Ни о каком вознаграждении не было и речи. Пища, помещение и кое-какое платье, смотря по времени года, составляли всю плату за работу преступника. При малейшем проступке, хотя бы ничтожном воровстве, даже при одном выражении неудовольствия учителем виновный подвергался заключению и усиленным работам.
На следующий же день после кражи, совершенной Тэркеем у доктора Блэксмиса, и предшествовавшего этому бегству сына Люси из санатория, бедняга мальчик в числе других малолетних бродяг и преступников стоял перед судьей на Мальборо-стрит.
Полицейский агент, доставивший Андрэ, доложил, что нашел мальчика на улице голодным, не могущим дать никаких указаний о своем местопребывании, никаких объяснений. Агент просил применить к нему постановление закона и выдать полагающееся в таких случаях вознаграждение за избавление общества от будущего вредного его члена.
Судья напрасно пытался добиться чего-нибудь от Андрэ. Мальчик заупрямился; он больше не плакал, но испуганно покорился неизбежному. Так как у судьи было много таких же малолетних преступников, то он не мог уделить много времени допросу и, продиктовав писцу имя ребенка и место, где он был взят, обратился к присутствующим с обычным вопросом:
– Не желает ли кто-нибудь взять на попечение ребенка?
– Я желаю взять его с разрешения вашей милости, – раздался грубый голос среди присутствовавших.
– Подойдите! – сказал сторож.
Вышел толстый субъект с загорелыми руками и беспорядочной бородой, очень похожий на какого-нибудь пирата.
– Вы соглашаетесь взять здесь присутствующего ребенка? – спросил судья. – Как ваше имя? Ваше звание? Вы обязуетесь кормить, одевать и воспитывать его в духе религии?
– Да, ваша милость, – ответил спрашиваемый. – Меня зовут Джон Бзтлер, я капитан судна «Воробей», отплывающего к Капу. Мы остановимся у острова Святой Елены, где нам надо сдать кое-какие товары и припасы. Если позволите, я возьму с собой мальчика юнгой и сделаю из него хорошего моряка для службы во флоте ее величества.
– Хорошо, капитан Бэтлер. Распишитесь и получите ребенка. Вы отвечаете за него в течение восьми лет, так как ему на вид лет двенадцать или четырнадцать. Идите, капитан, небо благословит вас за доброе дело! Сторож, зови следующего! – распорядился судья.
Андрэ спокойно, не говоря ни слова, последовал за капитаном. Мальчик был в таком подавленном состоянии от неудач своей жизни, что ему было безразлично, куда бы ни идти, лишь бы иметь пристанище.
– Теперь мы отправимся на корабль, мальчуган, и ты познакомишься с ним и со своими будущими товарищами, – сказал Бэтлер. – Однако, я думаю, что тебя едва ли угощали там, где ты сегодня ночевал, а потому хочу предложить тебе кусок ростбифа и кружку пива. Ты не прочь, а?
Андрэ утвердительно кивнул головой. Несмотря на свирепый вид, у капитана Бэтлера была добрая душа, и мальчик почувствовал это и ободрился. Он решил слушаться своего нового хозяина и угождать ему. Кто знает, может быть, со временем он все расскажет ему, и тот пожалеет его и даже поможет ему. Может быть, капитан отвезет его на своем корабле во Францию, где он найдет мать. Андрэ казалось, что он легко отыщет маленький домик в Пасси, свой навеки потерянный рай, о котором он так часто вспоминал.
Капитан Бэтлер радовался аппетиту, с которым ребенок уничтожал кусок ростбифа и пил свое пиво, и, подкрепив его таким образом, сказал Андрэ:
– Ну, мальчик, нам нечего болтаться здесь, тебе пора на судно. Но сначала хорошенько выслушай меня! Мне еще надо устроить кое-какие дела на берегу, повидать своих друзей, и ты на время будешь предоставлен сам себе. Я освободил тебя от когтей полиции, которая сделала бы из тебя арестанта или мошенника; ведь в ее руках скорее сделаешься вором или убийцей, чем порядочным моряком. Ну, так вот: я не побегу за тобой, если ты вздумаешь скрыться от меня, но берегись: тебя заберут снова и ты можешь попасть на этот раз к кому-нибудь хуже Джона Бэтлера. Подумай: ты умен, как кажется, но, должно быть, порядочно упрям; я наблюдал за тобой у судьи; ты ничего не хотел говорить там. Дело твое, малый, береги свои секреты, мне их незачем знать. Мне от тебя нужно только, чтобы ты был послушен на службе, а в свободные часы оживлен и весел. Это необходимо на корабле, особенно в твои годы. Ты увидишь новые интересные страны, а кроме того, тебе везет, малый: мы пристанем у острова Святой Елены, и ты сможешь увидеть там великого Наполеона. Ты что-нибудь слышал о нем? – Ребенок утвердительно кивнул головой. – Так вот, видишь ли, это не всякому удается. Многие готовы были бы потратить большие деньги, чтобы повидать императора. С нами едет со своим другом один почтенный капитан именно ради того, чтобы посмотреть на пленника. Ну, мальчик, допивай свою кружку, да и пойдем! Кстати, помни: я привык называть всех своих юнг именем Нэд; к этому я привык еще с молодости.
