда, Селестина, разговаривая так с ним.
– Знаю… извините… – Она чуть не плакала. – Мне только непонятно, как вы можете с этим мириться, вы все. – Она огляделась. – Где Кэтрин?
– Кэтрин нездоровится, – мягко сказала Луиза. – Пожалуйста, объясни, почему ты вернулась, Селестина. Приятно видеть тебя, но для нас это большой сюрприз. Мы считали, что ты в Париже. Как у тебя идут занятия?
– Какое значение имеют теперь мои занятия, мама? – с горечью спросила Селестина. – Какое значение имеет вообще что-либо?
– Не говори так, дорогая, – успокаивала ее Луиза. – Знаю, что ты чувствуешь в данный момент, но перед тобой целая жизнь. Ты не должна сдаваться из-за того, что обстановка изменилась.
– Неужели? – Селестина хохотнула. – Прости меня, мама, но ты не понимаешь, что говоришь. Вы укрылись здесь в замке, как в раковине, и не знаете, что там происходит.
Луиза ощетинилась.
– Ты так считаешь, Селестина? У нас – свои заботы.
– Нет, мама, она права, – поддержал сестру Кристиан и ласково пожал худенькую руку Селестины. – У нас тут родовое гнездо. Боши нас не сильно беспокоят, стараясь быть гуманными тюремщиками. Думаю, что в городах дело обстоит иначе.
– Точно. Если бы вы видели сейчас Париж, то не узнали бы его – всюду свастики, толпы солдат. По некоторым улицам французам не разрешается даже ходить. Отвратительные людишки в фетровых шляпах и плащах следят за каждым вашим движением.
– Фетровые шляпы и плащи? – непонимающе повторила Луиза. – Что ты имеешь в виду?
– Она имеет в виду секретную полицию, – объяснил Кристиан. – Она права, мама. Мы здесь в укрытии.
– На авеню Фиш разместилась штаб-квартира гестапо, – продолжала Селестина. – Те, кого туда забирают, не возвращаются! Ах, как я ненавижу этих палачей! Если бы вы действительно знали, что они представляют собой на самом деле, вы бы ни за что не впустили их на порог своего дома!
– Отто фон Райнгард – солдат, а не гестаповец, – вставил Гийом.
– Все равно, он немец, – страстно выпалила Селестина. – Этим все сказано.
– Понимаю, ты расстроена, Селестина, но должен попросить, чтобы ты взяла себя в руки и не распускалась, – мягко произнес Гийом. Он любил свою дочь, но голос его звучал твердо. – Может быть, тебе это и не нравится, нам это тоже не по душе, но надо как-то гарантировать, что мы останемся в живых и что наше наследие сохранится. Уверен, если ты хорошо подумаешь обо всем этом, то поймешь, что я имею в виду.
– Ты имеешь в виду, что Шато де Савиньи должно достаться моим детям? – огрызнулась Селестина. – Так вот, не мечтай об этом, папа. Если для этого надо брататься с этими свиньями, приглашать их к себе домой, я не хочу этого.
Гийом устало покачал головой.
– Ты молода и полна задора, малышка. Когда у тебя появятся собственные дети, ты запоешь иначе, вот увидишь.
– Ты так думаешь? – Селестина выпрямилась, так крепко сжав подлокотники стула, что суставы ее побелели.
– Да, я знаю это. Придет время…
– Разреши мне сказать, папа. Такое время, может быть, гораздо ближе, чем ты думаешь. Но я все равно буду думать так же. Не хочу, чтобы боши были рядом с моим ребенком – лучше умереть! Вот почему я приехала из Парижа, неужели это непонятно? – Она замолчала. Все смотрели на нее как завороженные. Она улыбнулась. – Простите. Я не хотела говорить вам всего этого. Пока не хотела. Но теперь… никуда не денешься. Да, я беременна. У меня будет ребенок.
* * *
Наступило тягостное молчание, которое нарушил лишь сдержанный возглас Луизы. Она поднесла ко рту салфетку, щеки ее стали почти такими же белыми, как накрахмаленная салфетка. Наконец заговорил Гийом.
