Старушка коснулась моего лба и несколько раз перекрестилась. Кажется, она сказала, что я послан ей судьбой, но наверняка я, конечно, не знаю. Мы так долго просидели, и старушка все время что-то лопотала. Мне было очень хорошо сидеть и разговаривать с ней. Кажется, она пыталась рассказать про свою жизнь, про войну, как тогда приходилось тяжело. Было странно думать, что в том доме она, возможно, прожила всю свою жизнь. В какой-то момент старушка сказала, что будет за меня молиться. Я ответил, что мы едем очень далеко, и было бы хорошо, если бы она попросила за нас Бога. Это было прекрасно, я ту старушку никогда не забуду. Она тронула меня до глубины души, это была потрясающая женщина с очень красивыми глазами. И такая душевная! Я мог бы слушать ее весь день. Она тоже ни слова не понимала из того, что я ей говорю, но это тоже было неважно.
Слушать ее было так приятно, что я почувствовал сильнейшее разочарование, когда нам, наконец, разрешили ехать.
ЧАРЛИ: Мы поехали дальше через Западную Украину по направлению к Львову. Эта часть страны действительно выглядела бедной, некоторые украинцы до сих пор пахали землю вручную: я сам видел, как один мужчина вспахивал длинную и узкую полоску земли ручным плугом. Жалкое существование, и все здесь выглядело каким-то черно-белым. Никаких ярких красок. Вообще ничего.
Практически все деревни, через которые мы проезжали, были пусты. Мы видели только стариков, каких-то почти безжизненных. Они сидели на завалинке и глазели на дорогу. Дети носили куртки-ветровки, которые им были явно малы. Время от времени мимо нас по дороге со скоростью 150 км/ч проносились «Мерседесы» с тонированными стеклами. «Мафиози или просто бандиты, – думали мы, – которым наплевать на собственную страну». Бедность была поразительная, особенно притом, что мы пока уехали не очень далеко от дома. От Лондона до Украины была всего неделя езды, но нам открылся совершенно другой мир.
К вечеру мы достигли Львова, проведя еще один долгий день в дороге, – 250 км по ухабам, с двумя остановками. Первый раз мы заехали в маленькую деревню, только чтобы посетить красивую церковь, а потом еще перекусили в придорожной забегаловке. Где бы мы ни останавливались, везде люди помогали нам всем, чем могли. В Львовском отеле, например, Клаудио спросил, в каком безопасном месте можно оставить мотоциклы. Администратор ответил: «Здесь» – указав на фойе своего когда-то шикарного и богато украшенного, но сейчас несколько потрепанного отеля. Эван свернул палас, и мы проехали на мотоциклах несколько ступенек вверх, через двойные двери. Потом, оказавшись в разукрашенном холле, смеялись над тем, как трудно развернуть тяжелый байк на скользком полированном мраморном полу.
Мы помылись, переоделись и пошли гулять по городу в компании Андрея Хуняка, украинского приятеля Клаудио. Как и многие восточно-европейские города, Львов был очень красив. Классические здания, булыжные мостовые и широкие площади, на которых старики играют в шахматы. Андрей – студент лингвистического факультета Львовского университета, подрабатывающий администратором базы данных. За обедом он рассказал нам, как трудно найти работу на Украине. «Рим не сразу строился, и свободный рынок за десять лет тоже не построишь. Украина обрела независимость всего тринадцать лет назад. Это еще такой малый срок», – сказал он.
Мы спросили, как ему переход от коммунизма к демократии. «Трудное было время, – ответил он. – Добыть удавалось только самое необходимое. Одежду невозможно было купить. В магазинах пустые полки. Нигде ничего нет. Просто смешно. А теперь все полки забиты, но нет денег, чтобы все это покупать. Слишком дорого».
Примерно то же самое говорили нам во всей Восточной Европе. Мы проезжали через Чехию всего за несколько недель до ее вступления в Евросоюз и видели, что многие молодые люди там до сих пор живут с родителями, потому что не могут себе позволить отдельное жилье. При этом ожидается, что цены на недвижимость еще больше вырастут, когда страна станет членом ЕС. Многие на Украине жаловались на мафию, но снимать себя на видео никто не позволял. Одно это говорило о том, насколько влиятельна мафия в стране – пожалуй, ее боятся даже больше, чем боялись коммунистического режима пятнадцать лет назад.