Андрэ чувствовал себя отлично в обществе Бэтлера. Подходя к Темзе, он вдруг вскрикнул и сказал капитану: «Позвольте мне отойти на минуту, я сейчас!» – и, не дожидаясь позволения, бросился к молодой девушке, предлагавшей прохожим букетики цветов.
Это была Анни!
Лицо Андрэ просияло от радости при виде девушки, которая была так добра к нему и которую он уже не надеялся увидеть еще раз, Анни также узнала своего маленького друга-француза. Они обнялись и засыпали друг друга вопросами. В это время подошел Бэтлер и спросил Андрэ:
– Ты знаешь эту маленькую нищенку? Ну, прощайся с нею: сегодня вечером, с отливом, мы отправляемся в море.
Услышав это, дети принялись плакать, испуганные этой новой разлукой, возвещенной Бэтлером.
– Андрэ, я не забуду тебя, – сказала Анни. – Если ты вернешься в Лондон, то найдешь меня здесь же, продающей цветы. Сегодня день святого Валентина; каждый год в это время я буду ждать тебя здесь.
– Моя дорогая Анни, ведь из путешествий возвращаются. Капитан снова привезет меня в Англию, и, если я найду свою мать и буду счастлив, обещаю тебе, что я сделаю счастливой и тебя. Если только я буду иметь возможность, то буду здесь, на мосту Темзы, в день святого Валентина. Постой… ведь можно писать друг другу, если не удастся видеться. Ты умеешь читать?
– Нет, – печально сказала Анни, – я не умею ни читать, ни писать.
– Ничего, кто-нибудь напишет за тебя, а может быть, ты научишься. Вот куда надо писать ко мне; Пасси, близ Парижа, улица Винь; мое имя – Андрэ Лефевр. Ты запомнишь хорошо эти названия?
– О да! – сказала Анни и повторила адрес.
– Там живет моя мама, – продолжал Андрэ. – Я запишу тебе адрес на бумаге. – Он вынул из кармана карандаш, на котором перламутром было выложено его имя, и записал на клочке бумаги, бывшей у Анни, чтобы заворачивать букеты, свой полный адрес, а потом, протянул ей свой карандаш, сказал: – Береги его на память обо мне. Посмотри, на нем мое имя, там написано «Андрэ».
– Ну, дети, поцелуйтесь в последний раз и в дорогу, мальчуган! – сказал капитан. – Я вижу своих торговцев и пассажиров, мне надо подойти к ним.
Он повел Андрэ к навесу, где были сложены приготовленные для погрузки тюки товаров, и оставил там мальчика со своим помощником; последний презрительно посмотрел на Андрэ и больше не обращал на него внимания за все время погрузки.
Вечером мальчика отвели на борт судна, где уже находились пассажиры. Капитан Бэтлер дал ему полный костюм юнги и показал его место в артели, состоявшей из восьми человек, где он должен был есть. Этим окончилась вся церемония водворения на судне нового юнги. Андрэ составлял отныне часть экипажа судна «Воробей», готовящегося сняться с якоря и отправиться к мысу Доброй Надежды с остановкой у острова Святой Елены.
Когда начался отлив, корабль «Воробей» с распущенными парусами весело тронулся в путь.
