С их уверениями в любви, а потом убийствами в лифте тех, кого они якобы любят.Но Тим не был расположен спорить об этом.– Но почему же французов упрекают в скрытности? – сдержанно возразил он, думая, однако, что этот разговор и есть наглядный пример французской уклончивости. – Они умеют быть на редкость искренними.– Вы имеете в виду Анну-Софи? – уточнила Эстелла, которая сама не раз сетовала на чрезмерную откровенность дочери. По ее мнению, Анна-Софи была очень наивна и слишком прямолинейна, не умела флиртовать, но, возможно, именно этим она и покорила своего американца.Но в тот вечер приблизиться к предмету обсуждения вплотную им так и не удалось. Анну-Софи всегда раздражало то, что ее мать заводила с Тимом разговоры, которые даже не пыталась вести с ней самой, – «взрослые» беседы на общие темы, будто Анна-Софи была еще неразумным ребенком.Анну-Софи тревожило не то, что ее мать была писательницей, а содержание ее книг. Зачастую они завораживали, но порой внушали робость и даже отвращение. Когда Анна-Софи была помоложе, она долго размышляла над некоторыми местами в ее книгах – к примеру, над описанием Пабло, молодого возлюбленного Мод из романа «Эстрагон», с его «очаровательной розеткой ануса, окруженной нежнейшими, восхитительными черными волосками, и когда она, выгнувшись в экстазе под ним, ухитрялась протянуть руку и ввести в него самый кончик своего мизинца, это повергало его в поразительный пароксизм наслаждения…»Не применяя это описание конкретно к себе, Анна-Софи гадала, понравилось бы Тиму, если бы она ввела палец ему в анус. Но даже если бы такая процедура пришлась ему по вкусу, осуществить ее было бы невозможно по физическим причинам: Анна-Софи была гораздо ниже его ростом.Своей дочери Эстелла всегда давала только практичные, приземленные советы, такие, как извечные материнские наставления по поводу чистоплотности. Был среди них, к примеру, и такой: выходить замуж следует по любви, но влюбиться в богатого человека ничуть не сложнее, чем в бедного. Даже легче, как считали многие, но не Эстелла, которая, несмотря на собственную благополучную жизнь буржуа, придерживалась романтических взглядов на бедность как аналогию свободы и приписывала этому благородство. По каким-то причинам до недавнего времени Эстелла не очень-то допытывалась у Анны-Софи о том, что дочери известно о далеких фицджеральдовских лужайках Среднего Запада, портиках с колоннами, светлячках, сейфах, набитых долгосрочными депозитными сертификатами, и обо всем остальном, что, как она надеялась, принадлежит Тиму. Да, бедность благородна, но это вовсе не значит, что ей найдется место в семье Эстеллы.– Как вам известно, – сказала она своим друзьям, Дороти Майнор и Эмсу Эверетту, после того как Анна-Софи и Тим уехали, – у меня совершенно отсутствует интуиция, я абсолютно лишена здравого смысла, никто хуже меня не разбирается в человеческой натуре… – Такова была причуда Эстеллы: она обладала проницательностью, но ей нравилось притворяться, будто она ненаблюдательна и потому герои ее романов созданы исключительно ее фантазией. Ей казалось, что в чистой наблюдательности есть что-то вульгарное и недопустимое.И мать, и дочь действительно понятия не имели, кто такой Тим. Теперь же Эстелла вдруг заволновалась, сказала, что Анна-Софи показала ей найденный фонарик с фамилией Нолинджер и что за квартиру молодоженов предстояло платить ей. И разумеется, как полагалось литератору, Эстелла помнила немало стандартных сюжетов – принц-студент, Золушка, – в которых иностранец, помолвленный с местной девушкой, оказывается у себя на родине богатой и знатной персоной.– В подобных вещах я не разбираюсь, но я готова на все, лишь бы Анна-Софи была счастлива. И если Тим посмеет обидеть ее, я убью его своими руками!– С какой стати? – удивился Эмс. – Он чудесно относится к Анне-Софи. Мне всегда казалось, что неприкаянному Тиму недостает именно прочной и мирной французской семьи и нежных забот умелой жены-француженки.– Но с чего вдруг вы так забеспокоились? – поинтересовалась Дороти.