ЭВАН: Сроки поджимали, и из отеля мы уехали рано утром. К трем часам дня нужно было проехать 580 км. В Киеве у нас была назначена встреча в центре Unicef, где помогали детям, страдающим от последствий чернобыльской катастрофы.
Чарли притих, и у меня тоже не было особого желания разговаривать. Расстояние давило – не столько до Киева, сколько весь тот путь, который еще предстояло проделать.
В ранние утренние часы нас все еще снедали тревожные мысли. Проблемы на границе, странный отель «Камелот», бедность украинской провинции – все это служило богатой пищей для тревожных размышлений, от которых еще больше тянуло домой. Впервые нам стал понятен масштаб задумки. Мы столько всего увидели, сделали и такой путь прошли! Было тяжело и физически, и морально. Тем не менее шла еще только вторая неделя из пятнадцати. Причем это была еще самая простая часть пути. В Казахстане, Монголии и Сибири будет гораздо труднее. Поистине устрашающая перспектива, задумываться о которой как-то не хотелось.
Примерно час мы ехали в полном молчании, пока не остановились попить кофе в придорожном ларьке, который находился в конце длинного правого поворота, под массивным коммунистическим памятником советской эпохи в виде сжатого кулака, выступающего прямо из крутого склона холма. Памятник бы в трещинах, со следами разрушения, но все равно производил сильное впечатление. Подъезжая к ларьку, я объехал останки того, что когда-то было собакой. Ее явно сбила машина, причем от сильного удара останки разбросало по всей дороге. Более страшного происшествия на дороге мне видеть пока не доводилось. Я посмотрел туда краем глаза – разглядывать не хотелось, хотя и не смотреть тоже было невозможно.
Мы с Чарли стояли на обочине дороги и молча потягивали кофе, пока Клаудио снимал памятник. Впервые с момента выезда из Лондона нам не о чем было поговорить, и положение еще больше усугублялось присутствием Клаудио. Он, конечно, отличный парень, с ним легко, он всегда готов рассказать интересную историю, но динамика трио сильно отличается от отношений двух людей, поэтому мы еще не совсем привыкли к нему.
Собаку видели все, но заговорить о ней не решался никто. «Там собаку всю по дороге раскидало», – в конце концов тихо сказал я через край кружки. Чарли посмотрел на меня, и нас словно прорвало. «Не поймешь, где у нее зад, а где лапы», – добавил я, и мы скорчились от смеха. Шутка, конечно, плоская, но она помогла нарушить тяжелое молчание.
«Знаешь, что в самый последний момент пронеслось у нее в голове? – сказал Чарли, смеясь так, что с трудом выговаривал слова. – Ее задница».
Следующие несколько минут мы упражнялись в дурацких каламбурах, морщась, когда проезжающие мимо грузовики еще сильнее размазывали останки этой несчастной собаки. «Не-е-е-ет, не смотри», – кричал Чарли каждый раз, когда ее переезжали, но мы оба были в истерике. Мрачное настроение ушло. Мы с Чарли снова были в хорошей форме.
Постепенно начало холодать, с самого нашего отъезда так холодно еще не было. До сих пор с погодой очень везло, да так, что несколько дней назад я перестал надевать термоподкладку к дорожному костюму – иначе становилось жарко. Жертва рекламы, я поверил всему сказанному про термоодежду: что она, якобы, в жару охлаждает, а в холод согревает. Я утеплился, как на Северный полюс, даже по спине пот тек. Но теперь, когда термоподкладка была снята и на мне под дорожной курткой и штанами остались только футболка и трусы, я начал мерзнуть. «Извините, парни, но у меня сейчас все отмерзнет. Давайте остановимся», – бросил я клич по интеркому. Мы нашли еще один кофейный ларек, припарковались рядом и начали долгий процесс распаковывания багажа, чтобы достать с самого дна сумок термоодежду. Мы стояли на обочине в одних трусах, запихивая термоподкладки обратно в штаны и куртку, и совсем закоченели. Тут к нам медленно подкатила полицейская машина, и сидящие в ней копы уставились на наши полуголые тела. Потом они удалились, но скоро вернулись и снова проехали мимо, все так же глядя с недоумением. Потом полицейские снова уехали и через пару минут опять вернулись, на этот раз уже с включенной сиреной. «Ну вот, началось», – подумал я, когда они остановились перед мотоциклами.