На палубе судна стояли два человека, глядя на исчезавший в вечернем тумане Лондон и тихо разговаривая между собой. Они совершенно не походили друг на друга: один был широкоплечий, с рыжими бакенбардами англичанин, другой – высокий, худощавый человек с седой, длинной бородой и тяжелой дубинкой в руке. Это были капитан Элфинстон и ла Виолетт, плывшие к острову Святой Елены и совещавшиеся о своем смелом предприятии. Вспоминая бедную Люси, которую им пришлось покинуть, и ее ребенка, которого не удалось найти, они были подавлены и огорчены. Капитан вздохнул, сжимая руку ла Виолет та, и произнес:
– Мы должны забыть свои личные горести, чтобы думать лишь о нашем деле. Теперь мы не принадлежим себе, товарищ! Уезжая, я дал своему поверенному инструкции продолжать розыски Люси и помочь ей в случае успеха, может быть, излечить ее в мое отсутствие. Я распорядился и на случай каких-нибудь сведений о ребенке. Все, что только возможно, я сделал, и моя совесть спокойна. Теперь мы пойдем туда, куда призывает нас долг, и да поможет нам Бог!
«Воробей» несся по волнам на широко распущенных парусах, как легкая морская птица…
XXXIV
Свадьба Шарля Лефевра и маркизы Люперкати была отложена. Герцогиня объяснила это парижскому обществу неуместностью свадебных празднеств в то время, когда товарищ военной славы ее мужа, маршал Ней, пал под выстрелами взвода солдат, приговоренный к казни. В сущности же причина задержки свадьбы была иная. Маркиза Люперкати снова виделась со своим мужем, и последний старался договориться с той, которая называла себя его вдовой. Лидия боялась скандала и старалась выиграть время. Она два раза приняла у себя тайно маркиза и упросила его подождать, пока она освободится от своего обещания Шарлю Лефевру, уверив его, что все скоро устроится к их взаимному благополучию. Люперкати согласился пока молчать и слыть мертвым. Маркиза постаралась воспользоваться отсрочкой. Она с нетерпением ждала братa, но Мобрейль вернулся из Лондона взбешенный, потеряв след Люси, сошедшей с ума, и маленького Андрэ, украденного у него, несмотря на все предосторожности. Не могло быть больше речи об этом ребенке, как наследнике майората; нельзя было заставить Шарля признать его в день свадьбы, так как он исчез бесследно.
Это был настоящий крах, полное крушение! Такие находки попадаются нечасто, нелегко найти доходы в два миллиона! Конечно, влюбленный Шарль все-таки женится, но что будет с майоратом? Трудно будет отделаться от законного наследника, от его собственного ребенка, маленького Андрэ! Лидия, конечно, тоже может иметь ребенка, но будет ли он жить? По мошенническому плану Мобрейля, если Андрэ был бы признан законным сыном Шарля Лефевра и наследником майората, дело можно было свести к простому его исчезновению, что, по привычке к такого рода вещам, не представляло никакого труда для Мобрейля: можно было пустить в ход яд или симулировать несчастный случай. Он быстро нашел бы средство сделать сестру вдовой и наследницей Шарля и Андрэ. Отсутствие ребенка меняло дело. Нельзя было предложить Шарлю признать постороннего ребенка, что же до Андрэ, то единственным препятствием являлась мать. Правда, ее можно было бы скрыть, задержать в Англии до совершения брака. Но где она теперь? Не вынырнет ли она неожиданно, чтобы помешать свадьбе? Все рушилось в руках Мобрейля: приходилось все начинать с начала!
Мобрейль горячо рассказывал сестре о своих неудачах в Лондоне, не замечая, как равнодушно относится маркиза к гибели вместе задуманного преступного плана.
– Итак, – закончил он, – мы проиграли дело, и теперь я не вижу особой надобности тебе выходить за Лефевра. Какую выгоду может дать теперь этот брак?
– Хотя бы ту, что я докажу возможность для меня выйти замуж, – спокойно заметила маркиза.
– Что такое? Не сошла ли ты с ума?
– Нет, к сожалению, я в здравом рассудке.
– Объяснись! Что ты влюблена, что ли, в этого болвана Лефевра?
– Успокойся! Нисколько! Ты думаешь, что единственное препятствие моему браку с Лефевром – исчезновение сына моего жениха и невозможность поэтому признать его моим?
– Конечно! Это он, исчезнув, лишает нас двух миллионого дохода!
– Дело не в этом; препятствие теперь другое. Если бы мы и нашли мальчика, все-таки я не могла бы стать женой Шарля.
– Что же могло бы помешать этому?
– Закон, только закон. Собираются отменить развод, и этот вопрос будет вотирован раньше моего вторичного замужества.
– Что тебе до этого за дело?
– Большое, так как я – не вдова: Люперкати жив! Мобрейль с проклятием вскочил со стула. Лидия рассказала ему о свидании с мужем и об опасности, грозившей ей из-за воскресения того, кого она считала мертвым и погребенным. Мобрейль согласился с нею, что ей надо принимать у себя Люперкати, чтобы не испугать его и не потерять из виду, причем добавил, что, так как маркиз сильно изменился, а в Италии имеются доказательства его смерти, то бояться было бы нечего, если бы он согласился молчать.