Эстелла помедлила с ответом. Ей не хотелось проявлять откровенный интерес к деньгам. Она вовсе не была алчной – она презирала деньги, а в особенности людей, которые открыто охотились за ними, и подобные персонажи в ее книгах всегда получали по заслугам, к примеру месье Тодо в романе «Несколько раз». Уже был составлен список приглашенных, были завершены все приготовления к свадьбе, но до сих пор, хотя до свадьбы осталось всего восемь недель, что-то – возможно, особенности французского характера – мешало Эстелле навести справки о будущем зяте. И кроме того, во Франции бытовало убеждение, что все американцы богаты. Поэтому Эстелле было нечем оправдать свой чрезмерный интерес к прошлому Тима, разве что материнским любопытством и заботой, ибо какая мать не желает своему ребенку материального благополучия?– Видите ли, это очень щекотливый вопрос… Мы знаем Тима. Его отец – прекрасный человек, истинный американец, занимающийся гостиничным делом. Это для нас никогда не было тайной.– Однажды я виделся с его отцом, – подхватил Эмс. Он уже понял, что Эстелла и Анна-Софи не имеют никакого представления о социальной принадлежности Тима – ни та ни другая никогда не бывали в Америке.– Вы не знаете, это действительно крупный бизнес? Его масштабы вам известны?– Отели «Парагон» – это целая сеть. Но почему вы спрашиваете?– Может ли она иметь какое-то отношение к фамилии Нолинджер-Уэбб?– «Нолинджер-Уэбб» – еще одна сеть отелей, агентств по прокату автомобилей и так далее. Я очень сомневаюсь, что Тим – прямой наследник династии Нолинджера-Уэбба, если вы спрашиваете об этом, – поспешил ответить Эмс, которому впервые пришло в голову, что в догадках Эстеллы есть доля правды. Неужели Тим и вправду обделенный младший сын, отвергнутый бунтарь из семейства владельцев империи? Аромат крупных американских состояний всегда витал над Парижем, но ни разу не овевал Тима.– Но вы в этом не уверены, – заметила Эстелла весьма ободряющим тоном.– Нолинджер – редкая фамилия. Возможно, речь идет об одной и той же семье, но нельзя сказать, насколько близким ее родственником является отец Тима. Надо бы разузнать у него. Мне больше ничего не известно. Это ключи Тима?– Нет-нет, Тим тут ни при чем, но фамилия заставила меня насторожиться. Я ни о чем не расспрашивала и вряд ли стану расспрашивать Анну-Софи, но не перестаю гадать, знает ли она, что Тим имеет отношение к владельцам сети отелей.– Они наверняка рассказывали друг другу о своих семьях, – предположил Эмс. – Скорее всего Анне-Софи уже известны все подробности.– Вам не кажется, что это несколько вульгарно – успокаивать себя тем, что в число родственников Тима входят крупные бизнесмены? И все-таки… – Эмс понял, что Эстелла и вправду пытается успокоить себя. – Что вы об этом думаете? Его манеры безупречны, но ведь его мать говорит по-французски. Кроме того, он учился в Швейцарии. А вырос в Стамбуле или в каком-то другом странном месте. И что все это значит? Ровным счетом ничего.– По-моему, то, что его отец жил в Стамбуле, тут действительно ни при чем… но почему бы вам не расспросить самого Тима? – предложил Эмс.– Расспросить Тима! Об этом не может быть и речи.«Это очень милая семья, maman, – однажды сказала матери Анна-Софи. – Я видела фотографии дома, в котором живут родители Тима, – очень симпатичного белого деревянного дома в Америке, – но гораздо чаще они обитали в Европе, где работал его отец. Ты же знакома с месье Нолинджером».– Его портмоне… кажется, по-английски это называют «бумажник»? Раньше эта дорогая вещица недвусмысленно указывала на статус мужчины, а теперь все чаще встречаются нейлоновые бумажники. То же самое касается обуви – «Рибок» или «Найк». Я решительно ничего не понимаю, – жаловалась Эстелла княгине Дороти и Эмсу.В такси по пути домой Эмс воскликнул, обращаясь к Дороти:– И как мне это раньше не пришло в голову? Наследник огромного состояния! В Тиме всегда было что-то странное и загадочное. Неужели это правда?– Скорее всего его единственная тайна – судимость и тюремное заключение, – не согласилась с ним Дороти.И они с Эмсом рассмеялись, наслаждаясь возможностью нарушить священное табу американцев, живущих за пределами родины, – не расспрашивать друг друга о своем американском прошлом и не подвергать сомнению рассказы друзей, выдумывать которые вправе каждый экспатриант.– А Клара Крей и этот таинственный незнакомец? – вспомнила Дороти.