Нас уже проинформировали по поводу полицейских в Восточной Европе и Центральной Азии. Каждый путеводитель, который мы читали, и каждый путешественник, с которым мы говорили, упоминали об их совершенно непредсказуемом поведении. А Джейми Лоутер-Пинкертон внушал: «Самое главное при полицейских проверках – никогда не пытаться сунуть взятку, хотя это и считается совершенно нормальным в некоторых частях света».
«Никаких взяток? Вообще никогда?» – переспросил тогда Чарли.
«Никогда никакого откровенного всучивания денег, – настаивал Джейми. – Вместо этого нужно спросить, а нет ли какого-нибудь официального штрафа? Должен ли я ехать в местный полицейский участок или могу заплатить его прямо здесь, вам? И потом он скажет что-то вроде: „Ага, у нас тут такая система: все штрафы платятся на месте“. И вы передаете деньги».
В некоторых местах иногда отделываются предложением оплатить полицейскому завтрак. От завтрака он может отказаться, но деньги возьмет и отпустит. «Но самое главное, – говорил Джейми, – не пытайтесь просто дать взятку. Не верьте кино. Деньги в паспорте или в водительских правах – определенно дурной тон. В этом случае вам могут предъявить обвинение в попытке подкупа должностного лица и задержать. Ночь вы проведете в кутузке, и освобождение обойдется в четыре раза дороже».
Накрепко запомнив слова Джейми, мы выработали собственную тактику поведения. «Если нас остановит полиция, а такое стопроцентно будет случаться, разговаривать с ними буду я», – сказал я.
Когда подъехал патруль, наверняка было известно только одно: нас точно не оштрафуют за превышение скорости. Хотя бы потому, что они в первый раз заметили нас стоящими на обочине дороги почти без одежды. «Интересно, во сколько это обойдется – в пятерку, десятку? – думал я, пока полицейские приближались. – Сколько денег на это уйдет?»
«Немцы?» – спросил один из полицейских.
«Нет, британцы. Он англичанин, а я шотландец», – ответил я, показав флаги на шлемах. «Арсенал»! – воскликнул полицейский.
Я не большой фанат футбола, но тут уж лучше было подыграть. Вот и Джейми говорил, что есть два английских слова, известных во всем мире: «фак» и «Бэкхем».
«Точно, „Арсенал“, – повторил я, улыбаясь и пытаясь выразить энтузиазм по поводу команды, о которой ровным счетом ничего не знал.
«Челси»! – снова воскликнул полицейский. Я изо всех сил напрягся и вспомнил, что «Челси» недавно играла с какой-то европейской командой.
«Три – один, – сказал полицейский. – „Монако“ – три, „Челси“ – один». Я растерялся. Языком футбола, универсальным мужским языком, я совершенно не владел. Я продолжал улыбаться, а полицейский занялся осмотром мотоциклов. Потом он пожал плечами, залез в машину, и они уехали. Я был очень напряжен, приготовился сунуть деньги, как только представится удобный момент. Но первая встреча с такой страшной украинской полицией прошла на редкость удачно.
В пригороде Киева нас встретила машина Unicef, и сотрудники этой организации рассказали о проекте «Дети Чернобыля». Мы заехали во внутренний двор довольно-таки обшарпанного четырехэтажного здания, выделенного специально для детей, страдающих от последствий атомной катастрофы 1986 года. Дети попадали сюда из-за физических и психических расстройств, вызванных радиацией, с которыми не могли справиться в их семьях. Мы познакомились с Викторией, мама которой в момент аварии была беременна. Виктория родилась через два месяца после расплавления реактора и с восьми лет болела лейкемией. Из-за болезни она не могла ходить в школу. В этом центре, существующем при поддержке Unicef, Виктория научилась обращаться с компьютером. Сейчас ей было уже 18, и она изучала информационный менеджмент в университете. Мы видели там одну маленькую девочку, у которой недавно умер отец. Он был одним из ликвидаторов аварии и ездил в Чернобыль (который находится всего в 130 км от Киева) на строительство изоляционного купола над реактором. Как и шестьсот тысяч других мужчин и женщин, участвовавших в тушении пожара и очистке местности, он шел прямо в зараженную зону вокруг реактора, зная, что серьезно заболеет и, возможно, даже погибнет.