– В случае надобности его можно угомонить, – заключил с циничным жестом Мобрейль.
– Что же ты посоветуешь мне? – спросила маркиза.
– Если о твоей свадьбе известно в свете и Шарль Лефевр, представляющий собой хорошую партию, тебе не противен…
– Нисколько, я к нему, кажется, уже привыкла.
– Не особенно привыкай! Мало ли что может случиться? Ребенок еще может найтись. Во всяком случае изменять первоначальный план не следует. Выходи за Шарля и, став его женой, приучи его к мысли взять какого-нибудь ребенка взамен своего потерянного сына; ребенка мы выберем хилого и тщедушного, такого, чтобы его преждевременный конец не возбудил особых сожалений… Понимаешь?
– Да. А что делать с маркизом?
– Предложи ему, если он согласен продолжать свою роль покойника, достаточные средства, чтобы спокойно жить в тишине, оставаясь безмолвным, как могила, где по-настоящему ему и следует давно быть.
– Хорошо. А если он откажется?
– Тогда будет уже мое дело. Итак, сестрица, выходи замуж! Это тем более необходимо, что от твоей свадьбы с Лефевром зависит не только твое благополучие, но и моя безопасность. Я забыл было об этом, когда советовал отказаться от этого брака. Дело в том, что, будучи в Лондоне, я сильно нуждался в деньгах и выдал несколько обязательств, подписав их…
– Моим именем? – перебила Лидия.
– Нет, именем твоего будущего мужа, Шарля Лефевра. Тогда я считал твою свадьбу делом решенным, – спокойно пояснил Мобрейль. – Впрочем, у нас еще два месяца впереди. К этому времени, когда эти векселя будут представлены ко взысканию, ты уже будешь обвенчана, и, конечно, из любви к тебе твой муж заплатит нужную сумму или попросит своего отца, маршала Лефевра, заплатить ее.
– А если он откажет?
– Что ж, тогда будут судить за подлог его шурина, а Шарль Лефевр – человек благоразумный и очень дорожит своим блестящим положением при дворе; он совершенно разошелся со своим отцом и приверженцами Бонапарта. Он не захочет скандала и, конечно, заплатит по векселям. Все дело в том, чтобы тебе обвенчаться с ним. Отделывайся скорее от Люперкати! А впрочем, в случае его сопротивления я обещаю избавить тебя от этого бывшего твоего мужа; только сначала надо действовать добром. Ведь он совершенно разорен и, вероятно, оставит нас в покое, если ему дадут небольшую ренту, которая даст ему возможность спокойно жить где-нибудь, хотя бы в Италии, и умереть на этот раз уже без всякого несвоевременного воскресения из мертвых. Нам нужно от него одно: чтобы ты считалась вдовой и могла снова выйти замуж.
Брат и сестра расстались, и Лидия послала записку своему мужу, прося его зайти к ней.
Люперкати явился почти немедленно. Его любовь к жене вспыхнула теперь с новой силой, и он страдал от ее равнодушия больше, чем от нищеты и своего печального положения. Его удручала потеря этой когда-то боготворимой женщины, такой прекрасной и соблазнительной, больше, чем потеря своего бывшего богатства.
Лидия быстро оценила свою власть над маркизом и передала ему предложение, подсказанное Мобрейлем, со все возрастающим доверием. Люперкати слушал ее, дрожа от волнения; слезы катились по израненному лицу, и дыхание прерывалось в груди, когда он ответил ей:
– Итак, Лидия, ты узнала меня, но не хочешь больше любить? Ты отказываешься вести прежнюю жизнь и хочешь принадлежать другому? Ну нет, этого не будет!
– Но, мой друг, – сказала Лидия, – я говорю вам, что между нами все кончено и не может быть и речи о начале новой жизни. Вы знаете, что я скоро выхожу замуж. Считая вас мертвым, я была свободна и отдала свое сердце другому: не могу же я теперь взять свое слово обратно! Между нами все кончено! Зная вас, я не думаю, чтобы вы захотели злоупотребить моим странным положением жены-вдовы, о котором знаю только я одна! У меня, вы знаете, нет никакого состояния, но я все-таки предлагаю вам скромную ренту, которую будет платить мой будущий муж.
– Я не хочу ее, я не желаю этого! Таких денег мне не надо! – с негодованием крикнул Люперкати.