– Селестина, это что, шутка? Ты говоришь так в отместку за то, что мы пригласили на ужин фона Райнгарда? Разреши в таком случае сказать тебе…
– Поверь, папа, не шутка. Прости меня, но…
– Невероятно! Какой стыд! – шептала Луиза. Казалось, она была на грани обморока. – Кто этот мужчина? Где он находится?
– Мама, ради Бога! – Кристиан поднялся, подошел к Селестине, оберегающе положил ладони на ее плечи. – Селестина, малышка, сейчас ты можешь помолчать, если ничего не хочешь говорить.
– Все в порядке. – Селестина слабо улыбнулась, взглянув на него. – Я расскажу вам. Его звали Жульен Дидье. Тоже студент. Мы полюбили друг друга. Он погиб… во всяком случае, я почти уверена, что его нет в живых. Видите ли, он был евреем. Боши схватили его. Ворвались в нашу квартиру и взяли его. Избили его у меня на глазах… – Ее голос срывался. Кристиан крепче сжал ее плечи. – Они избивали его дулами пистолетов, – продолжала она монотонно, как бы читая молитву. – Превратили лицо в кровавое месиво. Били ногами, пока он не свалился на пол, потом столкнули с лестницы. Я все это видела. Всю квартиру забрызгало его кровью. Потом они пихнули его в одну из своих машин и увезли. Я не смогла выяснить, куда его отвезли, но догадываюсь куда. С тех пор я его не видела. Да это и невозможно. Они закончили то, что начали в квартире. Его убили, я знаю. А вы удивляетесь, почему я ненавижу бошей!
Вдруг ее прорвало, неестественное спокойствие лопнуло, она зарыдала, содрогаясь всем телом.
– Сволочи! – прохрипел Кристиан. Он подошел к буфету, налил немного коньяка в бокал и передал его в дрожащие руки Селестины. – Выпей, малышка. Тебе полегчает.
– О, деточка моя, – возмущенная Луиза временно забыла о проступке Селестины. При виде рыдающей дочери ее материнские инстинкты ожили. – Это ужасно… ужасно!
– Мама, почему бы тебе не отвести Селестину в ее комнату? – Кристиан решил разрядить создавшуюся ситуацию. – Мы поговорим обо всем утром, когда несколько успокоимся.
– Да, да, моя дорогая, тебе надо отдохнуть… Когда Луиза с Селестиной вышли из столовой, Гийом закрыл лицо ладонями. Он сразу как-то постарел, превратился в сломленного старика, его властность смыло, как смывает песчаный домик океанская волна.
– Что же будет дальше? – спросил он вслух скорее всего себя, чем других. – Что еще может свалиться на наши головы?
– Всякое, – отозвался Кристиан. – Может быть, ты наконец сумеешь разглядеть бошей в их истинном виде… как армию палачей.
– Но Париж – это Париж… Здесь, в Савиньи – совсем другое дело…
– Да неужели! Думаешь, долго придется ждать, пока они и здесь не проявят свою дикость? Они помешались на власти, им ее надо все больше и больше. Папа, это очевидно; они не успокоятся до тех пор, пока не смешают нас с грязью.
– Не знаю, Кристиан. Я ничего больше не понимаю. – Гийом выругался.
Шарль промолчал.
– Шарль, что ты имел в виду, когда сказал отцу, что не доволен Полом как воспитателем? – сердито спросила Кэтрин.
Это происходило на следующий день, Шарль переоделся к ужину, когда в комнату ворвалась Кэтрин. Вздрогнув, он посмотрел на нее, все еще придерживая рукой незастегнутую запонку на манжете белой вечерней рубашки.
– Кристиан только что сказал мне об этом, – торопливо продолжала Кэтрин. – Как ты смеешь устраивать такое за моей спиной?
Некоторое время Шарль казался просто пристыженным, потом отправился.
– Это не случилось бы за твоей спиной, если бы ты так неожиданно не ускакала из столовой.
– Я плохо почувствовала себя, – выпалила Кэтрин. – Сочувствия от тебя я, понятно, не жду. Да это и не относится к делу. Если тебя не устраивает Пол как воспитатель Ги, то ты должен, прежде всего, обсудить это со мной, а не со своим отцом и другими членами семьи, не говоря уже про фон Райнгарда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52