Этот центр был основан Катериной Новак, замечательной женщиной, которая в момент аварии жила менее чем в полутора километрах от атомного комплекса, в Припяти – городе, построенном для обслуживания АЭС. Все население города, по большей части работники станции, было срочно эвакуировано сразу после начала пожара и утечки радиации. У Катерины есть дети, и первым ее стремлением было помочь другим ребятам, серьезно пострадавшим в результате этой аварии. У многих из них теперь рак щитовидной железы или лейкемия.
Было здорово посетить этот центр. Мы смотрели творческие работы детей, в которых они выражали свои проблемы. «Дети, пострадавшие от радиации, очень эмоциональны», – сказал нам переводчик. Мы посетили компьютерный класс и поучаствовали вместе с детьми в занятии по танцевальной терапии. Поначалу было тяжело, потому что мы еще не знали, о чем говорить. Но по опыту других благотворительных мероприятий, в которых мне приходилось участвовать, я знал: самое трудное – это первые пять минут разговора с больным человеком, особенно если это ребенок. Сначала всегда чувствуешь себя ужасно неловко, но потом становится легче. Нужно просто дать детям самим рассказать о себе и держать ситуацию под контролем.
Чтобы преодолеть скованность, мы рассказали детям о своих трудностях с русским языком. «Мы плохо занимались на уроках русского языка, – сказал я. – Одно время всем, кого мы встречали, я говорил „chetyre, chetyre, chetyre“ – мне казалось, что по-русски это значит „спасибо“. Но потом кто-то спросил: „Чего ты все время повторяешь „четыре“? Ты что, не знаешь, что это слово значит?“ Дети засмеялись. „Да мне, в общем-то, без разницы, – сказал я. – Мне нравится слово „chetyre“. И я не против, если кто-то будет ходить и все время говорить: „Четыре“. Что в этом плохого?“
Дети в чернобыльском центре замечательные, мы были рады побывать там и поучаствовать в работе Unicef. Я горжусь тем, что мне представилась такая возможность. В Англии все постоянно придираются к известным людям и высмеивают их, что бы те ни делали. И все-таки люди моей профессии могут привлекать внимание общества к благотворительности или участвовать в сборе средств на какое-нибудь доброе дело. И наплевать, что некоторые говорят, что слова большой роли не играют. Я был счастлив установить связь с Unicef и надеюсь на наше дальнейшее сотрудничество.
ЧАРЛИ: На следующий день мы отвезли мотоциклы на их первый техосмотр, а потом пошли смотреть местные достопримечательности. Киев – красивый город. Не испорченный туризмом, спокойный, и первый, где Эвана не осаждали толпы поклонников. Наверное, Прага была похожа на Киев, пока не стала одним из самых популярных туристических центров Европы. Заглянув на местный рынок, мы остановились у прилавка с меховыми шапками.
«Я тебя знаю? – спросил один из продавцов, молодой парень в больших солнечных очках. – Я тебя знаю!»
«Да, возможно. А это Чарли», – сказал Эван, протянув руку через прилавок и похлопав его по спине.
«Добро пожаловать на Украину. Вы на мотоциклах?»
«Ага, – ответил Эван. – А откуда вы знаете?»
«Я что, похож на дурака?»
«Но про мотоциклы-то вы откуда знаете?»
«По телевизору видел. По спутнику. Два BMW, да?»
Мы заехали очень далеко, но от средств массовой информации нигде не скроешься. Тут подошел еще один продавец. «Как дела?.. Эван МакГрегор?»
«Да. А как у вас? Приятно познакомиться».
«Я видел ваш фильм „Крупная рыба“.
«Хороший фильм, да? – спросил я. – Мне очень понравился». «Да не особенно», – сказал второй продавец. «Вам не понравилось?» – спросил Эван.