– Дайте мне кончить. Я хочу, чтобы вы не нуждались и могли жить спокойно в каком-нибудь убежище, которое выберете сами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
На следующий же день после кражи, совершенной Тэркеем у доктора Блэксмиса, и предшествовавшего этому бегству сына Люси из санатория, бедняга мальчик в числе других малолетних бродяг и преступников стоял перед судьей на Мальборо-стрит.
Полицейский агент, доставивший Андрэ, доложил, что нашел мальчика на улице голодным, не могущим дать никаких указаний о своем местопребывании, никаких объяснений. Агент просил применить к нему постановление закона и выдать полагающееся в таких случаях вознаграждение за избавление общества от будущего вредного его члена.
Судья напрасно пытался добиться чего-нибудь от Андрэ. Мальчик заупрямился; он больше не плакал, но испуганно покорился неизбежному. Так как у судьи было много таких же малолетних преступников, то он не мог уделить много времени допросу и, продиктовав писцу имя ребенка и место, где он был взят, обратился к присутствующим с обычным вопросом:
– Не желает ли кто-нибудь взять на попечение ребенка?
– Я желаю взять его с разрешения вашей милости, – раздался грубый голос среди присутствовавших.
– Подойдите! – сказал сторож.
Вышел толстый субъект с загорелыми руками и беспорядочной бородой, очень похожий на какого-нибудь пирата.
– Вы соглашаетесь взять здесь присутствующего ребенка? – спросил судья. – Как ваше имя? Ваше звание? Вы обязуетесь кормить, одевать и воспитывать его в духе религии?
– Да, ваша милость, – ответил спрашиваемый. – Меня зовут Джон Бзтлер, я капитан судна «Воробей», отплывающего к Капу. Мы остановимся у острова Святой Елены, где нам надо сдать кое-какие товары и припасы. Если позволите, я возьму с собой мальчика юнгой и сделаю из него хорошего моряка для службы во флоте ее величества.
– Хорошо, капитан Бэтлер. Распишитесь и получите ребенка. Вы отвечаете за него в течение восьми лет, так как ему на вид лет двенадцать или четырнадцать. Идите, капитан, небо благословит вас за доброе дело! Сторож, зови следующего! – распорядился судья.
Андрэ спокойно, не говоря ни слова, последовал за капитаном. Мальчик был в таком подавленном состоянии от неудач своей жизни, что ему было безразлично, куда бы ни идти, лишь бы иметь пристанище.
– Теперь мы отправимся на корабль, мальчуган, и ты познакомишься с ним и со своими будущими товарищами, – сказал Бэтлер. – Однако, я думаю, что тебя едва ли угощали там, где ты сегодня ночевал, а потому хочу предложить тебе кусок ростбифа и кружку пива. Ты не прочь, а?
Андрэ утвердительно кивнул головой. Несмотря на свирепый вид, у капитана Бэтлера была добрая душа, и мальчик почувствовал это и ободрился. Он решил слушаться своего нового хозяина и угождать ему. Кто знает, может быть, со временем он все расскажет ему, и тот пожалеет его и даже поможет ему. Может быть, капитан отвезет его на своем корабле во Францию, где он найдет мать. Андрэ казалось, что он легко отыщет маленький домик в Пасси, свой навеки потерянный рай, о котором он так часто вспоминал.
Капитан Бэтлер радовался аппетиту, с которым ребенок уничтожал кусок ростбифа и пил свое пиво, и, подкрепив его таким образом, сказал Андрэ:
– Ну, мальчик, нам нечего болтаться здесь, тебе пора на судно. Но сначала хорошенько выслушай меня! Мне еще надо устроить кое-какие дела на берегу, повидать своих друзей, и ты на время будешь предоставлен сам себе. Я освободил тебя от когтей полиции, которая сделала бы из тебя арестанта или мошенника; ведь в ее руках скорее сделаешься вором или убийцей, чем порядочным моряком. Ну, так вот: я не побегу за тобой, если ты вздумаешь скрыться от меня, но берегись: тебя заберут снова и ты можешь попасть на этот раз к кому-нибудь хуже Джона Бэтлера. Подумай: ты умен, как кажется, но, должно быть, порядочно упрям; я наблюдал за тобой у судьи; ты ничего не хотел говорить там. Дело твое, малый, береги свои секреты, мне их незачем знать. Мне от тебя нужно только, чтобы ты был послушен на службе, а в свободные часы оживлен и весел. Это необходимо на корабле, особенно в твои годы. Ты увидишь новые интересные страны, а кроме того, тебе везет, малый: мы пристанем у острова Святой Елены, и ты сможешь увидеть там великого Наполеона. Ты что-нибудь слышал о нем? – Ребенок утвердительно кивнул головой. – Так вот, видишь ли, это не всякому удается. Многие готовы были бы потратить большие деньги, чтобы повидать императора. С нами едет со своим другом один почтенный капитан именно ради того, чтобы посмотреть на пленника. Ну, мальчик, допивай свою кружку, да и пойдем! Кстати, помни: я привык называть всех своих юнг именем Нэд; к этому я привык еще с молодости.