– Расскажите мне что-нибудь об этой женщине, которой, как вы сказали, заинтересовался Тим, – попросила Эстелла, прощаясь с княгиней. Мало кто из французов видел голливудскую картину с Кларой в главной роли, знал, откуда она родом, и помнил ее фамилию – Холли; они называли ее мадам Крей. Эстелла уже ощущала смутную неприязнь к этой женщине – вероятно, из солидарности с Анной-Софи и от присущего француженкам инстинктивного недоверия ко всем женщинам, за исключением близких подруг. Но когда речь шла о мужчинах, не следовало доверять даже подругам. – Она блондинка?– Нет, у нее короткие вьющиеся темные волосы, довольно смуглая кожа и очень большая грудь, как у итальянской актрисы.– Да, совершенно верно, – подтвердил Эмс Эверетт. Глава 14ГДЕ ЖЕ ГАБРИЕЛЬ? Тим и Анна-Софи нашли Делию Сэдлер сидящей за мраморным столиком в темном углу кафе рядом с отелем «Мистраль»; перед ней стояла пустая кофейная чашка. Делия выглядела одинокой, взволнованной и испуганной. Ее тонкие плечики под полосатой рубашкой мелко дрожали, она возила по столу салфеткой, пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Заметив Тима со спутницей, Делия просияла и с облегчением замахала рукой. Анна-Софи поспешно бросилась к ней, восклицая:– Знаете, я была там, я видела вас на «Блошке»! Я видела все! Ужасное зрелище!Делия узнала ее, миловидную белокурую курильщицу, которая и теперь курила. Анна-Софи курила непрерывно, словно сигареты помогали ей держаться в вертикальном положении. По глазам Делии Тим понял, что она узнала Анну-Софи. Затем Делия перевела взгляд на сигарету и, наконец, на самого Тима. Ее озадачила связь Тима, отзывчивого репортера-американца, и этой молодой француженки.– Это Анна-Софи, – объяснил Тим.– Я видела вас тем утром, – напомнила Анна-Софи и протянула руку.Все это поначалу слегка сбило Делию с толку, жест Анны-Софи удивил ее, и она мгновение колебалась, прежде чем пожать руку новой знакомой. Обмениваются ли рукопожатиями американки? Тим никак не мог припомнить. Похоже, Делия была рада видеть их.– Простите, что побеспокоила вас, мне не следовало звонить, но я была в панике. Кажется, они арестовали Габриеля. Моего коллегу, – пояснила она.Анна-Софи села рядом и жестом подозвала официанта.– Je prends un cafй. Я выпью кофе (фр.).

– Выпейте еще кофе, – предложил Тим Делии. – Une biиre, s’il vous plaоt. Пиво, пожалуйста (фр.).

Так что же случилось?Делия, собравшись с мыслями, начала рассказывать.Доверчивая по натуре, уверенная в своей безопасности, правах и статусе американской гражданки, несмотря на потерю паспорта, влюбленная в Габриеля Биллера, Делия тем не менее проснулась сегодня утром в более подавленном настроении, чем вчера. Она вспомнила про агентов ФБР и журналиста Тима: похоже, все они чего-то добивались от нее, ждали информации, предположений, сотрудничества, а она ничем не могла им помочь. Притворяясь друзьями, они что-то выведывали, а потом уходили, бросив ее одну. Впрочем, два Фрэнка пообещали вернуться и проверить, как у нее дела.– Но они не вернулись. Я проторчала в отеле целый день, а это четвертый день моего пребывания во Франции. Мне хотелось сходить хотя бы в Лувр, ради этого я и приехала сюда, – жаловалась она. – Мне дорог каждый день, их в запасе осталось всего четыре.Утром она долго сидела за чашкой кофе в крохотной комнате для завтрака возле вестибюля отеля, пока буфетчица не начала выразительно посматривать на нее. Торговцы и коммерсанты залпом выпивали свой кофе, съедали похожие на кирпичи куски неподжаренного хлеба без повидла; апельсиновый сок в меню не значился. Делия думала о своем паспорте, о том, как агенты ФБР сказали Тиму: «Пожалуй, вам не следует писать об этом в газету. Вам это ни к чему: случай ничем не примечателен, но французы обидчивы, и если выяснится, что эта история попала в газеты, положение мисс Сэдлер осложнится».Тим в этом сомневался, но смирился, посчитав слова агентов своеобразным комплиментом власти журналистов, способных оказать влияние на юридические процедуры и осложнить международные отношения.– Я тоже долго думал о разговоре с Фрэнками, – сказал он, выслушав Делию. – И правда, зачем мне писать обо всем этом? Но с другой стороны, почему бы и нет?