«Это не лучший ваш фильм, – ответил он. – Хотите что-нибудь купить? Для вас, парни, специальная цена. Мне только в радость…»
Рынок этот – просто нечто. Икра продавалась ковшами: ее доставали из огромной бочки и накладывали в такие же ведерки, с какими дети играют в песочнице. Рядом стоял русский мотоцикл пятидесятых годов, а по улицам ездили большие «Мерседесы» и BMW с бандитского вида личностями за рулем, неизменно в сопровождении очень красивых и дорого одетых девушек в солнечных очках за $500.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Слушать ее было так приятно, что я почувствовал сильнейшее разочарование, когда нам, наконец, разрешили ехать.
ЧАРЛИ: Мы поехали дальше через Западную Украину по направлению к Львову. Эта часть страны действительно выглядела бедной, некоторые украинцы до сих пор пахали землю вручную: я сам видел, как один мужчина вспахивал длинную и узкую полоску земли ручным плугом. Жалкое существование, и все здесь выглядело каким-то черно-белым. Никаких ярких красок. Вообще ничего.
Практически все деревни, через которые мы проезжали, были пусты. Мы видели только стариков, каких-то почти безжизненных. Они сидели на завалинке и глазели на дорогу. Дети носили куртки-ветровки, которые им были явно малы. Время от времени мимо нас по дороге со скоростью 150 км/ч проносились «Мерседесы» с тонированными стеклами. «Мафиози или просто бандиты, – думали мы, – которым наплевать на собственную страну». Бедность была поразительная, особенно притом, что мы пока уехали не очень далеко от дома. От Лондона до Украины была всего неделя езды, но нам открылся совершенно другой мир.
К вечеру мы достигли Львова, проведя еще один долгий день в дороге, – 250 км по ухабам, с двумя остановками. Первый раз мы заехали в маленькую деревню, только чтобы посетить красивую церковь, а потом еще перекусили в придорожной забегаловке. Где бы мы ни останавливались, везде люди помогали нам всем, чем могли. В Львовском отеле, например, Клаудио спросил, в каком безопасном месте можно оставить мотоциклы. Администратор ответил: «Здесь» – указав на фойе своего когда-то шикарного и богато украшенного, но сейчас несколько потрепанного отеля. Эван свернул палас, и мы проехали на мотоциклах несколько ступенек вверх, через двойные двери. Потом, оказавшись в разукрашенном холле, смеялись над тем, как трудно развернуть тяжелый байк на скользком полированном мраморном полу.
Мы помылись, переоделись и пошли гулять по городу в компании Андрея Хуняка, украинского приятеля Клаудио. Как и многие восточно-европейские города, Львов был очень красив. Классические здания, булыжные мостовые и широкие площади, на которых старики играют в шахматы. Андрей – студент лингвистического факультета Львовского университета, подрабатывающий администратором базы данных. За обедом он рассказал нам, как трудно найти работу на Украине. «Рим не сразу строился, и свободный рынок за десять лет тоже не построишь. Украина обрела независимость всего тринадцать лет назад. Это еще такой малый срок», – сказал он.
Мы спросили, как ему переход от коммунизма к демократии. «Трудное было время, – ответил он. – Добыть удавалось только самое необходимое. Одежду невозможно было купить. В магазинах пустые полки. Нигде ничего нет. Просто смешно. А теперь все полки забиты, но нет денег, чтобы все это покупать. Слишком дорого».
Примерно то же самое говорили нам во всей Восточной Европе. Мы проезжали через Чехию всего за несколько недель до ее вступления в Евросоюз и видели, что многие молодые люди там до сих пор живут с родителями, потому что не могут себе позволить отдельное жилье. При этом ожидается, что цены на недвижимость еще больше вырастут, когда страна станет членом ЕС. Многие на Украине жаловались на мафию, но снимать себя на видео никто не позволял. Одно это говорило о том, насколько влиятельна мафия в стране – пожалуй, ее боятся даже больше, чем боялись коммунистического режима пятнадцать лет назад.
ЭВАН: Сроки поджимали, и из отеля мы уехали рано утром. К трем часам дня нужно было проехать 580 км. В Киеве у нас была назначена встреча в центре Unicef, где помогали детям, страдающим от последствий чернобыльской катастрофы.