Андрэ чувствовал себя отлично в обществе Бэтлера. Подходя к Темзе, он вдруг вскрикнул и сказал капитану: «Позвольте мне отойти на минуту, я сейчас!» – и, не дожидаясь позволения, бросился к молодой девушке, предлагавшей прохожим букетики цветов.
Это была Анни!
Лицо Андрэ просияло от радости при виде девушки, которая была так добра к нему и которую он уже не надеялся увидеть еще раз, Анни также узнала своего маленького друга-француза. Они обнялись и засыпали друг друга вопросами. В это время подошел Бэтлер и спросил Андрэ:
– Ты знаешь эту маленькую нищенку? Ну, прощайся с нею: сегодня вечером, с отливом, мы отправляемся в море.
Услышав это, дети принялись плакать, испуганные этой новой разлукой, возвещенной Бэтлером.
– Андрэ, я не забуду тебя, – сказала Анни. – Если ты вернешься в Лондон, то найдешь меня здесь же, продающей цветы. Сегодня день святого Валентина; каждый год в это время я буду ждать тебя здесь.
– Моя дорогая Анни, ведь из путешествий возвращаются. Капитан снова привезет меня в Англию, и, если я найду свою мать и буду счастлив, обещаю тебе, что я сделаю счастливой и тебя. Если только я буду иметь возможность, то буду здесь, на мосту Темзы, в день святого Валентина. Постой… ведь можно писать друг другу, если не удастся видеться. Ты умеешь читать?
– Нет, – печально сказала Анни, – я не умею ни читать, ни писать.
– Ничего, кто-нибудь напишет за тебя, а может быть, ты научишься. Вот куда надо писать ко мне; Пасси, близ Парижа, улица Винь; мое имя – Андрэ Лефевр. Ты запомнишь хорошо эти названия?
– О да! – сказала Анни и повторила адрес.
– Там живет моя мама, – продолжал Андрэ. – Я запишу тебе адрес на бумаге. – Он вынул из кармана карандаш, на котором перламутром было выложено его имя, и записал на клочке бумаги, бывшей у Анни, чтобы заворачивать букеты, свой полный адрес, а потом, протянул ей свой карандаш, сказал: – Береги его на память обо мне. Посмотри, на нем мое имя, там написано «Андрэ».
– Ну, дети, поцелуйтесь в последний раз и в дорогу, мальчуган! – сказал капитан. – Я вижу своих торговцев и пассажиров, мне надо подойти к ним.
Он повел Андрэ к навесу, где были сложены приготовленные для погрузки тюки товаров, и оставил там мальчика со своим помощником; последний презрительно посмотрел на Андрэ и больше не обращал на него внимания за все время погрузки.
Вечером мальчика отвели на борт судна, где уже находились пассажиры. Капитан Бэтлер дал ему полный костюм юнги и показал его место в артели, состоявшей из восьми человек, где он должен был есть. Этим окончилась вся церемония водворения на судне нового юнги. Андрэ составлял отныне часть экипажа судна «Воробей», готовящегося сняться с якоря и отправиться к мысу Доброй Надежды с остановкой у острова Святой Елены.
Когда начался отлив, корабль «Воробей» с распущенными парусами весело тронулся в путь.
На палубе судна стояли два человека, глядя на исчезавший в вечернем тумане Лондон и тихо разговаривая между собой. Они совершенно не походили друг на друга: один был широкоплечий, с рыжими бакенбардами англичанин, другой – высокий, худощавый человек с седой, длинной бородой и тяжелой дубинкой в руке. Это были капитан Элфинстон и ла Виолетт, плывшие к острову Святой Елены и совещавшиеся о своем смелом предприятии. Вспоминая бедную Люси, которую им пришлось покинуть, и ее ребенка, которого не удалось найти, они были подавлены и огорчены. Капитан вздохнул, сжимая руку ла Виолет та, и произнес:
– Мы должны забыть свои личные горести, чтобы думать лишь о нашем деле. Теперь мы не принадлежим себе, товарищ! Уезжая, я дал своему поверенному инструкции продолжать розыски Люси и помочь ей в случае успеха, может быть, излечить ее в мое отсутствие. Я распорядился и на случай каких-нибудь сведений о ребенке. Все, что только возможно, я сделал, и моя совесть спокойна. Теперь мы пойдем туда, куда призывает нас долг, и да поможет нам Бог!