– У меня еще оставались пятьсот франков, которые одолжила мне в субботу Клара Холли. Но мне уже опротивела еда из ресторана при отеле, счет за которую включали в общий. Я знала, что скоро должны прийти деньги из Орегона, поэтому решила перекусить где-нибудь в другом месте, поблизости, чтобы не нарушать обещание не покидать отель.На узкой улочке маленькие кафе попадались на каждом шагу, а на углу находился ресторан «Le Bon Tabac» – еще одна загадка чужой страны.– В Орегоне любой мигом прогорел бы, вздумай он назвать свой ресторан «Хороший табак», – сказала Делия.Она устроилась за столиком снаружи, у ресторана, поскольку день был солнечным, хотя и холодным, и кроме того, Делия надеялась, что в этом случае, если вдруг явится полиция, ее не обвинят в попытке сбежать. Будучи убежденной вегетарианкой, она заказала сандвич с сыром, который оказался громадным, из целой половины длинного багета, чему она только порадовалась – прошел час, прежде чем она сумела дожевать его. Двадцать два франка. Как только Делии принесли ее заказ, она снова задумалась о своих злоключениях, о том, что стало с Габриелем и что сказать родным, когда она вернется домой.Дома, в Орегоне, она, конечно, расскажет о мужчине, убитом на Блошином рынке. И о том омерзительном случае, который произошел в туалете ресторана, в подвале, куда она зашла. Описывая этот эпизод Анне-Софи и Тиму, она пристально наблюдала за ними, стараясь понять, шокированы они или нет.– Туалет оказался общим, для мужчин и женщин, с отдельными кабинками с прочными дверями, но все они были заняты, и чтобы попасть внутрь, следовало заплатить два франка. Целых два франка! Я решила дождаться, когда кто-нибудь выйдет, и проскользнуть внутрь. В конце концов из одной кабинки вышел мужчина, но когда я попыталась придержать дверь и тем самым сэкономить два франка, он даже не подумал помочь мне. Вы только представьте себе! Какой эгоизм! В Америке так не делают. Там даже женщина помогла бы мне, придержала бы дверь, не говоря уж о мужчинах!Но тот мужчина крепко захлопнул дверь кабинки, а когда Делия попыталась опустить в щелку двухфранковую монету, то обнаружила, что дверь опять заперта и ее монета не пролезает в щель. Незнакомец не спеша вымыл руки и удалился.Пока Делия ждала, когда освободится другая кабинка, из нее вышла женщина. И из нее же вышел мужчина! Делия была потрясена. Наверное, всем известно, что в этом ресторане, «Le Bon Tabac», кабинки звуконепроницаемые, вот люди и снимают их за два франка, чтобы заниматься сексом, употреблять наркотики или что там еще они делают! Делия попыталась представить секс в вертикальном положении, в тесной кабинке туалета.Женщине на вид было немногим больше двадцати, и она ничуть не походила на проститутку. От нее вовсе не веяло развязностью или покорностью судьбе – в сущности, она казалась довольной. Она взбила волосы перед зеркалом и улыбнулась своему отражению, ничем не выдавая раздражения.Выслушав эту историю, Анна-Софи и Тим рассмеялись, и их смех шокировал Делию.Она поднялась наверх, в ресторан, заказала кофе за семь франков и постаралась как можно медленнее пить его. Затем она перешла через улицу, зашла в кафе и выпила еще кофе – «cafй» – за шесть франков пятьдесят сантимов. Оказалось, здесь есть чему поучиться! Как странно! Пока она не стала жертвой чужого убийства, ее интерес вызывали только дорогая, но поблекшая парча, старинные салфетки, которые в Орегоне она продавала поштучно, – украшенные не только монограммами, но и пятнами от чая, пролитого на давным-давно прошедших званых вечерах. А теперь она сидела за черным пластиковым столиком возле кафе «Ле Дестан» и даже не вспоминала о засохших пятнах на салфетках. Мясник выставил в витрине доску с какой-то надписью мелом, но почерк был настолько неразборчивым, что его вряд ли смогли бы понять даже французы.Шагая по улице, Делия размышляла, стоит ли купить журнал, ведь прочесть его она все равно не сможет. Долгое время она провела у журнального киоска, сравнивая цены. Поскольку по-французски она не читала, ей хотелось найти журнал, где было бы побольше фотографий, и тем самым оправдать потраченные деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37