Чарли притих, и у меня тоже не было особого желания разговаривать. Расстояние давило – не столько до Киева, сколько весь тот путь, который еще предстояло проделать.
В ранние утренние часы нас все еще снедали тревожные мысли. Проблемы на границе, странный отель «Камелот», бедность украинской провинции – все это служило богатой пищей для тревожных размышлений, от которых еще больше тянуло домой. Впервые нам стал понятен масштаб задумки. Мы столько всего увидели, сделали и такой путь прошли! Было тяжело и физически, и морально. Тем не менее шла еще только вторая неделя из пятнадцати. Причем это была еще самая простая часть пути. В Казахстане, Монголии и Сибири будет гораздо труднее. Поистине устрашающая перспектива, задумываться о которой как-то не хотелось.
Примерно час мы ехали в полном молчании, пока не остановились попить кофе в придорожном ларьке, который находился в конце длинного правого поворота, под массивным коммунистическим памятником советской эпохи в виде сжатого кулака, выступающего прямо из крутого склона холма. Памятник бы в трещинах, со следами разрушения, но все равно производил сильное впечатление. Подъезжая к ларьку, я объехал останки того, что когда-то было собакой. Ее явно сбила машина, причем от сильного удара останки разбросало по всей дороге. Более страшного происшествия на дороге мне видеть пока не доводилось. Я посмотрел туда краем глаза – разглядывать не хотелось, хотя и не смотреть тоже было невозможно.
Мы с Чарли стояли на обочине дороги и молча потягивали кофе, пока Клаудио снимал памятник. Впервые с момента выезда из Лондона нам не о чем было поговорить, и положение еще больше усугублялось присутствием Клаудио. Он, конечно, отличный парень, с ним легко, он всегда готов рассказать интересную историю, но динамика трио сильно отличается от отношений двух людей, поэтому мы еще не совсем привыкли к нему.
Собаку видели все, но заговорить о ней не решался никто. «Там собаку всю по дороге раскидало», – в конце концов тихо сказал я через край кружки. Чарли посмотрел на меня, и нас словно прорвало. «Не поймешь, где у нее зад, а где лапы», – добавил я, и мы скорчились от смеха. Шутка, конечно, плоская, но она помогла нарушить тяжелое молчание.
«Знаешь, что в самый последний момент пронеслось у нее в голове? – сказал Чарли, смеясь так, что с трудом выговаривал слова. – Ее задница».
Следующие несколько минут мы упражнялись в дурацких каламбурах, морщась, когда проезжающие мимо грузовики еще сильнее размазывали останки этой несчастной собаки. «Не-е-е-ет, не смотри», – кричал Чарли каждый раз, когда ее переезжали, но мы оба были в истерике. Мрачное настроение ушло. Мы с Чарли снова были в хорошей форме.
Постепенно начало холодать, с самого нашего отъезда так холодно еще не было. До сих пор с погодой очень везло, да так, что несколько дней назад я перестал надевать термоподкладку к дорожному костюму – иначе становилось жарко. Жертва рекламы, я поверил всему сказанному про термоодежду: что она, якобы, в жару охлаждает, а в холод согревает. Я утеплился, как на Северный полюс, даже по спине пот тек. Но теперь, когда термоподкладка была снята и на мне под дорожной курткой и штанами остались только футболка и трусы, я начал мерзнуть. «Извините, парни, но у меня сейчас все отмерзнет. Давайте остановимся», – бросил я клич по интеркому. Мы нашли еще один кофейный ларек, припарковались рядом и начали долгий процесс распаковывания багажа, чтобы достать с самого дна сумок термоодежду. Мы стояли на обочине в одних трусах, запихивая термоподкладки обратно в штаны и куртку, и совсем закоченели. Тут к нам медленно подкатила полицейская машина, и сидящие в ней копы уставились на наши полуголые тела. Потом они удалились, но скоро вернулись и снова проехали мимо, все так же глядя с недоумением. Потом полицейские снова уехали и через пару минут опять вернулись, на этот раз уже с включенной сиреной. «Ну вот, началось», – подумал я, когда они остановились перед мотоциклами.