«Воробей» несся по волнам на широко распущенных парусах, как легкая морская птица…
XXXIV
Свадьба Шарля Лефевра и маркизы Люперкати была отложена. Герцогиня объяснила это парижскому обществу неуместностью свадебных празднеств в то время, когда товарищ военной славы ее мужа, маршал Ней, пал под выстрелами взвода солдат, приговоренный к казни. В сущности же причина задержки свадьбы была иная. Маркиза Люперкати снова виделась со своим мужем, и последний старался договориться с той, которая называла себя его вдовой. Лидия боялась скандала и старалась выиграть время. Она два раза приняла у себя тайно маркиза и упросила его подождать, пока она освободится от своего обещания Шарлю Лефевру, уверив его, что все скоро устроится к их взаимному благополучию. Люперкати согласился пока молчать и слыть мертвым. Маркиза постаралась воспользоваться отсрочкой. Она с нетерпением ждала братa, но Мобрейль вернулся из Лондона взбешенный, потеряв след Люси, сошедшей с ума, и маленького Андрэ, украденного у него, несмотря на все предосторожности. Не могло быть больше речи об этом ребенке, как наследнике майората; нельзя было заставить Шарля признать его в день свадьбы, так как он исчез бесследно.
Это был настоящий крах, полное крушение! Такие находки попадаются нечасто, нелегко найти доходы в два миллиона! Конечно, влюбленный Шарль все-таки женится, но что будет с майоратом? Трудно будет отделаться от законного наследника, от его собственного ребенка, маленького Андрэ! Лидия, конечно, тоже может иметь ребенка, но будет ли он жить? По мошенническому плану Мобрейля, если Андрэ был бы признан законным сыном Шарля Лефевра и наследником майората, дело можно было свести к простому его исчезновению, что, по привычке к такого рода вещам, не представляло никакого труда для Мобрейля: можно было пустить в ход яд или симулировать несчастный случай. Он быстро нашел бы средство сделать сестру вдовой и наследницей Шарля и Андрэ. Отсутствие ребенка меняло дело. Нельзя было предложить Шарлю признать постороннего ребенка, что же до Андрэ, то единственным препятствием являлась мать. Правда, ее можно было бы скрыть, задержать в Англии до совершения брака. Но где она теперь? Не вынырнет ли она неожиданно, чтобы помешать свадьбе? Все рушилось в руках Мобрейля: приходилось все начинать с начала!
Мобрейль горячо рассказывал сестре о своих неудачах в Лондоне, не замечая, как равнодушно относится маркиза к гибели вместе задуманного преступного плана.
– Итак, – закончил он, – мы проиграли дело, и теперь я не вижу особой надобности тебе выходить за Лефевра. Какую выгоду может дать теперь этот брак?
– Хотя бы ту, что я докажу возможность для меня выйти замуж, – спокойно заметила маркиза.
– Что такое? Не сошла ли ты с ума?
– Нет, к сожалению, я в здравом рассудке.
– Объяснись! Что ты влюблена, что ли, в этого болвана Лефевра?
– Успокойся! Нисколько! Ты думаешь, что единственное препятствие моему браку с Лефевром – исчезновение сына моего жениха и невозможность поэтому признать его моим?
– Конечно! Это он, исчезнув, лишает нас двух миллионого дохода!
– Дело не в этом; препятствие теперь другое. Если бы мы и нашли мальчика, все-таки я не могла бы стать женой Шарля.
– Что же могло бы помешать этому?
– Закон, только закон. Собираются отменить развод, и этот вопрос будет вотирован раньше моего вторичного замужества.
– Что тебе до этого за дело?
– Большое, так как я – не вдова: Люперкати жив! Мобрейль с проклятием вскочил со стула. Лидия рассказала ему о свидании с мужем и об опасности, грозившей ей из-за воскресения того, кого она считала мертвым и погребенным. Мобрейль согласился с нею, что ей надо принимать у себя Люперкати, чтобы не испугать его и не потерять из виду, причем добавил, что, так как маркиз сильно изменился, а в Италии имеются доказательства его смерти, то бояться было бы нечего, если бы он согласился молчать.