Нас уже проинформировали по поводу полицейских в Восточной Европе и Центральной Азии. Каждый путеводитель, который мы читали, и каждый путешественник, с которым мы говорили, упоминали об их совершенно непредсказуемом поведении. А Джейми Лоутер-Пинкертон внушал: «Самое главное при полицейских проверках – никогда не пытаться сунуть взятку, хотя это и считается совершенно нормальным в некоторых частях света».
«Никаких взяток? Вообще никогда?» – переспросил тогда Чарли.
«Никогда никакого откровенного всучивания денег, – настаивал Джейми. – Вместо этого нужно спросить, а нет ли какого-нибудь официального штрафа? Должен ли я ехать в местный полицейский участок или могу заплатить его прямо здесь, вам? И потом он скажет что-то вроде: „Ага, у нас тут такая система: все штрафы платятся на месте“. И вы передаете деньги».
В некоторых местах иногда отделываются предложением оплатить полицейскому завтрак. От завтрака он может отказаться, но деньги возьмет и отпустит. «Но самое главное, – говорил Джейми, – не пытайтесь просто дать взятку. Не верьте кино. Деньги в паспорте или в водительских правах – определенно дурной тон. В этом случае вам могут предъявить обвинение в попытке подкупа должностного лица и задержать. Ночь вы проведете в кутузке, и освобождение обойдется в четыре раза дороже».
Накрепко запомнив слова Джейми, мы выработали собственную тактику поведения. «Если нас остановит полиция, а такое стопроцентно будет случаться, разговаривать с ними буду я», – сказал я.
Когда подъехал патруль, наверняка было известно только одно: нас точно не оштрафуют за превышение скорости. Хотя бы потому, что они в первый раз заметили нас стоящими на обочине дороги почти без одежды. «Интересно, во сколько это обойдется – в пятерку, десятку? – думал я, пока полицейские приближались. – Сколько денег на это уйдет?»
«Немцы?» – спросил один из полицейских.
«Нет, британцы. Он англичанин, а я шотландец», – ответил я, показав флаги на шлемах. «Арсенал»! – воскликнул полицейский.
Я не большой фанат футбола, но тут уж лучше было подыграть. Вот и Джейми говорил, что есть два английских слова, известных во всем мире: «фак» и «Бэкхем».
«Точно, „Арсенал“, – повторил я, улыбаясь и пытаясь выразить энтузиазм по поводу команды, о которой ровным счетом ничего не знал.
«Челси»! – снова воскликнул полицейский. Я изо всех сил напрягся и вспомнил, что «Челси» недавно играла с какой-то европейской командой.
«Три – один, – сказал полицейский. – „Монако“ – три, „Челси“ – один». Я растерялся. Языком футбола, универсальным мужским языком, я совершенно не владел. Я продолжал улыбаться, а полицейский занялся осмотром мотоциклов. Потом он пожал плечами, залез в машину, и они уехали. Я был очень напряжен, приготовился сунуть деньги, как только представится удобный момент. Но первая встреча с такой страшной украинской полицией прошла на редкость удачно.
В пригороде Киева нас встретила машина Unicef, и сотрудники этой организации рассказали о проекте «Дети Чернобыля». Мы заехали во внутренний двор довольно-таки обшарпанного четырехэтажного здания, выделенного специально для детей, страдающих от последствий атомной катастрофы 1986 года. Дети попадали сюда из-за физических и психических расстройств, вызванных радиацией, с которыми не могли справиться в их семьях. Мы познакомились с Викторией, мама которой в момент аварии была беременна. Виктория родилась через два месяца после расплавления реактора и с восьми лет болела лейкемией. Из-за болезни она не могла ходить в школу. В этом центре, существующем при поддержке Unicef, Виктория научилась обращаться с компьютером. Сейчас ей было уже 18, и она изучала информационный менеджмент в университете. Мы видели там одну маленькую девочку, у которой недавно умер отец. Он был одним из ликвидаторов аварии и ездил в Чернобыль (который находится всего в 130 км от Киева) на строительство изоляционного купола над реактором. Как и шестьсот тысяч других мужчин и женщин, участвовавших в тушении пожара и очистке местности, он шел прямо в зараженную зону вокруг реактора, зная, что серьезно заболеет и, возможно, даже погибнет.
Этот центр был основан Катериной Новак, замечательной женщиной, которая в момент аварии жила менее чем в полутора километрах от атомного комплекса, в Припяти – городе, построенном для обслуживания АЭС. Все население города, по большей части работники станции, было срочно эвакуировано сразу после начала пожара и утечки радиации. У Катерины есть дети, и первым ее стремлением было помочь другим ребятам, серьезно пострадавшим в результате этой аварии. У многих из них теперь рак щитовидной железы или лейкемия.
Было здорово посетить этот центр. Мы смотрели творческие работы детей, в которых они выражали свои проблемы. «Дети, пострадавшие от радиации, очень эмоциональны», – сказал нам переводчик. Мы посетили компьютерный класс и поучаствовали вместе с детьми в занятии по танцевальной терапии. Поначалу было тяжело, потому что мы еще не знали, о чем говорить. Но по опыту других благотворительных мероприятий, в которых мне приходилось участвовать, я знал: самое трудное – это первые пять минут разговора с больным человеком, особенно если это ребенок. Сначала всегда чувствуешь себя ужасно неловко, но потом становится легче. Нужно просто дать детям самим рассказать о себе и держать ситуацию под контролем.
Чтобы преодолеть скованность, мы рассказали детям о своих трудностях с русским языком. «Мы плохо занимались на уроках русского языка, – сказал я. – Одно время всем, кого мы встречали, я говорил „chetyre, chetyre, chetyre“ – мне казалось, что по-русски это значит „спасибо“. Но потом кто-то спросил: „Чего ты все время повторяешь „четыре“? Ты что, не знаешь, что это слово значит?“ Дети засмеялись. „Да мне, в общем-то, без разницы, – сказал я. – Мне нравится слово „chetyre“. И я не против, если кто-то будет ходить и все время говорить: „Четыре“. Что в этом плохого?“
Дети в чернобыльском центре замечательные, мы были рады побывать там и поучаствовать в работе Unicef. Я горжусь тем, что мне представилась такая возможность. В Англии все постоянно придираются к известным людям и высмеивают их, что бы те ни делали. И все-таки люди моей профессии могут привлекать внимание общества к благотворительности или участвовать в сборе средств на какое-нибудь доброе дело. И наплевать, что некоторые говорят, что слова большой роли не играют. Я был счастлив установить связь с Unicef и надеюсь на наше дальнейшее сотрудничество.
ЧАРЛИ: На следующий день мы отвезли мотоциклы на их первый техосмотр, а потом пошли смотреть местные достопримечательности. Киев – красивый город. Не испорченный туризмом, спокойный, и первый, где Эвана не осаждали толпы поклонников. Наверное, Прага была похожа на Киев, пока не стала одним из самых популярных туристических центров Европы. Заглянув на местный рынок, мы остановились у прилавка с меховыми шапками.
«Я тебя знаю? – спросил один из продавцов, молодой парень в больших солнечных очках. – Я тебя знаю!»
«Да, возможно. А это Чарли», – сказал Эван, протянув руку через прилавок и похлопав его по спине.
«Добро пожаловать на Украину. Вы на мотоциклах?»
«Ага, – ответил Эван. – А откуда вы знаете?»
«Я что, похож на дурака?»
«Но про мотоциклы-то вы откуда знаете?»
«По телевизору видел. По спутнику. Два BMW, да?»
Мы заехали очень далеко, но от средств массовой информации нигде не скроешься. Тут подошел еще один продавец. «Как дела?.. Эван МакГрегор?»
«Да. А как у вас? Приятно познакомиться».
«Я видел ваш фильм „Крупная рыба“.
«Хороший фильм, да? – спросил я. – Мне очень понравился». «Да не особенно», – сказал второй продавец. «Вам не понравилось?» – спросил Эван.
«Это не лучший ваш фильм, – ответил он. – Хотите что-нибудь купить? Для вас, парни, специальная цена. Мне только в радость…»
Рынок этот – просто нечто. Икра продавалась ковшами: ее доставали из огромной бочки и накладывали в такие же ведерки, с какими дети играют в песочнице. Рядом стоял русский мотоцикл пятидесятых годов, а по улицам ездили большие «Мерседесы» и BMW с бандитского вида личностями за рулем, неизменно в сопровождении очень красивых и дорого одетых девушек в солнечных очках за $500.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36