– В случае надобности его можно угомонить, – заключил с циничным жестом Мобрейль.
– Что же ты посоветуешь мне? – спросила маркиза.
– Если о твоей свадьбе известно в свете и Шарль Лефевр, представляющий собой хорошую партию, тебе не противен…
– Нисколько, я к нему, кажется, уже привыкла.
– Не особенно привыкай! Мало ли что может случиться? Ребенок еще может найтись. Во всяком случае изменять первоначальный план не следует. Выходи за Шарля и, став его женой, приучи его к мысли взять какого-нибудь ребенка взамен своего потерянного сына; ребенка мы выберем хилого и тщедушного, такого, чтобы его преждевременный конец не возбудил особых сожалений… Понимаешь?
– Да. А что делать с маркизом?
– Предложи ему, если он согласен продолжать свою роль покойника, достаточные средства, чтобы спокойно жить в тишине, оставаясь безмолвным, как могила, где по-настоящему ему и следует давно быть.
– Хорошо. А если он откажется?
– Тогда будет уже мое дело. Итак, сестрица, выходи замуж! Это тем более необходимо, что от твоей свадьбы с Лефевром зависит не только твое благополучие, но и моя безопасность. Я забыл было об этом, когда советовал отказаться от этого брака. Дело в том, что, будучи в Лондоне, я сильно нуждался в деньгах и выдал несколько обязательств, подписав их…
– Моим именем? – перебила Лидия.
– Нет, именем твоего будущего мужа, Шарля Лефевра. Тогда я считал твою свадьбу делом решенным, – спокойно пояснил Мобрейль. – Впрочем, у нас еще два месяца впереди. К этому времени, когда эти векселя будут представлены ко взысканию, ты уже будешь обвенчана, и, конечно, из любви к тебе твой муж заплатит нужную сумму или попросит своего отца, маршала Лефевра, заплатить ее.
– А если он откажет?
– Что ж, тогда будут судить за подлог его шурина, а Шарль Лефевр – человек благоразумный и очень дорожит своим блестящим положением при дворе; он совершенно разошелся со своим отцом и приверженцами Бонапарта. Он не захочет скандала и, конечно, заплатит по векселям. Все дело в том, чтобы тебе обвенчаться с ним. Отделывайся скорее от Люперкати! А впрочем, в случае его сопротивления я обещаю избавить тебя от этого бывшего твоего мужа; только сначала надо действовать добром. Ведь он совершенно разорен и, вероятно, оставит нас в покое, если ему дадут небольшую ренту, которая даст ему возможность спокойно жить где-нибудь, хотя бы в Италии, и умереть на этот раз уже без всякого несвоевременного воскресения из мертвых. Нам нужно от него одно: чтобы ты считалась вдовой и могла снова выйти замуж.
Брат и сестра расстались, и Лидия послала записку своему мужу, прося его зайти к ней.
Люперкати явился почти немедленно. Его любовь к жене вспыхнула теперь с новой силой, и он страдал от ее равнодушия больше, чем от нищеты и своего печального положения. Его удручала потеря этой когда-то боготворимой женщины, такой прекрасной и соблазнительной, больше, чем потеря своего бывшего богатства.
Лидия быстро оценила свою власть над маркизом и передала ему предложение, подсказанное Мобрейлем, со все возрастающим доверием. Люперкати слушал ее, дрожа от волнения; слезы катились по израненному лицу, и дыхание прерывалось в груди, когда он ответил ей:
– Итак, Лидия, ты узнала меня, но не хочешь больше любить? Ты отказываешься вести прежнюю жизнь и хочешь принадлежать другому? Ну нет, этого не будет!
– Но, мой друг, – сказала Лидия, – я говорю вам, что между нами все кончено и не может быть и речи о начале новой жизни. Вы знаете, что я скоро выхожу замуж. Считая вас мертвым, я была свободна и отдала свое сердце другому: не могу же я теперь взять свое слово обратно! Между нами все кончено! Зная вас, я не думаю, чтобы вы захотели злоупотребить моим странным положением жены-вдовы, о котором знаю только я одна! У меня, вы знаете, нет никакого состояния, но я все-таки предлагаю вам скромную ренту, которую будет платить мой будущий муж.
– Я не хочу ее, я не желаю этого! Таких денег мне не надо! – с негодованием крикнул Люперкати.
– Дайте мне кончить. Я хочу, чтобы вы не нуждались и могли жить спокойно в каком-нибудь убежище, которое выберете сами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29